Помоги проекту - поделись книгой:
Антон Григорьевич помолчал, потом сухо молвил:
— Я боюсь, что ты в любой момент можешь исчезнуть вслед за Машей, и тогда уже вообще никаких концов не найдёшь. А так я хоть какой-то контроль смогу осуществлять.
Егор устал от информации. Ожидание чего-то неизведанного становилось просто невыносимым. Он открыл рот и произнёс:
— Я готов. Вы… тоже? Можем начать прямо сейчас?
Светило кивнуло и начало суетиться за пультом.
Под креслом тихонько зажужжало, оттуда самостоятельно выбрался некий позолоченный скафандр и безапелляционно водрузился на бедную голову Егора. Тот закрыл глаза. Тут же его опутали невесть откуда взявшиеся провода и буквально присосались к телу сквозь одежду.
Антон Григорьевич уверенно тыкал пальцами в пульт и в помощниках не нуждался. Вот за его спиной появился мерцающий экран, который Егор разглядел сквозь тёмное стекло шлема. Шлем настолько плотно обхватил шею юноши, что стало трудно глотать. Дышать же было чем: в рот космонавту поневоле уже заползла мягкая губка, из которой сочился сладковатый газ. Голову вдруг разом кольнуло в тысяче местах.
А потом… перед глазами дрогнуло, и Егор явственно увидел воронку. Мозг посылал телу отчаянные сигналы: «Опасность, опасность!», — но тело, сделавшись ватным и безвольным, никак на них реагировало. Юноша не мог пошевелить даже пальцем, и это было страшно. Он закрыл глаза, и тут же вихрем навалилась чернота.
Скафандр глухо ударился о пол, зашуршали, извиваясь, осиротевшие провода. Одежда подопытного осталась на кресле, кроссовки — под. В одной кроссовке лежала яйцеобразная штуковина, испускавшая перламутрово-розовое сияние. Сам же Егор исчез, как будто его и не было.
Антон Григорьевич побелел и медленно-медленно вытер тыльной стороной ладони разом проступившую испарину на лбу. Повернулся к экрану.
На экране появилась тень. Головой вниз.
Рассказ седьмой. Вверх тормашками
Всё было не так, и прежде всего он был не таким. ОН?А был ли ОН, спрашивается?
Трудный вопрос. Может быть — был, а может быть — и нет. Во всяком случае, «Егором» нашего героя называть, по всей видимости, нам больше не следует. А как следует? А давайте вот так — ТЕГ. Или ласково — Тег. Что означает одно — «Тень Егора».
Тег не задавался вопросами, кем же он был на самом деле. Сначала его терзало чувство, что он чужой в этом мире, и отчаянно скучал по реалиям того, прежнего, неясно маячившего в сознании. У него возникло ощущение, что всё здесь вверх тормашками. А потом он как-то разом к этому привык, и вопросы отпали сами собой.
Он теперь ясно осознавал себя как некое содержание, связанное ранее с формой и даже составлявшее с ней видимое целое, но вот, оказывается, форма куда-то делась (быть может, и навсегда), и — ничего: стало только лучше. И как лучше! Запредельно лучше, иначе и не скажешь. Словами и образами нашей реальности, конечно, коими мы, за неимением лучшего, и будем пользоваться от имени нашего героя. Тега прямо-таки захлестнула волна эйфории, вобравшая в себя никогда им до этого не испытанные чувства свободы и покоя. А также ощущение ни чего-нибудь там преходящего, а — ни больше, ни меньше! — сакрального знания.
Впрочем, эйфория продолжалась недолго: не только человек ко всему привыкает, но и тень его, оказывается, тоже. На смену ликованию пришла смутная тревога: Тегу почудилось, что он забыл нечто очень важное, что нужно обязательно вспомнить. Это важное было связано даже не с ним, а… с чем? с кем? Это были не вопросы — нет, но повод к действию.
Тень заскользила в серовато-розовом эфире в сторону темных неясностей впереди. Источника света видно не было, но, безусловно, он существовал, создавая всю эту нежную размытость пространства. Некий другой источник создавал размытость времени вокруг Тега, которую он тоже явственно ощущал. Все органы чувств его трансформировались, и он теперь много чего мог ощущать.
Вокруг струился призрачный мир. Проплывали мимо другие тени, чьё кратковременное присутствие на его пути отзывалось в Теге холодными вибрациями. В контакт с ним тени не вступали, и он, то ли подчиняясь действию неведомых сил, то ли, сам являясь их источником, нёсся туда, где, как он твердо знал, его ждали.
Но вдруг Тег ощутил вибрации настолько сильные, что сознание перешло в режим некоей турбулентности, все чувства закружились, заметались и на какой-то миг угасли. Когда этот миг прошел, Тег обнаружил, что медленно движется по фиолетовому туннелю неизвестно куда и зачем. Ощущал он себя вялым и безразличным ко всему, как будто внутри него щёлкнули выключателем и энергия, необходимая для функционирования его сущности, разом лишилась своего источника.
Фиолетовый туннель завершился фиолетовым же безобразием: расползающимся во все стороны пространством. Тега прямо-таки засосало туда, и он тут же ощутил, что времени больше нет, а есть только ощущение потерянности и безысходности. И унылой вечности впереди.
«Кажется, всё», — эхом срезонировало у него внутри. — «Приплыли».
Но тут безобразие перед ним сгустилось и приобрело форму другого, меньшего безобразия. Не тени, а какого-то плевка в виде тени.
«Чего уставился?» — раздалось в Теге. — «И ты теперь такой же, не сомневайся».
Вибрации были злыми, колючими.
«Какой?» — слабо завибрировал в ответ Тег. — «И где я? Почему мне так плохо? Я… я могу умереть?»
«Отвечаю. Ты никакой. Ты в чистилище. Тебе плохо потому, что ты дурак. А дураки не умирают, потому что они нужны всем».
По сущности Тега били злые разряды. Он не выдержал и взмолился:
«Да прекратите же меня мучить! Вы-то сами кто? Тоже дурак?»
Бичевание немного ослабло.
«Нет. Я — чистильщик. А будешь кидаться словами, так и останешься тут навеки вверх тормашками, как быдло неприкаянное».
«Значит, дурак — это я, а вы — чистильщик», — безропотно согласился на такой расклад Тед. — «И я в аду».
«Какой ещё ад?» — скривился чистильщик, что отразилось в Теге судорожными вибрациями. — «Ад ещё заслужить надо, хотя бы игрой своего воображения. Ты, дурак, в чистилище. И больше ничего себе не воображай, не надо. Не получается это у тебя. А теперь отвечай, быстро! Где твоё тело?»
Тега пронзило всплеском энергии, что было крайне неприятно. Растерянно он послал в ответ:
«Я… я не знаю».
«Как это ты не знаешь?» — опять мучительные ощущения наполнили Тега. — «Я вот знаю, где моё, а ты — нет? Хитрить надумал?»
Тут чистильщик как-то оказался над Тегом и вдруг стал источать на него серые нити, похожие на щупальца.
Все унижения, которые до этого испытывал Тег, ни в какое сравнение с этой пакостью не шли. Стало липко, душно, мучительно… он вдруг
И тут он взвыл.
И завибрировал так, что чистильщика мигом снесло от него куда-то в фиолетовую неизвестность. Пространство вокруг Тега затряслось вместе с ним, фиолетовые вспышки чередовались с оранжевыми и желтыми в рваном ритме коротких замыканий. Ощущение телесной оболочки усилилось, разряды пробегали не просто по бесплотной тени, но по чему-то весьма реальному… в другом мире. В другом измерении. Наконец, возмущение пространства и времени прекратилось, и Тег снова оказался тенью. Обесточенной тенью.
Пока он отрешенно пытался хоть как-то собраться и не походить на кляксу, другая клякса робко подплыла к нему.
«Ну ты… ну ты… крутой!» — заполонили эфир вибрации самоуничижения и преданности. — «Слушай…»
Тут лебезение перешло все границы приличия.
«Давай ты поможешь мне, а я — тебе, а, друг?»
Тег начинал чувствовать себя всё лучше и лучше. Ему нравились заискивания чистильщика, наполняли уверенностью, хотя он не имел ни малейшего понятия, что же тут, собственно говоря, происходит. Он знал лишь, что должен находиться совсем в другом месте. И другом времени.
«И чем ты мне можешь помочь?» — осведомился Тег.
«Ну… дам тебе информацию. Нужная вещь. Поверь, друг, здесь это дорогого стоит. Пока ты воспринимаешь всё не так, как оно есть на самом деле».
«А чем я тебе смогу помочь?»
«Ты выберешься отсюда и заберёшь меня с собой. Вот и всё. Потом мы расстанемся».
Вибрации передавали возбуждение и вместе с тем страх чистильщика, он ликовал и боялся одновременно.
Как ни странно, из-за этих флюидов неприкрытого страха Тег и поверил новому дружку. Корешу по несчастью. Да, да! Именно это их и связывало больше всего, понял Тег.
«Ладно», — отправил он послание, так сурово и твердо, как только мог. — «А теперь давай выкладывай, что тут делаю… вверх тормашками».
Рассказ восьмой. Ум за разум
В неясный рассветный час Антон Григорьевич осоловело взирал на существующую по своим законам тень. Иногда он бормотал: «Ну померцай, померцай… Куда пропала? Ага, появилась. Опять вниз головой. Что же это за обратная сторона луны такая, а?»
Сверхчувствительные стрелки подсоединенных к экрану приборов слежения за всем, чем можно, с момента исчезновения Егора ни разу не дрогнули. Электронные датчики не выработали ни одного импульса. То есть тень была, а почему она там мерцала и пропадала, за счет каких таких сил природы — черт его знает! Такая вот сама по себе тень. Просто тень. Хренотень.
«Ну-ну-ну-ну, не кипятись, не кипятись… Тень-то ведь хотя бы есть? Есть, факт. От Наташеньки с Машенькой и того не осталось. А тут целая тень».
Но вместо того, чтобы успокоиться, Антон Григорьевич вдруг зарычал и в голос, хотя и сдавленно, выпалил:
— А тело-то где? Где тело???
Сразу же опомнился, поводил головой. Понятное дело, что стены непроницаемые и никто к этой комнате без его ведома и близко не подойдёт, но… Всякое бывает — завистников и недоброжелателей полно. А ему сейчас не рычать надо, а думать. Иначе — всему конец.
Медленно: вдох — выдох, вдох — выдох… Разу так на десятом Антон Григорьевич немузыкально пропел:
— Какое мне дело, где спрятано тело…
Достал из кармана халата склянку, вытряс таблетку, отправил в рот. Хорошая такая была пилюля. Освежающе-успокаивающая.
Потом минут эдак двадцать он грезил с открытыми глазами. В этих грезах сияющие тела возносились с грешной земли в мир горний. Антон Григорьевич помотал ставшей ясной и легкой головой:
— Не верю, не верю… Должно быть научное объяснение. Пусть даже от него будет разить сивухой-псевдонаукой, но
Тут он заметался по комнате, забормотал:
— Цикличность развития, паравселенная, черные дыры… дыры… дыры — ах ты, Шредингеров кошак! Пр-р-р-ротоплазма!!!
Успокоился. Полез было за таблеткой, однако сам себя схватил за руку, одернул: «Хватит, дорогой, хватит!»
Тут как раз углядел себя в зеркале: ничего так мужчина, если не брать в расчет какие-то спутанные рожки на голове и выпученные глаза. А так всем вышел: и покатым лбом, и крупным породистым носом, и смешливыми губами, и осанистостью… Даже барская холеность ему не вредила, казалась окружающим своей, родной.
«Да уж, хорош. Жить бы да радоваться — ан нет! Хочется ведь гением ещё при жизни стать, а, Тоша? И любви хочется, да, родной? И не просто любви, а позаковырестей чтобы, не как у простых смертных, а?»
Антон Григорьевич осел на пол. Да, просто осел, на пятую точку — и остался сидеть, прижав колени к груди.
«Но ведь я же любил, любил её… Так любил, что дышать забывал, когда смотрел. Или… это нелюбовь была вовсе? А что тогда, а? Наваждение? Предчувствие чего-то небывалого, масштабного? Расчет, о котором до поры до времени помышлять боялся?
— А-а-а!! — опять сорвался, недуром заголосил:
— Машку с Егором зачем свел? Парня зачем неизвестно куда зафутболил? Ох, заигрался я, заигрался!
Уже не соображая, что делает, Антон Григорьевич стащил с себя башмак, и занес уже было руку, чтобы метнуть его в экран, как вдруг…
….тень перевернулась с головы на ноги и тут же обозначилось лицо. Не Егора, нет: проступила смутно знакомая учёному физиономия с размытыми чертами, в которых явственно угадывалась улыбка. А потом лицо ещё и подмигнуло Антону Григорьевичу.
Башмак выпал из ослабевших рук светила.
— Эт-то ещё что такое? — почти беззвучно выдохнул он. — Ты… кто??
Экран погас.
Рассказ девятый. Злоключения корешей по несчастью
Чистильщик вёл Тега за собой по некоему фиолетовому протоку в некую точку, где, как не в меру напыщенно пояснил поводырь, существует тот, кто при желании может ответить на вопросы Тега, если не на все, то уж точно на многие.
«Видишь ли, я простой чистильщик. Я знаю лишь, что нахожусь в одном из осколков мироздания, но я никогда не смогу сложить эти осколки воедино. Ну, разве что несколько…», — не удержался тут самоназначенный друг от демонстрации умеренного тщеславия. — «Да, кое-что я могу, не зря поставлен исполнять здесь важную функцию, не зря!»
И загадочно смолк.
«Ну, и в чем эта твоя функция заключается?» — недовольно завибрировал Тег, когда пауза в разговоре излишне затянулась. — «Что притих? Вещай давай о своем предназначении. Чего ты тут вычищаешь? Таких как я, поди, а?»
«Тебя вычистишь, как же…» — пробурчал «функционер». — «Ты сам кого хошь, пожалуй, вычистишь».
«Ну-ну, не прибедняйся… друг. Говори давай! Не хочешь? Ну, тогда каждый сам по себе. Я и без тебя разберусь».
Тег замер и обозначил движение куда-то в бок, где смутно вырисовывался новый туннель.
«Эй, эй!» — тут же завопил чистильщик. — «Ну что ты, в самом деле? Подождать чуть-чуть не можешь? Всё тебе, что положено, объяснят».
И видя, что Тег решительно от него отдаляется, заторопился, зачастил:
«Ладно, ладно… Я ведь попасть из-за тебя могу в историю, так и знай! Мир у нас тут непростой, своя у него иерархия. И при всём при этом том — никакой ясности».
Чистильщик горько вздохнул и понёсся жаловаться дальше:
«На перепутье мы. Понял? На перепутье. По разным причинам. Но главная — это…»
Довести информацию до собеседника бедолага не успел. Проток, по которому они плыли, из фиолетового вдруг разом сделался багряным, словно тлеющие угли бросали кругом зловещие отсветы. Тег и в самом деле ощутил жар, но только не снаружи, а внутри него самого. Это не было поначалу неприятно, это было… сладко-томительно. Но томление нарастало, и вот уже сделалось тревожным, ищущим исхода. Тут-то наш бесплотный герой и воспринял вибрации, настолько сильные, что вся его сущность забилась в некоем эпилептическом припадке:
«Отдайте мне энергию… всю… всю… всю…»
«Шакал, это Шакал!» — отчаянно заверещал чистильщик. Именно так и заверещал — с большой буквы «ша». — «Нам конец, конец!»
Истерика была искренней, и Тег понял, что дела их действительно плохи. Жар внутри усиливался. Его спутник перестал вопить, и Тег с полным равнодушием созерцал, как багровая клякса рядом с ним сворачивается в каплю, устремленную не вниз, но — вверх… вверх… вверх. Капля дрожала, как будто готовая в любой момент взорваться и превратиться… во что?
«В чистую энергию», — пришёл ответ. — «Сначала он, потом ты».
«Энергия… распад…» — задрожало в остывающем сознании Тега. Странно, как при таком жаре что-то могло остывать? «Всё возможно, возможно…» — выплыло вдруг из некоего прохладного озерца, непонятно как притаившегося внутри, среди немыслимого жара. — «Пока ты есть». — «Но я не знаю, хочу ли я быть…» — «Хочешь. Как и твой друг. Разве тебе его не жалко?» — «Не знаю, не знаю…» — «Ну так узнай».
Озерцо колыхнулось, обдав прохладой, а затем исчезло, вмиг испарившись, как его и не было.
Из багровой капли потянулись уже вверх почти невидимые темные нити. Чистильщик издал какой-то всхлип, и Тег вдруг осознал, что это может оказаться последней вибрацией, принятой им от какого-ни-какого, но друга. «Это… нечестно».
И жар внутри стал привычным, томление ушло. «Ну-ка, ну-ка… Добавим градус, поддадим пару». Угли вокруг стали накаляться. Что-то явственно запульсировало, закряхтело. «Чистильщик? Нет-нет, это не он. Вон, нити стали обрываться, сгорать. Это шакал парится».
Поделиться книгой: