Помоги проекту - поделись книгой:
— Иногда очень трудно… очень трудно объяснить что-то человеку, который не может представить себя на твоем месте. И потом — это странное состояние днем… Не каждый день. Иногда мне кажется, что наш остров — лаборатория. Весь, целиком. У меня подруга, одноклассница, она биолог. Я как-то была у нее на работе, в лаборатории. Там такой стеклянный колпак, и под ним — мухи. Они там, под колпаком, летают, едят, дерутся, размножаются, дохнут. А она смотрит на них сквозь стекло — они все меченые — и записывает. Понимаете, о чем я? Такое ощущение, что мы здесь — мухи под стеклянным колпаком.
— Любопытное сравнение.
— Вы поймите ее правильно, — не сдержался Бирюков. — Нервы, жара… Что-то нам всем здесь неладно живется… А теперь смерть Георгия… Расскажи про сон, — попросил Бирюков Марию.
— Сон… Вчера я долго не могла заснуть. Светка ворочалась, потом ушла к костру, разговаривала с Георгием… Было поздно, может быть, около часа ночи. Потом я наконец уснула. И сразу, как мне кажется, начался этот сон. Собственно, начался он предыдущей ночью, я его сразу узнала. А это — продолжение… Я была у себя дома, в городе. Вся стена почему-то была в паутине. Я взяла тряпку, чтобы ее смахнуть, но как только я к ней прикоснулась, стена рухнула, даже не рухнула — попросту исчезла, не вся, часть, и там, в проломе, как в двери, появился Георгий. Только постаревший — совсем седой. Он как-то странно поднял руки — вот так — и говорит: «Позволь мне войти в дом». Я спросила: «С чем ты пришел?» Он не ответил, только раскрыл плащ — на нем перевязь и пустые ножны. Он вошел в дом, как будто знал, где лежит то, что ему нужно, и направился к стеллажу. «Здесь, — говорит, — есть обо мне». И стал брать с полки книги. Снимает, а они у него в руках исчезают, так что все время остается только одна книга. Потом улыбнулся, поднял руку — и вышел. Я стою в комнате, стена цела, только паутины нет. И на полке осталась одна книга. Я взяла ее в руки — но не могу прочесть название. И все страницы на каком-то забытом языке… А до того, накануне, снилась пещера. Пещера, вот эта, на острове. А в ней — нет, не клад. Дверь с ключиком. Я открыла — и попала в свою комнату. Только ее было трудно узнать, все разбросано, перевернуто… И почти всю ночь я наводила порядок.
— Мы были в этой пещере. Она небольшая, можно идти только метров пять, а потом — завал почти до свода, — отозвался Бирюков.
— Над завалом узкая щель, я едва протиснулась. А дальше, буквально через три метра, свод снижается. Обычная пещера, сырая и затхлая. Пол каменный, культурного слоя нет. Это — позади завала. А впереди, у входа в пещеру, мы решили немного покопать… но теперь вряд ли придется.
— Из-за Георгия?
— Да, но не из-за его смерти. Он вчера вечером нашел под водой, в бухте, великолепную вещь…
— Сирену?
— Вы ее видели?
— Еще нет.
— Его находки — амфоры, балласт (там, в бухте, балласт античного корабля) заставляют меня, хотя планы были другие, серьезно заняться работой в бухте… Я хочу, я должна там работать.
— Но акваланг требует специальной подготовки.
— Мария хороший ныряльщик, — твердо сказал Бирюков. — Правда, в технике не очень смыслит…
— Мария, простите, а вы не боитесь?
— Я не люблю работать под водой. Одно дело — когда просто купаешься, и совсем другое — когда нужны сосредоточенность, аккуратность. Все эти водоросли, медузы, слизняки… Мерзко.
— Я вообще не хотел, чтобы она работала в бухте… И Володя паникует, чертовщину несет… — выдавил Бирюков.
— Никто не говорит, что там теперь приятно работать. Все-таки человек умер, как бы я к нему ни относилась.
— Вы были не в ладах с Георгием?
— Да.
— Из-за чего, если не секрет?
— Какие здесь секреты? Он был… В общем, не считался он ни с кем…
Бирюков и Левина ушли. Какое-то время я сидел, мучительно осознавая свою беспомощность.
Все было гладко. Не зацепиться. И, похоже, Георгий умер естественной смертью, а прочее казалось только следствием разболтанных нервов.
Так я себя уговаривал и даже рот открыл сказать Васе, чтобы собирался домой. Но тот, потягиваясь, заявил, что пойдет готовить постели, а я тут без него чтобы не обижал Сербину, потому как она, во-первых, нервная, а во-вторых, ей и без меня несладко.
Потом Василий нежно погладил брюшко и, обращаясь к столу, пробурчал длинно и невнятно нечто насчет «фанатика-шефа», который теперь непременно будет докапываться до какой-то «абсолютной» истины, хотя ее в природе не существует, потом еще что-то в этом духе и закончил скорбным сожалением, что мне достались такие слабые сигареты.
«Фанатик-шеф», то есть я, злобно закашлялся и пошел на южный берег, к пляжу.
Там я стащил мокрую рубашку, отвратительно жаркие брюки и, соорудив из всего этого что-то вроде подушки, лег и уставился лицом в пространство.
Здесь меня и нашла Сербина.
Время после ужина и до отбоя — самое лучшее время. Любой подтвердит. И еще светло — август на дворе.
Отдал полпачки сигарет Матвею Петровичу — пусть немного нервы поуспокоит. Жалко, конечно, — фиг с него сдерешь, — но так лучше. Законники всегда мешают делу, Матвей хоть из лучших, но тоже не подарок; здесь же, на пятачке, столкновения неизбежны.
Сербина — с нею я тоже хотел побеседовать — стреляет глазами в его сторону. Сейчас найдет предлог или «сорганизует» ситуацию, и пойдет за ним.
Пусть.
Я подошел к палатке, где негромко переговаривались Мария с Бирюковым, и поскребся в брезент:
— Можно?
Нет, в палатку нельзя. Выбрались наружу, привычно пригибаясь и придерживая полог. Бирюков тут же проворчал, что-де милиция вежливая пошла, спрашивает и извиняется. В ответ я только шутливо посетовал, что вот не захватил служебный кабинет, чтобы вызвать их повестками поодиночке, и на том успокоились.
Обрадовал бы их мой кабинет…
— Скажите, Мария Семеновна, почему вы занялись археологией?
Бирюков хохотнул, а Мария переспросила чуть удивленно:
— Что, не женское дело?
— Не знаю, — сказал я, присаживаясь на складной брезентовый стул. — На мой взгляд, не женское. Экспедиция, раскопки, палатки, небось, полгода вне дома…
— «Пахать» приходится, — поддакнул Бирюков.
— Ничего особенного, — медленно выговорила Мария, чуть опустив густые, будто наклеенные ресницы. — В поле лучше, чем в городе. Боюсь только, что скоро и на такую поисковую группу карбованцев не хватит.
— А вы не ответили.
— Зачем вам? Это же дело личное.
— И все же?
— Интересно было. Да и сейчас интересно. Таких мест, как наше Причерноморье, на земле раз-два и обчелся. Мне вообще казалось когда-то, что все, что называют периферией и провинцией, наоборот — центр жизни, — улыбнувшись, Мария стала по-настоящему красивой. Словно раскрылось ее лицо, высветились сквозь смуглую кожу и резковатость лепки древние незатухающе женственные черты. И глаза вспыхнули, серо-синие.
— Но вы так и не сказали, что вас привлекает в археологии.
— Это что, продолжается допрос?
«Допросов ты не видала, барышня», — подумал я.
— Нет, конечно. Просто выяснить еще кое-что хочу для себя.
— Например?
— Например, почему Георгий Мистаки стал археологом, а не, к примеру, десантником. А спросить у него, простите, никак.
— Но я — совсем другое.
— Вот именно.
— Почему стал — не так сложно… И не во всем мы контрастны. Начинали примерно в одно время — конец семидесятых, разгар застоя. В десантники его бы не взяли. Мы же с ним инвалиды по пятой графе, греков тоже не везде жаловали…
Тень проплыла по загорелому лицу, и печаль задержалась у глаз.
— У меня это, пожалуй, призвание, а он… Знаете, когда некуда деться, археология — удачное занятие.
— Со временем у нас неплохо, — поддакнул Бирюков, — ездим много… и тупорылых с их идеологией сюда валилось не так, чтоб очень. Здесь же и спина крепкая нужна, и шарики в голове, а престижа — так, не очень: не первостепенная отрасль народного хозяйства.
— Да, я заметил, народ у вас умелый, с руками и головой.
— Ничего.
— Небось все доводится перепробовать — от рации до подрывного дела? И акваланги, и компрессоры…
— Приходится.
— Неужто в институте учили?
Мария усмехнулась:
— Жизнь научит. Все надо делать самому.
— По штату не положено становиться академическими крысами, — Бирюков отщелкнул окурок за валун.
Экономные, точные, уверенные движения у Бирюкова. Жилистый, кирпично-загорелый, шрамики на скуле и губе. Лицо не слишком выразительное, но сквозь рыхлость пробиваются резкие, чуть хищные черты:
как писал Саша Вишневой прежде, чем его столица шарахнула по голове. Бирюкова-то как, интересно, на смиренную ниву занесло? Явно уж не по пятой графе. Впрочем, неужели не ясно? За юбку держится. За шортики, которым очень даже есть что обтягивать.
— У вас хорошая армейская закалка чувствуется, — сказал я, внимательно всматриваясь в лицо Бирюкова. — Афган?
— Глаз наметанный, — бросил Бирюков и взял новую сигарету.
Из штабной палатки доносились всхлипы морзянки и радиоголосов — Савелко ловил волну.
Небо на северо-востоке темнело. Набрякало тучами. Вечером будет дождь. А может быть, и ночью. И утром. Будет лить и лить, и не приметят нас больше вертолеты, приплывут корабли, а вода поднимется, захлестнет остров, и длинные серые волны покатят поверху…
— Вы спрашивали, почему он стал археологом, а я сегодня спрашивала себя: почему он им остался.
— И?..
— Спрашивала — но и не смогла ответить. Возможно, тут личное. Мне давно хотелось, чтобы Георгий занялся чем-то другим. Компьютерами бы торговал или ушел бы в политику…
— Он тебе мешал?
Бирюков насторожился.
— В науке так не бывает. Времена Лысенко давно прошли.
Мария отмахнулась:
— Конечно, мы работали по смежным темам, Да и организационно сказывалось, что они с Дэ Ка в связке, больше даже: Дэ Ка ему подыгрывал и, конечно же, покрывал, ну и, естественно, Ерина, мать-настоятельница, лелеяла и холила… Пока динамо не крутнул со Светкой. Извините. Это неважно.
— Да. Но суть в том, что последние годы Георгий не работал на науку, а как бы наоборот, старался выжать какую-то корысть… Я его назвала Индианой Джонсом… в глаза…
— На совете кафедры, — подбросил Бирюков.
— Не нужно все это ему стало — в нормальном понимании. Ну и я занимался бы тем, что может дать быструю и прямую выгоду…
Интересно, она что, не понимает, что при хорошем раскладе можно извлечь и быструю, и прямую, и большую выгоду из археологических находок? Хорошая античная ваза или статуэтка…
Статуэтка… может стать товаром и обернуться большими деньгами. Индиана Джонс… Не понимает — или подталкивает меня к версии?
— Скажите, а кроме вас, обращал кто-нибудь внимание на поведение Георгия? Ну, что он стал неправильно относиться к науке, или как это сказать?..
— Кто как, — хмыкнул Бирюков.
Мария промолчала.
— Савелко, например? — поинтересовался я.
Мария поджала губы, помолчала и ответила, цедя слова:
— Они же в связке. Георгий был руками… А возможно, и головой связки.
— А зачем тогда ему ваш Дэ Ка? Неужели и сейчас субординация так много значит, и Савелко — предел?
— Я об этом не задумывалась, — Мария говорила вроде бы искренне, и в глазах, потемневших как небо над островом, не было лукавства…
И все же я ей не верил.
А тут еще Бирюков подбросил:
— Вы что, думаете, Савелко такой уж одуванчик? Хитрован, еще какой. И чутье у него…
— Да, — кивнула Мария, что-то явно вспоминая…
Поделиться книгой: