Помоги проекту - поделись книгой:
— Вы все это видели?
— Каждый выдох — пучок пузырей…
— Значит, по пузырям было видно, что он метался под водой?
— Да.
— И что вы сделали?
— Ничего.
— Вы сознавали, что ваш товарищ в беде?
— Да, я был в этом уверен.
— И не пытались ему помочь?
— Хотел, но не мог. У меня подкосились ноги, появилась какая-то жуткая дрожь и слабость, чувство неотвратимой опасности… Кажется, я закричал…
— А потом?
— Потом увидел его.
— Кого?
— Георгия… Он всплывал… Еще живой… Дергался, будто его хлестали бичом… А у самой поверхности воды Георгий затих… мертвый.
— Откуда вы знаете, что он был мертв в воде?
— Я его втащил в лодку.
— Как вы в нее попали?
— То есть?
— На ней же отплыл Георгий.
— Нет, он с нее нырнул. Лодка стояла у берега.
— Когда вы сели в лодку?
— Как только увидел, что он всплывает.
— Ноги перестали подкашиваться?
— Мне было очень плохо. Физически. Но я заставил себя. Как бы отключился от тела. Когда я увидел, как Георгий бьется в воде, меня будто обожгло изнутри… Грести почти не пришлось — каких-то десять метров, наклонился — а он смотрит на меня, уже совсем мертвый… Вы видели его лицо? Тогда это было еще страшнее. Как я сам не кончился, не знаю. Трясло меня, а тут еще мачта по спине…
— Вы сломали мачту?
— Сама упала. Я потом смотрел — раскрутилась муфта, она и выпала.
— В тот самый момент, когда вы наклонились за борт? Странное совпадение.
— Странно, что не попала по голове. Было бы два трупа.
— Вы говорили, что видели в воде что-то…
— Говорил… Но я не уверен.
— И все-таки, что вы видели?
— Я не уверен, что видел. Понимаете — смутная быстрая тень, как от крыла самолета. Но в воде что-то было — голову на отсечение.
— Почему вы так уверены? Потому что Георгий погиб?
— Я знаю, что задним числом все можно обосновать. Но это я почувствовал сразу, там же. Когда схватил Георгия, сунул руки в воду — как будто не вода, а что-то живое. Как гигантская медуза — холодная и упругая… Упади я за борт — конец. Это точно.
— Когда вы увидели Савелко?
— Савелко? Уже подгребая к берегу. И Светку.
— Она прибежала раньше?
— Наверное.
— Вы не видели?
— Представьте, нет.
— Понимаю. Вы не заметили, они входили в воду?
— Нет. Сразу от берега — обрыв, очень глубоко. Это все знают. Полоса гальки узкая. Они ждали, пока я причалю. Савелко помог перенести Георгия в грот. Он очень тяжелый…
— И все же втащить его в лодку вы смогли…
— Перевалил.
— Никто не попытался оказать Георгию помощь?
— Пробовали. Искусственное дыхание, закрытый массаж… У него в легких не было ни капли воды, я с трудом разжал ему зубы — почти перекусил загубник акваланга… Но ничего не помогло.
— В каком состоянии была Сербина?
— Сначала ничего, делала массаж сердца, а потом… когда поняла… Ну, кричала, истерика, в общем.
— Что вам известно о ее взаимоотношениях с Георгием?
— Они… Когда-то были очень близки… Потом все поломалось. Больше года тому.
— Вам это рассказывал Георгий?
— Нет. Для полной ясности скажу — вы все равно это услышите от других, — что сейчас Светлана…
— Ваша любовница?
— Можно и так. Но я предпочитаю говорить «невеста».
— Это было известно и Георгию?
— Да.
— В каких он был отношениях с Левиной?
— Вооруженного перемирия.
— Из-за чего?
— Не знаю.
— Что-то личное?
— Не знаю. Скорее всего нет.
— Совместная работа Левиной с Бирюковым — это только совместная работа?
— А вы спросите у них.
— Тогда последний вопрос: что, по-вашему, произошло?
— Не знаю.
То, что казалось невозможным, — произошло: уснул на Родине, проснулся в суверенной державе. Теперь могу поверить во что угодно. Даже в месть эллинских богов; но только полагаю, что они не стали бы наворачивать сложности. Пришибли б этого Мистаки на берегу, когда у него впервые зашевелилась вредная, с их точки зрения, мысль, да и только. Зачем — вода, акваланг, бухта, невесть какой компрессор?
Итак, что мы имеем?
Мужской труп. То ли угрохали человека, то ли подставили, то ли сам напоролся. Но на что? Череп, кости — целы, внешних повреждений нет. Умер, как утверждают свидетели, но в легких воды нет. Так. Остановка сердца. Множественные разрывы капилляров. Глубина двадцать метров — не так уж и мало. Резкая декомпрессия? Плохо я в этом разбираюсь. Даже срочную служил не во флоте, в береговой обороне. И водолазов поблизости не водилось. Чтоб не водились, бросали в море, на учениях, пиропатроны. Фрогменов глушить. И рыбку. Хорошо глушили. Всплывала брюхом кверху. У людей кости целы, множественные разрывы капилляров. Гидромолот… — этим не то что фрогменов, субмарины плющили, как пустые консервные банки. Много ли человеку надо? Хороший пиропатрон… Можно просто гранату — почем они сейчас? По десять баксов, кажется? А ребята работали в прошлом сезоне в Приднестровье — оттуда и что посущественней могли тем летом вывезти, чем пару гранат. Археологов, небось, вовсе не «шмонали». Пиропатрон, взрывпакет, граната, мина, бомба, то есть если и был в бухте взрыв, то не меньше, чем трое — Макаров, Сербина, Савелко — должны были его слышать. Как этот парень сказал? «В бухте акустика, как в опере». Каждый шорох слышно. А взрыв, подводный, блямкает дай Боже! Жаль, с собой гранат нет, а то бы бросил — в порядке следственного эксперимента. Эти трое не услышать взрыв не могли. И если уверяют, что ничего-ничего такого не слышали, а взрыв был, значит — врут. Сговорились. Уж во всяком случае жених с невестой сговорятся запросто, а Савелко? А Савелко? Может, профессору промолчать выгодно? Не слышал — и все. И нет никаких убийц в коллективе. И все, что Георгий успел написать — теперь принадлежало ему. И девочку можно «за веревочку подергать», вкусненькую девочку. Чтобы скрашивала одинокие профессорские ночи после того, как прочие дамы отвернулись. Сейчас такую на девальвированные профессорские харчи не купишь.
Впрочем, Георгий мог найти что-нибудь ценнее, чем бронзовое литье. Золото уж точно от воды не портится… Найти — и поделиться только с шефом. Надо ли приплетать дружка-соперника или чужих баб?
Но и бронза тоже может быть дорогой. Очень дорогой. Ника Самофракийская — без головы, а стоит куда больше, чем профессор со всеми потрохами. Если настоящая вещь, да хорошо продать — не через польских или греческих посредников, а через серьезную антикварную фирму в Швейцарии или Голландии… Кстати, куда там пан профессор намылился поехать? Вот, пожалуй, и версия…
Вряд ли сам Савелко бросил гранату; но настроить Макарова, помочь тому «завестись» до последнего предела мог. Георгию с Макаровым было что делить.
О том, что Светлана липла к Георгию и только в последнее время снизошла до Макарова, мне доложили сразу. Как и об особых отношениях Георгия с институтским начальством в лице директрисы.
Очень даже было что делить. Две совершенно противоположные личности — везунчик и пахарь, красавчик и серяк, кумир и затычка, да еще повязанные одной бабой… Нет, это Мистаки мог поверить в бескомпромиссную дружбу мужскую — я в такое не поверил.
Итак, если исходить из убийства, версии такие.
Первая — Макаров из личных счетов подпустил Георгию пиропатрон или гранату. Просто бросил вслед… Возможно, Георгий увидел — отсюда маска ужаса на лице, — но сделать ничего не мог. Лодку тряхнуло. Могла упасть мачта. Сербина прибежала на взрыв — ерунда, что «сердце подсказало», — но Георгий был уже мертв. Удостоверилась, врач-недоучка. И — решила, что живой Вовочка лучше мертвого Гошеньки, а посему о взрыве никогда и никому ни слова. Дальше… Если вдруг Савелко и в самом деле не слышал взрыв, то могла помолчать, пока Макаров пошарит на дне, подберет осколки, а потом поднять крик.
Так, а если Савелко прибежал сразу? Вторая версия: не на крик — на взрыв? Тогда с ним в открытую — если бы заранее знать, что профессору выгоднее попридержать язык и ничего постороннего не слышать. Возможно? Возможно. Если знали Бирюков и Левина, то знали и Сербина с Макаровым о напряженных отношениях между Савелко и покойным. Наверняка они знают куда больше, чем сказали мне. И времени для переговоров, пока не пришли Бирюков и Левина, достаточно. На чем можно «расколоть» их по первой версии? Должно быть, — вбив клин между показаниями Макарова и Сербиной; вызвать спецов и тщательно проверить дно — поискать следы взрыва, произвести скрупулезный обыск, хотя Макаров наверняка прятал гранату или что иное не в своих личных вещах. Поразведать у друзей, знакомых и коллег, здесь и на берегу, не связан ли сейчас или в прошлом В. Макаров с оружием и взрывными устройствами. Хотя все непросто: вот и парочка эта — не дураки, вряд ли языки развяжут. А «вещдоков» может и не быть.
По второй версии — шансов больше. Савелко вроде рыхловат и расколоться ему не так опасно — подумаешь, смолчал о взрыве. О репутации заботился. Можно попробовать раскопать их совместные интересы с Георгием, связи на берегу и за границей. А начинать опять-таки надо с бухты — не осталось ли каких следов от взрывного устройства. Слишком мало времени у Макарова оставалось, чтобы все проверить. Следы должны быть.
Не бывает следствий без причин. Молодой здоровый аквалангист не мог умереть просто так, через пять минут после погружения в тихую и теплую воду. Не слыхал я еще ни об одном случае такой смерти. Должна, обязательно должна быть причина. И почему-то я подумал, что смогу найти ее. Очень хотелось докопаться до сути. Такой я стал.
Я прошелся немного. На востоке, там, где все больше разливалась густая туча, море потемнело. И прибой зашумел сильнее. Далеко-далеко на северо-востоке, там, где проходит гряда подводных скал, на волнах вспыхивали ржавые от закатного света барашки. Но ветер сюда не долетал, и неподвижный знойный воздух охватывал все тело. Вода почему-то не манила, хотя сразу же за площадкой, где летчик сажал вертолет, был небольшой пляжик.
В конце концов я уговорил себя искупаться позже, после захода солнца, и вернулся в лагерь.
Светланы по-прежнему не было видно.
Я присел рядом с Васей, пересказал допрос. Надо было поговорить с Бирюковым и Левиной. О Георгии, о работе, об острове. Часто бывает, что обстоятельства жизни определяют и обстоятельства смерти.
Бирюков возился у плиты. Левина была здесь же, в лагере — сидела у входа в палатку и пыталась читать.
Поскольку официальный допрос Вася уже произвел, можно было поговорить без протокола.
На мои вопросы Бирюков не то чтобы отмалчивался, но говорил мало или изредка вставлял реплики в монолог Марии. Взвешивал свои слова. Я подумал, что руки его куда более выразительны, чем речь. Руки жили, двигались, переживали, порою просто заменяли слова. Жилистые, твердые руки с желтыми подушечками мозолей. Могут ли эти руки ласкать? Не знаю. Но зато они наверняка умеют многое делать. Сам Бирюков худощав, смугл, ничего особенного лицо не выражает. Мастеровой, один из сотен тысяч, что каждый день идут через проходную. А здесь ни проходной, ни смены нет — вот и работают руки от зари до зари. Выяснилось, что на нем держится почти все хозяйство лагеря. В институте тоже, даже гарпунное ружье Георгию изготовил он. Хотя опытные аквалангисты — я знаю это — редко доверяют вещам, изготовленным чужими руками.
Бирюков напряженно следил за разговором, поддерживал слова Марии, а руки его все время вертели, как игрушку, небольшой клапан. Только позже я понял, что это клапан от легочного аппарата акваланга.
Я уже говорил о Марии: невысокая, не особенно расположенная к полноте брюнетка. Красивая, пожалуй, Но, на мой взгляд, ее чертам недостает мягкости. Пожалуй, излишне твердо вылеплен подбородок, жестковаты обветренные губы и резок вырез ноздрей. У нее высокий лоб. Волосы собраны в узел. Наверное, с другой прической в вечернем платье она была бы женственнее. Голос мягкий грудной. Мария старалась смотреть в глаза. Бирюков — на клапан. А разговор у нас пошел совсем необычный для беседы следователя прокуратуры и случайных свидетелей.
— Вы верите в сны? — сказала она.
— В сны? Наверное, нет, — ответил я.
— Я тоже не верила. До появления на этом острове.
— Вы хотите сказать, что ваши сны имеют какое-то отношение к смерти Георгия? Так?
— Не знаю. Не хочу обманывать ни вас, ни себя. Я пятый сезон в экспедициях, но такого… таких снов — не было.
— А дома?
— Дома я их вообще редко вижу.
— А вы? — спросил я у Бирюкова.
— Я тоже. Да я и в экспедициях крепко сплю. За день нагорбишься так, что лишь бы лечь, — сказал Бирюков, не поднимая головы.
— Почему вы спросили, верю ли я в сны?
Поделиться книгой: