Чудо за порожком

— В санаторий или дикарём?

Поля удивилась. Разве она похожа на дикаря? А вот кто спрашивает… Здоровенный, как слон, в шортах, в майке. Грудь волосатая, на ушах тоже волосы растут.

— Я еду к бабушке! — ответила Поля, соблюдая вежливость.

— А много ли у тебя бабушек? — не унимался сосед и всё чего-то веселился, улыбался.

— Дедушка у меня один, — сказала Поля правду, — а бабушек — четыре!

Весельчак опешил:

— Как это — четыре?!

— Потому что прабабушки тоже бабушки, — сказала Поля и ушла к себе, и дверь за собой закрыла.

КА-ПИ-ТАН

Вагон проехал мимо бабушки, мимо Евфросиньи Калинниковны. Поля очень гордилась, что выговаривает имя и отчество бабушки без единой запинки.

Платформа всё плыла, плыла и — стоп.

Мама и Поля вышли из вагона, а бабушка к ним бегом бежит.

— Вот они, мои родненькие.

— Кому ехать? — спросил маму человек в шлёпанцах и с ключами.

— Нам, — сказала мама.

Воздух был сладкий, на небе ни облачка. В машине Поля почувствовала: от бабушки, как от самой Евпатории, пахнет сладко и ещё чем-то чистым, удивительным.

— Бабушка, Евфросинья Калинниковна, чем ты так вкусно пахнешь? — не утерпела Поля.

— Солнышком да морем, — ответила бабушка. — Имечко-то моё выговариваешь.

— У меня все звуки, как орешки! — погордилась Поля: —

Караул, разлад и драка — Рыбы в речке треплют рака!

— Сила! — похвалил таксист.

— Есть в кого! — теперь уже бабушка погордилась. — Отец на семи языках говорит, как на своём родном.

— Дипломат? — спросил таксист.

— Ка-пи-тан! — разом ответили Поля и бабушка.

— Дальнего плаванья, — прибавила мама.

О ЛЮБВИ

Когда люди приезжает в гости, в доме обязательно бывает праздник. Поля только порог переступила, а праздник — вот он. В большой комнате во всю стену луг — бабушкина вышивка. Зелёные травы, метёлки колосков, между колосками — пронзительно синие васильки. Строгие стрелки подорожника, тысячелистник. И всё это сплетено цветущим мышиным горошком. Иван-да-марья островком. Львиный зев будто в росе. Алая липучка истекает мёдом, и по всему ковру — колокольчики да кашка, а правая часть ковра — горячий кипрей.

— Вот такая наша бабушка! — сказала мама, обнимая Полю за плечи.

А на другой стене — одна только фотография: бабушка с дедушкой. Молодые.

— Геодезист, — сказала бабушка. — Половина домов новой Евпатории им заложена. А в Сибири так целые города…

— И в Африке дедушка работал!

— Здоровье в этой Африке потерял. — Бабушка поцеловала Полю в голову. — Сытый голодного не разумеет. Идёмте завтракать.

Мама и бабушка пошли на кухню, а Поля альбом с фотографиями открыла.

Папа с сосной, папа на руках бабушки, на руках дедушки. Папа на яхте под парусом. Папа — матрос, папа — офицер. И опять папа: десятиклассник, первоклассник. Папа среди мальчишек футболистов. Папа с рыбой. Поля поспешила, к бабушке.

— Эту рыбина папа сам поймал?

— Сам!

— Но рыба почти с папу. Со стол!

— Камбала.

— Как же он её поймал?

— Острогой. Видишь, на шкафу — рапаны?

— Ракушки?

— Рапаны называются. Твой папа на полдня в море уплывал.

— Ничего себе! — сказала Поля.

А мама испугалась:

— Боже мой!

Они сели завтракать. А на столе клубника.

— Ты, Поля, сметанки нашей отведай, — уговаривала Ефросинья Калинниковна. — Бери творог, мёд и сметану — любимое папино кушанье.

— Знаешь, бабушка, — сказала Поля, — я смотрю на тебя, и ты — копия мамы.

— Как же так? — изумилась бабушка. — Я мама твоего папы. Ты забыла что ли?

— Ничего я не забыла. Но вы такие похожие! Ну, совсем похожие!

— Слава Богу! — согласилась бабушка. — Папа любит маму, мама любит папу, и все мы любим тебя.

МОРЕ

Поля с мамой сразу после завтрака побежали сказать морю «Здравствуй!».

Завидев приезжую девочку, море встрепенулось: в прибое пошли шепоты, на волнах заиграла смешинки.

Поля сразу поняла, в чём дело. Люди на пляже были все золотистые и даже черно-золотистые, а вот они с мамой ужасно белые.

— Скорее загореть! Скорее! — приказала себе Поля, раскидываясь на тёплом, на ласковом песке. — Вот она я! Бери меня, солнышко!

Но мама сказала:

— Пять минут, если не хочешь неприятностей.

— Пять минут?! — возмутилась Поля.

— Через десять станешь красной, как вареный рак, через полчаса волдыри назагораешь.

Море всё-таки порадовалось беленькой девочке. Когда Поля подошла к самому краю прибоя, неведомо откуда взялась волна и — ба-бах! — окатила новенькую до самой макушки.

— А мне хорошо! — крикнула морскому простору Поля, нырнула, взбила пену руками, ногами. Снова нырнула, теперь уже с открытыми глазами. Море стояло перед нею загадочной синей стеной.

— Уф! — Поля выскочила из воды. — Мама, я видела!

— Крабика?

— Мама, я море видела.

О ЛЮЛЬКЕ

Они принесли бабушке цветы — васильки и белые колокольчики. Цветы немножко покрасовались на столе, а потом их отправили на окно.

Бабушка принесла огромный поднос, и весь этот поднос занимала камбала.

— Точь-в-точь, как папина! — определила на глазок Поля.

Ничего не скажешь, на море живут вкусно. Одно плохо: еда уж очень сытная. После моря хотелось съесть пять тарелок борща, да ещё с добавкой. И на тебе! Хватило одного кусочка камбалы.

Поля брала в рот костяшки панциря и, посасывая, немножко утешала себя.

— А что это? — увидела вдруг два крюка в потолке.

— Не помнишь?! — удивилась бабушка.

— Как же ей помнить? — заступилась за Полю мама. — Ей было год и девять месяцев, когда мы уехали.

— Это для моей люльки! — догадалась Поля. — Я ведь в люльке спала.

— В люльке, — улыбнулась бабушка.

Поля гордилась, что в детстве у неё была люлька. Как у всех прапрабабушек, прапрадедушек. Как бывало в старину на Руси!

В первую ночь у бабушки Поле очень хотелось, чтобы ей приснилась люлька. Но оказалось, за люлькой надо было куда-то идти, и она шла, шла. Всю ночь шла, как за тридевять земель.

ЗНАЛА, ДА ЗАБЫЛА

Городской пляж для приезжих, для ленивых. Евпаторийцам в море купаться недосуг. А те, кто купается, — ходят на море до солнышка на дальние дикие пляжи. На тех пляжах — море для своих, чистое, как стёклышко.

В первый вечер пошли на море все вместе: бабушка, мама и Поля.

— Я забыла, как называются эти кусты! — показала мама на розовые цветущие заросли. — Аромат какой чудесный.

— Тамариск! — сказала бабушка. — Все так говорят! На самом деле — тамарикс, если по-научному.

— Да, благословенный, благоуханный край! — мама даже вздохнула. — А вот эти зелёные дикобразы с золотыми цветами? Я ведь и про тамарикс знала и про это растение. Оно ведь ядовитое? Сок у него ядовитый.

— Это испанский дрок! — сказала бабушка.

Дорога к морю у них была не очень близкая. Зато и вправду благоуханная.

— Ефросинья Калинниковна, а эти-то деревья?.. Помню, стручки у них золотые, наливные, связками. Всё дерево в цветах, потом стручки. Я ведь знала, как называется.

— Софора. Спасительница наша. И плоды, и цветы — от ста болезней. Вот зацветут — прямо райские кущи.

— А это? — показала мама на чёрные ягоды на земле. — Я ведь знала. Это. Эти ягоды для чего-то важного.

— Шелковица! — сказала бабушка. — Можно шелковичного червя этими ягодами кормить.

— И что же, будет шёлк? — спросила Поля.

— Самый лучший.

— А почему ты не разводишь таких червяков?

— Да кто теперь в шелках-то ходит? Всё теперь у людей искусственное, Полюшка, да и сами-то они…

— Искусственные? — спросила Поля.

И тут мама даже остановилась.

— А этого дружка я знаю! Это мак.

— За Мойнаками погляди! — показала бабушка. — Всё поле красное. Припоздала весна, вот вы и поспели к макам.

КРАСНАЯ ГОРКА

Утром мама взяла Полю на базар.