Помоги проекту - поделись книгой:
Владислав БАХРЕВСКИЙ
ЧУДО ЗА ПОРОЖКОМ
ЛЕС НА ОКОШКЕ
Шла Поля по полю — от света жмурилась. Горит белый снег, солнцем пахнет. Уж такой он, Март Мартович.
Тропинка — в лес. В лесу Мороз от весны прячется. Ноги к тропинке примерзают. На ёлках изморозь, берёзы голубые, а вербы в живом жемчуге.
Ночью был ветер, много веток поломал, на снег уронил.
Подняла Поля берёзовую. Кустистая, с серёжкой примороженной, с почками-птичками.
Принесла Поля ветку домой, в воду поставила. День прошёл — не оживает, на другой ничего, и на третий. Забыла Поля про ветку.
Но однажды проснулась, а на окне — зелёный лес. Из каждой почки — лист разворачивается. Была одна серёжка, а стало три.
Поля подвинула банку на солнце, а с серёжек пыльца полетела.
— Мама! — позвала Поля. — Мама, у нас дома весна-красна!
Да и призадумалась.
— Как же такие большие листики помещались в таких маленьких почках?
— Выросли, — сказала мама. — Ты у нас тоже была совсем крошечка.
— Я восемь лет расту, а листики на глазах прибывают. Мама, да как же это делается? Вот уж чудо так чудо!
— И впрямь чудо, — согласилась мама. — А зовут это чудо — жизнь.
КОГО ЗВАЛА СИНИЦА
Поля училась во втором классе. Во втором классе учиться всего труднее. В первом классе учатся читать, считать, думать. А ведь всё это чудо. Буквы, из букв слова, из слов предложения. В первом классе все колумбы, открыватели великого мира книги. В первом классе совершается самое главное в жизни. Читать научился — и всё, что люди знают и умеют, может стать твоим. Только пожелай.
И тайна цифр тебе доступна. До Солнца — 150000000 км, а до Луны — всего 450000 км. И если очень захотеть, можно сосчитать песчинки в пустыне.
А самая главная наука, которой научаются в первом классе: наука думать! Прочитал предложение или даже всего одно слово, а думать можно об этом слове, о том, что рассказало предложение — хоть целый день, хоть целую жизнь.
Во втором классе таких открытий, как в первом, — нет. Сама школа первоклассникам открывается. Во втором школа уже не открытие, а дом, где жить и жить. И где каждый год — ступенька.
Конечно, в «Книге для чтения» рассказы и стихи длиннее, чем в «Букваре». Цифры в задачнике двузначные, трёхзначные, задачки хитрые. Но чуда уже нет! Учёба становится не открытием, а работой.
Только жить всё равно очень интересно.
Когда пришла зима, Поля радовалась снегу, морозу, льду. Теперь она ждала весны и собиралась подкараулить мгновение, чтоб своими глазами увидеть её приход.
По дороге в школу и из школы Поля по сторонам не смотрела, а всё в небо да на снег. После снегопада земля была пушистая, в мороз сверкала снежинками. Но это всё зима.
В небе тоже ничего особенного Поля усмотреть не могла. Наверное, не умела. Облака, между облаков — синие полыньи. А когда всё затянуто серым, и неба-то нет.
Бегала Поля к берёзкам, стволы трогала. Холодные. Солнышко светит ярко, а стволы холодные.
Поля даже за ёлочку пряталась, ждала — вдруг Весна пройдёт, пусть мимо, но рядышком.
Ничего подобного! Поползней видала — серых хорошеньких птичек. Ходят по дереву вверх-вниз.
Белку видела. Белка с большой ели спустилась на снег, подбежала к упавшей шишке и, держа шишку передними лапками, — пообедала.
Однажды Полю разбудило что-то удивительное. Со сна не поняла сначала. Показалось: солнышко посветило в самое-самое сердце.
— Дзиннннь! — раздалось под окном. — Дзииннннн-нн-нь!
Поля выбралась из постели, глянула в окно, но тут ей почудилось, что это звенят хрустальные подвески в люстре.
Нет. Люстра была неподвижна.
Мама готовила на кухне завтрак. Поля не стала спрашивать о зимнем певце. Оделась, выбежала на улицу, и дом обошла осторожно. Хрустальные свисты на морозе звенели так, будто кто-то сыпал золото.
Снегирей не видно, воробьи по дороге скачут. Поля шла к неведомому певцу ближе, ближе. Тот сыпал звонами, словно стучался куда-то.
Синица! Пела синица! Хорошенькая. Аккуратненькая. Голова черная, с белым, сама золотисто-зелёная.
Поля потёрла нос и побежала домой. Открытия не получалось.
Осенило, когда она сняла шубку и подошла к зеркалу, посмотреть, как мороз щёки надрал. Отчего синица звенит на всю улицу — она же Весну зовёт! Весну-красну!
ВДРУГ ИЛИ В СВОЙ СРОК?
Вдруг на пруду, где ещё лёд посредине не растаял, затрубили нежно, тихохонько проснувшиеся после зимнего долгого сна лягушки.
Вдруг на лужайках, вдоль дорог, под заборами, покрывая землю золотом, явились одуванчики. Но только солнышко на закат, и золото долой. Одуванчики — цветы солнца.
Вдруг воздух сделался сладким и чуть-чуть с горчинкой. Была вечером улица зелёная, а наутро — белопенная: черёмуха зацвела.
Вдруг промчалась по небу знакомая быстрая птица.
— Ласточка! — узнала Поля. — Ласточки прилетели!
В тот же день вечером возле соседнего дома, в густом черёмушнике запел соловей. Вдруг!
— Никогда в нашем посёлке не было соловьёв, — удивилась мама.
— Ох! — сказала Поля. — А ведь я теперь знаю: ничего нельзя подсмотреть у природы. У берёзы листиков ждала, их всё не было и не было. Потом иду из школы, а берёза от нижних веток до вершины в зелёных крапинках. Мама, всё, всё случается вдруг!
— Правильнее сказать — в свой срок! — улыбнулась мама.
— А замуж я выйду тоже в свой срок или вдруг? — спросила Поля.
У мамы глаза стали большие, но она подумала и сказала:
— Лучше бы в свой срок.
КОГДА МАЛЕНЬКИЕ ДЕТИ СТАНОВЯТСЯ БОЛЬШИМИ
У взрослых в неделе два выходных. У детей — ни одного. В субботу и в воскресенье Поля занималась в школе искусств. Между прочим, в школу искусств она поступила на два года раньше, чем в обычную.
Её вышивки дважды получили первые места на областном конкурсе: котёнок и облако. Котёнок у неё был тощенький, дикий. Сразу понятно: мяучит, потому что такой одинокий. Облако Поля вышила шелками. Это было утреннее облако, не для грозы, а на загляденье.
Теперь в школе искусств Поля была уже в четвертом классе. Она взялась за семейный портрет: вышивала папу, маму и себя. Сама нарисовала, сама нитки подобрала.
— Не из рода, а в род, — объясняла мама своим подругам такие ранние успехи дочери. — Матушка моего Богдана Леонидовича за свои вышивки золотые медали получает.
О том, какая замечательная вышивальщица Полина бабушка, много рассказывать не надо. В гостиной висели две её работы. Одна — лебеди, летящие так быстро, что вода и земля под ними смазаны стремительным движением. Вода горит под солнцем, роса горит на травах…
Другая тоже красивая. Луна в небе и луна в ведре, а над ведром, зачерпывая ладонями луну, — девочка.
В воскресенье Поля пришла в студию первая. Они писали красками натюрморт. На бархатной золотисто-жёлтой драпировке золотисто-коричневый кувшин. Такие делают на Рязанщине, в городе Скопине.
Низ зелёный — земля. На земле две птицы спиной друг к другу. Держат на головах кувшинчик с большими ручками. В одной из них носик. Крышка шишаком.
Поля любит ребят, но сегодня она порадовалась, что ещё нет никого. Ей нужно было подумать о своей тайне.
Она не увидела приход весны, зато услышала, как весну зовёт синица. Теперь Поле хочется увидеть, как приходит Новый год, её собственный. Завтра ей исполнится девять. Девять! Это такая тайна! Голову сломаешь. Сегодня тебе — восемь, а завтра — девять.
Поля очень хорошо помнила день, когда стала большой. Они села с мамой в автобус, и мама, как всегда, купила один билет. Кондукторша вдруг ужасно рассердилась:
— Почему не берёте на девочку? Контролёры вас оштрафуют за мелочную экономию. Девочка большая!
Мама никогда не ссорится, ни с продавщицами, ни с сантехниками. Она улыбнулась и сказала:
— Спасибо за предупреждение. Но сегодня моей дочери пять лет одиннадцать месяцев и двадцать девять дней. Она в последний раз едет законным «зайцем».
Все пассажиры посмотрели на Полю, все ей улыбнулись.
А на следующий день Поля разглядывала свой первый автобусный билет.
Она теперь большая, и столько тайн кругом, хоть зажмурься.
ВОРОБЬИНОЕ ДЕРЕВО
Под окном Полиного дома — воробьиное дерево. Дерево как дерево. Ясень. Рядом такие же деревья, но воробьи почему-то слетаются на Полино. Вечером, перед сном, в птичьем доме уж такой гам, такая ссора, будто все воробьи друг на друга обиделись.
Кричат, кричат да и смолкнут разом.
— Мама, почему воробьи живут вместе, а не дружат? — погоревала Поля.
— Кто тебе сказал, что не дружат? Послушала бы ты, как они пробуждаются.
— Мамочка, разбуди!
— Так ведь они до света встают. Ты не проснёшься.
— Мамочка, а ты не жалей меня. Растолкай. Да хоть водой облей.
— Ну смотри! — засмеялась мама.
Легли спать пораньше, вместе с воробьями. Утром мама только тронула Полю за плечико, у нее глазки тотчас и открылись.
— Пора?
За окном небо серое, не проснувшееся. Дома дремлют, деревья дремлют. Поля даже носом клюнула от такой дремоты.
— По-ля! — сказала ей мама.
— Я не сплю! — вздохнула Поля, склонив голову на бочок.
И вдруг во всё воробьиное горлышко закричал самый ранний воробей. И тотчас, тотчас, будто никто и не спал, взорвалось птичье дерево звонкими голосами. Голоса те же, да в голосах не крик, не ссора — любовь и радость. Приветствуя Господа Бога, небо, землю, новый день, ликовало воробьиное дерево.
Спохватясь, как в трубу, басом, гулькнул ранний голубь.
Ласточка мелькнула в небе.
— С добрым утром! — сказала мама.
— С добрым утром! — прошептала Поля.
Подушка сама нашла ее головку, и Поля заснула, радуясь воробьиной дружбе.
ЧЕТЫРЕЖДЫ НЕОБЫКНОВЕННАЯ
Вообще-то Поля знает, что девочка она — не-о-бык-но-ве-н-н-а-я.
Во-первых: папа.
На стене в рамочках два папиных корабля. Один корабль поднимается из морских глубин. Корабль как ракета, но с башней посредине. Это военный, очень грозный корабль. Папа был командиром подводной лодки. Плавал под водами всех четырёх океанов и даже подо льдами.
Другой папин корабль — огромный плавучий дом. Океанский. Лайнер называется. На этом лайнере папа несколько раз обошёл земной шар, был во всех самых расчудесных городах мира. Не у многих такие папы.
Во-вторых, бабушки и прабабушки. У Поли их четыре. И ещё один дедушка.
Поделиться книгой: