Фантазии

Широкие двери в правой стене холла вели в учебное крыло. То была темница замка науки, место исполнения тяжкой повинности — лекций. А слева располагался вход в светлицу и сокровищницу замка — лабораторное крыло. Бдительный сторож охранял его и не допускал туда ни посторонних, ни, упасите боги, студентов. Сторож поклонился Николасу, ученый ответил вежливым приветствием. В эту минуту топот ног возвестил окончание очередной лекции. Шумная стая студентов высыпала в холл, и ученый поспешил скрыться в лабораторном крыле. Элис задержалась, чтобы поболтать с однокашниками; бородатый привратник пошел за профессором, неся багаж. В дальнем конце коридора второго этажа Николас отпер дверь лаборатории, скинул на вешалку шубу и шапку, проскользнул между столов с оборудованием к своему секретеру. Еще в кабинете бургомистра профессор догадался об одной ошибке в схеме устройства, и теперь спешил проверить ее. Начальная ступень амплификатора, изображенная на восьмой странице чертежного блокнота, лежащего в верхнем ящике справа. Привратник торчал в дверях, пожирая глазами дивную машинерию, но Николас уже забыл о нем. Выдвинул ящик, сунул руку, убрал руку, посмотрел, поморгал. Задвинул ящик и выдвинул снова, будто надеясь получить иной результат…

— Ваша милость, куда вещи положить? — спросил привратник.

Николас Олли сказал тихо:

— Милейший, не в службу, а в дружбу прошу: пригласите констеблей. По всей видимости, меня обокрали.

В народе ходят притчи о рассеянных ученых. Профессор Николас не являл собою исключения: забывал имена и лица, мог потерять глорию в собственном кармане, путался в вопросе о том, когда будут выборы и кого, собственно, выбирают. Но когда касалось работы, этот человек был идеально точен. В своей лаборатории он помнил расположение каждой вещи с точностью до дюйма. Если ночью во времена осады вырубалась искровая машина факультета, профессор в кромешной тьме наводил порядок, возвращал в исходное положение все тумблера, обесточивал все, что должно быть обесточено, и лишь тогда уходил домой. Содержимое ящиков секретера имело систему, выверенную, как имперский архив. Однажды в нижнем ящике — «памятное и душевное» — Элис нашла театральную программку, прочла и положила не под страницу из «Голоса», а на нее. Профессор отчитал помощницу — вовсе не за то, что рылась в его вещах, а за неверный порядок укладки бумаг.

Словом, он сразу исключил вариант «просто потерялся». Самый ценный документ в лаборатории никоим образом не мог потеряться случайно. Столь же нелепой была версия, что кто-то из коллег просто взял блокнот на время. Каждый ученый факультета знал, над чем работает Олли, и мог проявить любопытство, и получить полный ответ — ведь Николас не страдал излишней скрытностью. Но взять чертежи без спросу означало нажить в лице профессора врага. Надеясь на лучшее, Элис все-таки обошла все кабинеты и опросила ученых. Естественно, никто и не думал брать вещи Николаса. Сомнений не осталось: произошла именно кража.

В ожидании констеблей, профессор кусал ногти, теребил пуговицы, нервно перекладывал письменные приборы. Элис попыталась его утешить:

— Ничего страшного не случилось. Мы восстановим блокнот, вы же помните весь порядок расчетов.

— Это займет не меньше двух недель, а Адриан уже дышит в затылок. Он из нас души выест, когда узнает, что мы топчемся на месте…

— Но мы же не виноваты!

Олли только вздохнул.

Спустя час вернулся привратник и с порога заявил:

— Виноват, ваша милость, тут приключился конфуз. Я-то констеблей позвал, но эти вот господа констеблей оттеснили и пожелали взамен них явиться.

В уют лаборатории бесцеремонно вторглись четверо. Выделялся среди них рослый офицер при шпаге. Вторым по чину, видимо, являлся коренастый отставник с наглой физиономией. Остальные двое были рядовыми служаками при дубинках.

— Полковник Кройдон Бэкфилд, — отрекомендовался офицер.

— Майор Рука Додж, — сообщил коренастый наглец.

Они были слишком громкими и крупными для этого места. Профессор ощутил раздражение.

— Позвольте узнать: вы кто?

— Тайная стража его величества, — отчеканил Бэкфилд.

— Разве такая существует?

— Шутки неуместны, сударь. Как я понимаю, пропал ценный документ?

— Набор схем звукозаписывающего устройства.

— Так-так, — сказал Бэкфилд.

— Так-так-так, — повторил Додж.

Ни один не удивился. Откуда-то они уже знали об изобретении.

— Как выглядели схемы?

— Синий блокнот примерно вот такого размера, на сорок восемь страниц.

— Вы уверены, что он не потерялся где-нибудь здесь?

— Абсолютно уверен.

— Стало быть, полагаете, украден?

— Да.

— А зачем он мог кому-нибудь понадобиться?

Олли помедлил с ответом.

— Простите, ума не приложу. Продать его будет затруднительно. Во-первых, только горстка людей в мире поймет все написанное. А во-вторых, присвоить изобретение невозможно, ведь «Вестник науки» уже опубликовал статью. Любой суд признает мое авторство.

— Значит, кто-то украл блокнот только затем, чтобы испортить вам жизнь?

— Я не могу судить о мотивах вора. Но блокнот украден, это факт.

— Так-так, любопытно, — сказал Бэкфилд. — Что ж, приступим.

И они взялись за дело с пугающим рвением. Выставили стражу у дверей лабораторного крыла, чтобы никто не мог его покинуть. Тщательно осмотрели лабораторию, перерыли все ящики секретера, а также прочие места, где могли храниться бумаги. Созвали и опросили свидетелей, каковыми являлись ученые коллеги Николаса, сторож лабораторного крыла, привратник со входа факультета и продавщица булочек из холла.

Ученые ничего не знали. Большинство из них вели лекции в другом крыле, а те, что были здесь, даже не приближались к кабинету Николаса.

Сторож показал, что из учебного крыла в лабораторное не переходил никто, кроме двух профессоров, вернувшихся с лекций. Продавщица булочек подтвердила его слова. Конечно, студенты часто наведывались в холл, особенно к месту расположения булочной лавки, но никого из них сторож не пустил бы в лабораторное крыло.

Бородатый привратник сообщил, что в здание факультета не входил с улицы никто посторонний. Собственно, свои тоже не входили: была середина дня, все студенты давно сидели на лекциях.

— Праотцами клянусь: пока его милость Николас ездил в город, ни одна душа не проникла в факультет!

Бэкфилд уточнил, не отлучался ли привратник со своего поста. Тот сознался, что уходил минут на двадцать по чайно-бутербродным делам, но просил булочницу и сторожа последить за входной дверью. Сторож даже переместился так, чтобы лучше видеть вход в здание. За время отлучки привратника дверь не открывалась.

— Так-так, — констатировал Бэкфилд и поглядел в окно. — Высота второго этажа — футов двадцать пять. Деревьев поблизости не наблюдается. Кто мог сюда влезть?

Додж ответил:

— Только этот, орел саблезубый залетел бы!

— Орлы не летают.

— Это как это?!

— То есть да, орлы летают, а воры и преступники — нет.

Один из младших агентов осмотрел замочную скважину.

— Поцарапана чем-то острым — шпилькой или жалом стилета. Ключ не оставляет таких царапин. Замок подвергся вскрытию.

— Работал опытный человек?

— Не слишком. Опытный взял бы отмычки, а не шпильки.

— Итак, что имеется в наличии, — подытожил Бэкфилд, — Преступник вошел в кабинет через дверь. Но как он попал в здание? Привратник свидетельствует, что посторонние на факультет не входили. Значит, либо кто-то из учебного крыла перешел в научное, сговорившись со сторожем. Либо кражу совершил тот, кто уже находился в научном крыле. Либо же, как одна из версий…

Бэкфилд умолк на полуслове и стал копошиться в нижнем ящике секретера.

— Прошу вас не делать этого, — сказал профессор.

— Чего именно? — Рука полковника небрежно перемешивала бумаги.

— Вот этого. Вы приводите мои документы в беспорядок.

— А вас так заботит сохранность этих бумаг? Они представляют важность?

— Неважных не храню.

— И эти два документа также важны?

Бэкфилд поднял на свет страницу из старого «Голоса Короны» и бальное приглашение.

— Ее величество Минерва и лорд-канцлер Эрвин Ориджин дают особый бал в честь деятелей науки, — зачитал он первую строку приглашения. Затем перевел взгляд на страницу: — Минерва Несущая Мир посетила открытие театрального сезона. Ее величество избрала платье богини Лиолы, подчеркнув тонкость своей душевной организации…

— Пф! — кашлянул Додж.

— А еще тут напечатан портрет — надо сказать, весьма удачный. Минерва буквально как живая.

Элис не выдержала:

— Сударь, закройте секретер! Это личные бумаги профессора!

— В том и дело, барышня. То-то и оно, что личные. Были б официальными, вопросов бы не возникло.

Рука Додж вдруг просиял:

— А может, это сторож?!

— Что?.. — уставился Бэкфилд.

— Да этот черт, который стережет кабинеты! Сам зашел сюда, пошпилил дверцу, притырил блокнотик — и назад, на пост!

Бэкфилд скривился:

— На кой оно ему?

— Может, он Минерве служит! Для нее и украл! Видите, дрожит при виде картинки? Понял, козлик, что мы его поймали!

Бедолага сторож и вправду побелел, но не от портрета Минервы, а из-за обвинения.

— Увольте, я ж не того… Глорией прошу… Ничего я не это…

Профессор сказал ему:

— Успокойтесь, любезный, никто вас не винит. Будьте добры, подайте мне «Иллюзии» Агаты.

— Что подать?

— Вон там, на полке, одна из книг.

— Это я понял, а которая?

— «Иллюзии»… Темная с белым, третья слева.

— А, так бы и сказали!

Получив книгу, ученый показал ее сыщикам, словно улику:

— Сторож безграмотен. В моем секретере множество бумаг. Он в жизни не нашел бы нужную.

Додж сконфузился, но Бэкфилд просиял:

— Здесь я с вами согласен, профессор. Сторож не виноват. Может, кто другой, но точно не он.

Бэкфилд отпустил сторожа и подозвал привратника:

— Ответь-ка: ты вошел в лабораторию вместе с профессором?

В отличие от сторожа, привратник не робел:

— Еще бы. У них-то вещей — и саквояж, и котомка. Нельзя не помочь.

— И пропажу ты обнаружил вместе с профессором?

— Оно то да, но не совсем. Я вот здесь у дверей стоял, а ящик — вон там. Отсюдова тудась я мало что видел. Как профессор сказал: «Украли», — тогда я и узнал.

— С его слов, стало быть?

— Ну, а с чьих же?

— И потом ты ушел за констеблями.

— Как не уйти? Коли сталось преступление, необходимо доложить. Только я сторожа попросил присмотреть за дверьми, пока меня нету. И сейчас тоже волнуюсь: я-то здесь, а двери без надзора, вот и заходи кто хочешь.

— Потерпят твои двери. Ты подтверждаешь, что оставил профессора Олли здесь одного?