Ошибка комиссара

— Вот, не зря я тебя в следствие выпросил! — поднял Рябинин указательный палец вверх. — Понимаешь, с чего следует начинать. Правильно, нужно срочно навести порядок в этих делах. Карточки на то, что дела приостановлены я уже выставил, с прокуратурой договорился, подождут. Они тоже люди, все понимают. Срок у тебя — аж до завтра.

— Так ведь к карточке и постановление должно прикладываться, — проявил я недюжинную компетенцию в статистических делах. — Один экземпляр сюда, другой — туда.

Рябинин удивлённо посмотрел на меня, дескать взял на свою голову. Потом изрёк:

— Ты слышал, что я сказал? Я выставил карточки, Я! — он выделил голосом, кто именно это сделал, только что в грудь себя пальцем не истыкал — Так ты хочешь, чтобы я ещё и бумаги за тебя писал?

Во как повернул! Кто-то когда-то при Борином же попустительстве постановление не вынес, а виноват я? Только уважение к своему нынешнему шефу, к нашей многолетней с ним дружбе, о чем он сам пока не догадывается, удержало меня от слов, что прямо-таки стремились вырваться из утробы. А капитан милиции Рябинин, уже хихикавший в предвкушении мата (смешно ему, видите ли!), не дождавшись, даже слегка загрустил.

— Эх, молодежь, даже ругаться не умеет, — посетовал Борис, а потом с укором сказал: — Пришел бы с утра, все бы и успел. А сейчас не знаю, когда печать будешь.

Я посмотрел на часы (которые наручные). Времени — пятнадцать часов. Кажется, мечта о том, что стану заканчивать работу в восемнадцать часов, так и останется мечтой. Изладить все необходимые бумаги я точно не успею. С моей-то скоростью я и завтра не управлюсь. Колотить по кнопкам пишущей машинки — это вам не по компьютерной клавиатуре пальцами бегать.

— Боря, ну, предположим, вынесу я постановление о приостановлении уголовного дела, но срок-то по делу истек еще месяц назад!

— Так ты и выноси. Только сроки ставь в соответствии с законодательством, — повел плечами Рябинин.

— Так меня в то время еще и в следствии не было, — вяло запротестовал я. — Как я стану выносить постановление месячной давности, если работаю только с сегодняшнего дня?

Но начальник следствия только отмахнулся:

— Леша, ты дела смотри, и постановления выноси. Главное, чтобы все по УПК было. Подозреваемых нет, в СИЗО никто не томится. Тут главное, чтобы формальности были соблюдены. А на сроки и на фамилию никто внимания не обратит. Проверяющие приказы о назначении не смотрят, они им и на фиг не нужны. Чай, не первая у нас проверка. — Михалыч уже развернулся на каблуках, чтобы снова куда-то умчаться, но вспомнив о чем-то, повернулся ко мне: — Не забудь только еще одно постановление составить — что ты принял дело к производству. Ну, допустим, накануне постановления о приостановке.

Вот тут я чуть не завыл. Дрожащим от злости голосом спросил:

— Так что, еще одно постановление печатать?

— Ну, его-то ты можешь позже напечатать, как понесешь мне дело сдавать, — утешил меня Рябинин. — А вот постановление о приостановлении сейчас. Да не запутайся тут во всём этом, Сусанин.

Кинув мне на стол еще одно дело, сообщил:

— Вот тебе образец и подсказка — протоколы допросов потерпевшего, свидетелей, какие характеризующие материалы должны быть собраны на потерпевшего, постановление о назначении экспертиз, да и сами экспертизы глянь. И постановление о приостановлении дела. Это я из архива взял, верни завтра. Это Риты Гурьевой дело. Она у нас лучший следователь, все дела идеальные. Она теперь на «светлые» переведена. Кстати, если что — можешь с ней тоже проконсультироваться. Рита — девка умная, подскажет.

Борис умчался по своим начальственно-следственным делам, а я, горестно вздохнув, принялся терзать пишущую машинку. Сколько, кстати, нужно копий постановлений? Не то три, не то целых четыре. Ладно, пусть будет четыре. И образец нужно посмотреть. Как там постановления выносят?

Я занимался бумаготворчеством. Какие-то постановления загубил, но через час дело пошло на лад. К семнадцати пятидесяти пяти я уже успел отпечатать почти все постановления о приостановлении дел. А ровно в восемнадцать дверь открылась и в проеме появилась голова Рябинина. Даже и странно, что не влетел!

— Леша, а ты домой-то собираешься? — поинтересовался мой временный начальник. — Слышу, что так и стучишь, как дятел, а рабочий день уже к концу подошел.

Борис хихикнул, а я с грустью сказал:

— Еще три дела осталось.

— Так завтра и доделаешь, — улыбнулся Рябинин.

— Ты же мне сам сказал — срок у меня до завтра? — опешил я.

— Так все правильно я сказал. Срок у тебя до завтра, так завтра все и доделаешь. Я в прокуратуру с обеда поеду, а ты утром и допечатаешь.

Ну Боря! Мог бы и предупредить, что срок до завтра, до обеда. А я тут уже мозоль на указательном пальце натер.

— Гад ты, товарищ капитан, — с чувством произнес я.

— А это я и без тебя знаю, — хохотнул Борис Михайлович. — А если бы сказал тебе, что время терпит, ты бы дня два телился, разве нет? А тут сел, да все и сделал. Так что, убирай все в сейф, да и дуй домой.

Борис исчез, а я, разгибая усталую спину, принялся убирать уголовные дела в сейф. Вроде бы, один сижу в кабинете, а мои «несекретные» материалы нафиг никому не нужны, но привычка превыше всего. Да и не только привычка. Теперь эти жалкие листочки считаются уголовными делами с соответствующими уникальными номерами, а утрата уголовного дела — это уже серьёзно. Так что правильно я их убираю подальше. Подальше положишь — поближе возьмёшь, как говорится.

Шел в свое родное общежитие и радовался прошедшему дню. Но заниматься уже ничем не хотелось. Сейчас перекушу чем-нибудь, да и залягу спать.

На вахте дежурила тетя Катя. Забрал из своего ящика почту (газета «Коммунист», а больше ничего нет) и, одарив свою несостоявшуюся родственницу дежурной улыбкой, получил ключ.

Тетя Катя, оглядевшись по сторонам, заговорщическим шепотом сообщила:

— Леш, сегодня комендант был вместе с каким-то начальником с завода. Говорили, что «непрофильных» жильцов скоро начнут выселять. Ты ведь у нас теперь тоже такой.

Я кивнул. Про мое выселение из общаги я уже слышал. Все правильно. Я же теперь не участковый инспектор, территорию не обслуживаю. Но просто так, с бухты-барахты меня никто не выставит на улицу. Ответственные товарищи, отвечающие за социальную заботу о трудящихся Металлургического завода, вначале сообщат моему собственному руководству, а оно станет думать — куда девать своих сотрудников? Я ж не один такой, проживающий в ведомственном общежитии. Но потом все утрясется. Замполит отдела, а то и управления выйдет с ходатайством на директора ЧМЗ, подключит к этому делу райком партии, все утрясется.Завод милиционеров не прогонит, а мое начальство успокоится. Самое плохое, что может быть, так это то, что ко мне могут подселить кого-нибудь из жильцов. Скорее всего, это будет собрат-мильтон. Я-то уже попривык жить один, как фон-барон, но как-нибудь уживусь с новым соседом.

— Жениться тебе надо Леша, — твердо заявила тетя Катя. Еще разок оглянувшись, сказала: — Моя-то вертихвостка, когда о тебе разговор завожу, так и к словам не подстает, так что ну ее… Зато у меня у соседки дочка есть. Девка хорошая, незамужняя, как раз на заводе работает. Женишься на ней, у себя пропишешь, никто тебя и не выгонит. Правда, — тут тетя Катя вздохнула, — с мужиком она женатым связалась. Но ребенка в подоле не принесла, так что, тут все нормально.

Тете Кате я даже и отвечать не стал. Еще ладно, пытается выдать замуж племянницу, та славная девушка. Жаль только, что я к Маринке никаких чувств не испытываю, кроме дружеских. Но вот соседка, у которой был роман с женатым мужчиной, это ни в какие ворота не лезет. Знаю я про такие романы.Нет уж, не надо. Пусть уж лучше выселят или кого-то подселят.

Утром, явившись на службу еще до девяти часов, осмотрел кабинет. Сейф на месте, пишущая машинка тоже. А куда бы они подевались? И чего я желаю увидеть? А, понял, почему я осматриваюсь. Я же себя пока не вижу в роли следователя, не был им никогда в жизни. Так что, придется привыкать.

Осознав, что работа с бумагами — еще такая соль, а вовсе не сахар, оставшиеся постановления я отпечатал за полчаса и, удостоившись похвалы от начальника следственного отделения, пошел разбирать то, что осталось.

Так, что у нас тут есть интересного? Ага. Статья 108 часть 1. Причинение тяжкого телесного. И кто кому причинил, чем нанес? Значит, сожитель нанес ножевое ранение сожительнице, но та все отрицает. Мол — сама на что-то наткнулась. Типа, на лестнице гвоздик из ступеньки торчал. А он уверяет, что они поссорились, упали, а перочинный нож, лежавший в его кармане оказался раскрытым и как-то сам по себе воткнулся под чужую коленку, да еще и в вену. Нет бы хотя бы договориться, о чем врать. А так, несут каждый свое. А почему это дело посчитали «глухарем», если оно с действующими лицами?

А их еще и не допрашивали. Работал мой подчиненный Савин. Тьфу ты, он пока еще такой же инспектор, как я. Не исключено, что в этой реальности он будет моим начальником, а я его подчиненным.

Значит, инспектор уголовного розыска Савин материал собрал, его передали в следствие как «светлое» (злоумышленник-то известен, не отпирается), а дальше пусть следователь пашет. Вот ведь, работнички в уголовке! Могли бы все раскрутить, без нас, без следователей. Совсем угрозыск нюх потерял. Лодыри! Им бы только материал спихнуть. Тут я с удивлением обнаружил, что ругаю своего брата — сыщика. Не Савина конкретно, а сыщиков, как класс. Ай-яй-яй! Это что же получается, полдня посидел на следственном стуле и всё — перековался? А как же принципы, как же сыщик сыщику — друг, товарищ и брат на всю оставшуюся жизнь? А вернёшься через месяц восвояси, опять идеологию менять придётся?

Мне стало стыдно. Я покраснел и вернулся к делу.

Значит, сожители. Ей — сорок семь. Ему — тридцать. Хм… проникающее ранение в вену, которая под коленкой. Раневой канал… угол сорок пять градусов. Однозначно, что нанести такую рану можно, если потерпевший, то есть, потерпевшая шла по лестнице, а злодей стоял на пару ступенек ниже, и он ткнул ножом свою Дульсинею.

А ведь мне, как следователю, пусть и «и. о.» здесь ничего не светит. Вот, разве что, окончательно загробить дело. Всё равно нет у него никакой судебной перспективы. При таком раскладе его туда, в суд то есть, прокуратура не пропустит и обвинительное заключение не утвердит.

Гроблю, а что еще остается? Только придется еще разочек допросить и подозреваемого и потерпевшую. Вернее — допрашивать-то их буду первый раз, потому что Савин, который Серега, взял объяснение. А коли дело возбудили, то теперь нужно и можно проводить следственные действия, сиречь — допрос.

Вызвать их в отделение? Нет, лучше сам к ним сбегаю, а не то почта повестку неделю слать будет, а потом жди их. Так, бегать недалеко, планирую сделать это завтра… Нет, лучше сразу, после обеда. Допрошу их обоих, показания скорректирую.

Часов в одиннадцать ко мне залетел Рябинин. Обежав кабинет и, убедившись, что я пока не дезертировал и до сих пор трезвый, забрал у меня оставшиеся постановления о приостановлении дел, покивал, пощелкал язычком и кинул на стол несколько бумаг, скрепленных канцелярской скрепкой. Кроме добавившегося «Постановления о возбуждении уголовного дела» в половину машинописного листа, все остальное было до боли знакомыми. Так это же материалы по ограблению женщины. Той, что после визита в ресторан осталась с сережкой. С одной. Я же его Титану оставлял, чтобы тот до ума довел и «отказной» накатал. А Титанище, стало быть, поленился и передал начальству, а те переадресовали в следствие.

Я тщательно протёр глаза кулаками и снова посмотрел на стол. Материал не исчез. Но так не бывает. За каждый глупый материал, который сыщик пытается засунуть в следствие, чтобы из него глухарь получился, он отвечает не только перед начальством, но и перед самим… Ибо из таких вот отдельных фактов складывается святой показатель работы милиции — процент раскрываемости. Я задрал голову и посмотрел в потолок, как будто хотел на нём увидеть того, перед кем несёт свою ответственность сыщик. Но увидел только трещины на побелке. «Тот-перед-кем» предпочёл не показываться, чтобы не отвечать на мои гневные вопросы.

— Твой материал. Не узнаёшь? — удивился моей реакции Рябинин.

— Борис Михайлович, — произнёс я казённым голосом, — я его принимать не буду.

— Это ещё что за новости? — удивился мой новый шеф.

— Не буду, и всё тут. Это же чистый отказной, пусть сыщики и отказывают. Нет тут никакого преступления. По нему что, уже и карточки на возбуждение отправлены?

Рябинин пристально посмотрел на меня, и выражение лица его было неопределенно. Потом оно стало весьма лукавым.

— Быть тебе настоящим начальником следствия. От горшка два вершка, а гонору сколько. Молодец!

И Борис Михайлович, дабы избежать дальнейших вопросов, быстренько ретировался.

Всё ещё кипя негодованием, я взялся листать знакомые материалы. Такого я от Титана не ожидал, а ещё считается профессионалом высшего класса. И как начальник-то пропустил этот материал в следствие? Я взглянул на резолюцию Семёнова.

«В СО». Так, это понятно. А дальше — «т. Воронцову А. Н.» Теперь непонятно. Начальнику не пристало указывать конкретных исполнителей, на это начальники отделений имеются. Им виднее.

Я перевернул пару листов и увидел пришпиленную записочку, не замеченную сразу. Почерк с левым наклоном, почерк Титана.

«Алексей, поступи с этим материалом как подскажет тебе твоя совесть».

И витиеватая загогулина моего товарища.

Мне стало неловко. По-хорошему, надо было не сбрасывать этот материал на чьи-то руки, а доделать самому. Неважно, какая на это возникла причина.

Мои угрызения совести прервал телефонный звонок. Я взял трубку — Рябинин.

— Ну что, определился с материалом?

— Да, — хмуро ответил я.

— Так я тебе сообщаю, что карточки на возбуждение не выставлены.

— Догадался, — ответил я не менее хмуро.

— Вот и хорошо. Да, чуть не забыл, Титанова срочно в командировку закинули.

И Борис Михайлович завершил разговор.

Какой болезненный микроскопический урок. Вот Титан мог ведь бы и сам материал принести, неужто бы не разобрались? Зачем такая комбинация, да ещё с участием Семёнова и Рябинина? Тут я вспомнил, что и сам этот материал спихнул Титанову заочно. Опять стало неловко. Что ж, терпи. Какая дача, такая и отдача, как свидетельствует третий закон Ньютона.

И я погрузился в работу. Ладно, Титан, я на тебя не в обиде. Постановление об отказе в возбуждении уголовного дела вынесу сам.

Глава шестая

Нет дела — нет преступления

Мой временный начальник Борис Михайлович сидел и внимательно читал постановления о прекращении уголовных дел. При этом, усиленно качал головой и пытался сохранять серьезный вид, но в особо интересных местах не выдерживал, а фыркал.

— Леша, а откуда в подъезде бродячая собака взялась? — не удержался он от вопроса.

— А я откуда знаю? — пожал я плечами. — Собаке не объяснишь, что это не ее территория. Гуляет, где хочет. У нас же подъезды не запирают, двери настежь — заходи, кто хочет. Вон, сколько зверья по помойкам ходит, так может какая псина в подъезд зашла? Или кто-то из жильцов прикормил? Но она никого не покусала, а так, попрыгала.

— Попрыгала она… — глубокомысленно хмыкнул Борис, вернувшись к тексту.

Это Боря читает мой опус, касающийся причинения тяжких телесных повреждений молодым сожителем своей, скажем так, уже не юной сожительнице. Ну да, пошли они погулять — заметим, что оба были трезвыми, а сверху на них напала большая злая собака, а мужчина, пытаясь отбиться, ударил собаку, но не удержав равновесия, сбил с ног супругу и оба они покатились вниз. А нож, ну да, лежал в кармане, в открытом виде, потому что накануне ходил в этом же пиджаке за грибами, а нож, как там лежал, так и лежит. Никто же не виноват, что клинок воткнулся женщине под коленку? Считаем, что это был казус, то есть, случай, который никто не предвидел, да и не мог предвидеть. Нет, может отыскаться какой-нибудь твердолобый преподаватель права, который станет с пеной у рта доказывать, что гражданин должен был предвидеть несчастный случай, если он носит в кармане нож, но в прокуратуре, которая должна утвердить прекращение дела, дураков нет.

Все же правдоподобно, правильно? Вот протокол допроса потерпевшей, вот протокол допроса ее сожителя. Ну да, допросил я его как свидетеля, который не перешел ни в разряд «подозреваемого» ни, тем более, «обвиняемого». Я ведь не поленился сходить к ним домой, и допросить по месту жительства. Сами бы они ко мне в кабинет не за что бы не собрались, потому что у этой парочки только два состояния — либо пить, либо работать. А доставлять их принудительно? Можно, но зачем. Я уж лучше сам, ножками, допрошу в домашней обстановке и, в расслабленном, так сказать, состоянии.

Как «и. о. следователя» я человек крайне добросовестный, сам себе удивляюсь. В уголовном деле даже имеется отдельное поручение участковому инспектору, в котором исполняющий обязанности следователя Воронцов требует установить владельца собаки, чтобы принять к нему меры общественного воздействия на товарищеском суде по месту жительства, за выгул животного без намордника и за то, что отпустил псину на «самовыгул». Правда, и.о. следователя Воронцов, как бывший участковый знает, что товарищеские суды только по месту работы эффективны, то есть там, где общественное мнение подкрепляется начальственными возможностями. А по месту жительства — это так, видимость одна. Но в рамках данного уголовного дела он думать над такими тонкостями не обязан.

Участковый, которому на исполнение попалось отдельное поручение, тоже оказался крайне исполнительным сотрудником и всё сделал быстро и качественно. (Это я в коридоре поймал за ремень планшетки своего другана Саньку Барыкина, затащил в кабинет и продиктовал ему, что надо). Санька и написал, что работа велась, но принятыми мерами установить владельца животного не удалось. Возможно, что собака вообще бесхозная, их у нас много болтается.

Можно бы еще накатать «телегу» куда-нибудь в жилищные органы, чтобы те обязали управдомов проверять — хорошо ли закрываются двери подъездов, но это уже перебор.

Значит, прекращаем уголовное дело за отсутствием состава преступления, потому что выявленная виновница всего этого — злая собака, субъектом преступления не является.

Внимательно изучив дело, Борис Михайлович кивнул: «Пойдет» и принялся читать другое постановление, параллельно листая само дело.

Второе дело тоже возбуждалось по 108-й, части первой. Там гражданин Тимофеев, рабочий «Коксохиммонтажа» получил проникающее ранение в области груди. Дескать — шел он домой, встретился с неизвестными и один из них, ни с того, ни с сего ударил его чем-то похожим на нож.

Вот так вот, ударил ножом, и ни с того, ни с сего? А так разве бывает? Нет, иной раз бывает, но крайне редко. Как правило, девяносто процентов тяжких телесных наносят друг другу знакомые люди — мужья, сослуживцы или собутыльники, а потерпевший просто не желает «сдавать» обидчика. А у нас нераскрытые дела растут.

При повторном допросе потерпевший гражданин пояснил, что травму получил, когда сбивал ржавчину с днища автомобиля своего соседа, стоявшего на смотровой яме. Промахнулся слегка и ударил стамеской самого себя в грудь. Ну, не стамеской, а чем-то на неё похожим, только потоньше. С помощью хозяина автомобиля кое-как дошел до дома, а там жена вызвала скорую. Пока везли, пока перевязывали, испугался, что заявив о причиненной самому себе травме, останется без больничного и, соответствующе, без денег. А то и вообще могут уволить. И сосед приходил, Христом-богом просил, чтобы тот его не выдавал, потому что боится наказания. Смотровая-то яма была не его личная, а таксопарка, куда он свое заржавленное авто загнал самовольно.

Не хотел Тимофеев правду говорить, пришлось на него слегка «нажать». И не одному, а вместе с Джексоном, который был не меньше меня заинтересован в снятии «глухаря». Зона-то его. Сыграли мы с ним в «доброго» и «злого» следователей. И пообещали, что за правду никаких репрессий не будет. Да и не наше это дело привлекать граждан за враки, не до того нам. Дай бог с реальными делами разобраться.

Ну, дело мы прекращаем, а вот постановление о привлечении соседа к товарищескому суду выносим. Да, и этого, гражданина Петрова тоже отправим на товарищеский суд, чтобы его коллеги наказали словом, а может и рублем за то, что вводил милицию в заблуждение.

Постановление о товарищеском суде отдаем на исполнение самому майору Корзинкину. Корзинкину-то все равно, а я обещал, что не накажут Тимофеева. Боре, то есть, пока я его подчиненный, то Борису Михайловичу, про то знать не следует. Нет, разумеется, Рябинин все прекрасно понимает, но зачем обременять занятого человека всякими мелочами?

Борис Михайлович снова покрутил головой, внимательно полистал дело. Ну да, все на месте. И даже имеется характеристика участкового инспектора на гражданина Тимофеева — мол, характеризуется положительно.

— Хорошо. Пойдет, — вынес вердикт начальник следственного отделения, откладывая дело в сторонку и забирая себе постановления о прекращении. Их у него уже шесть штучек. Ай да я!

Вообще прекращение уголовных дел — процесс деликатный, в котором не стоит ни медлить, ни слишком торопиться. А ещё лучше — не спешить с возбуждением «глухарей» без крайне важных на то оснований. Вон, как-то зимой у Сереги Савина на его зоне обнаружили труп мужчины с разбитой головой. А у него на территории и так с раскрываемостью дело «швах». Серега уже и свидетелей отыскал, которые видели, как мужчина упал и ударился головой о железное ограждение. Был бы дядька жив, быстренько сляпал бы отказной. А тут труп, совсем другое дело, да и родственники вьются, когда уже преступников наконец поймаете?

В общем, плачет Серёга и готовит материал на возбуждение уголовного дела. Понятно, «глухарь», перспектив к раскрытию — ноль, надежды хоть на какую-нибудь премиишку по результатам года — тоже. А тут подходят результаты вскрытия, где черным по белому указано, что смерть наступила в результате переохлаждения. Понятно, что травма тоже сыграла свою роль — ударился, потерял сознание и замерз, но это же совсем другое дело! Савин даже на радостях судмедэксперту Павлову проставиться обещал за добрую весть. Правда, потом подумал, что у того спирта и так хватает, и не стал горячиться. А возбуди дело, тогда вопросы к свидетелям появятся, почему не подошли к упавшему? Почему не вызвали «Скорую»? Оставление в опасности — тоже статья неприятная. При таком раскладе свидетели предпочтут от всего отказаться, а то и на Савина наклепать, что давил на них. И закрутится, и завертится пустая канитель.

— Леша, у тебя совесть есть? — восклицает Рябинин.

Это он о чем? А, о деле, где пострадавшей выступает девушка, приехавшая в Череповец из Санкт-Петербурга. Тьфу ты, конечно же из Ленинграда. Помнится, лет пять после переименования называл город Петра городом Ленина, да и потом, позже, прорывалось прежнее название. А теперь обратный эффект. Надеюсь, я нигде в документах не обозвал город на Неве по-старому? Или по-новому?

Вопрос про совесть риторический. Где же вы видели у милиционера, который занимается «глухарями», хотя бы зачатки совести? Если бы речь шла о преступнике, которого следовало задержать, то это да. А когда никаких перспектив, то зачем множить количество нераскрытых преступлений?

А суть дела в том, что на голову девушки, проходившей по улице Строителей, с крыши пятиэтажного дома упала бутылка. Понятное дело, что вследствие этого случилась ЧМТ, со всеми вытекающими. Правда, судмедэксперт квалифицировал травму средней тяжести, а у нас возбудили уголовное дело в отношении «неустановленных лиц». А вот в результате работы и.о. следователя Воронцова выходило, что никаких неустановленных лиц не было. И вообще, кто видел, что бутылка упала с крыши? — Никто. Да если бы бутылка с такой высоты «удачно» упала, так мы с наибольшей вероятностью имели бы летальный исход. А вот из проёма второго этажа, где отсутствует рама, вполне могла вывалиться. Случайно. Почему случайно? — Так жители подъезда на допросе все, как один, показали, что во время причинения травмы потерпевшей никаких посторонних лиц в подъезде не было, шума никто не слышал, а бутылки, да, стояли. Целых две. Бывает и по три стоят, если уборщица вовремя не уберёт или кто из жильцов как стеклотару не сдаст. Стало быть, отсутствует событие преступления, а имеют место гражданско-правовые претензии к жилищным органам, не обеспечившим своевременную установку рамы в подъезде.

— Ты где увидел гражданско-правовые отношения? Тут же получается прокурорское дело! Голимое нарушение руководством своих обязанностей.

Я почесал за ухом. А ведь да, мой ляп. Заработался и совсем упустил из виду, что нынче вся собственность является государственной (ну, почти вся) и руководители домоуправлений (пусть так, без словесной эквилибристики) являются, по сути, государственными служащими, хотя и не считаются таковыми. Это в моем прошлом-будущем жилье приватизировано, а граждане выбирают себе управляющую компанию, которая и отвечает за порядок в доме. Если уж не на деле, то хотя бы формально.

Но с другой стороны, такой ляп даже полезен. Не может начинающий опер, поставленный на месяц в следователи быть умнее своего начальника. Впрочем, Борис Михайлович во все времена разбирался и в УК и в УПК получше меня. Но ему это по должности положено.