Эдмонд Гамильтон. Повелители Утра

Появилось лицо. Соткавшись из тумана и колеблющихся очертаний, оно медленно-медленно прояснилось и обрело форму. Бородатое лицо, загорелое, хищное, жёлтое от застарелой лихорадки, увенчанное побитым стальным колпаком. Два чёрных, налитых кровью глаза пристально всматривались в него.

— Феррис? — прошептал Мартин и затих. Его сердце забилось с глухим стуком.

— Педро! — закричало лицо. — Педро, проснись!

Оно говорило по-испански. Руки, похожие на медвежьи лапы, протянулись к Мартину и не без злобы принялись трясти его, пока у него не застучали зубы. — Ты слышишь меня, Педро? Через час мы выступаем!

Мартин уставился на бородатого мужчину с ввалившимися щеками и в стальном колпаке. Затем он повернул голову. Рядом с ним, наклонившись, стоял ещё один человек, но это был не Феррис и не кто-нибудь из его знакомых, и его не было в хижине рядом с раскопками, а вокруг было много людей, которые кричали, перекрывая грохот барабанов…

Он обрёл дар речи и закричал. Огромная ороговевшая ладонь зажала ему рот. Он кусал и рвал её, и она исчезла, чтобы тут же вернуться и довольно сильно ударить его по голове. Он затих, и бородач произнёс:

— Совсем умом тронулся от лихорадки.

Последовали проклятия, а затем взволнованный вопрос:

— Что же нам делать, Манрике?

Второй голос, мягкий, вкрадчивый и непреклонный произнёс:

— Он должен идти! Попробуй ещё раз воду, Эррера. Только держи его крепче и дай мне поговорить с ним. Возможно, я смогу успокоить его.

Снова душ из солоноватой воды, которую он умудрился непроизвольно вдохнуть и закашляться, поперхнувшись. Мартин попытался сопротивляться, но его руки были схвачены такой хваткой, которую не смогли бы разорвать и два Мартина. Он, дрожа, поднял голову, его взгляд был ошеломлённым и диким.

Перед ним стоял человек по имени Манрике. Он был тонким и легковесным, в то время как Эррера был широким и тяжёлым. Его лицо тоже было желтоватым, костлявым и обгорелым на солнце, но борода была аккуратно подстрижена, а глаза смотрели умно, с каким-то печальным юмором.

— Педро, — тихо сказал он. — Послушай, амиго. Ты должен встать и пойти с нами. Мы должны отправиться с Эрнандо де Чавесом, а сам Альварадо покинет это место завтра, так что, если ты не пойдёшь, тебя вместе с другими больными оставят на милость индейцев. Ты понимаешь?

— Б-ррум! — гремели барабаны. — Б-ррум-бум!

Мартин попытался трижды, прежде чем смог произнести слова.

— Нет, — прошептал он. — Я ничего не понимаю. Кто вы?

Он заговорил по-испански, и это вышло у него само собой. Позади него застонал Эррера.

— Клянусь окровавленным подбородком Уицлпочли! Кто мы такие? В самом деле? Болезнь сожрала его разум.

Манрике сказал успокаивающим тоном, каким разговаривают с испуганным животным:

— Два дня назад у тебя был солнечный удар. С тех пор ты лежал как мёртвый, и мы думали, что нам придётся оставить тебя здесь. А сегодня на рассвете ты вскочил и закричал, и мы возились с тобой почти три часа. — Он положил руку на плечо Мартина. — Теперь ты должен встать и идти, не показывая, что ты болен. Иначе ты останешься здесь и умрёшь.

Мартин посмотрел за спину Манрике. Он чувствовал странное головокружение, как человек, попавший между двумя снами. Местность ничем не отличалась от той, которую он покинул. Те же джунгли, те же высокие горы на заднем плане, та же жара и запахи. Там была типичная индейская деревня с соломенными хижинами, вокруг которой была расчищена земля под кукурузу. Она была похожа на любую из сотен таких деревень, которые он видел, и он чувствовал, что сможет легко найти дорогу отсюда обратно в свой лагерь….

В деревне были солдаты. Такие солдаты, как Манрике и Эррера, бородатые мужчины в стальных колпаках и морионах, в нагрудниках из кованой стали и доспехах из стёганого хлопка, в сапогах, плащах и старинных бриджах. Они были вооружены мечами, пиками и арбалетами, а у некоторых были аркебузы, и ещё были лошади с высокими сёдлами и уздечками, украшенными серебряными кольцами. Был слышен гвалт голосов, проклятья, крики и смех, ржание и топот. Грохотали барабаны, где-то заревела труба, и послышался прекрасный звук, похожий на звон цимбал — лязг оружия и кольчуг.

Солдаты Испании. Люди и лошади из Испании, знамёна, блестящие толедские клинки и мавританские сёдла. Солдаты Испании и человек по имени Альварадо.

Мартин рассмеялся. Раскопки и лагерь находились не так уж далеко в пространстве, но более чем на четыре столетия во времени. Он знал историю Гватемалы. Он знал, где он был и когда. Он снова рассмеялся, и Манрике не без труда остановил его.

Мартину пришла в голову другая мысль, неизбежная и самая страшная. Он обдумал её, не отрывая взгляда от беспорядка, царившего в деревне. Чуть в стороне, поодаль от испанцев, находился второй лагерь, насчитывавший около тысячи человек. Это были индейцы, но другой породы, не коренастые деревенские жители, а высокие, со свирепыми глазами и хорошим вооружением. «Это, должно быть, тласкаланцы», — отстранённо подумал Мартин. Рекруты из Мексики.

Он произнёс вслух, очень осторожно, как ребёнок, повторяющий урок:

— У меня был солнечный удар. В течение двух дней мой разум был мёртв.

Манрике кивнул.

— Это так.

— И, — сказал Мартин, — вы меня знаете.

Позади него Эррера застонал.

— Мы приехали из Эстремадуры вместе, compadres, и сражались под командованием Кортеса от Кубы до Теночтитлана. И он спрашивает, знаем ли мы его! Педро, Педро, что с тобой случилось?

Манрике коснулся своего виска:

— Это солнце, — он улыбнулся Мартину. — Всё вернётся к тебе через день или около того. А теперь вставай, и я помогу тебе со снаряжением.

— Подождите, — сказал Мартин. — Нет, ты можешь отпустить меня, Эррера, я не буду буянить. — он крепко зажмурился, глубоко вздохнул и собрался с духом. — Как меня зовут?

Манрике вздохнул.

— Янез, — сказал он. — Педро Янез.

— Педро Янез, — прошептал Мартин.

У Педро Янеза случился солнечный удар, и Эдвард Мартин отправился путешествовать во времени. Один разум погиб, сожжённый солнцем, оставив после себя пустое тело, а другой разум вырвался из времени, засосанный образовавшимся вакуумом, пойманный в ловушку — и тело Педро Янеза внезапно подпрыгнуло и закричало…

Мартин открыл глаза и оглядел себя.

Пара рук, очень худых и сильных, с белым шрамом на тыльной стороне одной. Длинные ноги, обутые в кожаные сапоги, изорванные в клочья многочисленными переходами, а выше худощавое незнакомое тело, одетое в рваные штаны и кожаную рубашку, протёртую там, где её натёрла сталь.

Он поднял свои чужие, покрытые шрамами руки и закрыл ими лицо. Он ощупал изогнутый ястребиный нос и длинную надменную челюсть. Он ощупал бороду, покрывавшую подбородок, и те места над висками, где стальной колпак стёр волосы. Он заплакал медленными слезами полного отчаяния.

Прозвучал пронзительный, властный звук трубы. Барабаны забили быстрее. Люди начали выстраиваться в шеренги, всадники садились в сёдла.

— Идём, Педро! — крикнул Манрике. — Идём!

Но Мартин сидел на земле и плакал.

Эррера наклонился, взял его за обе руки и поставил на ноги. Он держал его так, пока Манрике застёгивал на его спине и груди доспехи из закалённой стали и пояс с длинным мечом. Вдвоём они надели ему на голову стальной шлем, дали в руки острую пику и повели прочь, держа прямо, а Мартин, спотыкаясь, тащился между ними, с лицом пустым, как у мертвеца.

Сквозь странную дымку, в которой звуки и краски были размыты, словно из-за расстояния, он увидел, как длинная шеренга людей начала двигаться, а впереди них — лошади и знамёна. Он был частью этой шеренги. Он услышал звуки трубы и барабанов, а также приглушённый топот, когда позади выстроились индейские войска в мягких сапогах. В воздухе стоял едкий запах пыли, а издалека за происходящим наблюдали жители деревни, угрюмые, испуганные, полные ненависти.

Из палатки вышел человек в роскошных доспехах. У него были золотисто-рыжие волосы и борода, которые пламенели на солнце. Тласкаланцы подняли свои копья и окликнули его «Тонатиу!», а испанцы зааплодировали. В левой руке он держал наполовину обглоданную курицу, но другой отсалютовал им, смеясь, и крикнул:

— Прекратите, негодяи! В Копане вас ждут золото и женщины!

Эррера мрачно пробормотал:

— В Теночтитлане были золото и женщины, но разве мы когда-нибудь прикасались к ним? Нет! Они достались Кортесу и его капитанам, а не нам, армейским «негодяям». В Копане будет то же самое!

Люди, находившиеся в пределах слышимости, согласно заворчали. Но они сделали это — половина войска Альварадо, сто пятьдесят латников, сорок всадников, пятьсот индейцев из Тласкалы и Теночтитлана и четыре маленькие пушки, которые тащили вручную, отправились завоёвывать империю.

Бум-б-ррум! Забили барабаны, и они двинулись на восток через кукурузные поля в зелёные джунгли, а утреннее солнце ярко светило им в лицо. И Мартин шёл с ними, ошеломлённый, в полубессознательном состоянии, пришелец из другого времени, оказавшийся в чужой плоти. Это был кошмар, и это была реальность….

Еле-еле, пересохшими губами, он выдавил из себя вопрос:

— Место, о котором он говорил — место, куда мы направляемся — он сказал Копан?

Ответил Манрике:

— Это то самое место. Говорят, богатый город. Может, ещё один Теночтитлан, а, парень? И на этот раз добыча будет липнуть к нашим рукам!

— Копан, — прошептал Мартин.

Он знал Копан. Он стоял на лестнице Ягуара, ходил по руинам акрополя, тянущимся вдоль реки, и изучал каждый камень великого храма-пирамиды Венеры. Копан, этот самый могущественный из древних городов майя, затерянный и забытый на века вместе с построившей его империей. Так давно утраченный и так хорошо забытый, что Мартин не поверил рассказу Стивена об экспедиции под командованием некоего Эрнандо де Чавеса, которая в начале XVI века напала на богатый и оживлённый Копан.

Теперь он всё узнает сам. Он маршировал вместе с Эрнандо де Чавесом. Он сам увидит, жив Копан или мёртв. Но какое это имело значение для него сейчас? Что изменят археологические исследования в жизни Педро Янеза, солдата Испании? Он маршировал вместе с Чавесом. Солнце припекало, а он был заперт в чужой плоти. И пути назад уже не было, совсем не было.

III

Манрике остановился, чтобы вытереть капли пота, текущие в глаза.

— Эти копанцы сражаются как звери! — проворчал он. Пусть их покровитель, Дьявол, улетит вместе с ними!

Битва всё ещё продолжалась. Весь вчерашний день, от рассвета до заката, испанцы штурмовали стены, но жители Копана отбивали все атаки. На рассвете этого дня всё началось сначала, и ничего не изменилось, за исключением того, что испанцев стало меньше.

Для Мартина эта бойня у стен Копана была лишь частью сна, который начался примерно две недели назад. Он почему-то не мог воспринимать происходящее всерьёз. Он предполагал, что потребуется некоторое время — если он выживет, что казалось сомнительным — прежде чем его разум полностью адаптируется к совершенно новым реалиям.

Долгий переход из Гватемалы спас его рассудок. Мучения от жары, истощения, жажды и голода отвлекли его внимание от самого себя и сосредоточили его на первостепенных потребностях выживания. Теперь, будучи солдатом Чавеса, пытавшимся взять то, что ему не принадлежало, он мог вести себя так, словно верил в это.

Он придерживался версии о солнечном ударе и вызванной им амнезии, и его товарищи привыкли к его промахам в знаниях, которые были настолько редки, насколько это было возможно при его сдержанной речи. Но какая-то часть его сознания всё ещё пряталась от самого себя, упорно притворяясь, что всё это не совсем так.

Это было чистой воды безумием. Мартин всё понимал, но ничего не мог с собой поделать. Он слышал пронзительный свист стрел, пролетавших мимо него. Он чувствовал запах крови, и его барабанные перепонки улавливали ржание раненой лошади и, как ни странно, менее шокирующие крики людей. Он видел, что на земле, в глубоком рву и под высокой каменной стеной лежали тела. Жители Копана носили хлопчатобумажные доспехи и шлемы из блестящих перьев, а их мечи были сделаны из дерева с кромками из острых, как бритва, обсидиановых лезвий. Мартин знал, что, возможно, он будет следующим, кто найдёт там свою смерть, и всё же не мог до конца поверить…

Эррера крикнул ему и Манрике:

— Отступайте, товарищи! Пока здесь делать нечего!

Они отступили. Испанцы и тласкаланцы начали отступать от стены, и тут из Копана донёсся крик. Оказавшись на расстоянии выстрела из луков, они остановились, в то время как офицеры ругались и обливались потом, перегруппировываясь, а солдаты голодными глазами смотрели на город, который упорно не поддавался их натиску.

Мартин опёрся на свою пику и тоже посмотрел на город, ведь именно из-за него, а не из-за чего-либо другого, эта битва казалась сном.

Уже более тысячи лет солнце и дожди разрушали его. То тут, то там камень осыпался, или жадные джунгли захватили какой-нибудь оставленный жителями пригород, все цвета стали мягче, поверхности сгладились под воздействием веков. Но всё это было живым и цельным. Величественные храмы и дворцы, монументальные лестницы и дворы, памятники, украшенные резьбой, лишь немного потрескавшейся, но не утратившей с годами своей красоты, всё ещё сияющие утраченными эмалями, которые делали тёмный камень похожим на драгоценности…

— Не похоже ни на что на Земле, — пробормотал Мартин и вздрогнул от удивления и страха. — Мне не суждено было это увидеть, и всё же я вижу. Какие причудливые формы у храмовых пирамид! Горизонт из другого мира.

Труба яростно взвыла, призывая к новой атаке. Маленькая пушка, доблестно бьющая по разрушенной части стены, умолкла. Потрёпанные непогодой знамёна затрепетали на ветру и пришли в движение, раздался крик «Сантьяго!», люди и лошади снова с шумом устремились к стене.

Мартин рассмеялся, немного безумный от того, что он на самом деле стал участником этих невероятных событий. Он ничего не имел против копанцев и не испытывал желания убивать кого бы то ни было, даже во сне. Но толпа людей протащила его через ров и прижала к стене. Он видел мрачные, дикие лица украшенных яркими перьями лучников, и слышал, как их стрелы сыплются дождём и звенят испанские арбалеты.

Затем лошади перебрались через ров и прорвались через ослабленную часть стены. Копанцы в ужасе отступили перед этими покрытыми пеной, ржущими чудовищами, которые танцевали на огромных, окованных железом копытах и у которых было две головы и два тела — одно звериное, другое человеческое. Как и ацтеки, они никогда не видели лошадей.

За кабальерос, увлекая за собой в город Мартина, хлынули вооружённые люди и вопящие тласкаланцы. После этого всё, что происходило в Копане, было лишь повторением того, что происходило во всех городах Мексики.

Вокруг Мартина клубилась плотная, вопящая людская масса, калейдоскоп красок, широких улиц, домов, террас, портиков. Он знал, что Манрике и Эррера в каком-то методичном исступлении сражаются рядом с ним, и он, чтобы не выделяться на их фоне, так же кричал и размахивал оружием.

А потом, когда копанцы сломали порядки, побежали и начали массово гибнуть, в умирающем городе начался танец дьявола. Мартина затошнило. Он заметил приближающегося к нему воина в перьях, увидел зловещий блеск обсидиановых зубов на деревянном лезвии меча и поднял пику в бесполезной попытке защититься. Манрике парировал предназначавшийся Мартину удар и точным ответным ударом пронзил майянца, а затем перепрыгнул через корчащееся тело.

— Сражение почти закончилось, — выдохнул он. — Давай-ка займёмся добычей.

Битва постепенно распалась на несколько небольших безнадёжных схваток, большинство копанцев обратились в бегство, преследуемые грозными всадниками, которые гонялись за ними по улицам. Отряды мародёров уже отделились от основных сил испанцев.

Манрике и Эррера увлекли за собой полубезумного Мартина. Они, как почуявшие добычу волки, неслись по великолепным пустым дворам, не обращая внимания на сбившихся в кучу беженцев, направляясь к высоким храмам.

— Всего лишь небольшая битва, — думал Мартин. — Она даже не оставит следа в истории. Но когда ты видишь всё это… когда слышишь, как гибнут люди…

Ему стало совсем плохо.

Эррера обругал его за медлительность, и они вдвоём с Манрике поспешили дальше уже без него, стремясь быть первыми в разграблении храмов.

Мартин остановился и ошеломлённо оглядел окружавшие его террасы и пирамиды, возвышающиеся на площади в двенадцать акров, — величественный памятник чуждой культуре. Причудливые, фантастические формы вздымались, словно рукотворные горы какого-то другого мира.

И тут на каменной лестнице, ведущей к маленькому храму с колоннами, он увидел девушку.

Она была окружена женщинами майя, скорчившимися и рыдающими у её ног, словно просящими защиты. Но она не была одной из них. На ней была туника странного тёмно-зелёного цвета, она была молода и прекрасно сложена, и что-то в её манере держаться подсказывало ему, что она не боится.

Мартин начал подниматься по лестнице, и пока он шёл по каменным ступеням, его взгляд неотрывно следил за девушкой. Теперь он видел, что кожа у неё золотистая, чистого яркого цвета, совершенно не похожего на медный оттенок кожи майя. На шее у неё висел неизвестный символ из огромных драгоценных камней, оправленный в какой-то белый металл.

— Копан пал! — рыдала одна из майянок, обращаясь к ней. — Леди Арилл, почему? Почему Повелители Утра позволили этому случиться? Разве мы хоть в чём-то согрешили?

— Не было никакого греха, — раздался голос девушки по имени Арилл. Она говорила на языке киче, но с мягким акцентом и толикой горечи. — Была только слепая глупость.

Мартин в изумлении остановился. Внезапно, на мгновение, он снова оказался с Феррисом в другом времени, размышляя над загадочной стелой.

«…Повелители Утра, владеющие силами богов…»

В этот момент девушка обернулась и увидела его.

Она посмотрела на него сверху вниз без страха и с холодным презрением. Он увидел, что волосы у неё тёмные и мягкие, на них играли мимолётные отблески солнечного света, а на концах они завивались. Ни у одного индейца не было таких волос или глаз цвета тумана над зелёным морем. Откуда она взялась здесь, с её золотистой кожей и странной одеждой? Была ли она представителем какой-то древней расы, давно утонувшей в потоке истории?