Лягушка Басё

Прищурил я на управляющего глаз, как это делают мудрецы.

Отвечаю:

- Ты, Иванэ, не глупее меня. И коли пришел, значит, уже знаешь, что делать, просто тебе нужна моя помощь. Говори – я помогу.

Он смутился.

- Прости меня, Ладо. Я забыл, что с тобой незачем ходить вокруг да около. Выход только один – найти преступника без полиции, как можно скорей. Тогда не придется устраивать следствие, и, может быть, обойдется без большого скандала. Помнишь, ты рассказывал про своего троюродного брата Автандила, который служил в Тифлисской полиции? Вот бы он приехал и раскрыл убийство. Княжеское семейство будет так ему благодарно!

- Э, - говорю, - у Автандила светлая голова. Но только когда трезвая. К сожалению, это нечасто бывает. Поэтому он больше и не служит в полиции, а с утра до вечера сидит в духане. К тому же Автандил в Тбилиси, как я его позову?

- На то в Батуме есть телеграф. Только, умоляю, не пиши про убийство князя, а то весь город узнает. 

Я обиделся:

- Совсем глупым меня считаешь? Я напишу Автандилу: «Если сегодня вечером приедешь, получишь сто рублей». Больше ничего писать не стану. Нет, еще напишу. «Билет второго класса купи. Деньги назад получишь». Автандил никогда «чистым классом» по железной дороге не ездил, а сто рублей – большие деньги. Даст княгиня сто рублей и еще четырнадцать рублей на туда-обратно?

- Даст. А молодой князь еще сто добавит. Если же батоно Автандил найдет убийцу раньше полиции – обратно, клянусь, первым классом поедет, как великий князь!

Иван Степанович обрадовался, что дело наладилось, но я его остудил.

- Если Автандил будет еще дома, трезвый, он быстрей паровоза побежит. Но если он уже в духане, раньше завтра не явится. Когда он нетрезвый, он счастливый,  и тогда ему денег не надо.

Я сел на коня и погнал его рысью, чтобы Автандил получил телеграмму дома, а не в духане. За два часа доскакал!

По дороге сильно волновался. Во-первых, что осрамлюсь перед городскими – я ведь не знаю, как отправляют телеграмму. Во-вторых, что Автандил сегодня уже счастливый.

Давайте я расскажу про моего троюродного брата одну историю, и вы поймете, какой это человек. Сразу предупреждаю: это будет тост.

Однажды полиция, где служил Автандил, хотела арестовать знаменитого бандита Валико Кривого. Его так прозвали, потому что он был кривой на один глаз, но этот глаз был зоркий, и стрелял Валико без промаха. Он засел на чердаке и крикнул: «Я в тюрьму не пойду, а кто сунется – стрелять буду!». Полицейские знали, что, если Валико станет стрелять, он обязательно в кого-нибудь попадет. Умирать никому не хотелось. Все попрятались и только кричали: «Валико, сдавайся!». А он не сдавался и только ругался плохими словами, по-русски, чтобы начальнику, капитану Кулакову, обидно было.

Дело уже к вечеру шло. Стемнеет – Валико по крышам уйдет, поминай как звали. Капитан Кулаков думал-думал, ничего не придумал. Тогда Автандил говорит: «Я его один возьму». Начальник ему: «Как ты его возьмешь? Ты пьяница, от тебя даже сейчас вином пахнет».

Но Автандил вышел вперед и крикнул: «Эй, Валико! Я, Автандил Вачнадзе, вызываю тебя на поединок! Давай состязаться, кто больше выпьет. Если ты упадешь первый, то проснешься в тюрьме. А если первый упаду я, тебе дадут уйти. Или ты не мужчина и боишься со мной сразиться?».

После этого Валико, конечно, отказаться не мог. Они стали пить, и бандит упал первый, потому что больше моего брата может выпить только слон, а слону вина кто даст? (Слона я в Кутаиси видел, потом расскажу, во время тоста отвлекаться нельзя). В общем Кривого  унесли в тюрьму, и все остались живы и здоровы, если не считать похмелья у участников поединка.

Так выпьем за то, чтобы даже наши пороки приносили людям добро! Не до дна, это пока еще маленький тост.

…Вот стало быть какой он, Автандил. Говорю же, я волновался только, что он не захочет никуда ехать, и я подведу своего друга Иван Степановича, а до чести князей Гуриани мне дела было не больше, чем ишаку до аромата роз.

Хорошо хоть с телеграфом мне повезло – так я сначала подумал, потому что за стеклянным окошком сидел знакомый человек,  Зураб Хуцишвили, сын рябого Иллариона из соседней деревни Натанеби. Я вспомнил, что отец хвастался, какую красивую фуражку носит его Зурико. Вот он где, оказывается, служит, Зураб Хуцишвили - на телеграфе. Важная служба.

Он и сам был важный, Зураб, в своей фуражке, в черном сюртуке с блестящими штучками на петлицах. Сидел прямо под портретом государя императора. Казалось, очередь стоит не к Зурабу, а к самому царю.

Телеграф трещит, мухи жужжат, а люди стоят тихо, уважают казенное учреждение.

Заглядываю в окошко, говорю:

- Зурико, дорогой, это я, Ладо Чхартишвили! У вас в деревне, слава богу, всё хорошо, твои все здоровы, ваша одноухая свинья во вторник принесла семнадцать поросят. Слушай, мне нужно послать в Тифлис телеграмму моему троюродному брату Автандилу по очень срочному делу. Записывай!

А он со мной по-грузински говорить не хочет!

- Во-первых, - говорит, - вы находитесь в государственном учреждении, так что извольте говорить по-русски. Во-вторых, когда я на службе, я не «дорогой» и не «Зурико», а «господин телеграфист» или «господин кандидат на классный чин».  В-третьих, пишите телеграмму сами. Бланки – вон там. Следующий!

Есть люди, которые, надев мундир, даже самый паршивый, сразу чувствуют себя важными начальниками. Обычно это люди, в которых кроме мундира ничего важного нет. Нацепит такой фуражку и задирает себя кверху, как собака хвост. 

Давайте же выпьем за то, чтобы каждый из нас был важнее своего мундира и чтобы все называли нас «дорогой», а не «господин кандидат в собачьи хвосты». Тост маленький, пьем не до дна! 

Я долго думал, что такое «бланки», но потом увидел, как другие окунают перо в чернильницу и пишут на бумажках с двуглавым орлом. Сделал то же самое. Написал короткую телеграмму, потому что на бумажке «бланк» было мало места.

«Дорогой Автандил, пишет тебе твой троюродный брат Ладо Чхартишвили из деревни Бобоквати, сын твоего двоюродного дяди Ноя, который слава богу здоров в свои восемьдесят пять лет, чего мы все и тебе желаем. Слушай, какую я тебе вещь скажу. Если ты прямо сейчас сядешь на поезд и приедешь к нам, ты получишь двести рублей. Еще и за второй класс тебе заплатят, даже если ты поедешь третьим. Честное слово. Я совсем трезвый и не шучу, детьми клянусь. А не приедешь сегодня к ночи, ничего не получишь. Твой любящий брат Ладо с поклоном твоей жене Медико».

Телеграмма получилась хорошая, но если Автандил ее получит, когда он уже в духане, сам Шота Руставели сладкозвучными стихами моего брата оттуда не выманит.

Вот о чем я думал, подходя к окошку. И еще о том, что собачий хвост Зураб снова начнет меня позорить перед всем телеграфом, если я что не так скажу или сделаю.

Впереди меня стоял высокий господин в очень красивом костюме: черная полоска, белая полоска. Сразу было видно, что для такого человека отправить телеграмму – как для курицы склевать зернышко. Ну-ка, думаю, как он себя поведет?

Нарядный господин протягивает «бланк», говорит по-русски, немножко заикаясь:

- В М-Москву. «Молнией». Я старался писать отчетливо, но, если какая-то б-буква непонятна, скажите.

Зураб ему важно:

- Вы думаете, мы тут на Батумском телеграфе не все буквы знаем? Что тут у вас?   «Тайфу но тамэ Батуми-ко ни ритяку сасэрарэта…». Что это за белиберда?

- Это не б-белиберда, - отвечает господин. - Это написано русскими буквами по-японски. Человек, которому я пишу, японец.

Собачий хвост телеграмму обратно кинул:

- На российском телеграфе по-японски нельзя. Мало ли что вы там напишете? По-русски пишите. Следующий!

Следующий был я. И что вы думаете? Зураб на телеграмму едва взглянул да как закричит:

- Сказано же: телеграммы принимаются только на русском! По-грузински у себя в деревне с соседями будете разговаривать, а тут казенное заведение. Телеграфный пункт Министерства путей сообщения!

Это была совсем беда. Я русский язык хорошо знаю, еще с семинарии. Газеты люблю читать, вся деревня приходит послушать. Но писать не читать, тут грамматика: падежи, склонения, спряжения. И эта, как ее, орфография. Отошел я в сторонку, повздыхал, а господин в полосатом костюме уже сует в окошко переписанную телеграмму. Быстро управился.

Тут я его получше разглядел. Не человек - картинка, хоть в трактир на вывеску. Лицом красавец, черные усы будто по ниточке, волосы на голове тоже черные, блестящие, только височки белые, словно инеем примороженные.

- Вот то же самое на русском, извольте.

Зураб сменил гнев на милость.

- Это другое дело. – Читает вслух. - «Из-за урагана вынужден высадиться в Батуме тчк Отправляйся поездом зпт встретимся на месте тчк Фандорин». Что такое «Фандорин»? Опять по-японски?

- Это моя фамилия. Я Эраст Петрович Фандорин.

Зурабу хоть бы что, а я прямо вздрогнул. Ушам своим не поверил!  Потому что Зураб хоть и «господин телеграфист», но газет не читает. А я читаю. «Уголовная Хроника» - очень люблю. А еще я знаю, что в жизни бывают происшествия случайные и неслучайные.  Умный человек отличается от глупого тем, что знает, какие происшествия неслучайные. Зачем слать телеграмму Автандилу Вачнадзе, которого выгнали за пьянство из нетрезвой тифлисской полиции, если удивительный случай привел в Батум лучшего сыщика Российской империи?

- Уважаемый, неужели вы тот самый Эраст Петрович Фандорин? – спросил я, еще не веря такой удаче.

Он обернулся.

- Вероятно. Д-другие Эрасты Петровичи Фандорины мне неизвестны.

- Сыщик, про которого пишут в газетах?! Какая великая честь для наших берегов! Какая невероятная  удача! Но могу ли я спросить, по какой надобности вы прибыли в Батум?

Фандорин сердито:

- Абсолютно ни по какой. Стечение д-дурацких обстоятельств! Чертова буря повредила пароход, на котором я следовал в Синоп. Это раз.  Море отнесло нас аж до Батума. Это два. Теперь рейса в Т-Турцию ждать почти неделю. Это три. Еще и г-гостиницы в городе переполнены, остановиться негде. Это четыре. Но хуже всего, что я проспорил моему помощнику. Он предупреждал, что поездом выйдет быстрее. Выехал из Москвы позже меня, а в Синоп попадет раньше. Не знаете ли вы, сударь, какой-нибудь частной квартиры, где можно остановиться?

Не очень-то он мне понравился, хваленый господин Фандорин. Злой, как собака, и разговаривает, как собачий хвост Зурико  - у того тоже «во-первых», «во-вторых», «в-третьих». Я подумал, не врут ли газеты, что Фандорин великий сыщик. Может, он с редакторами вино пьет. Пишет же газета «Кутаисский курьер», что лучшее в городе питейное заведение – трактир Мирзоева «Заходи, погрейся», а просто Мирзоев дает репортерам половинную скидку. Я заколебался. И тут Фандорин спрашивает:

- Так что за таинственное п-преступление у вас в деревне случилось?

- Вах! – схватился я за сердце. - Откуда вы узнали?!

- Ну, это просто. Давеча вы сказали, что мое появление на ваших б-берегах – невероятная удача. Удачей мое появление обычно считают, когда случается какое-нибудь преступление, притом непременно т-таинственное. К тому же у вас взволнованный вид и вы явно не горожанин, привычный к отправлению т-телеграмм.

И тут я понял, что газеты пишут правду. Господин Фандорин – настоящий сыщик, не хуже Автандила Вачнадзе.

Я представился честь по чести, налил из меха вина, предложил выпить за знакомство. (У меня под мышкой всегда висит небольшой мех с вином, а в кармане чохи два рога, вставленные один в другой, ибо никогда не знаешь, где встретишь хорошего человека).

Потом я дал господину Фандорину чурчхелу, закусить и произнес маленькую речь, а речи говорить я умею. Мне бы быть дипломатом – уговорил бы хоть японского микадо, хоть германского кайзера. И никто ни с кем не воевал бы.

- Эта встреча – удача для нас обоих, - сказал я. - Мне повезло, потому что теперь можно не писать телеграмму, а вам повезло, потому что вы нашли, где остановиться. Выпьем же за то, чтобы нам в жизни почаще попадались люди, встреча с которыми приносит и нам, и им удачу. Прошу прощения, что тост короткий, но, когда пьют стоя, длинные тосты не говорят.

(Вы тоже можете выпить, но немного – сейчас вам понадобится ясная голова).

И дело было сделано! По логике и риторике я в семинарии был первый ученик.

Фандорин вытер губы шелковым платочком.

- С благодарностью воспользуюсь вашим г-гостеприимством, господин Ч… Чх… П-простите, у меня не получается воспроизвести этот к-клёкот.

- Знакомые называют меня «батоно Ладо», но вы можете говорить «Владимир Ноевич», если вам так проще, потому что по-русски «Ладо» - это «Владимир», а «Ной» - имя моего отца, дай ему бог прожить столько же, сколько прожил библейский Ной, только без всемирного потопа. Что же вы так мало пьете? Вина в мехе много, хватит на всю дорогу.

- Алкоголь мешает д-дедукции. Так что случилось?

Я пообещал, что расскажу дорóгой. Зачем терять время?

На площади перед гостиницей «Бельвю» стояли извозчики. Почти всех я знал, потому что извозчики ездят повсюду. Те, кто бывал в Бобоквати, меня тоже знали, потому что Ладо Чхартишвили в Бобоквати человек известный.  Они стали кричать: «Батоно Ладо, возьми меня! У меня новая лошадь, смотри какая красавица!». Другой кричит: «Батоно Ладо, поехали со мной, у меня звонкие колокольчики!». Но тут я увидел  Илико Ваперсили, который даже не повернулся в нашу сторону. Говорю Фандорину: «Мы поедем вон на той бричке».

Он кивнул:

- На г-глухом извозчике? Значит, весть о преступлении еще не распространилась и вы хотите сохранить т-тайну?

Большинство людей неумные или вовсе глупые. Привыкаешь к этому и забываешь, как приятно иметь дело с умным человеком, который всё понимает с полуслова или даже вовсе без слов. Мы с вами потом обязательно выпьем за то, чтобы вокруг нас были только умные люди, а дураки шли мимо своей дурацкой дорогой, но сейчас не время отвлекаться.

Я привязал свою кобылу к заду брички, мы сели и поехали, а глухой Илико запел песню, потому что у нас в Грузии даже глухие поют. Под этот так себе аккомпанемент (красивое слово, которым называют музыку, когда она мешает разговаривать) я рассказал батоно Эрасту всё, что знал.

Он слушал молча. Потом стал задавать вопросы.

- Есть ли следы взлома? Вышибленная д-дверь, разбитое окно?

- Иванэ сказал бы, - подумав, ответил я.

- Что-нибудь ценное п-пропало?

- Иванэ сказал бы.