Помоги проекту - поделись книгой:
— Бертрам, лучше бы он ударил меня, — честно призналась Арабелла.
— Господи, разумеется! — слегка вздрогнув, согласился ее брат. — Как это ужасно! Я рад, что не был внизу! Я ощущаю себя последним негодяем, когда он начинает обвинять себя. Чего же ты ответила?
— Я не могла произнести ни слова! Мой голос совсем утонул в слезах, и, как ты можешь представить, я была ужасно испугана тем, что он рассердится на меня за то, что я не в состоянии сдержать свои чувства! Но он этого не сделал. Только представь себе! Он обнял и поцеловал меня, и сказал, что я его дорогая, хорошая доченька, но, Бертрам, это же не так!
— Ну, тебе не следует так уничижать себя, — посоветовал ее прозаичный братец. — Он не будет думать об этом дольше двух дней. Дело в том, что период его дурного настроения уже проходит.
— О да, за завтраком было гораздо хуже! Он не переставал говорить со мной о нашем лондонском плане, знаешь ли, он поддразнивал меня той легкомысленной жизнью, которую я там должна вести, и сказал, что, разумеется, я должна буду писать домой очень длинные письма, даже если я не смогу в них быть полностью откровенной, так как ему будет очень интересно узнать о моих делах.
Бертрам уставился на нее с нескрываемым ужасом:
— Этого не может быть!
— Но это так! И все это таким ласковым голосом, ну только что с печалью во взгляде. Ты ведь знаешь! Все это вплоть до того, что я была готова отказаться от наших планов!
— Боже мой, я бы этому не удивился!
— Конечно, более того, как будто бы я уже недостаточно вынесла, — разоткровенничалась Арабелла, судорожно комкая носовой платок, — он сказал, что мне нужно носить в Лондоне что-нибудь очень изящное и что поэтому он собирается дать мне жемчужную булавку, которую он носил, когда был молод, чтобы я могла заказать из нее кольцо!
Все эти известия просто ошеломили Бертрама. Оправившись от изумления, он произнес:
— Это многое меняет, поэтому я сегодня лучше не буду спускаться к столу. Ставлю десять против одного, если он меня увидит, то начнет винить себя за мое падение, и мне придется сбежать на военную службу или что-нибудь в этом роде, так как, ты знаешь, никто не в состоянии выдержать подобное!
— Разумеется. Что касается меня, я уверена, мне уже просто ничего не надо.
Так как прилив папиной снисходительности длился довольно долго, Арабелла впала в отчаяние и была уже готова отказаться от поездки в Лондон, когда вовремя подоспевшая мама направила поток ее мыслей в более радостное русло, позвав ее однажды утром в спальню и с улыбкой сказав:
— Я хочу кое-что тебе показать, любовь моя, думаю, тебе это понравится.
На мамином туалетном столике лежала открытая коробочка. Взглянув на нее, Арабелла зажмурилась от сияния бриллиантов, и у нее вырвался вздох восхищения.
— Это подарок моего отца, — вздохнув, сказала миссис Тэллент. — Конечно, так как не представлялось случая, последние годы я их ни разу не надевала. К тому же, они едва ли подошли бы жене священника. Как видишь, они прекрасно сохранились, и я намерена дать их тебе, чтобы ты взяла их в Лондон. Я также спросила папу, не будет ли он возражать против того, что я подарю тебе жемчужное ожерелье бабушки Тэллент. К счастью, твой отец не против. Папа никогда не заботился о блестящих камешках, по его мнению, жемчуг достаточно скромное украшение, вполне подходящее молодой девушке. Однако, если леди Бридлингтон возьмет тебя на один из маскарадов, а я уверена, она это сделает, то эти бриллианты будут как раз к месту. Посмотри, вот ободок для волос, вот брошка, а также браслет. Ничего претенциозного или вульгарного, что могло бы не понравиться папе, и, несомненно, все эти камни чистой воды.
На это у Арабеллы не было никаких возражений, и она даже не посмела намекнуть матери на сомнения, возникшие у нее в течение последних дней. Из-за возни со шляпами, обметки носовых платков, вышивания тапочек для сквайра, прибытия нарядов из Хэрроугейта и отделки нового кошелька для папы, а также из-за ежедневных обязанностей, которые просто обрушились на Арабеллу, у нее просто не было времени погрузиться в свои ужасные раздумья. Все шло как нельзя лучше: уволившаяся гувернантка Катерхэмов с радостью согласилась сопровождать Арабеллу во время путешествия; сквайр обнаружил, что отъехав всего несколько миль от дороги, по которой они поедут, они смогут провести пару дней у тетушки Эммы, в Арксее, где отдохнут их лошади. Ключица Бертрама сама собой срослась, и даже у Бетси прошло горло. Но незадолго до того, как карета сквайра остановилась у ворот дома викария, ожидая путешественниц (причем все чемоданы надежно были прикреплены на задках кареты, а мамин несессер, выданный на всякий случай, осторожно поместили внутри), плохое настроение вновь захлестнуло Арабеллу. Было ли это из-за маминых объятий, или из-за благословения папы, или из-за пухленькой ручки крошки Джека, которой он помахал на прощанье, трудно сказать, но она так разрыдалась, что лишь с большим трудом удалось усадить ее в карету. Долго еще она не могла успокоиться, ее спутница не была для нее поддержкой, так как чрезмерная забота, проявленная женщиной, вынужденной в силу обстоятельств искать новое место, лишь заставила Арабеллу, забившуюся в угол просторной кареты, разрыдаться еще сильней.
Пока можно было видеть из окон знакомые поместья, Арабелла все еще плакала, но к тому времени, когда карета поехала по незнакомой местности, девушка почти успокоилась и, осторожно вдохнув из флакона с нюхательной солью, предложенной дрожащей рукой мисс Блэкберн, смогла осушить свои слезы и даже почувствовать некоторый комфорт благодаря роскошной котиковой муфте, лежащей на ее коленях. Эту муфту вместе с палантином, накинутым на плечи, с любовью послала ей тетушка Элиза — именно та тетушка, которая однажды прислала маме комплект розового нижнего белья из индийского муслина. Даже если девушка никогда ранее не покидала родного дома, она не может полностью отдаться своим печальным думам в то время, когда руки ее утопают в муфте, такой же большой, как на картинке в журнале
Для молодой леди, которая никогда не выезжала далее Йорка — и то только один раз, когда папа взял ее и Софию на конфирмацию в кафедральный собор — все новое, что встречалось по пути, было предметом глубочайшего интереса. Для тех, кто привык к быстрому путешествию на почтовых, поездка в громоздкой карете, которую тянет пара лошадей, отличающихся выносливостью более, чем необходимой в данной ситуации резвостью, показалась бы невыносимо тягучей. Для Арабеллы же это путешествие явилось целым событием, а для мисс Блэкберн, давно приученной к ужасающим неудобствам наемных экипажей, эта карета явилась неожиданным комфортом. Поэтому обе леди, настолько успокоились, что были в состоянии вести беседу, стали мечтать о закусках, которые им предложат во время предстоящих остановок. Как выяснилось, наши путешественницы ничего не имели против кроватей на почтовых станциях и даже представить себе не могли более удобного способа передвижения, чем в карете сквайра.
Надо сказать, что их очень хорошо приняли в Арксее, где тетушка Эмма заботилась о них с величайшей добротой и не переставала при этом повторять, что Арабелла просто вылитая мать. До того, как снова отправиться в путь, они провели два дня в Арксее. Арабелле очень не хотелось покидать этот большой, неприбранный дом, который был таким же добрым, как тетушка Эмма и таким же веселым, как ее двоюродные братья и сестры. Но кучер Тимоти доложил о том, что лошади уже прекрасно отдохнули, так что нет причин тянуть с отъездом. Сердечно простившись со всеми домочадцами тетушки Эммы, Арабелла и мисс Блэкберн отправились дальше.
После веселого и гостеприимного Арксея нашим дамам показалось достаточно скучно сидеть весь день в карете, а, когда мимо них несколько раз пронеслись почтовые кареты и спортивные коляски, запряженные рысаками, Арабелле захотелось, чтобы карета сквайра не была такой громоздкой и неуклюжей, а лошади обладали бы меньшей силой, но большей подвижностью. Было бы также неплохо иметь возможность менять лошадей, а не ожидать в холле душного постоялого двора, пока подкуют их тяжеловозов. Арабелла с трудом могла вынести презрительные взгляды тех, кто только что въехал во двор в очаровательной двуколке, запряженной взмыленными лошадьми, а также конюхов, стремительно бросившихся запрягать свежую пару лошадей.
Но путешествие продолжалось, и погода, которая была хотя и довольно холодной в Йоркшире, стала еще более ухудшаться по мере их продвижения на юг. В Линкольншире начался дождь, и все как-то сразу померкло. На дороге можно было встретить совсем немного людей, а местность, по которой они ехали, выглядела так непривлекательно, что мисс Блэкберн пожалела о том, что они не взяли с собой шахматной доски, с помощью которой в плохую погоду, когда нет никакого желания смотреть в окна, можно было бы коротать время. В Туксфорде им не повезло, так как в гостинице «Объятия нового замка» не оказалось свободных мест, и они были вынуждены устроиться на ночлег в очень непривлекательном, крошечном постоялом дворе, где им постелили плохо просушенные простыни, явившиеся причиной того, что мисс Блэкберн не только продрожала всю ночь от холода, но и встала утром с больным горлом и заложенным носом. Арабелла, которая, несмотря на свой нежный облик, не так-то легко подвергалась простудам, не пострадала от холода, но ее душа жительницы севера страны была оскорблена видом пыли, застилавшей пол под кроватью. Именно с этого момента и начала Арабелла с нетерпением ожидать конца путешествия. Было ужасно также обнаружить, уже упаковав мамин несессер и готовясь покинуть это неприглядное место, что одна из рессор кареты нуждается в ремонте. Было решено, что следующую ночь они проведут в Грэнтхаме, который, как было указано в путеводителе, находится в двадцати пяти или тридцати милях от Туксфорда. Арабелла даже и не мечтала о том, что они поедут до Ньюарка без остановок, так как кучер Тимоти, который в их поездке решал все, не любил быстрой езды. К счастью, рессору быстро починили, и они достигли Ньюарка как раз ко времени ленча. Здесь во время кормления лошадей кучер столкнулся с одним из конюхов, который с издевкой спросил его, не королевская ли это карета. Этот вопрос так оскорбил Тимоти, что ему так же, как и Арабелле, захотелось добраться до Грэнтхама как можно быстрее.
Когда они выехали из Ньюарка, снова пошел дождь и стало холодно и промозгло. Мисс Блэкберн укуталась в громадную шаль и жалобно посапывала, полностью отдавшись поработившей ее простуде. Даже Арабелла, обычно ладившая с непогодой, постепенно начала страдать от сквозняков, которые разгуливали по карете так, что девушке пришлось не переставая шевелить пальчиками на ногах, на которых всего-навсего были надеты алые тканевые полуботинки.
Карета уже несколько миль катилась по пустынной дороге без каких бы то ни было происшествий, пока у поворота на Балдертон сборщик налогов, поняв, что кучер кареты — явная деревенщина, сделал энергичную попытку выманить у него деньги. Но хотя Тимоти никогда раньше не пересекал границ Йоркшира, он был намного решительнее, чем любой из этих мягкотелых южных людишек, которых он так сильно презирал, и, разумеется, знал очень хорошо, что пошлина уплаченная им на последней заставе, дает право на проезд до южной оконечности Грэнтхама. Обменявшись определенного вида любезностями, от которых мисс Блэкберн в ужасе застонала, а Арабелла — увы — прыснула, он одержал победу над этим представителем власти и, победно взмахнув хлыстом, тронул лошадей.
— Моя дорогая, я начинаю очень уставать от нашего путешествия, — призналась Арабелла. — Я уже почти что мечтаю о том, чтобы на нас напал какой-нибудь разбойник.
— Дорогая мисс Тэллент, умоляю, даже не думайте об этом, — сказала ее спутница, вся дрожа. — Мне остается только надеяться на то, что мы, возможно, избежим каких бы то ни было происшествий.
Но пожеланию этой леди не суждено было сбыться: хотя их и не поджидали разбойники, но совсем недалеко от поворота на Мартсон что-то в карете треснуло, и пассажиры едва не вылетели из нее: на карете сквайра слишком долго не ездили.
После того, как кучер разразился оправдательным монологом, грума послали за помощью к заставе, которая находилась в полумиле от места происшествия. Он вернулся с сообщением, что им не приходится надеяться на помощь в ближайшей деревне и что им следует обратиться в Грэнтхам, находящийся дальше по дороге в шести милях, в котором, без сомнения, они смогут нанять экипаж, чтобы доставить леди до города, где они имели бы возможность подождать, пока починят их карету. Затем кучер предложил своим пассажирам, стоявшим на обочине в ожидании помощи, снова забраться в карету, пока грум не распряжет одну из лошадей и не отправится верхом в Грэнтхам. Мисс Блэкберн с радостью приготовилась последовать его совету, но ее молодой спутнице совсем этого не хотелось.
— Еще чего! Сидеть в этой ужасной, пыльной карете! Я не желаю! — заявила она.
— Но мы не можем оставаться на дороге, мисс Тэллент, — сказала мисс Блэкберн.
— Разумеется, нет. Где-нибудь поблизости должен быть какой-то дом, который может приютить нас! Посмотрите, впереди мигают огни!
Скорей всего неяркий свет падал из окон дома, расположенного вблизи дороги. Грум сообщил, что совсем близко он видел ворота какого-то дома.
— Хорошо, — быстро сказала Арабелла. — Мы дойдем до них пешком, мэм, и попросим ненадолго приютить нас.
Мисс Блэкберн, всегда всего боявшаяся, слабо запротестовала:
— Хозяева могут очень удивиться!
— Почему же? — ответила Арабелла. — В прошлом году чья-то карета сломалась недалеко от
— О, я не думаю, что нам нужно идти туда, — произнесла мисс Блэкберн, но ее слова звучали так неубедительно, что Арабелла не обратила на них никакого внимания, а приказала груму до того, как он отправится в Грэнтхам, проводить их. Отпустив грума, леди направились к дому, при этом одна из них пыталась что-то слабо возражать, а другая была уверена, что она спокойно может попросить о помощи, которую в Йоркшире любой с радостью предоставил бы попавшим в подобную беду.
IV
Описанные события происходили в тот самый момент, когда лорд Флитвуд, сумасбродный великосветский молодой человек, посмотрев смеющимися глазами на мистера Бьюмариса, своего друга и хозяина дома, в котором он гостил, шутливо вопросил:
— Хорошо! Завтра ты обещаешь мне охоту. Но чем же ты, Роберт, порадуешь меня сегодня вечером?
— Моего повара, — сказал мистер Бьюмарис, — считают настоящим гением своего искусства. Он француз; я думаю, тебе понравятся его цыплята, а также удивительный аромат его фирменного соуса.
— Ты привез Альфонса из Лондона? — прервал его лорд Флитвуд, у которого при упоминании о предстоящем обеде повысилось настроение.
— Альфонса? — повторил мистер Бьюмарис, его прекрасные строго очерченные брови удивленно поднялись. — О нет, это другой. Не уверен, что знаю его имя. Но мне нравится, как он готовит рыбу.
Лорд Флитвуд рассмеялся:
— Я не удивлюсь, если ты найдешь повара, который способен полностью угодить тебе, и отошлешь его в этот охотничий домик, заплатив ему по-королевски только для того, чтобы потешить себя его кухней три раза в год.
— Я думаю, именно так я и сделаю, — спокойно согласился мистер Бьюмарис.
— Плачевное влияние на общество лорда Байрона, — заметил мистер Бьюмарис со слабой, презрительной улыбкой.
— Что? О, этот поэтишка, который наделал столько шуму! Лично я считаю его дьявольски невоспитанным, но, разумеется, это никого не должно волновать! Роберт, где благородные фабианцы?
— Если бы у меня здесь и были хоть какие-нибудь фабианцы, то, не думаешь ли ты, Чарльз, что я рискнул бы из-за них быть отвергнутым человеком
Лорд Флитвуд усмехнулся, но сказал:
— Не говори ерунды. Это могло бы произойти уже раз десять — к-к-черту, ты, Мидас[12]!
— Если моя память меня не подводит, все, до чего дотрагивался Мидас, превращалось в золото, — сказал мистер Бьюмарис. — Я думаю, ты имел в виду Креза[13].
— Нет! Никогда даже не слышал об этом парне.
— Ну, что касается меня, вещи, до которых я дотрагиваюсь, имеют печальное обыкновение превращаться в отбросы, — беспечно, но с оттенком горькой насмешки сказал мистер Бьюмарис.
Его другу подобная беседа показалась неуместно глубокой:
— Роберт! Не обманывай меня! Если бы здесь не было фабианцев…
— Я не могу понять, почему ты так уверен, что они здесь есть, — перебил его хозяин.
— Хорошо, я не предполагаю, но могу уверить тебя, мой мальчик, что это самые последние on-dit[14]!
— Боже мой! Почему?
— Господи, откуда мне знать? Смею заметить, все это оттого, что ты не обращаешь внимания ни на одну из красоток, которые постоянно заигрывают с тобой. Более того, твои cheres amies[15] всегда дьявольски высокого полета, мой милый, все это не дает покоя всем нашим старым сплетницам! Вспомни Фараглини!
— Лучше не надо. Самая ненасытная хищница среди всех моих знакомых!
— Но какое лицо! Какая фигура!
— А какой характер!
— Что с нею стало? — спросил его светлость. — Я не видел ее с тех пор, как ты перестал оказывать ей внимание.
— Думаю, она отправилась в Париж. Зачем тебе это? Хочешь пойти по моим стопам?
— Нет, клянусь Юпитером, я не вынес бы эту сумасбродку, — искренне признался его светлость. — Ведь пришлось бы все время крутиться вокруг нее! Сколько ты заплатил за ту пару серых скакунов, на которых она имела обыкновение носиться по городу?
— Не помню.
— Сказать по правде, — признался лорд Флитвуд, — о ней не стоило бы и думать, хотя я, конечно же, не отрицаю, что она чертовски хороша!
— Она не достойна тебя.
Отчасти из любопытства, отчасти, чтобы позабавиться, лорд Флитвуд насмешливо спросил:
— А есть ли что-нибудь достойное тебя, Роберт?
— Да, это — мои лошади! — парировал мистер Бьюмарис. — Кстати о лошадях, Чарльз, какого черта ты купил эту лихфильдскую клячу?
— Ты имеешь в виду моего гнедого? Ну, этот коняга просто пленил меня, — ответил его светлость, при этих словах его лицо как бы озарилось изнутри. — Какое сочетание породы и стати! Нет, в самом деле, Роберт…
— Если у меня в конюшнях когда-нибудь заведется какая-нибудь потрепанная животина, — безжалостно сказал мистер Бьюмарис, — я не задумываясь предложу ее тебе в полной уверенности, что она тебя очарует!
Лорд Флитвуд все еще пытался протестовать, когда дворецкий, открыв дверь комнаты и почтительно извиняясь, доложил своему хозяину о том, что неподалеку от дома сломалась чья-то карета и две леди, которые в ней путешествовали, просят приютить их на короткое время.
Холодные серые глаза мистера Бьюмариса ничего при этом не выразили, но человек, близко его знавший, заметил бы легкое недовольство, блеснувшее на его лице. Однако он спокойно произнес:
— Разумеется. В гостиной можно обогреться, прикажи миссис Мерсей проводить дам туда.
Дворецкий поклонился и готов был уже исчезнуть, когда лорд Флитвуд остановил его, воскликнув:
— Нет, нет, мы еще не договорили, Роберт! Как они выглядят, Брау? Старые? Молодые? Хорошенькие?
Дворецкий, привыкший к весьма свободному и легкому обращению его светлости, с невозмутимой серьезностью ответил, что одна леди молода и, он осмеливается думать, даже очень хороша.
— Я настаиваю на том, чтобы ты принял этих женщин с должным гостеприимством, Роберт, — твердо заявил его светлость. — Зачем же в гостиной! Пригласи их сюда, Брау!
Дворецкий взглянул на своего хозяина, как бы спрашивая, выполнять ли ему приказание лорда, но мистер Бьюмарис сказал с присущим ему безразличием:
— Как тебе хочется, Чарльз!
— Какая же ты все-таки бездумная скотина! — сказал лорд Флитвуд, когда Брау покинул комнату. — Ты не достоин такой удачи. Ведь это рука Провидения!
— Я сильно сомневаюсь, что они принадлежат к фабианскому обществу, — все, что нашелся сказать мистер Бьюмарис. — Мне казалось, что ты ведь этого хотел?
— Любое развлечение лучше, чем ничего! — ответил лорд Флитвуд.
— Что за чепуха! Сам удивляюсь, зачем я тебя сюда пригласил!
Лорд Флитвуд усмехнулся:
— Бьюсь об заклад, полно подхалимов, готовых из кожи лезть вон, лишь бы быть приглашенными в дом Несравненного, — а в результате их не ждет ничего, кроме роберра.
— Ты забываешь о поваре.
— Но, — неумолимо продолжал его светлость, — ты ведь знаешь, что я не из их числа.
Одной из характерных черт мистера Бьюмариса была холодность и сдержанность, но иногда он способен был так улыбнуться, что эта улыбка не только смягчала суровое выражение его лица, но наполняла его глаза самым искренним весельем. Это не была та улыбка, которую он надевал во время различных приемов — там была почти что усмешка, — но те, кому выпадала честь хотя бы мельком увидеть эту улыбку, совершенно меняли свое мнение о мистере Бьюмарисе. Те же, кто никогда не видел этой улыбки, были склонны считать его гордым и неприятным человеком; и лишь достаточно смелые из знавших его людей решились бы высказать вслух подобное суждение ему — тому, кто не только владел всеми привилегиями рождения и богатства, но и был признанным лидером в свете. Лорд Флитвуд, хорошо знавший эту улыбку, заметил ее.
— Как ты можешь, Чарльз? Ты же знаешь, что я внимательно слежу за всеми твоими модными нововведениями.
Когда Арабелла входила в комнату, она увидела двух смеющихся молодых людей, и поэтому можно сказать, что ей повезло: ведь впервые взглянув на мистера Бьюмариса, она сразу встретилась с тем лучшим, что было в нем. Да и сама она в тот момент была чрезвычайно хороша, с темными кудряшками и дивным цветом лица, которое очень удачно довершала изящная шляпка со страусовыми перьями и алыми лентами, скрепленными на шее в бант; но Арабелла сама не сознавала этого, так как дочери мистера Тэллента не были приучены много думать о своей внешности. Мисс Тэллент замерла на пороге, пока дворецкий называл ее имя и имя мисс Блэкберн. Арабелла, несмотря на свою крайнюю застенчивость, с искренним интересом смотрела на все широко открытыми глазами. Она была сильно поражена всем увиденным. Дом, хотя и небольшой, был обставлен с дорогой аристократической скромностью. Внимательный взгляд мисс Тэллент скользнул по лорду Флитвуду, инстинктивно поднявшему руку, чтобы потуже затянуть галстук, который являлся его гордостью, а затем остановился на мистере Бьюмарисе.
Брат Арабеллы преклонялся перед денди, поэтому она думала: что знает, что такое настоящий джентльмен, следующий моде. Теперь же она поняла, что сильно ошибалась. Все мужчины, которых она встречала ранее, были далеки от истинной элегантности, увиденной ею в мистере Бьюмарисе. Если лорд Флитвуд или кто-нибудь из людей их круга мог с первого взгляда определить, что покрой этого пиджака цвета маренго совершенен, то для Арабеллы магическое имя Уэстон было незнакомо, но она все же увидела: костюм так искусно скроен, что сидит на владельце как влитой. Да, прекрасная фигура, с одобрением заметила она. Ему нет нужды в подкладывании плотной ткани, как делал портной, когда шил новый пиджак для Бертрама, чтобы придать должную форму его плечам! И как бы позавидовал Бертрам стройности ног мистера Бьюмариса, обтянутых плотными панталонами и обутыми в блестящие ботфорты! Воротнички мистера Бьюмариса не были так высоки, как у Бертрама, но узел его галстука вызвал бы уважение у всякого, кто не раз наблюдал борьбу ее брата с менее сложным сооружением. Арабелла не могла бы сказать, что восхищена его прической — у него была очень короткая сверхмодная стрижка, которая тем не менее подчеркивала удивительную привлекательность лица, тем более что она увидела его в тот момент, когда пленительная улыбка еще не исчезла с его лица.
Это продолжалось не более секунды. Арабелле тоже показалось, что он критически ее рассматривает. Сделав шаг вперед и слегка поклонившись, он спросил, чем может быть полезен.
— Прошу прощения, — вежливо сказала Арабелла, — но дело в том, что моя карета сломалась, идет дождь, и ужасно холодно! Наш грум поскакал в Грэнтхам, и я надеюсь, что он скоро приедет за нами в наемном экипаже, но мисс Блэкберн немного простужена, и мы были бы очень благодарны вам, если бы могли немного обогреться.
К концу своей речи она покраснела и даже начала заикаться. Хотя просить убежище — самая естественная и простая вещь на свете, взгляд мистера Бьюмариса выражал как бы неуместность ее просьбы. Конечно же, он улыбался, но это была улыбка, совершенно отличная от той, которую только что видела Арабелла. Теперь его улыбка представляла собой лишь легкий изгиб губ, но в ней было что-то такое, что заставило Арабеллу почувствовать себя крайне неловко.
Поделиться книгой: