Помоги проекту - поделись книгой:
— Арабелла, входи, моя дорогая, и закрой дверь! Твоя крестная написала мне, и это так любезно с ее стороны. Милое, дорогое создание! Я уверена, я могу на нее положиться!
— Это правда? Я еду? — прошептала Арабелла.
— Да, и она просит меня, чтобы я отправила тебя как можно скорее, так как, кажется, что Бридлингтон отправляется на континент, а она сама до смерти боится жить одна в таком большом доме. Я знаю, как это будет! Она будет заботиться о тебе, как о родной дочери. О мое дорогое дитя, я никогда ее об этом не просила, но она даже предложила тебе одну из своих гостиных!
Головокружительные перспективы захватили Арабеллу. Она могла только молча смотреть на мать, в то время как та рисовала перед ней все прелести будущей жизни.
— Это все, что я могла бы желать для тебя! Алмак! Я уверена, она сможет достать тебе поручительство, так как знает всех патронесс. Концерты! Театры! Все модные вечера, завтраки, званые вечера, балы… Любовь моя, у тебя будут такие возможности! Ты даже не можешь себе представить! Да, она пишет, что… Но бог с этим!
Арабелла сказала:
— Но, мама, как мы справимся? Расходы… Я не могу, я
— В самом деле, — рассмеялась миссис Тэллент, — ты являла бы собой очень странное зрелище, моя дорогая!
— Да, мама, но ты ведь знаешь, что я имею в виду. У меня есть только два бальных платья, и, хотя они очень хороши для ассамблеи в Хэрроугейте и наших деревенских балов, я знаю, что они недостаточно модны для Алмака! София взяла все журналы «Ежемесячного обзора для леди» у миссис Катерхэм, и я просмотрела в них все рисунки мод — все это ужасно удручает. Все платья должны быть отделаны бриллиантами, или горностаем, или кружевом!
— Моя дорогая Арабелла, не принимай все так близко к сердцу. Будь уверена, я уже обо всем подумала. Тебе следует знать, что все это я уже много раз обдумала. — Она взглянула на лицо дочери, с большим вниманием слушавшей ее. — Почему ты думаешь, что я отправлю тебя в общество в одежде крестьянки? Надеюсь, что я не сумасшедшая! У меня все давным-давно готово.
— Мама!
— У меня есть немного собственных денег, — объяснила миссис Тэллент. — Твой дорогой папа никогда их не трогал и хотел, чтобы я использовала их по собственному усмотрению, потому что когда-то я была любительницей всяческих безделушек. Сейчас же я очень рада, что они у меня есть и я могу потратить их на своих детей. И несмотря на уроки рисования Маргарет, и учителя музыки Софии, и новое пальто дорогого Бертрама, и эти желтые панталоны, которые он не осмеливается показать отцу… — дорогая моя, был ли когда-нибудь на свете такой глупый мальчишка? — как будто папа не знает всего этого! — и даже несмотря на то, что к бедной Бетси пришлось в этом году три раза приглашать доктора, у меня и для тебя сохранилась кое-какая сумма.
— О, мама, нет, не надо! — в отчаянии вскричала Арабелла. — Я лучше вообще не поеду в Лондон, чем введу тебя в такие ужасные расходы!
— Ты говоришь это из-за своей удивительной легкомысленности, моя дорогая, — спокойно ответила ее мать. — Я расцениваю твою поездку как выгодный вклад и сама буду чрезвычайно удивлена, если из этого ничего не получится.
Размышляя, она как бы колебалась, но наконец, сказала, подбирая слова:
— Уверена, тебе не надо говорить, что наш папа — святой человек. В самом деле, я не думаю, что на свете найдется лучший муж или отец! Но он ужасно непрактичный, и если у человека восемь детей, о которых необходимо заботиться, то у него должна быть хотя бы капля здравого смысла, или же я не знаю, как он будет обходиться. Конечно, нет нужды беспокоиться о нашем дорогом Джеймсе, и так как решено, что Гарри станет моряком, а его дядя обещает нам использовать для этого все свое влияние, то, я думаю, будущее его обеспечено. Но я не могу не беспокоиться о бедном Бертраме. У меня также нет ни малейшего понятия, где я смогу найти среди немногочисленных соседей подходящих мужей всем вам. Сейчас я, возможно, более откровенна с тобой, чем этого хотел бы папа, но ты разумная девушка, Арабелла, и я не боюсь быть искренней с тобой. Если я смогу тебя достойно устроить, то ты, возможно, поможешь своим сестрам, или, если тебе так повезет, и ты выйдешь замуж за человека с положением, то тебе, может быть, удастся помочь и Бертраму. Я не имею в виду, что твой муж заплатит за него, но возможно он будет иметь влияние в конной гвардии — ну или что-нибудь в этом роде!
Арабелла кивнула, но для нее не было новостью, что от нее как от старшей сестры ждали удачного замужества. Теперь же она поняла, что это ее долг.
— Мама, я попытаюсь не разочаровать тебя, — с чувством произнесла девушка.
II
Все дети викария единогласно сходились во мнении, что маме пришлось провести большую работу с папой для того, чтобы он разрешил поехать Арабелле в Лондон. Немногое было достойно большего порицания в его глазах, чем тщеславие и погоня за удовольствиями, и хотя он никогда не возражал против того, чтобы мама сопровождала Арабеллу и Софию на званые вечера в Хэрроугейте, и, как было известно, он благосклонно оценивал их наряды, при этом он всегда внушал им, что подобные развлечения, невинные по своей сути, но доведенные до крайности, несомненно испортят характер самой нравственной девушки. Сам же он не питал любви к обществу, и часто можно было услышать, как он жестоко критиковал бесполезную и фривольную жизнь, которую ведут светские дамы. Более того, хотя он ни в коей мере не мог не оценить хорошую шутку, он очень не любил легкомыслие, никогда не участвовал в праздной болтовне и, если разговор обращался на пустяки, всегда переводил его в более достойное русло.
Но приглашение леди Бридлингтон не удивило викария. Он знал, что миссис Тэллент переписывается со своей старинной подругой, и как ни мало он оправдывал главный мотив, который стоял за ее решением ввергнуть дочь в общество, аргументы, которые она приводила, чтобы убедить его, не могли не иметь веса.
— Мой дорогой мистер Тэллент, — сказала его супруга, — давай не будем спорить о преимуществах удачной партии! Даже ты должен согласиться, что Арабелла удивительно хорошенькая девушка!
Мистер Тэллент согласился с этим, задумчиво добавив, что Арабелла сильно напоминает ему свою мать в этом же возрасте. Миссис Тэллент не могла не оценить этого комплимента; она вспыхнула, немного кокетливо посмотрела на мужа, но сказала, что он не должен даже пытаться ее мистифицировать (выражение, которое она переняла у своих сыновей).
— Все, на что я хочу вам указать, мистер Тэллент, это то, что Арабелла вполне достойна вращаться в высших кругах, — заявила она.
— Любовь моя, — ответил викарий, бросив на нее один из своих лукавых взглядов. — Если бы я тебе поверил, мне, возможно, следовало бы посчитать своим долгом доказать тебе, что желание вращаться в высших кругах, как ты их называешь, никогда не было тем идеалом, о котором я мог бы мечтать для своих дочерей. Но поскольку меня убедили, что у тебя много других веских доводов, я помолчу и просто попрошу тебя продолжать!
— Да, — серьезно сказала миссис Тэллент, — мне кажется, — но ты должен мне сказать, если я ошибаюсь, — что ты ни в коей мере не будешь приветствовать установление родственных отношений с Дрейтонами из Нересборо!
Викарий вздрогнул и вопрошающе взглянул на свою супругу.
— Молодой Джозеф Дрейтон растет исключительно сам по себе, — мрачно заявила миссис Тэллент. Она оценила произведенный эффект и мягко продолжала: — Конечно, я понимаю, что его считают богатой добычей, так как он наследует все состояние своего отца…
У викария вырвалось совсем не христианское восклицание:
— Я не мог бы этого позволить. От него пахнет конюшней.
— Именно так! — удовлетворенно согласилась миссис Тэллент. — Но именно он увивался за Арабеллой последние шесть месяцев!
— Ты хочешь мне сказать, — вопросил викарий, — что моя дочь поощряла эти ухаживания?
— Ни в коей мере, — быстро ответила леди. — Тем не менее, она поощряет ухаживания кюре, молодого Дьюсбери, Алфреда Хитчина, Хампфрея, Финчли и дюжины других молодых людей. Арабелла, мой дорогой сэр, пользуется очень большим успехом!
— Боже мой! — сказал викарий, покачав головой.
— Я должен признаться, любовь моя, что никого бы из этих молодых людей я не хотел бы видеть своим зятем.
— Тогда, возможно, мистер Тэллент, ты питаешь надежду на то, что Арабелла выйдет замуж за своего кузена Тома?
— Ничего подобного, — решительно произнес викарий, — это совсем не отвечает моим желаниям! — он взял себя в руки и более спокойным тоном добавил: — Мой брат в меру своих способностей — очень достойный человек, и я ничего, кроме добра, не желаю его детям, но по некоторым соображениям, которые не хочу перечислять, я не желаю видеть никого из моих дочерей замужем за их кузенами. И более того, я уверен, что и у моего брата совершенно другие планы относительно Тома и Алгернона!
— Да, это так, — подтвердила миссис Тэллент, — он хочет, чтобы они женились на богатых наследницах.
Викарий бросил на нее недоверчивый взгляд:
— Кто-нибудь из этих молодых людей нравится моей дочери? — спросил он.
— Думаю, что нет, — ответила миссис Тэллент. — То есть она не показывает явного предпочтения кому-нибудь из них. Но, когда девушка не видит никаких других джентльменов, кроме тех, которые вьются вокруг нее с того времени, как она закончила школу, чем-нибудь, мой дорогой мистер Тэллент, это должно закончиться! И молодой Дрейтон, — добавила она, — владеет значительным состоянием. Я думаю, что Арабелла примет это во внимание, но не следует отрицать того, что человек, который ездит в очаровательном экипаже и может позволить себе завоевывать внимание девушки всевозможными чрезвычайно элегантными пустяками, имеет несомненное преимущество над своими соперниками.
Последовала многозначительная пауза, во время которой смысл этой речи прокручивался в мозгу викария. Затем несколько задумчиво он произнес:
— Я надеюсь, что однажды сама собой появится подходящая партия и что этому человеку я с радостью вручу Арабеллу.
Миссис Тэллент бросила на него нетерпеливый взгляд:
— Весьма вероятно, мой дорогой, но было бы большой глупостью предполагать, что подобное может произойти, если никто и пальцем не пошевелит для достижения этого. Подходящие партии обычно не появляются в деревне по мановению волшебной палочки; чтобы их найти, необходимо выезжать в свет.
Миссис Тэллент заметила, что викарий слегка расстроился, и рассмеялась:
— Ну не скажешь же ты мне, что у нас все было по-другому, мистер Тэллент, ведь ты очень хорошо знаешь, что я впервые встретила тебя на званом вечере в Йорке! Признаюсь, что моя мама привезла меня туда вовсе не надеясь на то, что я влюблюсь в тебя, но согласись, в свою очередь, что мы бы никогда не встретились, если бы я сидела дома, ожидая тебя!
Он улыбнулся:
— Твои доводы всегда крайне убедительны, любовь моя. Однако я не могу полностью принять их. Я полагаю, что Арабелла достаточно благонравна, но она очень молода; в конце концов, иногда я думаю, что ее душевное состояние без мудрого руководства может быть причиной необдуманных поступков. Я сильно опасаюсь того, что под крылышком леди Бридлингтон она будет вести беспечный образ жизни, который должно быть, сделает ее неприспособленной для разумного общества.
— Надо надеяться на то, — спокойно произнесла миссис Тэллент, — что она слишком хорошо воспитана, чтобы дать нам повод для беспокойства. Я также уверена, что ее принципы не позволят ей потерять голову. Несомненно она может быть отчаянной сорвиголовой, что, мой дорогой сэр, конечно же, оттого, что она еще не насладилась прелестями городской мишуры. Я надеюсь, что ее сильно изменит к лучшему сезон, проведенный с Беллой Бридлингтон. И если — обрати внимание, я сказала только «если» — она заключит подходящий союз, то, я уверена, ты был бы так же благодарен ей, как любой другой из нашей семьи.
— Да, — вздохнув, согласился викарий. — Конечно же, я был бы рад увидеть ее хорошо устроенной, женою какого-либо респектабельного господина.
— А не женой молодого Дьюсбери! — заметила миссис Тэллент.
— Разумеется. Я даже не могу предположить, что кто-нибудь из моих детей будет счастлив с человеком, которого я считаю очень вульгарным.
— В таком случае, мой дорогой, — сказала миссис Тэллент, проворно вставая, — я должна пойти и написать благодарность леди Бридлингтон за ее крайне любезное приглашение.
— Ты должна это сделать, если уверена в том, что это именно то, что нужно, — сказал он. — Я никогда не вмешивался в то, что ты считала необходимым для своих дочерей.
В результате состоявшегося разговора в четыре часа этого важного дня, когда викарий присоединился к своим домочадцам за обеденным столом, он всех удивил забавной ссылкой на предстоящую поездку Арабеллы. Даже Бетси не осмелилась упомянуть об этом плане, так как все полагали, что отец непременно будет возражать против него. Но после того, как вся семья расположилась вдоль длинного стола, а Арабелла медленно начала ковырять ножом один из салатов, викарий, на время оторвавшись от искромсанного крылышка цыпленка, чтобы взглянуть на дочь, подмигнув, заметил:
— Я думаю, Арабелле надо научиться пользоваться ножом до того, как она отправится в общество, или, в противном случае, она опозорит всех нас. Не нужно также, моя дорогая, бросать блюдо на колени соседей по столу, что, кажется, ты сейчас сделаешь.
Арабелла вспыхнула и запротестовала. София, которая первая пришла в себя после того, как папа так добродушно упомянул их лондонский план, сказала:
— Но, папочка, я уверена, что это все не важно, так как, даю десять очков против одного, что в больших домах все блюда подаются лакеями.
— Признаю ошибку, — кротко сказал викарий.
— У леди Бридлингтон много лакеев? — спросила Бетси, ослепленная подобным великолепием.
— По одному за каждым стулом, — быстро ответил Бертрам. — И один всегда будет следовать за Арабеллой каждый раз, как она захочет выйти на улицу, двое будут стоять на козлах кареты нашей леди, а около дюжины, смею заметить, будут выстраиваться в холле каждый раз, как ее сиятельство откроет свой кров для гостей. Когда Арабелла к нам вернется, она, помяните мое слово, забудет, как поднять собственный носовой платок.
— Я не представляю, как она со всем этим справится, — сказала Бетси, едва ему веря.
— В самом деле, и я не знаю, — пробормотала Арабелла.
— Я верю, дитя мое, что она справится, — как ты не очень изящно выразилась, точно так же, как если бы она была в своем собственном доме, — сказал викарий.
После этого упрека все замолчали. Бертрам через стол скорчил мину Арабелле, а Гарри исподтишка толкнул ее локтем. Маргарет, которая, слушая отца, хмурила брови, осмелилась, наконец, сказать:
— Да, папа, лично я не очень четко представляю себе, как она сможет все это освоить. Ведь такая жизнь очень отличается от того, к чему мы привыкли. Например, я бы не удивилась, если бы ей пришлось каждый вечер надевать вечерние платья, и, я уверена, в этом ей не поможет ни умение печь, ни умение обметывать рубашки или кормить цыплят — или что-либо в этом роде.
— Это не совсем то, что я имел в виду, — едва сдерживая себя, ответил викарий.
— Ее не заставят делать вообще никакой работы? — воскликнула Бетси. — О, как бы я хотела иметь богатую крестную!
Это не вовремя высказанное замечание явилось причиной выражения мрачного недовольства на лице викария. Всей семье было ясно, что картина, вызванная словами Бетси и рисующая дочь, полностью предоставленную развлечениям, не могла рассматриваться им без опасений. Несколько мрачных взглядов остановились на Бетси, которая оказалась достаточно бестактной, чтобы вызвать на головы сестер лекцию о вреде праздности; но до того, как викарий смог что-либо произнести, вмешалась миссис Тэллент, которая, велев Бетси прекратить болтовню, миролюбиво сказала:
— Но я думаю, что папа согласится с тем, что Арабелла хорошая девочка и заслуживает снисхождения более, чем кто-либо из вас. Я не знаю, как я буду без нее обходиться, так как какая бы передо мной ни возникла проблема, я уверена, что могу полностью положиться на Арабеллу. И, что еще очень важно, позвольте мне сказать всем, она никогда не показывает мне своего недовольства, и не жалуется на усталость, и не замыкается в себе из-за того, что ей приходится чинить свое старое платье вместо покупки нового.
Едва ли можно было ожидать, что эта мастерски составленная речь понравится трем девицам, к которым она была непосредственно обращена, но, к счастью, она смогла смягчить выражение лица викария. Он взглянул на Арабеллу, которая, зардевшись от смущения, низко склонилась над своей тарелкой, и мягко произнес:
— В самом деле, я склонен думать, что среди нас она обладает самым уравновешенным характером, как человек, который управляет и разумом, и чувствами.
Арабелла быстро на него посмотрела, и ее глаза наполнились слезами. Он улыбнулся ей и сказал, поддразнивая:
— Если бы она не давала воли своему язычку нести всякий вздор и не выражала свои мысли словами, которых, я почти уверен, она набралась у своих братьев, а также как сорванец не выделывала бы всякие глупости, я действительно поверил бы в то, что смогу надеяться: мы не услышим от леди Бридлингтон никаких упреков в адрес Арабеллы.
Трудно представить, каково было облегчение детей, избежавших одной из папиных проповедей, которая вылилась в добродушную шутку, в некоторой степени граничащую с комплиментом. Бертрам воспользовался возможностью, которая была предоставлена ему шутливым протестом всего общества, чтобы зловещим полушепотом предупредить Бетси, что если она снова откроет свой рот, то он непременно окунет ее в пруд, где плавают утки. Данное обещание так напугало девочку, что та молча сидела на протяжении всего оставшегося времени обеда. Затем София с присущей ей находчивостью попросила папу объяснить одно место, с которым она столкнулась в «Истории Персии» сэра Джона Малькольма, книге, которую викарий недавно добавил к своей библиотеке, явно демонстрируя при этом собственные причуды. Вопрос дочери его просто воодушевил: в то время, как остальные дети изумленно смотрели на нее, викарий чрезвычайно оживленно распространялся на тему заданного ему вопроса, совершенно забыв при этом текущие проблемы и, встав из-за стола, ввергнул своих отпрысков в состояние немого возмущения словами, что он рад тому, что хоть одна из его дочерей обладает склонностью к познанию.
— Ведь София ни слова не прочла из этой книги, — с горечью вымолвил Бертрам, когда он и две его старшие сестры нашли убежище в спальне девочек, после того, как они провели вечер в маленькой гостиной, в виде наказания слушая выдержки из незабвенной работы сэра Джона Малькольма, которую им читали вслух.
— Ну нет, я прочла, — ответила София, сидя на краешке своей кровати и так подвернув ноги, что, если бы ее могла видеть мама, она непременно бы сделала ей замечание.
Маргарита, которую всегда отсылали спать до появления подноса с чаем и которая поэтому избежала большей части вечернего наказания, села, обняв руками коленки и спросила:
— Когда?
— Это было в тот день, когда мама была вынуждена уйти и попросила меня остаться в гостиной на случай, если зайдет старая миссис Фархам, — объяснила Софи. — Мне было просто больше нечего делать.
Пристально посмотрев на нее в течение нескольких секунд, ее брат и сестра очевидно решили, что объяснение достаточно убедительно и оставили эту тему.
— Хочу признаться, что я была готова умереть, когда папа сказал это обо мне! — заявила Арабелла.
— Да, но знаешь ли, Белла, он очень рассеянный, — сказала София, — и я полагаю, что он забыл о том, что вы с Бертрамом делали на святках и что он сказал о вашей слабости к пышным нарядам; я говорю о том случае, когда вы вытащили перья из дядиных павлинов, чтобы украсить ими ваши старые шляпы.
— Да, возможно, он и забыл, — слегка успокоившись, согласилась Арабелла. — Но в то же самое время, — добавила она, оживляясь, — он никогда не говорил, что у меня нет такта, об отсутствии которого у тебя он сказал, когда обнаружил, что именно ты, Софи, в одно из воскресений положила в церковную сумку пуговицу от брюк Гарри.
На это нечего было ответить, и София замолчала. Внезапно Бертрам сказал:
— Так как решено, что ты, Белла, должна ехать в Лондон, я тебе что-то скажу!
Несмотря на то, что в течение семнадцати лет Арабелла тесно общалась со своим младшим братом, она не удержалась от нетерпеливого восклицания:
— Умоляю тебя, говори!
— Ты, возможно, удивишься, когда окажешься там, — сказал Бертрам таинственным голосом, — обрати внимание, я сказал, возможно.
— Что ты можешь иметь в виду? Скажи мне, Бертрам, самый дорогой Бертрам!
— Я не такой олух! Девочки всегда все выбалтывают!
— Я не проболтаюсь! Ты же меня знаешь! О Бертрам!
— Не обращай на него внимания! — посоветовала Маргарет, откидываясь на подушки. — Это все болтовня!
— Ну нет, мисс, — с раздражением сказал ее брат. — Тебе не нужно думать о том, что я хотел сказать, так как я ничего и не хотел. Но не удивляйся, Белла, если ты будешь кое-чем поражена вскоре по приезде в Лондон.
Это странное заявление естественно вызвало громкий протест со стороны сестер. К несчастью, всеобщая веселость достигла ушей старой няни, которая быстро оказалась в комнате и разразилась громкой проповедью о полном нарушении приличий молодыми джентльменами, которые позволяют себе сидеть на кроватях своих сестер. Так как она была вполне способна доложить о подобном шокирующем поведении маме, Бертрам благоразумно решил убраться восвояси, в результате чего дискуссия неожиданно оборвалась. Нянька, задув свечи, сказала, что, если все это дойдет до маминых ушей, для мисс Арабеллы не будет никакого Лондона. Но, очевидно, это не дошло до маминых ушей: в последовавшие за этим дни в доме викария, за исключением времени, когда присутствовал папа, не говорили ни о чем другом, кроме как о приближающемся выезде Арабеллы в высший свет.
Первое, что требовало наибольшего внимания, было составление гардероба, необходимого молодой леди, надеющейся сделать удачный дебют. Добросовестное чтение журналов мод повергло Арабеллу в отчаяние, но мама смотрела на все это более оптимистично. Она приказала слуге призвать вездесущего Джозефа Экклза в дом викария и попросила их обоих достать с чердака два громадных чемодана. Джозеф, которого викарий нанял еще в первый год после своей женитьбы для помощи на ферме, считал себя самым главным лицом во всем хозяйстве викария и всегда был готов угодить дамам, в результате чего он так засиделся в гардеробной, предлагая советы и высказывая одобрение на резком йоркширском диалекте, что его даже пришлось мягко, но твердо выпроводить из комнаты.
Приятный запах камфоры наполнил воздух, как только были подняты крышки на чемоданах, и после того, как была снята фольга, показались неисчислимые сокровища. В чемоданах хранились роскошные наряды, которые носила мама, как она сказала, когда была таким же легкомысленным созданием, как Арабелла. После того, как она вышла замуж за папу, ей не предоставилось возможности надеть все это, но она не смогла выбросить свои вещи и сложила их в эти чемоданы, почти забыв об их существовании.
Раздалось три глубоких вздоха, когда восхищенные молодые леди опустились на колени перед чемоданами и с радостным чувством приготовились рыться в них.
В чемоданах были невообразимые сокровища: разноцветные страусовые перья, веточки искусственных цветов, горностаевый палантин (увы, к сожалению, сильно пожелтевший от времени, но еще, возможно, годный для отделки старой мантильи Софии), целая уйма прекрасных кружев, шелковый плащ, в котором Маргарита начала сразу же важно расхаживать по комнате; несколько элей[1] однотонной ленты, про которую мама сказала, что в дни ее молодости она называлась opera brule и была предметом всеобщего увлечения; газовые шарфики, кружево и шелковая ткань двух видов: с блестками и без них; коробка, содержащая таинственные мотки лент, названия которых мама точно не помнила, хотя ей казалось, что эта бледно-голубая связка лент была «знаком надежды», а тот розовый бант символизировал «вздох Венеры»; отделанные кружевом платья; бесчисленное количество вееров, кушаки с алыми цветами, нижняя юбка из камки[2] (как смешно, должно быть, выглядела в ней мама) и бархатный плащ, забавно отороченный соболем, — свадебный подарок маме? — который едва ли она когда-нибудь надевала, потому что, «мои дорогие, он был прекраснее всех вещей, которые принадлежали вашей тетушке, жене судьи, а она была ужасно обидчивой, так что я всегда заботилась о том, чтобы не дать ей ни малейшего повода почувствовать себя задетой. Но это чудесный мех, и мы из него сделаем прекрасную муфту для Арабеллы, а также отделаем им мантилью!».
Поделиться книгой: