Благословенный

— Но, это же будут дыры в отделке, а там росписи!

— Отверстия надобно затянуть нарядною сеткой.

— Я должен посмотреть, как это будет!

Мы пошли по залам, искать, сколько и где будут сделаны отверстия. В каждом зале их должно было быть несколько: одни для притока свежего воздуха, другие для удаления душного, и находиться они должны были в отдалении друг от друга, чтобы уличный воздух шел на освежение зала, а не затягивался сразу же в вытяжки. К тому же, надо было расставить отверстия так, чтобы они не очень бросались в глаза, что было непросто — потолки в залах были с лепниною, и, чаще всего, расписные. Нельзя было допустить, чтобы решетка, пусть даже декоративная, вылезла на голове какого-нибудь купидона! К тому же надо учесть прохождение потолочных балок; в общем, дело это оказалось не так просто. В итоге Гваренги и Кулибин полезли на чердак, мне же, для безопасности, настрого это запретили — и я поневоле остался внизу. В общем, самодержавие сегодня было жёстко посрамлено.

Они лазили там до вечера; наконец, спустились, страшно замёрзшие, засыпанные паутиной и пылью.

— Вы прямо себя не бережёте! — мягко пожурил я их.

— Чего не сделаешь ради синьора заказника! — с юмором ответил архитектор, отряхивая пыль с канифасовых кюлот, видимо, специально рассчитанных на лазанье по стройкам.

— Ну уж нет, вы от меня ни заказа не получите, даю честное благородное слово!

— Отчего же? — поразился итальянец.

— Вы скоро всю Россию разорите. Куда не плюнь — везде леса и стройки! В Петербурге скоро яблоку негде будет упасть от этих ваших дворцов!

Посмеявшись, Кваренги с Кулибиным отправились по домам — один рисовать схему, второй — считать сечения воздуховодов и проект вентиляционного устройства.

На большой прием 24 ноября, конечно же, мы не успели. Впрочем, императрица очень любила праздники — и балы, и куртаги, и маскарады, и прочие развлечения выдумываемые как ею самою, так и гофмейстером Нарышкиным. 30 ноября назначен был праздник Андреевских кавалеров — день, когда чествуют всех, награждённых этим орденом. В этом году он прошёл без участия императрицы — она как раз заболела. Затем, в честь моего дня рождения, 12 декабря, был устроен «детский маскарад» для избранных особ. Ну а, кроме того, в Зимнем дворце Императорские балы являлись каждую неделю: по средам проводили «куртаг», то есть приём, а в пятницу — маскарад в Эрмитаже, считавшийся «публичным» — туда по билетам пускались и не принадлежавшие ко двору петербуржцы, в том числе даже и из купцов.

Но, если вы подумаете, что другие дни были свободны от праздников, то жестоко ошибётесь. По четвергам и воскресеньям проводились «эрмитажные собрания», проходившие в оранжерее зимнего сада, а в оставшиеся дни были театральные представления и балет! Конвейер развлечений работал практически без перерывов!

Всё это сильно мешало работам: ведь надо было проделать отверстия в потолке зала, и укрыть их декоративными решетками. Впрочем, мне удалось договориться со шталмейстером, чтобы часть балов и маскарадов на время проведения работ перенесли в другие залы.

После Рождества, с окончанием Филиппова поста, предстояли новогодние праздники, особенно многолюдные, и к тому времени всё должно уже быть готовым. Трубы из кровельного железа все были готовы и установлены; под начальством Кулибина смонтированы вентиляторы с лопастями из липовой планки. К моему удивлению, Иван Петрович даже оснастил их шариковыми подшипниками! Запаздывали только декоративные решётки — придворный ювелир Иван Лазарев был страшно занят русско-турецкою войною. Сам по рождению армянин, с истинной фамилиею Лазарян, он всячески хлопотал через посредство Потёмкина добиться облегчения для своих соотечественников, которым под властью Порты становилось всё тяжелее и тяжелее. В общем, с решётками вышла задержка, и пришлось делать их бронзовые, безо всякой позолоты.

Тем не менее, хотя бы один, Гербовый зал, к новогоднему балу удалось оснастить вентиляцией. Доделывалось всё, как обычно, в последний момент — рабочие домазывали алебастр вокруг решеток и разбирали леса, когда слуги уже расставляли свечи в огромные люстры.

С некоторым волнением ждал я начала праздника. Конечно, мы успели опробовать вентиляцию еще в процессе строительства, но толку от этого было мало. Вроде бы дует, вроде бы вытягивает, а вот насколько хорошо — неизвестно; без тысяч зажжённых свечей и сотен танцующих людей понять, достаточна ли мощность вентиляторов и толщина воздуховодов, понять это было затруднительно.

Наконец, настал день новогоднего бала. Уже с 11 часов вся площадь вокруг дворца уже была напружена каретами и другими экипажами, число которых ежеминутно умножалось. Начиная с многочисленных запряженных шестернею карет, и кончая одноконным экипажем, так называемыми дрожками, все едущие стараются обогнать друг друга, чтобы поспеть получить место для своего экипажа. Недостаток парковочных мест в это время ощущался сильнее, чем в московских дворах 21-го века!

В окно мы с Костиком наблюдали, как съезжаются гости. У крыльца в это время стоял руководивший трафиком дежурный офицер, поторапливающий приезжих. Как скоро какой‑нибудь экипаж достигает дворцового подъезда, сидящие в нем поспешно покидают его, чтоб не вышло задержки от вновь прибывающих. Толпы приезжих шарахаются по лестницам, не зная, куда им идти — многие отказываются тут в первый раз. Наконец, с помощью пажей и лакеев, расставленных во всех дверях, гости оказываются освобождены от шуб и выстроены в зале, где предстоят танцы. Слуги торопливо зажигают пальником* (длинная палка с разожжённым трутом — прим.) свечи — делается это в последний момент, дабы они ранее времени не прогорели, и не нагревали зря залу.

Императрица на балу появлялась всегда не одна, а со свитою, — впереди шли лакеи, расчищавшие проход через толпу, далее императрица в сопровождении гофмаршала Нарышкина, фрейлины Протасовой, фаворита, и иных сопровождающих лиц, в число которых нередко входили и мы с Костей. В этот раз, однако, я отговорился хлопотами с вентиляцией, и наблюдал всё сверху, с галереи. Здесь же был и Иван Петрович, скромно прятавшийся за колонною.

Зала быстро наполнялась гостями, которые, почти совсем непринужденно, прохаживались, стояли, или сидели на мягких, расставленных вдоль стен стульях, и оживлённо друг с другом разговаривали. Императрица, как это обычно бывает с дамами и важными особами, задерживается: разряженный Нарышкин, волнуясь, всё чаще подсматривает в тонюсенькую щелочку в дверь; вот, наконец, лицо его меняется, он торопливо отскакивает в сторону и тут же машет платком музыкантам на дальнем конце галереи.

Одним разом пажи настежь распахивают огромные, золотою резьбою украшенные двустворчатые двери; оркестр гремит, заиграв торжественную, шумную увертюру с трубами и литаврами.

В дверях появляется Екатерина в бальном платье и в многочисленных украшениях; наряд её блистает бриллиантами. За нею — статс-дамы, носящие на шее портрет императрицы, и фрейлины, чьи платья украшены особыми бриллиантовыми заколками, называемыми «фрейлинский шифр». Среди них непременная Анна Степановна Протасова, первая статс-дама, — она, как я понял, выполняла обязанности «некрасивой подруги» Екатерины. Мужскую часть свиты из камер-юнкеров (помоложе) и камергеров (постарше) возглавлял фаворит Александр Мамонов, вечно разряженный, как павлин. Слонявшиеся ранее по зале гости составили тотчас «проход» — как будто бы коридор, по которому императрица со свитою и прошла в середину залы, под блеск великолепных бриллиантов и неописуемо прекрасных дамских нарядов.

Тут, в «коридоре», в такие моменты толкалось великое множество самых важных персон, в том числе иностранных послов и разного рода чужеземцев, мечтавших обратить на себя высочайшее внимание. Знакомые уже императрице лица кланялись, дамы выполняли изящные реверансы; незнакомые же должны были быть представлены, что занимало немалое время — ведь с каждым из них государыня любезно разговаривала некоторое время.

— Ну что, Иван Петрович, давайте запускать «машинерию» — обратился я к Кулибину, и тот отправился на чердак: велеть солдатам крутить ручки вентиляторов, и заодно сразу проверить, всё ли работает верно.

Глава 18

Тем временем внизу начинались танцы. Открыл бал шталмейстер Нарышкин с княгиней Голицыной, станцевавшие краткий менуэт; за ними тотчас последовали еще пять или шесть пар. Императрица немного понаблюдала за танцующими, потом села за карточный стол, играть в ломбер с графом Кобенцелем и с другими послами. За ломбером последовала игра «макао», а затем и вист; кавалеры ее партии несколько раз чередовались. Фаворит Мамонов, как всегда, разряженный в пух и прах, как привязанный, стоял за ее стулом. Лишь ненадолго решился он отлучиться, чтобы поздороваться со знакомыми персонами. Вся эта ситуация страшно напомнила мне одну пару из нашего шоу-бизнеса… Удивительно, как же мало изменились люди за прошедшие двести с лишним лет!

Даже за игрою императрица не забывала и о делах. Не только при раздаче карт, но и даже во время игры она с ласковым видом разговаривала то с тем, то с другим из игравших с нею, да и с вокруг стоящими персонами. После часа игры она встала минут на десять, чтобы размяться и поговорить с некоторыми лицами. Пока она говорила, лицо, с которым она говорила, стояло перед нею в положении несколько согбенном, как будто в полупоклоне. Так, прусский посланник, барон Келлер, минут пятнадцать стоял так перед ней полунаклоненный — я думаю, это была небольшая женская месть представителю страны, которая своей враждебной политикой доставлял нам теперь столько хлопот.

Менуэты продолжались недолго; за ними последовали полонезы, особенно выделявшиеся прекрасною музыкою и разговорными кружками чужестранцев — во время этого танца можно было общаться, причём, не только с партнёром. Танцы минули за половину — пора было проверить действие нашей вентсистемы. Я прошелся по галерее, пытаясь понять, насколько помогает вентиляция, затем спустился вниз, справиться, не слишком ли жарко среди гостей. На мой вкус, было жарко, но, надобно учесть, что Александра с младенчества приучали к холоду. Протасов не зря каждый вечер являлся с термометром ко мне в спальню! В любом случае, в зале было много прохладнее, чем это бывает обычно. Гости, кажется, тоже не сильно страдали от жары: веера дам почти не трепетали, кавалеры в перерывах танцев не утирали пот платками.

Между тем начался английский контрданс, а за ним и бойкая кадриль, — всё это быстрые танцы, и в заключение — опять полонез. Наконец, в девятом часу императрица поднялась со своего стула, поклонилась всему обществу, и тот час же весь ее штат — статс-дамы, фрёйлины, камергеры, — сбежавшись со всех концов огромного зала, стали в надлежащем порядке. Окинув зал взглядом, императрица удалилась, словно как в процессии. Танцы прекратились, и все разошлись.

Затем гости очень долго, более часа, разъезжались. У дворца в это время работал всего один подъезд, закрытый шлагбаумом, — ведь остальные подъезды ведут либо в покои лиц императорской фамилии, либо к апартаментам приближённых, таких, как граф Салтыков, и во время публичного зала они охраняются швейцарами. Поэтому разъезжающимся гостям приходится ждать у единственного выхода, пока не подадут их карету. Дело это крайне небыстрое, ведь от 400 до 500 карет стоит перед дворцом, и ещё около ста — во внутреннем дворике. Экипажи выстраиваются длинными вереницами; место их определяется случайно — кто является раньше, и, одна за другою, оказываются у подъезда.

Офицер, стоящий у дверей, руководил теперь разъездом гостей. Как только карета въезжает к закрытой двери, прислуга или кучер называет ему, кто приехал, и офицер громко выкликает его имя. Гостю, чье имя прозвучало, надо немедленно выкрикнуть «Здесь!». Если ответ замедляется, то карета, невзирая на чин вызванной персоны, уезжает порожнею и опять становится в заднем ряду, в конец этой живой очереди.

Посмотрев на всё это, я нашел сложившийся порядок крайне глупым. Он годится, если приехавших с полсотни или менее, а когда их за тысячу, всё растягивается неимоверно. Намного лучше было бы, если бы кареты стояли по порядку на пронумерованных местах, а гости просто разошлись бы по ним, примерно, как в моём мире автостоянка перед гипермаркетом. Но для этого надобно, чтобы площадь была замощена и разлинована на места, дабы дамам и господам не приходилось в бальной одежде и обуви шагать по снегу или грязи Адмиралтейского луга. Да и пол в танцевальных залах дворца тогда нужен не паркетный, а каменный, что в текущих реалиях малореализуемо. Жаль, можно было бы заработать ещё пару баллов влияния и авторитета! Впрочем, возможно, я ещё смогу что-нибудь придумать…

— Александр Павлович, можно ли прекратить вентилирование? — раздался деликатный голос Ивана Петровича.

— Конечно же! — ответил я, глядя, как слуги гасят свечи, накрывая их специальным колпачком на длинной палке.

— Как у нас получилось?

— Мне думается, воздух в зале далеко не столь спертый, как это всегда бывает после бала. Посмотрите сами!

Мы прошли на середину, и, задрав голову, смотрели на наши вентиляционные решетки. Вдруг большая холодная капля упала мне прямо на щеку.

— Ой! Что это?

Оказалось, что с некоторых решеток капает вода, причём на паркете даже получились небольшие лужицы.

Я похолодел. Неужели рабочие при установке вентиляционных труб повредили крышу?

— Что это? Откуда тут вода, Иван Петрович!

— Право, не знаю, Ваше Высочество! — отозвался не менее удивлённый Кулибин и вновь полез на дворцовый чердак.

Я остался ждать его, в волнении меряя залу шагами.

— Вот вы где, Ваше высочество! — раздался вдруг совсем рядом голос Протасова. — Что же вы тут делаете в столь позднее время? Извольте же сей же час отправляться в постель!

— Вы правы, Александр Яковлевич, я что-то замешкался. Пойдёте же!

Уже засыпая, я вдруг понял, что вода эта — обыкновенный конденсат, образовавшийся, когда горячий и влажный воздух из зала уходил по холодным вентиляционным трубам на неотапливаемом чердаке. Вот незадача — похоже, придётся всё переделывать!

На другой день императрица была довольна и нас с Кулибиным очень хвалила.

— Так приятно было в зале, что даже уходить не хотелось! — с самым любезным видом сообщила она. — Правда, Анна Степановна говорит, что какие-то капли воды падали сверху, но я думаю, что это ей показалось.

— Наверное! Хочешь, Иван Петрович все залы может так переделать, и не только здесь, но и в Царском Селе!

— Думаю, было бы сие очень полезно, мой свет!

— Ну, значит, решено! Я видел, ты много беседовала с прусским послом: как думаешь, удастся избежать войны с нею? Ведь надобно ещё что-то оставить супротив шведов!

Екатерина сразу насупилась — такой резкий переход к делам не был в её вкусе.

— Я помню слова твои, друг мой. Дипломаты делают всё возможное!

Грядущее вступление в войну Швеции очень тревожило меня. Из придворных разговоров я знал, как мало в Петербурге осталось войск — часть отправилась на юг, часть — на границу с Пруссией, в отношениях с которой нарастала напряжённость. Англичане и турки усиленно подзуживали недалёкого прусского короля Фридриха-Вильгельма II начать войну против России, обещая содействие английского флота и субсидии. Пруссаки, со своей стороны, стали усиленно перетаскивать на свою сторону поляков. Всё это сильно тревожило и императрицу, и её министров, и заставляло держать в Польше серьёзные контингенты войск: вся Украинская армия Румянцева была употреблена на прикрытие этого направления.

При этом, однако, серьёзного пополнения армии не было. Несколько раз я пытался приступить к императрице с предложением провести внеочередной рекрутский набор и загодя пополнить армию и флот, но она постоянно отвергала эту меру.

— Григорий Алексеевич очень уж настроен супротив рекрутских наборов. Говорит, что от них очень уменьшается народонаселение!

Я мысленно вздохнул. От рекрутских наборов народонаселение, конечно, уменьшается… но и от недостатка войск — тоже!

— Это конечно так, но ведь можно же сейчас сделать внеочередной набор, а как будет мир, так несколько раз очередные наборы не проводить; как говорится, дорого яичко ко Христову дню!

— Князь Потёмкин считает иначе, мой свет!

— Но, ты же императрица, и можешь решить сама! Разве я не прав?

Императрица с некоторой гордостью усмехнулась.

— Конечно же, прав; но князь Потёмкин — глава Военной коллегии, и я не должна такие вещи проводить помимо его мнения!

Так и не смог я её убедить. Видимо, Екатерина до конца пока не верила в мой «пророческий дар», считая, что верное предсказание войны с османами было то ли просто совпадением, то ли внушением со стороны лиц, осведомлённых о напряженных отношениях с Турцией. Я очень надеялся, что начало войны со Швецией всё изменит, ведь я предсказал её за год до начала! Забыть такое Екатерина никак не могла — с тех пор я не один раз уже ей об этом напомнил. Немного успокаивало и то, что в реальной истории пруссаки так на нас и не напали, а шведам, несмотря на внезапность нападения, не удалось добиться серьёзных успехов; но, как знать, может быть, моё вмешательство уже настолько изменило историю, что война пойдёт по-другому?

Впрочем, в грядущем конфликте, как я помнил, главную роль сыграли действия на море; флот же сильно зависит от качества его вооружения. Вот об этом и пора было справиться: как там обстоят дела у мистера Гаскойна с отливкою новых орудийных стволов?

И я послал записочку Воронцову с напоминанием своего желания увидеться с господами Гаскойном и Бёрдом.

В тот же день мы увиделись во дворце. Александр Романович пришёл на заседание Непременного совета.

— Простите великодушно, Ваше высочество, запамятовал я о той вашей просьбе! Несколько дней уже голова другим занята — приехал в Петербург иркутский купец Шелихов сотоварищи, подал в Сенат записку об организации промыслов морского зверя на Алеутских островах. Готовлю теперь мнение для заседания Сената!

— И каковое мнение вы планируете подать?

— Отрицательное. Купец этот хочет монополию для своей компании и полмиллиона рублей. Что мы получим взамен, неведомо. Он, конечно, обещает золотые горы, но когда они будут, и будут ли — сие тайна, покрытая мраком, а полмиллиона надобно выложить сейчас. А у нас, как вы знаете, война! К тому же, давно всем известно, что государыня императрица противу всяких монополий сугубо настроена. Все мы видели и примером имеем, как монополии эти всю Францию, богатейший край, подчистую разорили. По сю пору у них там страшный финансовый кризис, в бюджетной росписи дефицит, и министры, как ни стараются, не могут его совсем сократить!

Воронцов говорил, а я мучительно пытался вспомнить, где я слышал фамилию этого купца. Шелихов, Шелихов… — вроде бы какой-то исследователь, даже острова есть Шелихова… или море? В общем, субъект небезынтересный, надо бы с ним пообщаться!

— Мне бы поговорить с этим Шелиховым, да и с товарищами его тоже. А что всё-таки с Гаскойном?

— А сэр Гаскойн сейчас уже в Петербурге. Послал ему записку, уведомить, что наследник престола желает его видеть!

— Ну и славно. Пусть снесутся с Протасовым, и прибудут так быстро, как только это возможно! И с господами купцами Шелиховым и его компаньонами тоже надобно повидаться!

— Ну, эти, как услышат, прибегут сразу же!

И действительно, уже утром гости далёкой Сибири дожидались аудиенции. К тому времени я немало уже передумал о заморских колониях и торговле, в основном — о том, как нужно и то и другое. И господа купцы — Шелихов сотоварищи, могли сыграть тут немаловажную роль.

Итак, Григорий Иванович Шелихов. Лет между тридцатью пятью и сорока, нос удлиненный, глаза с хитринкою. Одет в иностранный, добротного сукна и приличного кроя кафтан и камзол, хоть и безо всякого позументу; лицо бритое, сам в пудреном парике. В общем, купец на новый лад.

Рядом его «сотоварищи» — Иван Илларионович Голиков. В летах, выглядит попроще. Как говорят, уже несколько лет занимаются они пушным промыслом, и отрядили в Берингово море уже не один корабль.

Предложения их мне известны. Дело выгодное, конечно, но только вот какой тут момент: ледяных просторов во владении Российской короны уже предостаточно. Пушнина — это замечательно. Деньги нам нужны, но только для пушнины у нас уже целая Сибирь в наличии. А вот «колониальных товаров» сильно не хватает. Чай, кофе, сахар, хлопок, индиго, ваниль, табак, латекс… да дохрена всего!

Конечно можно купить всё у англичан. Можно, у них вообще, всё есть. Как в Греции. Только цены — ууу… Причём не одни англичане тут виноваты.

Все страны сильно ограничивают возможность торговли со своими колониями. Нельзя просто так приплыть куда-нибудь в Тимбукту, купить что надо, продать, что привёз, и вернуться себе домой. Нет, вся торговля колонии — только с метрополией! Чужих не пускают, а колониальные товары продают с многократной наценкой. Так что, приобретение своих собственных заморских владений крайне заманчиво. Короче, вместо расширения «экспортного потенциала» мне хотелось склонить господ негоциантов к экстренному импортозамещению.

Я посмотрел внимательно на сидящих напротив купцов. Люди тёртые, не страшатся вести дела в бурном Беринговом море. Может, они и на юге готовы рискнуть?

Заманчиво… Время великих географических открытий проходит. Если не примем участия сейчас, опоздаем безнадёжно — ничейных земель уже не останется.

Ну, была не была!

— Итак, господа, сразу скажу, что предложения ваши известны, и Смотрите, какое дело. Пушнина — это хорошо. Но есть возможности и получше. Имеются, скажем, свободные пока территории, где очень много золота. Очень. Только черпай и мой его, черпай и мой!

Вижу, у господ негоциантов заблестели глаза. Ну, ещё бы, при слове «золото»!

— Есть и огромные запасы разных иных руд и минералов. Интересны медные рудники в Южной Америке, оловянные — в Малайе. Очень много всего интересного в Африке… Торговля с Китаем, Индией, Японией, золотым дном должна быть!

— Очень мы в этом заинтересованы, — наконец, осторожно сообщил Шелихов. — Но, вспомоществование-то нам от казны будет?

— Думаю, нет! По крайней мере, граф Воронцов при мне выражался определенно не в пользу субсидии. Война же идёт, денег в казне мало!

Купцы тут же погрустнели.

— Заморская торговля и горная добыча — дело дорогостоящее, — пояснил Голиков.

— Но есть и другие варианты. Берёте вы, скажем, взаймы в банке. Ну и, действуйте на те средства. Почему бы не сделать так?

— Затруднения тут имеются — наконец, видимо, осмелев от ласкового обращения, вступил в разговор Голиков. — Коммерческие банки ныне в небрежении, и средств там не сыщешь. Даже ста тысяч не займут, где там полмиллиона!

— Берите в Дворянском!

— Дак как я возьму в дворянском, ежели я простого рода? — удивился Иван Илларионович.

— А это мы всегда сможем поправить! Дадим вам чин, по Табели о рангах подходящий, и вот вы уже и дворянин. Опять же, в товарищи можете взять кого-нибудь из «благородных», я тут вам помогу.

Шелихов и Голиков переглянулись. Видно, что они несколько обескуражены таким, совершенно непредвиденным ходом беседы. Пришли с проектом по добыче пушнины в северных морях, а тут какая-то Африка!