Электрическое бессмертие

Электрическое бессмертие

Глава 1

Пролог

Российская Империя, 1908 год

Человек нервничал. Он замирал в неподвижности, вглядываюсь на юг, в сторону Вильно, словно пытаясь за холмами разглядеть приближающийся состав. Не в силах оставаться на месте, начинал шагать по перрону, прохаживаясь мимо одноэтажного деревянного здания с надписью Besdany, и снова занимал позицию у рельсового пути.

Станционный жандармский чин, к прибытию варшавского поезда изволивший доставить упитанное тело ближе к свежему воздуху, глянул на пана равнодушными сонными глазами. Рассмотрев, вынес приезжему приговор. Беспокойный мужчина лет сорока, в дорогом пальто, котелке и с тростью в руках явно переживает душевную драму. От бестолкового топтания щёгольские ботинки запылились, как и брючины. Пышные угольные усы завернулись вверх, подчиняясь примеру столь же густых бровей.

К прибытию поезда стемнело, похолодало. Начал накрапывать мерзкий осенний дождик. Жандарм порадовался, что прихватил шинель, изрядно замёрз бы в обычной голубой гимнастёрке.

На перроне тем временем появились трое молодых людей, создав необычное для тихой станции оживление. Один из них, верно – записной весельчак, выломал дубинку и шагал, опираясь на неё как на трость, чем изрядно потешал товарищей. Поравнявшись с беспокойным усачом, кивнул ему, тот отвернулся, не желая отвечать на приветствие.

Поезд возвестил о прибытии загодя, выпустив над верхушками деревьев облако чёрного угольного дыма. Затем из-за леса показался локомотив. Шипящий прерывистый звук паровой машины пропал, утонувший в рёве гудка. Яркие глаза электрических фонарей прорезали вечерний полумрак.

Блюститель порядка обернулся навстречу паровозу. Ещё один день позади. Дождавшись отхода состава, он с чувством выполненного долга двинет домой. Что Малгожата сготовит на ужин – шпикачки или фляки с подливой…

- Пшепрашам[1], пан унтер. Не надо дёргаться. Останетесь целым и дослужитесь до вахмистра.

- Матка Боска! – охнул жандарм.

Пока он рассматривал поезд, двое молодых приблизились вплотную, будто к закадычному приятелю. С фамильярностью старого друга один из них ловко забрал «Смит и Вессон» из чёрной кобуры.

Полицейский принялся лихорадочно соображать. Из оставшегося оружия – шашка на боку. Пудовые кулаки всегда при себе, но против нагана они вряд ли помогут. Посему, говоря откровенно – вариантов нет. Он удручённо опустил голову, не выказывая попытки геройствовать.

Вагоны меж тем замедлили ход. Промелькнули яркие окна, за ними – размытые силуэты пассажиров. Появился вагон без единого стекла. На его ступеньке встал полицейский, скрытый до пояса облаком пара.

У жандарма похолодело внутри. Если перевозится нечто в сопровождении охраны, значит – молодые люди нацелились… Он захотел крикнуть, предупредить, но воронёный ствол сильнее вдавился в шинель. Вопреки натуралистическим наукам, не связывающим живот с шеей, глотку сковал удушающий спазм, горло утратило возможность исторгать какие-либо звуки.

А потом уже поздно кричать. Ближайший к стражнику «пшиятель» обернулся и выстрелил в полицейского на подножке. Шутник с дубиной подбежал к вагону, прицепленному за бронированным, и с силой врезал ей по стеклу. Окно высыпалось, за ним обнаружился взволнованный человек в голубом мундире с серебристыми аксельбантами.

Заметив, что ближайший грабитель отвлёкся, станционный счёл за лучшее ретироваться с поля битвы, где бандиты затеяли перестрелку с сопровождением. Солдаты ответили ливнем свинца.

Не желая испытывать судьбу, бравый воин жандармского корпуса юркнул за угол. Через минуту не выдержал и высунулся – болезненное любопытство оказалось сильнее осторожности.

Молодые люди и пышноусый отпрянули от поезда. У самого вагона с сопровождением мелькнула тень, в горячке пальбы не замеченная охранниками состава. Подобравшийся вплотную человёк резко выпрямился, в разбитое окно влетел предмет размером с кирпич.

От вспышки и грохота унтер на время ослеп и оглох. В лицо шибануло воздушным кулаком, глаза запорошило мелким мусором. Когда протёр их, увидел бандита, ранее опрометчиво принятого за пана, удручённого семейными неурядицами. Усач повалился навзничь, задетый взрывной волной. Его сообщники, не замечая контузии товарища, дружно кинулись в разбитый вагон.

Полицейский до половины вытащил шашку из ножен. Старший из злодиев – наверняка их главарь, лежит беспомощный в пятнадцати шагах. Арестовать его, и повышение обеспечено, с ним – добрая прибавка к пенсиону.

Жандарм тоскливо глянул на состав. С той стороны донеслись редкие выстрелы, крики, стоны, звонкие удары металла по металлу. Он вернул шашку на место и бочком улизнул в тёмный проулок за станционным зданием. Трусость или предусмотрительность, её называют по-разному, выручила многих. Заодно сделала их жизнь бесславной.

О происшествии писала «Столичная молва»: «Ночью 13 сентября[2] на станціи Безданы Санктъ-Петербургско-Варшавской желѣзной дороги произведено вооруженное нападеніе на почтовый поѣздъ. Брошена бомба въ вагонъ воинской охраны, слѣдовавшій за почтовымъ. Убиты жандармъ и четыре конвойныхъ солдата. Пользуясь темнотой, преступники скрылись».

Двумя днями позднее обладатель пышных усов, данных природой, и двухсот тысяч рублей, награбленных в поезде, прибыл в тайное место свиданий боевиков Польской партии социалистичной, неприметную квартиру в доме близ улицы Маршалковской в Варшаве. Звали его Юзеф Пилсудский.

- Поздравляю, друже! – бросился ему навстречу коллега-социалист.

Длинной бородой, высоким лбом и горящими глазами он чем-то напоминал Энгельса, с которым был знаком накоротке и состоял в переписке. Обнял вождя, затем помог снять ему пальто, потяжелевшее от сырости.

- Полно тебе, Йовиш! Лучше скажи, что нового в Варшаве?

- Никаких перемен. После жандармских зверств прошлых лет, ты же знаешь… Но теперь у нас есть деньги! Это многое меняет.

- Точно! – волевой рот Пилсудского тронула недобрая улыбка. – С Божьей помощью русские деньги ещё на шаг приблизили нас к тому дню, когда Польша освободится от проклятой оккупации.

Лидер ППС прошёл в комнату. Скромность её обстановки выдавала, что здесь не жильё, а лишь временное пристанище людей, нигде на территории империи не чувствовавших себя в безопасности и готовых немедленно бежать, если того требуют обстоятельства. Он отодвинул стул от стола, неловко уселся. Названный Йовишем заметил странные движения Пилсудского, всегда очень точного в жестах, уверенного в себе.

- Что с тобой, Юзеф?

- Голова кружится, вижу плохо. Наверно – после взрыва в вагоне. Слушай, ты вроде учился на врача?

Бородач уселся напротив, беспокойно рассматривая лицо старшего товарища.

- Какой я лекарь… Окулистом был мой отец, тоже Витольд Наркевич-Иодко. Умер, царство ему небесное. Зрение по его части, а с контузией и он бы тебе не помог. Вот его кузен, мой двоюродный дядюшка, может – слышали? Яков Наркевич-Иодко. Он действительно знаменит. Ставил электрические опыты. Говаривали, что мог гальваническим током врачевать любые хвори. Жизнь продлевать до ста лет и более.

В тёмных глазах Пилсудского мелькнул интерес, смешанный с недоверием.

- Врут или преувеличивают. А твой отец дружен был с Яковом?

- Напротив. Дядя чурался нас. Заявлял, что очередное восстание не даст Польше свободы, а повлечёт новую кровь. В Минской губернии наши маёнтки рядом стояли, а семьи не общались практически. Мама лечилась у него в Над-Нёмане, так Яков брал с неё как со всех приезжих – рубль двадцать копеек в день. Многих бесплатно врачевал, нас – нет.

Витольд Иодко, среди социалистов больше известный как Йовиш, достал пачку папирос и закурил, угостив Пилсудского. Тот, затянувшись, спросил:

- И как, вылечил?

- Да. Скажу тебе, потрясающе помог. Отец возил её и к губернским врачам, и к столичным светилам. Все разводили руками – с таким живут год-два. Матушка рассказывала, он отвёл её в подвал, опутал тонкими верёвками. Как я думаю – гальваническими проводниками. Потом загудело, застреляло, искры посыпались, чем-то резким запахло. Она сознание потеряла. Очнулась, дядюшка её кумысом угостил, им же отпаивал три дня.

- Неужто помогло?

- Представь себе. Выздоровела! И прожила ещё долго. В том году схоронили, упокой Господь её душу.

- Пся крев! – выругался Пилсудский, вразрез с набожными словами Витольда. – Вот это могущество, не жалкие двести тысяч! Имея возможность справляться с болезнями и жизнь продлевать, любой может править монархами и президентами. Где твой Наркевич-Иодко?

- В девятьсот пятом представился.

- Стало быть, слухи о его всемогуществе сильно преувеличены, - остыл вождь. – Что сейчас в Над-Нёмане?

- Да ничего. Замок с угодьями сыновьям отошёл. Местные обыватели бунтуют. Они-то и Якова не сильно любили, чаще боялись. Говаривали – барин молнией шибанёт. При смуте он не гнушался солдат вызвать. А как грозный хозяин помер, совсем от рук отбились. Санаториум в упадок приходит.

На том медицинский разговор прервался. Революционеры выпили кофею, обсудили самые важные – политические темы. Однако мысль Пилсудского, что врачебные находки Наркевича-Иодко способны дать рычаги власти, запала в память Витольда, где пролежала до послевоенной поры.

И, разумеется, никто из собеседников не думал в тот момент, сколько жизней унесут попытки раскрыть тайну Над-Нёмана.

Глава первая

Российская Федерация, 2013 год

Кабинеты российских бизнесменов, обставленные дорогой офисной мебелью, часто украшены некой безделицей, подчёркивающей индивидуальность хозяина. Или неким атрибутом образа, к которому стремится человек, абсолютно тому не соответствуя. Японские катаны забавно смотрятся в сочетании с животастым обликом владельца, лет пятнадцать не посещавшего спортзал.

Дорогой американский «Ремингтон», красиво и сурово вписавшийся в интерьер обители Игоря Наркевича, наводит на самые разные мысли. Во-первых, собственник подобного оружия не беден. Впрочем, у совладельца и топ-менеджера компании NarkevichDumbadzeхватает других атрибутов достатка. Во-вторых, он далеко не ботаник, такие не развешивают по стенам карабины.

Дальше мнения разделяются. Некоторые считают Игоря позёром, предпочитающим американский ствол надёжному российскому или даже советскому оружию. Ближе его знающие догадываются, что рабочие образцы хранятся в других местах; на стенке – декорация. Сам господин Наркевич держит «Ремингтон» в кабинете по другим причинам.

При всём кажущемся многообразии сделок, переговоров, интриг, рекламных компаний, демпинговых сливов, подковёрных войн с использованием административного ресурса и банно-саунных деловых встреч, жизнь бизнесмена протекает в определённой плоскости с достаточно жёсткими границами. Как бы ни был силён азарт, когда страсть к деланию денег уже никак не соотносится с реальной потребностью в затратах, у каждого порой мелькает совершенно неосуществимое желание бросить всё и начать заново. Счесть предыдущее черновиком, скомкать и выкинуть. Теперь – чистовик, в нём можно писать только аккуратные и правильные вещи.

В варианте Игоря переход к иному способу существования мыслится в романтических традициях трапперов. Зависеть только от собственной смелости и реакции, бросать вызов дикой природе, с подонками расправляться по законам фронтира – что может быть привлекательнее для настоящего мужчины? За этой мыслью следует вздох, клик мышкой, и глаза опускаются с хищного оружейного силуэта на монитор. Там – сводка за последнюю декаду: опт, ритейл, сток, транзит, размещённый заказ, дебиторка…

На этот раз анализ текущего и, надо сказать, достаточно затруднительного положения фирмы прервали не фантазии о походах с винтовкой наперевес, а младший брат Олег, вломившийся без предварительного звонка и по-семейному фамильярно отмахнувшийся от протестов секретарши. Отголоски её восклицаний «Игорь Владимирович просил не беспокоить…» слабым эхом умерли за дверью.

- Царь Кощей над златом чахнет? – джуниор повторил несвежую шутку и мясисто шлёпнулся на стул.

Старший тоскливо поднял глаза. Месяца три он видел брата лишь по скайпу и успел несколько отвыкнуть от хамоватых манер мелкого. Особенно бесит, что Олег умеет быть резким и настырным исключительно с близкими родственниками, которые остались в единственном числе, восседая в чёрном кожаном кресле напротив. С людьми посторонними он теряется, мямлит, даже заискивает. Оттого мало чего добился к тридцати годам, не обзавёлся семьёй. В ответ на последний упрёк, который до самой смерти задавала мама, отпрыск неизменно кивал на Игоря, успевшего дважды развестись. Что хуже: холостячество или бракоразводный дубль?

И внешне младший брат отличен настолько, что принять их за родню можно только при сличении документов. Высокий, сутулый, длинные лохмы неопределённого цвета собраны в хвост. Мятое носатое лицо обильно усыпано родинками, в ухе серьга. Одет в байку, поверх неё лёгкая оранжевая куртка, совсем не походящая для холодной апрельской погоды, джинсы тщательно порваны, являя взору бледное волосатое колено через прореху в правой штанине. Естественно, на ногах высокие шнурованные ботинки, будто их обладатель отслужил в армии НАТО и не может расстаться с привычными шузами.

- Стучаться походу не привык?

- Да ладно! Я тоже рад тебя видеть.

- Удивишься, но я немного работаю.

- А как ты удивишься, когда узнаешь – что я нарыл.

Олег запустил пятерню в карман куртки. Оттуда появилась флэшка на длинном шнурке, который самый большой оптимист не назвал бы стерильным. Приняв её из родственной ладошки, Игорь заранее сморщился, предугадывая реакцию ноутбука. Эффект не заставил себя ждать.

Когда системы защиты расправились с выводком червей и троянов, родственничек попросил открыть файл PDF, болтающийся по соседству с папкой «the best of defki.ru» и фотографиями девиц, не занимающихся рекламой одежды по причине её отсутствия. Игорь подумал, что после этой флэшки захочется не только запустить антивирусный скан, но и порт USB протереть вискарём.

На удивление, в том файле не нашлось ничего, задевающего самую строгую мораль. На экране возник скан от руки сделанной схемы. Она напомнила куст, из общего корня которого разошлись тонкие веточки, выше к солнцу неоднократно разделяющиеся на множество мелких побегов. В основании кустовой конструкции неровным почерком выведено: Jakub Narkiewicz-Jodko, рядом небрежный карандашный рисунок дядьки с клиновидной бородкой и три восклицательных знака.

- Я впечатлён и восхищён. Одного не догоняю – каким боком эта мазня относится к нам?

Олег не поленился обежать вокруг немаленького стола.

- Жаль, Игорёша, у тебя мозги утекли в бизнес. Напряги оставшиеся. Видишь? Дед Вацлав, отец нашего папы – родной внук Якова Оттоновича Наркевича-Иодко! А жена Якова – внучатая племянница самого Тадеуша Костюшко.

Бизнесмен, в школе получивший четвёрку по отечественной истории не благодаря знаниям, а по либерализму учителей, наморщил лоб. К проблемам сохранения сбыта дражайшие родственнички, загнувшиеся сто или двести лет назад, ни малейшего отношения не имеют. Если мелкому вздумалось грузить отвлечёнными вещами, такое делают в бане или под соснами у мангала, но никак не среди рабочего дня.

Игорь вздохнул. Проще сделать вид, что дослушал – быстрее отцепится.

- Ну как же! Наркевич-Иодко – выдающийся врач, изобретатель. Костюшко возглавил крупнейшее в Польше восстание в конце восемнадцатого века.

- Ну, это тема. Наша польская родня бунтовала, наши же русские предки успешно её вырезали. Или вообще не участвовали. Олежа, тебе скоро тридцон, не пора ли взрослеть? Отцовское бабло спустил за год, занимаешься абы чем. Генеалогическое древо – это круто, но плоды с него ни съешь, ни продашь.

- Вот и ошибаешься! – хитро прищурился младший. – От Иодко осталось поместье с развалинами замка, и других живых наследников не объявилось. Два гектара земли на берегу Нёмана, руины, лес, и это в сотне километров от столицы европейского государства – Белоруссии!

- Надо же, - протянул совладелец NarkevichDumbadze, способный выслушать деловое предложение от кого угодно, хоть призрака Карла Маркса, который в обнимку с призраком коммунизма[3] бродит по Европе, но не из уст непутёвого шалопая. – Отправляю с тобой нотариуса. К лету успеешь оформить недвижимость на нас? Порыбачу в собственном Нёмане.

- Не всё так просто, - весомо ответил Олег, демонстрируя взвешенное отношение к вопросу. – Надо ещё доказать, что наш дед Вацлав – внук именно того Якова. Понимаешь, когда крепостное право отменили, у многих крестьян вообще фамилий не было. Их записывали по фамилии помещика. Оттого бегают по России стада Орловых, Львовых и Голицыных.

- Хочешь сказать, что наши предки из крепостных? – терпеливо произнёс Игорь. Ему всё равно, чей он потомок – негра с Ямайки или Юлия Цезаря, если в каждой точке ритейла неликвидов на пять миллионов, а уценка по всей сети покажет жуткий убыток, и Гиви Думбадзе слетит с катушек.

- Уверен, что нет! Посмотрись в зеркало. Породу не скроешь, мы из благородных.

И без всякого зеркала ясно, что увидит. Невысокий крепкий брюнет с проседью и плотно сжатыми узкими губами, в отличной физической форме для своих сорока. Строгий дресс-код, в неофициальной обстановке сменяемый на спортивку или рыболовно-охотничий прикид в стиле «милитари». Полная противоположность расхристанному брату, в которого словно вселился дух какого-то из хиппи шестидесятых годов, загнувшегося от передоза.

- О'кей, младший. Двигай один. Нотариуса с доверенностью пришлю после скана документов о подтверждении наших прав наследования.

- Ноу проблем. Только это… бабоса подкинь.

Игорь откинулся в кресле.

- И почему я не удивлён? Вру, удивлён, что заход про деньги начался только через пять минут после твоего явления.

- Расходы, сам понимаешь… Билеты, пятое-десятое.

- И казино в Белоруссии не закрыли как в Москве, верно? Слушай, мелкий. Ты вроде рекламщикам рисунки продаёшь, веб-дизайнером подрабатываешь. Сотка в месяц выходит? На белорусскую бульбу хватит?

Олег с видом обиженной добродетели вернулся на стул.

- Опять жмёшься. Для нас обоих стараюсь.

- Старайся лучше.

- Не солидно это. Приодеться надо. Читал в Интернете, вопросы с такими большими участками земли у них Батька лично решает.

Он красноречиво посмотрел на дырявое колено – не идти же в таком виде к главе незалежного государства, чем добился тоскливого вопроса:

- Сколько?

- Ну, хотя бы миллион рублей…

Не самая большая сумма в природе, но как некстати! Игорь вспомнил вдруг фильм «Золотой телёнок», его рекомендовали посмотреть для изучения тысячи способов некриминального отъёма денег. Там человек бомжеватого вида приставал к предпринимателю, занудно выпрашивая «дай-миллион-дай-миллион».

- Думаешь, это просто? Заработать, заплатить налоги.

- Да ладно тебе! Как будто в девяностые не жил. Можно подумать – хороводы водил вокруг ёлки.

И ты туда же. Насмотрелся боевиков и не понимаешь, что Россия изменилась. Старший скривился и набрал на клавиатуре короткое распоряжение бухгалтерии.

- Получишь кредитную карту, на ней триста пятьдесят тысяч. Не дай Бог увижу, что кэшем снял свыше пятёрки или расплатился в казино, лучше в Москву не возвращайся. Археолог, блин...

- Спасибо, брат!