Рубеж-Владивосток (книга 1)

Но, похоже, не из — за меня.

В зал вошли сразу четыре обер–офицера гвардии, сияя бравыми улыбками и мундирами с полосками боевых наград. Не часто можно встретить меха–гвардейцев в наше нелёгкое время. Небесного цвета новенькая, идеально выглаженная форма, голубые полосы на погонах. Эрениевые кольца управления мехарами на пальцах, как и положено.

Два корнета, поручик и целый штабс–капитан, у которого от кольца самый насыщенный свет исходит.

При виде мощных и уверенных мужчин разволновался и заробел, похоже, не только я. Все мои товарищи чуть ли не по стойке «смирно» встали. А женщины, коих в зале человек пятнадцать набралось, уставились на вновь прибывших, как на нечто невероятное.

Гвардейцы же, сочными взглядами хищников окинув гостей, направились в другой конец основного зала прямиком к коменданту, который встретил их с распростёртыми объятиями вместе со своей семьёй.

Его младшая дочь, едва достигшая совершеннолетия, на капитана так посмотрела, что я аж смутился. Черноглазый жгучий взгляд барышни никак не вязался с раскрасневшимися щеками.

Там появилась и Татьяна Румянцева. Возникла откуда–то сбоку вместе с двумя подругами. И начала живенько общаться с гвардейцами, глядя на них с нескрываемым восторгом и выражая всю эмоционально–положительную палитру красок на лице. При этом впечатление сложилось, что они давно знакомы. Судя по тому, как многословны беседы, как легко, не соблюдая дистанции, наклоняются к ней офицеры.

Волнение разыгралось ещё сильнее, когда Татьяна вдруг чётко посмотрела на меня и заговорила с капитаном, который последовал её примеру, уставившись без всякого такта. Я сделал вид, что смотрю в сторону, но краем глаза продолжил наблюдать, как они перешёптываются.

Слишком уж по–дружески.

Мне захотелось просто уйти, но наш взводный и не думал покидать мероприятие. Пропал в бильярдной комнате наглухо, а юнкера рассосались по Дому офицеров так, что здесь, в главном зале, наблюдаю лишь четверть взвода.

Переборов смятение, отвлёкся. Мне вдруг захотелось тоже найти себе милую собеседницу. Желательно привлекательную. Но перед Татьяной все тускнели.

Часть зала, где находятся комендант и гвардейцы, оживилась. После бурных споров, задорного смеха, одна из подруг Татьяны, полненькая темноволосая девушка, неуверенно вышла к стоящему у фасадного окна блестящему от лака чёрному роялю.

Патефон заглох в момент красивого припева.

После непродолжительного гама, все вдруг притихли и обратили свой взор к девушке, усевшейся с прямой спиной к музыкальному инструменту.

Настроившись за минуту, она надавила на клавиши, сперва, неуверенно, но вскоре, казалось бы, нелепые звуки переросли в мелодию медленного вальса.

Похоже, гвардейцы этого и ждали. Выпив уже по нескольку бокалов игристого светлого, они пошли по залу искать себе партнёрш по танцам, как львы на охоте. А по мне так павлины.

Татьяну в оборот взял сам штабс–капитан. И они стали кружиться по спешно освобождённому гостями пространству. Высокий, широкоплечий, светловолосый красавец с интересными голубыми глазами, харизматичный и напористый по первому впечатлению. Девушка под стать ему. Отличная пара. Движения в танце выверенные и гармоничные. Любоваться да и только.

До кучи к сильному кольцу, заметил на груди штабс–капитана Пурпурную ленту — высшую награду в меха–гвардии за боевые заслуги, и подумал с тоской, что мне вообще лезть не стоит.

В растерянности ухватился за бокал вина и, поймав беспокойный взгляд товарища, не решился на сей подвиг.

Хотелось покинуть это душное место, да хоть на балкон выйти. Но тут внезапно Татьяна уходит с площадки ещё до окончания мелодии. Похоже, вышел конфликт. Штабс–капитан вернулся, посмотрел на неё, она на него недовольно. Обменялись короткими фразами, и офицер отступил беседовать с комендантом.

Седовласый, ещё бодренький дедуля граф Третьяков отслужил Владивостоку достаточно, чтобы вызывать уважение. Наш начальник училища его хороший друг, подозреваю, это по просьбе Третьякова сюда направили наш взвод, чтобы господа подивились.

Рояль продолжила звучать, балуя слух новыми мелодиями. Надо отдать должное, девушка отлично играет.

Ещё немного прошло, и когда наши взгляды с Татьяной встретились вновь, я решился. Ведь раз она призналась мне в письме, не может же быть всё пустое?

Пройдя вдоль танцевальной площадки непринуждённо, направился к ней уже прямиком, с набирающим обороты сердцем.

Стоящая лишь с подругой обособленно, Татьяна встретила меня удивлённым взглядом, будто совершенно не ожидала моего приближения.

— Леди, позвольте пригласить вас на танец? — Выдал с ходу, пока ещё смелость вся не прошла.

Её невзрачная подруга посмотрела на меня, дико вытаращив глаза, и даже отвернулась.

Татьяна лишь приоткрыла ротик, вероятно, не зная, что и сказать. Наверное, я застал её врасплох. Вижу, так и есть. А меня следом застали врасплох два офицера, подступившие к девушкам с обеих сторон. Татьяна даже оглянулась на них встревоженно.

— Этот юнкер докучает вам, леди? — Поинтересовался штабс–капитан, впиваясь в меня острым, испепеляющим взглядом.

— Можно и полегче, братец, — выдала Татьяна с укором.

Братец? Признаться, на душе отлегло. Хотя всё же наступило смятение в следующее мгновение от словестного удара с другой стороны.

— Леди Румянцева уже занята, товарищ юнкер, — обозначился поручик, по выправке и стати не уступающий и штабс–капитану.

Только в противоположность ему этот темноволосый и глаза тёмно–карие, выразительные очень.

Ну прямо собрались красавцы, как на подбор, аж не знаешь куда и деться.

Татьяна посмотрела на мужчину и закатила глаза. Но всё же зацепилась рукой под выставленный поручиком локоть. Что ж.

— Прошу простить, леди, — выдавил я, отступая.

Чем, похоже, ещё больше разгневал офицеров.

— Я с тобой разговариваю, юнкер, — прогремел штабс–капитан. — Где уважение к старшему по званию?

— Виноват, товарищ штабс–капитан гвардии, — ответил я, вставая по стойке «смирно» и легко выдерживая этот взгляд.

Потому что не испугался, а лишь выполнил требования Устава. Если эти боевые гвардейцы позволят себе строить младшего по званию при дамах, грош им цена.

Ещё два обер–офицера подступили, слетевшись на добычу, как стервятники. Эти пониже двух первых гвардейцев. Но один из них довольно широкий, как тяжеловес.

— Почему китель так сильно потёрт, товарищ юнкер? — Вмешался широкоплечий корнет, обозначаясь справа. — Насколько знаю, с присяги прошло не более полугода. И вам выдают всё новое. Что за небрежное обращение с мундиром? Почему молчите, я с вами разговариваю?

— Не ваше дело, товарищ корнет гвардии, — огрызнулся я с гордо поднятым подбородком.

Потому что это мундир моего отца. Немного в рукавах и штанинах расшитый, но в плечах хорош. Выданный новый я продал, чтобы содержать поместье. У меня кроме старенького дворецкого Фёдора никого не осталось, и он тоже должен что–то есть.

— О, как заговорил, — прогнусавил корнет и добавил угрожающе: — коль ты в робе, может, отдраишь сортир после ухода гостей?

— Все вопросы к командиру взвода, — процедил я, готовый уже дать ему в морду за лишние слова. Ведь он назвал юнкерскую форму отца «робой».

— Татьяна, а это точно князь Сабуров? — Произнёс с брезгливостью на лице штабс–капитан, продолжая сверлить меня взглядом.

— Оставьте человека, — простонала Татьяна. — Олег? Это некрасиво.

— Товарищ юнкер, — продолжил штабс–капитан, не обращая внимания на возражения сестры. — А это не ваш отец князь Константин Васильевич Сабуров, ныне покойный?

— Да, это мой отец, товарищ штабс–капитан гвардии, — произнёс я жёстко.

— Похоже, его форму и носит, — усмехнулся второй корнет с другого бока.

— И что с того? — Посмотрел я и на этого, не отрицая сей факт.

— А ничего… — покривился штабс–капитан. — Ничего хорошего. Как ты вообще осмелился, пацан, подходить к леди Румянцевой, девушке благородных кровей? Как известно во всей Российской империи и за её пределами даже в самой отдалённой колонии, твой отец позорно пал, не сумев защитить ни себя, ни родных, ни самого Петра Михайловича, которого император вверил на ваш княжеский род. А теперь ты ходишь здесь и кичишься титулом перед дамами. Поглядите на него, аж целый князь. И почему же наш батюшка император не лишил тебя этого титула, который ныне стал формальным, судя по тому, как обнищали Сабуровы. Смешно смотреть.

Штабс–капитан закончил, когда вокруг уже скопилось достаточно народа, в том числе сам комендант Третьяков. Да и командир моего взвода вдруг обозначился.

— Юнкер Сабуров, ко мне, — пробурчал взводный неуверенно.

Решив, вероятно, отвести меня от греха подальше, ибо знает мой нрав получше этих офицеров.

— Товарищ штабс–капитан гвардии, господин Румянцев, — начал я, чётко проговаривая каждое слово.

— Сабуров! — Рявкнул взводный, прерывая. Но это не помогло.

— Я вызываю вас на дуэль за оскорбления памяти моего отца, — продолжил мысль я, не отрывая от брата Татьяны взгляда, потому что больше никого вокруг не вижу, все лица перемешались в кашу.

Даже лицо Татьяны, от который услышал после вызова душевный такой «ах».

Секунды три длится пауза. Кажется, что собравшаяся публика, не дышит. Рояль уж точно молчит.

— С удовольствием, — бросил штабс–капитан. — Но увы, товарищ юнкер.

— Струсили, господин Румянцев? — Заключил я с оскалом и добавил хищно: — от слов не отказываюсь, выбирайте оружие.

Мне вдруг показалось, что Румянцев действительно испугался моего напора. Да, мне уже не раз признавались, что когда злюсь, от моего дикого чернеющего взора хочется куда–нибудь скрыться.

Этот лишь на миг опешил, продолжая отвечать прямым уверенным взглядом. И даже рот свой открыл, но его перебили.

— Изучайте положение о статусе офицеров гвардии, товарищ юнкер! — Прогремел уже комендант Третьяков, вмешавшись. — Что вы здесь устроили⁈ Капитан, уберите пацана с глаз долой. Всё! В казарму, шагом марш все.

Это уже к моему взводному обращение.

Меня буквально потолкали назад. А я уже и сам понял, в чём моя ошибка. Нет, не в том, что должен был молчать. Никогда. Не дождётесь. Просто согласно законам дуэль между юнкером и обер–офицером запрещена. По тем же правилам обычный офицер не может драться на дуэли с офицером меха–гвардии. Только офицер гвардии имеет право вызвать на дуэль офицера гвардии.

Но если комендант решит пожаловаться на меня начальнику училища, я вылечу со службы, как пробка из бутылки растревоженного шампанского, потеряв всякий шанс стать им.

— Строиться на улицу! — Объявил взводный и на меня посмотрел с укором.

Не отходя уже ни на шаг от меня, словно в охранники заделался, на улицу повёл и добавил, вздыхая:

— Что ж ты Андрюха творишь. Мало тебе предыдущей гаупвахты?

— Я за правду, Семён Алексеевич, — заявил разгорячённо в ответ, вываливаясь на улицу в числе последних.

— Не везде ж она твоя, горе луковое, — ответил взводный устало. — Обожди, я с Третьяковым перетру, дед отходчивый. А то на тебе и так клейма негде ставить.

Взводный назад пошёл.

Наверное, один из немногих офицеров училища, кому я симпатизирую. Справедливости в нём побелее, чем у офицеров постарше званием. Невысокий, но мощный в теле, уже с сединкой, давно за сорок, но живости его позавидуют и молодые. Силовые нормативы сдаёт получше половины юнкеров роты.

Меня всегда подтрунивает, что я дамский угодник. Мол, с моей необычной внешностью: волосами цвета золота и карими глазами, отдающими под светом янтарём, да харизмой взгляда порой диковатого нравлюсь я барышням значительно старше. Зачем мне молодые дочки баронские, коих обхаживать век, если можно княгиню вдовствующую окучить за день. И жить в достатке.

А мне вот всегда казалось наоборот. Что на меня дети хорошо реагируют. Тянутся, как родные. Далеко ходить не надо: две недели назад на площади коробкой стояли для массовки, а как строиться для убытия собрались, ко мне девочка лет десяти подбежала, явно родовитая. Раскраснелась от смущения, но в глаза смотрела, как на чудо. Платок свой подарила шёлковый, и умчала от меня и от надвигающейся няньки, что даже не успел и рта открыть. Вот у кого смелости в сердечных делах бы набраться.

Цветов бы набрать где, да подарить. Вот только что она после конфликта с её братом скажет⁈ И всё равно не жалею ни о чём.

Юнкера было построились у Дома офицеров, но затем на набережную пошли, не дождавшись взводного.

На меня смотрят с укором.

— И стоило того, товарищ Сабуров? — Съязвил юнкер Максим, с которым у меня во взводе с самого начала не заладилось. В морду часто просит.

— Зря нарывался, это ж сам штабс–капитан Румянцев, в приёмной комиссии гвардейской точно состоит, — выдал Алексей, наш главный отличник. — Он тебя и завалит.

— Чтоб не драться на дуэли? — Подхватил Артём и усмехнулся. — Хороший ход, Андрей.

По плечу меня хлопнул. Это самый хитрый юнкер, зрит в корень. Всегда приободрить может и перевернуть в свою пользу любую ситуацию.

— Ещё два с половиной года, — парировал я, выходя к мраморным перилам. — Всё может измениться.

— Согласен. Дожить бы, — произнёс Артём отчего–то мечтательно и, устроившись сбоку, добавил: — Хорошая барышня, но эти тебя замордовали, надо признать.

Молчу.

И не чувствую себя побитой собакой. Особенно, когда трусом целого капитана гвардии назвал. Именитого, с наградой пурпурной. Её ж только Небесная принцесса вручать может за что–то стоящее и заслуженное. Старшая дочь императора, и наша защитница, которая тоже всегда за правду.

Вдыхаю прохладный воздух с залива. Семь градусов всего. Холодает с каждым годом всё больше в сезонах.

Далёкий всплеск донёсся. Идущие по набережной прохожие смеются, что кто–то купаться вздумал. Но вдруг они замолкают, спешат прочь. Как странно…

В почерневшем море огни пароходов. Шум волн с криками чаек. А справа от декоративной каменной набережной военный пирс с ремонтными кранами, где стоят уже, как памятники, два стареньких, но грозных броненосца с Андреевскими флагами и караулом моряков.

Большая часть Тихоокеанского флота в бухте Золотой рог базируется, что город своими мысами обнимает, как родитель дитя. Всё–таки Владивосток — это город–порт, столица Приморской области.

Весь на пригорках стоит, словно бушующее море замерло. Расчленён долинами малых рек и распадками, оттого преодолевать путь по городу не так просто. Но с нечастыми увольнительными оно того стоит.

— Вы видели, у штабс–капитана целых три частицы эрения в кольце? — Начали обсуждать офицеров юнкера.

— Да ну!

— Вы бы присмотрелись, бокал шампанского в его руке аж лиловым стал. Точно три частицы.

Так и есть, три, подумал я про себя с ухмылкой. Магия слияния с мехаром, доведённая до совершенства. Брат Татьяны вероятно целый Ас мех–гвардии, она может им гордиться.

— Серьёзный пилот, это ж сколько он тварей уже завалил на своём мехе? — Продолжают восхищаться товарищи моим врагом. — Три канала связи — не мудрено! Мехар его, как родной, слушается. Не каждому такое дано.

Это да, магия слияния — штука капризная.