Помоги проекту - поделись книгой:
Можно точно сказать, что наибольший интерес в этой «капелле» представлял для разведки обер-лейтенант Харро Шульце-Бойзен, работавший в 5-м отделении оперативного отдела штаба ВВС; он получил псевдоним «Старшина». Кроме тех оперативных возможностей, которыми Шульце-Бойзен обладал по долгу своей службы (он заведовал секретным отделением разведывательного отдела штаба ВВС, куда поступали донесения военно-воздушных атташе Германии из различных стран, а также имел доступ к секретным картам люфтваффе, на которых были указаны цели для бомбардировочной авиации), он обладал ещё и обширным кругом родственников, друзей и знакомых. Достаточно сказать, что «Старшина» являлся внуком гроссадмирала фон Тирпица, а рейхсмаршал Герман Геринг, шеф люфтваффе, главный его начальник, был на свадьбе Шульце-Бойзена посажёным отцом...
«
В 1935 году Леман (к этому времени он отвечал за контрразведывательное обеспечение оборонных промышленных предприятий) присутствовал на испытаниях прообразов будущих ракет на жидком топливе Фау-1 и Фау-2. Информация об этом была доложена лично Сталину, что подтолкнуло советских специалистов более основательно заняться разработкой ракетного оружия.
Благодаря «Брайтенбаху» советское высшее военное командование и лично маршал Михаил Тухачевский как замнаркома обороны, отвечавший, кроме прочего, и за развитие военной техники, получили информацию о создании в Германии фирмой «Хорьх» таких новинок, как бронетранспортёры, а также новых типов дальнобойных орудий и минометов, истребителей и бомбардировщиков (фирмы «Хейнкель») с цельнометаллическими фюзеляжами; о закладке в обстановке строжайшей секретности на восемнадцати верфях семидесяти подводных лодок; о местонахождении пяти секретных испытательных полигонов (в войну их разбомбила советская авиация); о новом огнемётном оружии; о работах закрытой лаборатории фирмы «Бравас» под личным контролем Геринга по изготовлению синтетического бензина из бурого угля; о секретном заводе по производству отравляющих веществ нового поколения.
Примечательно, что на службе Вилли Леман пользовался не только полным доверием, но и большим авторитетом. Так, в канун Нового, 1936 года четыре — всего четыре! — сотрудника гестапо получили особые награды — портреты фюрера с его автографом и грамоты. В числе этих четырёх оказался и Вилли Леман.
К вопросам международной политики Леман прямого отношения не имел. Но, благодаря давним связям со старыми сослуживцами в центральном аппарате гестапо, он кое-что важное узнавал. В частности, Леман информировал резидентуру о двух важных событиях: подготовке к аншлюссу Австрии и проекте договора о военном сотрудничестве (в том числе и разведок) между Японией и Германией, который доставил в Берлин японский военный атташе.
«
В 1935 году Китти Харрис вновь побывала в Советском Союзе, где прошла обучение на разведывательных курсах — главными предметами для неё были фотодело и радиосвязь. Изучала она и русский, в дополнение к тем языкам, которыми владела раньше. Так что «за кордон» она вернулась квалифицированным сотрудником внешней разведки.
«
В начале 1930-х годов советская внешняя разведка приступила к осуществлению плана приобретения перспективной агентуры среди студентов высших учебных заведений западноевропейских стран в расчёте на их внедрение в дальнейшем в интересовавшие Москву правительственные объекты и местные спецслужбы.
Начальник советской внешней разведки того периода Артур Артузов подчеркивал по этому поводу, что даже вербовка агентуры среди шифровальщиков внешнеполитических ведомств иностранных государств хотя и открывает путь к проникновению в их тайны, однако не позволяет оказывать непосредственное влияние на политику этих стран. Этого можно добиться лишь путем внедрения своей перспективной агентуры в руководящие государственные и политические круги.
Одной из первых решить эту задачу удалось нелегальной резидентуре НКВД в Англии, где выдающимся советским разведчиком-нелегалом Арнольдом Дейчем была сформирована агентурная группа, получившая впоследствии широкую известность как «Кембриджская пятёрка». В нее вошли выпускники привилегированного Кембриджского университета Ким Филби, Дональд Маклин, Гай Бёрджесс, Энтони Блант и Джон Кернкросс.
Известный английский журналист и историк зарубежных спецслужб Филлип Найтли в одной из своих работ, посвящённой жизни и деятельности Кима Филби, писал:
«Сотрудникам основателя органов безопасности СССР Ф. Э. Дзержинского, скончавшегося в 1926 году, не удалось проникнуть в британскую разведывательную службу, хотя эта задача была поставлена в качестве первоочередной сразу после революции, когда британские агенты едва не свергли большевиков.
Представлялось трудным, почти невозможным найти для этого подходящих молодых англичан, которые были бы готовы в течение всей своей жизни служить интересам Советского Союза, выполнять функции “агентов на местах”, куда бы ни забросила их судьба. Такие люди должны были обладать редкими качествами: политическими взглядами, которые отвергались их средой, готовностью нанести ущерб своей стране и своему классу.
Бесполезно вербовать представителей рабочего класса, потому что вряд ли они когда-либо получили бы доступ к заслуживающим внимания секретам. Кроме того, агенты должны обладать природными талантами вести двойной образ жизни, вводить в заблуждение не только своих коллег, но и свою семью и друзей.
В начале 1930-х годов в Москве понимали, что в Великобритании создалась более чем благоприятная обстановка. Первый шаг к решению этой задачи, очевидно, должен был заключаться в том, чтобы выявлять в британских университетах симпатизирующих СССР людей, которые, в свою очередь, выполняли бы роль наводчиков, то есть искали кандидатов на вербовку».
В агентурную группу, получившую значительно позже устойчивое наименование «Кембриджская пятёрка», были объединены, если можно так сказать, люди по общим интересам. Но каждый из её членов, как правило, не был постоянно связан с остальными, а поддерживал контакт или со своим куратором, или с Блантом, или с Бёрджессом. И это делало конспирацию группы более устойчивой, а её деятельность благодаря этому трудно было разоблачить.
Кроме того, никто из членов агентурной группы не знал подлинных имён советских разведчиков, поддерживавших с ними связь: для них они были Джордж, Отто, Билл, Генри, Пьер, Макс. Они даже не знали, постоянно ли живут их советские контакты в Англии или приезжают для встреч из-за границы. Иногда и сами кембриджцы для встреч выезжали за пределы Англии. Таковы были строжайшие правила конспирации.
В одном из писем в Центр Дейч писал о своих помощниках: «Все они пришли к нам по окончании университетов в Оксфорде и Кембридже. Они разделяли коммунистические убеждения. Это произошло под влиянием широкого революционного движения, которое за последние годы захватило некоторые слои английской интеллигенции и в особенности две крепости английской интеллектуальной жизни — Кембридж и Оксфорд.
Восемьдесят процентов высших государственных постов заполняется в Англии выходцами из Кембриджского и Оксфордского университетов, поскольку обучение в этих высших школах связано с расходами, доступными только богатым людям. Отдельные бедные студенты — исключение. Диплом такого университета открывает двери в высшие сферы государственной и политической жизни страны».
В истории спецслужб не существовало аналога, подобного «Кембриджской пятёрке». Все привлечённые Дейчем к сотрудничеству с советской разведкой члены «пятёрки» успешно работали на Москву в течение длительного времени. Её деятельность считают высшим достижением не только советской, но и мировой разведывательной практики.
«
Признаем с самого начала: «Кембриджская пятёрка» — название довольно условное. По признанию жены Кима Филби, Руфины Ивановны Пуховой-Филби, сам разведчик относился к этому термину довольно сдержанно. Да и «патриарх» советской «атомной разведки», Герой России Владимир Борисович Барковский оценивал название несколько критически и рекомендовал мне (Н. Долгополову. —
Не претендуя на роль первооткрывателя, выскажу своё сугубо личное мнение. Никто и никогда не узнает, сколько действительно человек было в группе преданных Советскому Союзу англичан, поддержавших чужую страну в борьбе с фашизмом, а потом и в холодной войне.
В этом не заинтересована ни одна из двух наиболее затронутых деятельностью «пятёрки» держав — Англия и Россия. Англичанам, имею в виду не журналистов и фанатиков, а спецслужбы и британский истеблишмент, не нужны новые скандалы и разоблачения. Ничего хорошего тщательно оберегаемому имиджу они не принесут. Верная собственным неизменным принципам российская Служба внешней разведки, тщательно оберегающая покой родных и близких своих агентов в любом поколении, ни разу за всю свою историю не пошла на излишние откровения.
Достоверно известна и ещё одна роковая подробность. Высокие чины и прославленные наши разведчики не раз говорили мне, что практически все дела, особенно касающиеся иностранных источников, уничтожены. Если я правильно понимаю, часть их сгинула ещё во время сталинских «чисток» в 1936—1938 годах. Затем наступил черёд Великой Отечественной, и многое было предано огню осенью 1941-го, когда фашисты стояли под Москвой. Затем пришёл период смены сталинского строя и прихода к власти людей, заклеймивших его культ личности. Значительнейшая часть досье, касающаяся источников из Кембриджа, была уничтожена в 1953-м. Оставшееся и, возможно, не самое главное вывезли, как я слышал, в далёкий город. И, наконец, ещё часть документов влилась в поток сознательно «канувших в Лету» в период смены формаций в 1991-м. Тогда некоторые близорукие оптимисты верили во всемирное примирение и вечную дружбу со всеми прежними оппонентами и подстёгивали разведку поделиться со всем светом своими секретами. Они рвались в архивы только созданной СВР России, но, к счастью, глупостей удалось избежать. А вот архивы в очередной раз понесли потери.
Так что оригиналы документов, переданные «кембриджцами» и даже докладывавшиеся в Кремль — Сталину, Молотову, Маленкову и другим небожителям, ушли в небытие. Если что-то и остаётся, то только личные дела членов «пятёрки», как и некоторых других зарубежных источников, но все они строжайше засекречены. Нет им, полагаю, срока давности.
«
Более полувека секретные архивы КГБ хранили тайну замечательного советского разведчика-нелегала Арнольда Дейча — человека, имеющего неоценимые заслуги перед нашим Отечеством, гордости советской внешней разведки. Товарищи по работе звали его Стефаном Лангом. Имя «Стефан» было и оперативным псевдонимом разведчика, которым он подписывал свои донесения в Центр.
Для советской разведки того времени большой интерес представляла Великобритания, которая в 1929 году восстановила дипломатические отношения с Советским Союзом. В то же время британские спецслужбы установили в отношении официальных советских представителей жёсткий контрразведывательный режим. За сотрудниками советских учреждений в Лондоне велась интенсивная слежка, их телефоны прослушивались, контролировалась почтовая корреспонденция. Поэтому Москва приняла решение об активизации разведывательной работы в Великобритании с нелегальных позиций.
«Стефан» получает задание обосноваться в Лондоне. В феврале 1934 года он переводится туда на нелегальную работу и для прикрытия становится студентом Лондонского университета, где совершенствует знания в области психологии.
Учёба в университете дала возможность завести широкие связи в среде студенческой молодежи. Будучи одарённым от природы, эрудированным человеком, натурой притягательной, тонко чувствующей сущность и внутренний мир людей, «Стефан» пользовался этим даром так, как ему подсказывали его наблюдения и интуиция. В Лондоне у него в полной мере проявилась такая важная черта профессионального разведчика, как умение отбирать нужных людей и терпеливо готовить их для работы на разведку. Он сосредоточил свои разведывательные интересы преимущественно на Кембриджском и Оксфордском университетах. Его, как разведчика, в первую очередь интересовали студенты, которые в перспективе могли стать надёжными помощниками в разведывательной работе.
«Стефан» был первым советским разведчиком, который сделал твёрдую ставку на приобретение перспективной агентуры, которая впоследствии сможет влиять на внешнюю политику страны. Его неоценимая заслуга состоит в том, что он сумел создать и воспитать знаменитую «Кембриджскую пятёрку» разведчиков, для которой стал «крёстным отцом».
Работая в Лондоне, «Стефан» приобрёл для советской разведки более двадцати источников информации, которые долгие годы помогали нашей стране. Все известные сейчас воспитанники «Стефана» — выходцы из Кембриджского университета. Однако среди завербованных им агентов были и студенты Оксфордского университета, не менее талантливые и преданные советской разведке, чем кембриджцы. Никто из них, в отличие от «Кембриджской пятёрки», так никогда и не был разоблачён.
Помимо работы с перспективными источниками, «Стефан» успешно решал и другие оперативные задачи. Так, в конце 1934 года им совместно с другим выдающимся советским разведчиком-нелегалом Дмитрием Быстролётовым был привлечен к сотрудничеству шифровальщик Управления связи британского МИДа, в результате советская разведка получила доступ к секретам британской дипломатии.
«
Вместе с Дейчем… в британскую столицу перебирается и группа его помощников. Внимание, среди них и «Эдит» — Тюдор Харт!
Кто она, эта дама, которой было суждено сыграть огромную роль в судьбе Кима Филби? Австриячка, вышедшая замуж за англичанина. Жена известного врача, она с его помощью сумела проникнуть в высшее общество. Задача, поставленная Дейчем перед Тюдор Харт, была очевидна, однако сложна. Ей предстояло знакомиться с людьми, которые могли бы быть полезны советской разведке сейчас или на перспективу. Такая специальность в разведке называется «наводчик». Сферы её интересов начинались с Оксфорда, Кембриджа и Лондонского университета, ковавших будущие кадры для государственной службы Британской империи. Конечно, они затрагивали Форин Офис (Foreign Office — МИД Великобритании. —
Таким перспективным «Эдит» сочла и Кима Филби. Есть в мемуарной литературе упоминания о знакомстве первой жены Филби, Литци, с вербовщицей «Эдит». Что ж, две австрийские коммунистки вполне могли быть знакомы. Но сомнительно, чтобы Литци вывела «Эдит» на Кима. Скорее осторожная «Эдит» могла проконсультироваться с ней, задать вопросы о прошлом Кима. После определённого периода изучения она сообщила Филби, что им очень интересуется человек, который мог бы сыграть серьёзную роль в его жизни. Не раздумывая, Ким сказал, что готов «на рандеву», и «Эдит» представила его Арнольду Дейчу. Вроде бы ответ на вопрос «кто и как завербовал Филби?» получен. По крайней мере, есть такой его вариант — а остальные можно и не рассматривать, они менее интересны и убедительны...
Вот описание знакомства Филби с Дейчем. Однажды в июне 1934 года Тюдор Харт вместе с Кимом несколько часов кружили по Лондону, добираясь до Риджентс-парка[9]. Понимал ли Филби, что пересадки из такси в метро и прогулки по улицам были ни чем иным, как стремлением «Эдит» проверить, нет ли за ними слежки?
В Риджентс-парке спутница подвела Филби к скамейке, представила его сидевшему здесь человеку, назвавшемуся «Отто», и навсегда исчезла из его жизни — в отличие от незнакомца, который долго говорил с ним по-немецки, а потом предложил отказаться от идеи о вступлении в компартию. По замыслу Арнольда Дейча, этот яркий представитель истеблишмента по внешности и происхождению должен был выполнить роль совсем иную. Филби сразу понял какую: стать агентом глубокого проникновения. Не спрашивая, что «Отто» представляет — Коминтерн или советскую разведку, Ким согласился на его предложение.
Дейч быстро разглядел в Филби способного ученика. Ему был присвоен псевдоним «Зенхен». Множество раз беседуя с ним, постепенно вводя в круг обязанностей, «Отто» заставил его обращать особое внимание на проблему обеспечения собственной безопасности, тратя на это немало времени — собственного и ученика. Филби поначалу такое расточительство не понравилось, но Дейч твёрдо стоял на своем. И убедил-таки Кима в необходимости всегда и везде соблюдать строжайшие меры предосторожности. Впоследствии Ким Филби признавал: он настолько проникся мыслями куратора, что «был буквально одержим идеями о безопасности и конспирации. В значительной мере именно поэтому мне удалось выжить».
«
Итак, в июне 1934 года Ким Филби начал свою работу в советской разведке. Первое, о чём попросил его Дейч, это прекратить все связи с коммунистами и с людьми, даже просто сочувствовавшими им, чтобы выглядеть безупречным в глазах буржуазного окружения. Жена Кима, Литци, должна сделать то же самое, так как она знала о его контакте с советской разведкой. Кроме того, Киму нужно было избавиться от левой литературы в домашней библиотеке.
Вторым заданием для Филби явилось внимательное изучение своих друзей и знакомых, в том числе по Кембриджу, с точки зрения их пригодности для работы в разведке. Дейч предложил Филби составить список своих знакомых из Кембриджа, симпатизирующих Советскому Союзу. Филби указал семерых, в том числе Дональда Маклина и Гая Бёрджесса, будущих членов «Кембриджской пятёрки».
И наконец, третье долгосрочное задание — определить свою карьеру с точки зрения решения разведывательных задач.
«
«До прихода фашистов к власти освещение внешнеполитической деятельности Германии не было первоочередной задачей разведки, и потому она формулировалась в общем виде — разрабатывать и разоблачать “националистическую работу в Германии против СССР” и добывать политическую информацию. В этом плане к началу 1933 года резидентура имела неплохие результаты. <... >
В начале 1934 года главными объектами советской разведки в Германии были определены армия, полиция, МИД, НСДАП, а к концу года Центр поставил перед резидентурой задачу по проникновению в окружение Гитлера, Геринга и военного министра Бломберга. Указывалось, в частности, на необходимость приобретения источников информации о секретных военно-политических соглашениях и договорах Германии с другими капиталистическими странами против СССР».
«
Весной 1936 года руководство приняло решение направить Короткова вместе с семьёй в длительную командировку в Германию. По тогдашней обычной практике служебный паспорт был ему выдан на имя Владимира Петровича Коротких. Должность-прикрытие — сотрудник представительства Народного комиссариата тяжелой промышленности СССР.
Дабы читатель получил более точное представление о работе Короткова в Берлине, следует рассказать ещё об одном разведчике, действовавшем там в начале тридцатых годов — Гайке Овакимяне (псевдоним «Геннадий»). Можно сказать, что этот человек в какой-то степени представлял новую поросль советских разведчиков с высшим техническим образованием. Причём свой диплом он получил не в сомнительном заочном заводе-втузе года за два без отрыва от производства, а в престижнейшем и по сей день Московском высшем техническом университете имени Баумана, там же окончил и аспирантуру. К своим тридцати с небольшим годам Овакимян успел поработать на производстве, а также пройти стажировку на промышленных предприятиях Италии и Германии. Он свободно владел немецким, итальянским и английским языками. Впоследствии ещё два года учился в адъюнктуре Военно-химической академии РККА и в аспирантуре Нью-Йоркского химического института. Отдавая основное своё время работе в разведке, он сумел стать доктором химических наук, коих тогда в стране были считаные единицы.
По мнению автора (Т. Гладкова. —
В Германии, издавна славящейся своей развитой химической, электротехнической, машиностроительной, авиационной промышленностью, а также высоким уровнем инженерно-конструкторских и технологических разработок, сам бог, как говорится, велел Овакимяну заниматься в первую очередь именно научно-технической разведкой. К слову сказать, вовсе не обязательно с целью хищения каких-то секретов, но и для ориентирования отечественных специалистов разных отраслей, в первую очередь обороны, в разного рода технических новинках, создаваемых или разрабатываемых немцами. Это имело ещё и то значение, что в силу всем известных сегодня причин советские учёные и инженеры тогда были лишены возможности поддерживать нормальные профессиональные связи со своими зарубежными коллегами.
Овакимяну также неоднократно приходилось оказывать квалифицированную помощь — информацией, советами, рекомендациями — приезжающим в Германию советским техническим специалистам и работникам внешнеторговых ведомств.
Ещё до прихода Гитлера к власти Овакимян завязал обширные связи и знакомства в кругах научной и технической интеллигенции Германии, в которых тогда были широко распространены симпатии к Советскому Союзу и социалистическим идеям.
Не приходится удивляться, что в такой благодатной среде Овакимян привлёк к сотрудничеству с советской разведкой на идейной основе многих надёжных источников информации, в том числе и военного характера.
Худощавый, стройный Ганс Генрих Куммеров был внешне абсолютной противоположностью низенькому, коренастому, со склонностью к чисто восточной полноте Овакимяну, что не помешало им быстро найти общий язык. По окончании средней школы Ганс Генрих вначале изучал в Берлинском университете историю музыки и философию и только после этого поступил в Высшую техническую школу в берлинском районе Шарлоттенбург, где и получил диплом инженера. Ещё через два года, в двадцать шесть лет, он уже был доктором наук.
В течение пяти лет Куммеров работал в Ораниенбурге под Берлином на заводе акционерного общества «Газглюлихт-Ауэр-гезельшафт». Предприятие выполняло и военные заказы. Ему неоднократно предлагали выгодные контракты французские и японские фирмы, но Куммеров решил поехать в СССР и даже посетил советское полпредство, чтобы навести справки о порядке получения визы и условиях работы.
Тогда-то Куммеров и познакомился с Овакимяном, который сразу оценил потенциальные возможности талантливого инженера и сообщил о нём в Москву. В переписке резидентуры с Центром Куммерову был присвоен оперативный псевдоним «Фильтр». Однако формальное привлечение Куммерова к сотрудничеству затянулось на два года. Дело в том, что в октябре 1933 года политическая полиция произвела у Ганса Генриха обыск, правда, ничего компрометирующего не нашла. Работавший в политической полиции наш агент «Брайтенбах» по заданию Центра выяснил, что причиной обыска явилось всего лишь давнее намерение Куммерова поехать на работу в СССР, о чём он в свое время сам рассказал сослуживцам, не видя в том ничего особенного. Так оно и было до января 1933 года, но теперь этот факт уже вызывал подозрение. Полицейское расследование, однако, не нашло в поведении Куммерова ничего плохого. В 1932 году истекал срок его контракта с фирмой «Ауэр» и, как рассудили дознаватели, инженер Куммеров вправе был побеспокоиться о своей дальнейшей работе.
На этом, к счастью, всё и закончилось. Тогда...
В дальнейшем Куммеров работал в конструкторском бюро фирмы «Леверадио АГ», располагавшейся в берлинском районе Штеглиц, на Тельтоканале, 1—4. Кроме того, он сотрудничал в Имперском биологическом бюро сельского хозяйства в берлинском районе Далем.
Спустя некоторое время Центр повторил проверку — всё через того же «Брайтенбаха». Тот доложил в Москву: «Куммеров известен полиции и контрразведке только своими изобретениями. Против него ничего нет». Затем Куммеров два года был ассистентом в Институте физической химии и электрохимии.
Теперь Центр счёл возможным возобновить связь с «Фильтром». На первой же встрече с работником резидентуры Куммеров передал ему образец (вернее, основные компоненты) нового, только что запущенного в производство противогаза, принятого на вооружение вермахтом.
«Сколько это стоит?» — спросил советский представитель и чуть не упал в обморок, услышав в ответ астрономическую по тем временам цифру: «Сорок тысяч марок».
Однако тут же выяснилось, что Куммеров назвал ему... стоимость разработки сделанного им изобретения. Советской же России изобретатель передал своё детище бесплатно. Так же безвозмездно действовал он и в дальнейшем. Мотивация Куммерова была исключительно идейной.
На следующей встрече Куммеров передал оперативному работнику данные о некоторых новых боевых отравляющих веществах, разрабатываемых на предприятиях Германии, в основном в лабораториях концерна «ИГ Фарбен», а также средствах защиты от них.
Уже после разгрома фашистской Германии в каторжной тюрьме Плетцензее были найдены записки Куммерова, датированные 24 января 1943 года. В них он, в частности, писал: «Выражение “шпион” и “шпионаж” в их обычном смысле не отражает моего поведения... Речь шла о том, чтобы способствовать её (России. —
Ганс Генрих Куммеров считал, как мы видим, и вполне справедливо, эти свои действия абсолютно морально оправданными.
Ближайшим помощником Куммерова по сотрудничеству с советской разведкой стал его друг Эрхард Томфор, также доктор технических наук, в фирме «Леверадио АГ» занимавший должность референта директора, а перед этим заведующего там же отделом в химической лаборатории.
Начав работать в Берлине, Александр Коротков принял на связь от своих предшественников в числе нескольких других ценных агентов Ганса Генриха Куммерова и Эрхарда Томфора. С «Фильтром» со временем его стали связывать не только деловые отношения, но и глубокая взаимная симпатия, можно сказать — личная дружба.
«
Якову Серебрянскому и сотрудникам его Специальной группы приходилось решать задания руководства страны различной направленности. О некоторых из таких заданий, связанных с выполнением народно-хозяйственных планов нашего государства, мы также попытаемся здесь рассказать.
Во второй половине 1930-х годов на очередной сессии Верховного Совета СССР обсуждался план новой пятилетки. Один из пунктов заблаговременно намеченного решения предусматривал необходимость срочной механизации сельского хозяйства. В этой связи, в частности, намечалось строительство ряда заводов по выпуску моторов, без которых поднять сельское хозяйство было невозможно. И здесь обнаружилась масса трудностей.
Строительство первого моторного завода шло полным ходом. Он уже начал выпускать первую продукцию. Но... её качество, как выяснилось, не отвечало нужной кондиции.
«Беда заключалась в отсутствии качественных подшипников, — подчёркивал в одной из своих книг бывший сотрудник СГОН (специальная группа особого назначения. —
В Кремле было созвано специальное совещание в узком кругу. Помимо руководства страны присутствовали лишь чекисты — специалисты особого профиля.
— Конечно, мы освоим выпуск моторов, сомнений нет, — уверенно заявил Сталин, выступая перед собравшимися. — Наладим и массовое производство. Но для этого надо время, а его у нас нет. И качественной технологии изготовления шарикоподшипников тоже нет.
Сталин подчеркнул, что чекистам придётся хорошенько поработать, чтобы раздобыть всё необходимое для налаживания производства качественной продукции.
Вопросов не задавали. Срок выполнения задания не оговаривали, понимая, что он до предела сжат.
В НКВД выполнение поручения генсека в тот же день возложили на Специальную группу Якова Серебрянского.
Задание — без излишнего шума раздобыть у капиталистов технологию производства шарикоподшипников — подчинённые Якова Серебрянского выполнили достаточно быстро».
Сотрудники Специальной группы ещё не успели вернуться из-за кордона, а указ о награждении участников операции уже состоялся. Отличившимся присвоили внеочередные специальные звания, кое-кого повысили в должности, наградили орденами.
В январе 1938 года награждённых чекистов пригласили в Кремль… 31 декабря 1937 года в советской прессе был опубликован указ о награждении Якова Серебрянского орденом Ленина за операцию, связанную с поставкой самолётов для республиканской Испании. Специально для получения ордена он был вызван на несколько дней из командировки в Москву. Здесь следует подчеркнуть, что столь высокой наградой советское руководство не так уж часто баловало чекистов. Тем более на исходе 37-го года.
Награды чекистам в Кремле вручал председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Иванович Калинин в присутствии Иосифа Виссарионовича Сталина.
А вот еще один интересный факт.
В санкт-петербургской газете «Загадки истории» (2018. № 50) в разделе «Байки из прошлого» рассказывалось о проведённом в Кремле в середине 1930-х годов совещании директоров советских спичечных фабрик.
Вышедший в комнату заседания к собравшимся Иосиф Сталин якобы молча достал свою трубку, набил её табаком, потом подошёл к столику, где лежали различные коробки спичек, взял один из них и попытался прикурить. Спички из различных коробков гасли, ломались, вообще не зажигались. Прикурив с шестой или седьмой попытки, Сталин пыхнул дымом, посмотрел на руководителей спичечного производства и... пожелал им «хорошей работы».
Вскоре на одной из международных выставок советские спички были признаны самыми надёжными в мире.
Поделиться книгой: