Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Кисейная барышня - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович

Кисейная барышня

Повесть.

I.

Лучшая средняя ложа бельэтажа, как всегда, была занята Резедиными, и, как, всегда на самом видном месте у барьера сидела Зиночка. Это была премилая молодая девушка с немного утомленным лицом и щурившимися близорукими глазами; золотисто-белокурые волосы падали на белый лоб шелковистой бахромой и красивыми завитками пряталась за маленьким розовым ушком. В каждом движении Зиночки чувствовалась та клубная опытная барышня, которая умеет держать себя и вообще привыкла быть на глазах у публики. Слишком пестрый наряд и перчатки на шесть пуговиц говорили о неуменьи одеваться: такой костюм приличен для молодой дамы,-- как уверяла сидевшая в ложе гувернантка, m-lle Бюш,-- но Зиночка слишком была избалована, чтобы слушать хорошие советы и наставления.

-- Хочется вам, m-lle, терять время на разговоры с ней?..-- равнодушно отвечала мать Зиночки, Елизавета Петровна, когда гувернантка начинала приставать к ней с жалобами.-- Разве ее в чем-нибудь убедишь?..

Поблекшая раньше своих лет, m-lle Бюш складывала сухия губы оборочкой, вытягивалась в струнку и безучастно начинала смотреть своими печальными глазами на сцену,-- в театре она сидела по обязанности и думала совсем о другом. Рядом с ней вертелась на стуле пухлая девочка-подросток, Милочка, за которой нужно было смотреть в четыре глаза -- шалунья начинала сейчас же горбиться, разставляла руки и даже клала ногу на ногу, как это делал какой-нибудь Сенечка Татауров. Тот запас энергии, который по контракту m-lle Бюш должна была распределять поровну между Зиночкой и Милочкой, теперь всей своей тяжестью обрушивался на одну Милочку.

-- Какия глупыя оперетки нынче пишут...-- возмущался сам Ромодин, большой любитель сцены.-- Это наконец невозможно!

Красивый и представительный, Ромодин для своих пятидесяти лет был настоящим молодцом; только легкая лысина на голове и пробивавшаяся седина в бороде говорили о всесокрушающем влиянии времени. Одетый безукоризненно, с выхоленными руками и привычками записного щеголя, он был, что называется, видным мужчиной. В больших серых Глазах сказывалась та же усталость, как и у Зиночки. Ромодин часто наблюдал дочь и улыбался ея улыбкой,-- он так ее всегда любил. В свой очередь и Зиночка постоянно повертывала свою хорошенькую головку к отцу и немым взглядом делилась с ним впечатлениями. Сегодня Ромодин был недоволен, следовательно и Зиночка тоже. Она предоставляла смотреть на сцену m-lle Бюш, а сама наблюдала партер, где мелькали знакомыя лица: вон сидит Сенечка Татауров, рядом с ним инженер Бржозовский и англичанин Рей. Но окончании действия все трое пройдут в фойэ, а оттуда один по одному заберутся к ним в ложу. Зиночке было весело, несмотря на плохую пьесу.

Театр в Косогорье был маленький и очень неудобный, но публики в нем всегда было много, особенно когда шли оперетки. Плохенькая труппа с грехом пополам гналась за вкусами публики и не скупилась на опереточныя вольности, выкупая ими другие недочеты и провинности. Впрочем, косогорская публика была самая невзыскательная -- золотопромышленники, игроки, дельцы и просто темныя личности без всякой определенной профессии, а уже к ним на придачу шли чиновники, инженеры и представители местной адвокатуры. В общем получалось что-то уж очень сборное и мало интеллигентное. Театр являлся единственным местом развлечения, и все ложи были заняты семьями, невзирая на характер представлений. В этом последнем обстоятельстве никто не находил ничего предосудительнаго, потому что детей защищала от опереточной грязи их невинность, а косогорския девицы настолько были благовоспитанны, что, где нужно, и не видели и не слышали...

"Кто первый придет к нам в ложу: Бржозовский или Сенечка Татауров?" -- думала Зиночка во все первое действие.

Бржозовский сильно ухаживал за ней, а Татауров бывал, как бывал везде,-- нужно же было куда-нибудь деваться. Легкомыслие Зиночки было известно всем, и Бржозовский в глаза называл ее "кисейной барышней".

-- Вы наконец выпадете из ложи, если будете так наклоняться...-- по-французски предупреждала Зиночку сердившаяся m-lle Бюш.

Как смешно сердилась эта гувернантка! Зиночка весело посмотрела на отца, который всегда подшучивал над чопорной девушкой. Но Ромодин не ответил своей любимице обычной улыбкой, а даже отвернулся -- это уж совсем не походило на него. Что бы это значило? Опустившийся занавес прервал догадки Зиночки.

-- У меня голова болит...-- заявила Елизавета Петровна, кутаясь в новый теплый платок.-- Я думаю ехать домой.

-- Как знаешь...-- соглашался Ромодин и тревожно посмотрел на жену.-- Я тоже с удовольствием уеду.

-- Нет, не безпокойся, пожалуйста...-- остановила его жена.-- Меня проводит Бржозовский, а ты останься с детьми.

Последния слова сказаны были таким тоном, что всякия возражения становились излишними. В свои тридцать пять лет Елизавета Петровна была тем, что называют belle femme. Высокаго роста, с прекрасно сохранившейся фигурой, со свежим лицом и моложавыми движениями, она годилась Зиночке в старшия сестры. В манере себя держать у нея сохранились институтския привычки: Елизавета Петровна закатывала глаза, улыбалась заученной улыбкой, всегда сидела и ходила "стрелочкой", прижав локти к талии, и при случае говорила удивительныя "наивности". Характер у нея был тоже какой-то институтски-взбалмошный, и спорить с ней не приходилось. Так было и теперь: она оделась и пошла одна. Бржозовский уже ждал ее в коридоре, франтовски накинув свою шинель на плечи.

-- Вот это мило...-- вслух думала Зиночка, когда ни Бржозовский ни Татауров не показались в их ложу.

Вместо них пришел рыжий Рей. Он молча сунул всем свою холодную руку, молча сел в угол и в течение всего антракта не проронил ни одного слова, кроме шипевшаго "yes".

-- Я ждала Бржозовскаго или Татаурова, а вдруг входите вы...-- дразнила его Зиночка, стараясь вывести из себя.

Ромодин вышел из ложи, m-lle Бюш начала "делать глаза" расшалившейся Зиночке, а та на зло отвечала ей по-французски:

-- Что же мне делать, если этот болван всегда молчит...

-- Неприлично говорить на языке, котораго другие не могут понимать,-- по-русски отвечала m-lle Бюш.

-- Хотите, я скажу то же и по-русски!..-- ответила Зиночка.

-- L'enfant terrible...-- простонала m-lle Бюш и даже закрыла глаза от ужаса.

Милочка поняла наполовину содержание происходившаго разговора и смеялась, по-детски глядя прямо в глаза Рею.-- "Пусть его молчит, чорт с ним..." -- решила про себя Зиночка, отвернулась и опять стала смотреть в партер и на ряды лож. Вон Сенечка Татауров торчит в ложе у Грибушиных. Как это мило: все три девицы одеты в одинаковыя платья и даже одинаково причесаны. "Настоящия три грации, оцененныя в сложности в полтораста тысяч",-- сказал про них Бржозовский, который надо всем смеется. Зиночка навела бинокль и наблюдала, как Сенечка говорил что-то смешное младшей грации и как та хихикала, закрывая лицо вышитым батистовым платочком. "Настоящия куклы..." -- подумала Зиночка, выпрямляясь. В антрактах ее, Зиночку, разсматривали в бинокли изо всех лож, и это лестило ея самолюбию. Она принимала равнодушный вид и с деланой улыбкой начинала разговаривать с m-lle Бюш или Милочкой.

-- А папа вон где...-- указывала Милочка на литерную ложу бенуара.

-- Разве можно пальцами указывать?-- останавливала ее гувернантка.

Наскучив играть роль благовоспитанной барышни, Зиночка опять начала разсматривать публику в бинокль. Ее сердило, что в их ложе не было никого из кавалеров. Тот же Сенечка забрался к Грибушиным и болтает там целый антракт. Нужно будет его проучить хорошенько... А папа что-то очень долго остается в ложе Черняковых и о чем-то спорит со старшим братом. Папа не любит этих Черняковых, хотя у него и есть какия-то дела с ними по приискам. Старший Черняков -- совсем лысый, а у младшаго голова квадратная и борода точно из пакли. В городе их недаром зовут братьями-разбойниками.

Ромодин так и не вернулся в ложу, что заметно встревожило m-lle Бюш. Оставаясь одна с детьми, она всегда принимала такой смешной воинственный вид, точно ее кто-то хотел укусить. По выступавшим на лице ея пятнам Зиночка видела, что m-lle Бюш волнуется, и это ее забавляло. Еще не успел упасть занавес, как гувернантка принялась торопить Зиночку одеваться. К довершению несчастья, Милочка заснула в уголке ложи и долго не могла понять, где она, когда ее разбудили.

-- Это наказание...-- шептала гувернантка, закутывая Милочку в свой пуховый платок.

На театральном подезде, когда жандарм выкрикивал лошадей Ромодина, к Зиночке подошел Сенечка Татауров. От него пахло водкой, и он улыбался, как идиот.

-- Здравствуйте, барышня!..-- фамильярно здоровался он.

Этого только недоставало... M-lle Бюш с ужасом посмотрела на круглое красное лицо Сенечки и даже прикрыла Милочку полой своей ротонды, как птица крылом. Ее выручил кучер Потап, лихо подкативший к подезду. Пара застоявшихся дышловых лошадей так и шарахнулась к каменным ступенькам.

II.

Лошади у Ромодиных были одне из лучших во всем Косогорье, особенно дышловая серая пара. Кучер Потап хоть и "не вышел" настоящей кучерской бородой, но правил отлично, когда не был пьян. Четырехместная зимняя коляска летела стрелой, минуя главную Соборную улицу -- дом Ромодиных стоял на окраине, у самаго выезда, где двумя кирпичными неуклюжими столбами открывался московский тракт. Милочка дорогой опять заснула, уткнувшись головой в тибетский мех гувернанткиной ротонды; Зиночка распахнула свою соболью шубку и жадно вдыхала морозный зимний воздух -- она так любила быструю езду, когда ветром и снежной пылью бьет в лицо. Встревоженная m-lle Бюш не замечала распахнутой шубки, и Зиночке опять сделалось весело.

-- Скорее, Потап...-- понукала она кучера.

Промелькнул двухэтажный ярко освещенный дом, в котором помещалась "Аркадия", гостиница с арфистками, потом мрачное здание "Обь-Енисейскаго банка", недостроенный громадный дом Черняковых, каѳедральный собор, выкрашенный в желтую краску, старое здание женской гимназии, и коляска с шиком подкатила к подезду одноэтажнаго длиннаго дома. M-lle Бюш с особенной осторожностью разбудила Милочку и, как больную, повела ее под руку на подезд. Зиночка успела в это время приласкать свою любимую лошадь Рогнеду и первая подскочила к звонку. Но дверь подезда была, к удивлению, не заперта -- этого раньше не случалось.

-- Дарья потеряла всякий ум...-- ворчала m-lle Бюш, гремя ключом в наружной двери.-- В передней шубы... Как еще не украли ничего!..

Не снимая своей шубки, отделанной седым соболем, Зиночка прямо влетела в гостиную, где слышались громкие голоса. На пороге Зиночка остановилась, как вкопанная, и даже попятилась назад, наступив на ноги m-lle Бюш. В зале происходила горячая сцена. Елизавета Петровна, с заплаканным, распухшим от слез лицом и раскустившейся на затылке прической, выкрикивала охрипшим голосом:

-- Заводить разврат в доме... держать любовниц на глазах у взрослых дочерей -- это подлость!.. Я сейчас же уезжаю... слышите, Игнатий Павлович?..

-- Лиза, Лиза... успокойся...-- бормотал Ромодин, напрасно стараясь поймать поднятую кверху руку жены.-- Ты сначала выслушай меня...

-- Если бы вы не были отцом этих несчастных детей... Мерзавец, мерзавец!..

На рояле стояла небольшая лампа и слабо освещала большую комнату. Елизавета Петровна в изнеможении хваталась одной рукой за крышку рояля, а другой потрясала в воздухе. Между роялем и этажеркой с нотами, лицом к стене, стояла горничная Дарья, и по вздрагивавшим плечам видно было, как она рыдала.

-- Вот жертва вашего разврата!..-- кричала Елизавета Петровна, указывая на Дарью.-- Вы ее погубили, Игнатий Павлович... А что будет с несчастным ребенком? Ни одной минуты не остаюсь здесь!

Заслышав крик, m-lle Бюш выскочила вперед и заслонила собою девушек, а затем, сообразив, в чем дело, быстро схватила их за руки и потащила в задний конец залы, в столовую. Ромодин оглянулся на легкий шум быстрых шагов и безсильно опустил руки.

-- Теперь вы довольны?..-- уже хрипела Елизавета Петровна, подступая к самому лицу мужа.-- Довольны?..

-- Чем же виноваты девочки, Лиза?..

-- Я не желаю скрывать своего позора... пусть все видят!.. О, Боже мой, Боже мой!..

В это время m-lle Бюш успела дотащить девочек до их комнаты, толкнула их туда и плотно притворила за собой дверь. Не проснувшаяся еще хорошенько Милочка сделала уже гримасу, дожидаясь перваго повода, чтобы расплакаться, а Зиночка стояла посреди комнаты в своей шубке и широко раскрытыми глазами смотрела на гувернантку.

-- Ложитесь, дети, сейчас же спать...-- торопливо повторяла m-lle Бюш, зажигая свечу на своем ночном столике.

-- Зачем они так кричат?-- капризно спрашивала Милочка.

-- Это не наше дело, голубчик...-- успокаивала гувернантка, быстро раздевая ее.-- У мамы опять нервы...

Но Милочка уже не слушала, поддаваясь знакомой ласковой руке, которая знала каждую пуговку и каждый крючок на ея платье. Девочка даже улыбнулась, когда, разстегивая воротничок, гувернантка невольно пощекотала ея полный, детски-пухлый подбородок. Через пять минут Милочка была уже в своей кроватке, под мягким шелковым одеялом, под которым потягивалась и ежилась теперь с особенным удовольствием. Мягкие, как шелк, каштановые кудри красиво разсыпались по белой подушке с дорогими кружевными прошивками. Когда m-lle Бюш, по обыкновению, наклонилась над ней, чтобы поцеловать, Милочка полуоткрыла слипавшиеся глаза и сонным голосом серьезно спросила:

-- А зачем Дарья плачет, m-lle?..

-- Это тебе показалось... Она вытирала пыль с этажерки.

Такая слишком явная несообразность заставила Милочку широко открыть глаза: какая может быть пыль в двенадцать часов? Но она сейчас же закрыла их, повернулась к стене лицом и моментально заснула, как умеют засыпать здоровыя дети. M-lle Бюш перекрестила заснувшую девочку, облегченно вздохнула и только теперь заметила, что Зиночка стоит посреди комнаты, как была, в шубке и не сводит с нея остановившихся глаз.

-- Что же вы стоите?-- строго проговорила гувернантка, но сейчас же спохватилась, ласково взяла Зиночку за талию и поцеловала в лоб с необычайным приливом нежности.-- Нужно итти, голубчик, в свою комнату...

Зиночка не шевелилась. Разгоревшееся на морозе лицо было бледно, и бахромки белокурых волос, выбившись из-под зимней собольей шапочки, падали на глаза. M-lle Бюш на цыпочках подошла к двери и прислушалась -- в зале все было тихо, как в могиле.

-- Я здесь останусь...-- проговорила наконец Зиночка, моментально снимая свою щегольскую шубку.

-- Хорошо, деточка... Я улягусь тогда на полу,-- согласилась гувернантка и пошла за ширму, где стояла ея кровать.

Это великодушие тронуло Зиночку, она повернулась и пошла -- ея комната была рядом. Милочка только спала и занималась в комнате гувернантки, а день перебивалась, где придется. Все это делалось для того, чтобы у Зиночки была своя отдельная комната. Благодаря присутствию Милочки, комната гувернантки походила на кладовую -- здесь стоял лишний гардероб, кровать помещалась у письменнаго стола, а на стенах были развешаны Милочкины платья. Зато у Зиночки было совсем просторно, и низенькая спальная кроватка так кокетливо пряталась за настоящей японской ширмочкой, которую ей подарил отец в день рождения. Войдя в свою комнату, Зиночка опять остановилась и все прислушивалась, не донесется ли какой звук из залы. M-lle Бюш застала ее именно в этой позе и начала раздевать, как маленькую. Это движение заставило Зиночку проснуться от своего столбняка -- ей вдруг сделалось совестно, что гувернантка взяла на себя роль горничной.

-- Нет, я сама...-- проговорила девушка, освобождаясь от скользивших по ней маленьких рук гувернантки.-- Да, я сама...

M-lle Бюш не стала спорить, а только притворила плотнее дверь и ушла за ширму приготовлять постель, как это делала каждый вечер Дарья. Когда Зиночка, совсем раздетая, в одной кофточке, сидела на своей кровати. гувернантка крепко ее обняла и еще раз поцеловала. На глазах у молодой девушки были слезы, а грудь так и ходила от сдерживаемаго волнения. Оне не сказали друг другу ни одного слова, но Зиночка все поняла, поняла сразу -- и зачем мама так ужасно кричала, и зачем папа был такой жалкий, и зачем Дарья плакала, и зачем m-lle Бюш по-матерински крестила и целовала ее. В девушке проснулась женщина... Когда гувернантка на цыпочках вышла из комнаты, Зиночка заплакала. Ей вдруг сделалось и больно и обидно вот именно за эти ласки посторонней женщины, которая пожалела ее и сестру. Да, она добрая, эта m-lle Бюш, а Зиночка постоянно делала ей неприятности и даже иногда доводила до слез своим упрямством. О том, что происходило в зале, у фортепиано, она старалась не думать: это было что-то такое ужасное и неприличное, что заставляло ее краснеть в темноте... А она так любила отца, который баловал ее и не отказывал ни в одной прихоти. Один шаг -- и этого отца не стало. Был другой человек -- жалкий, несчастный гадкий, Зиночка со здоровым инстинктом созревшей девушки сразу стала на сторону матери и понимала ея горе. Эта мысль вызывала у нея новыя слезы, и она отчетливо видела нежную сцену: ей хотелось убежать к матери и заплакать на ея груди. Воображение рисовало ей эту сцену со всеми подробностями... "Бедная мама, бедная мама!" -- шептала Зиночка, пряча голову в подушки.

Ах, какая это была ужасная ночь!.. Весь дом замер, и мертвая тишина нарушалась только колотушкой караульщика под окном. Итти сейчас к матери Зиночка побоялась, хотя уже встала с постели и подошла к двери -- в зале теперь темно, а там еще нужно пройти гостиную и столовую. Да и что она могла сделать?.. Мать и без того встревожена и будет совсем убита, если узнает, что она, Зиночка, все видела... Малодушный страх перед темнотой неприятно подействовал на девушку, и она назвала себя словами Бржозовскаго: "кисейная барышня". Еще к первый раз она поняла обидный смысл, скрытый в этой кличке: кисейная барышня боится всего и не умеет ничего делать... В первый раз Зиночка взглянула на себя со стороны, выделившись из всей остальной обстановки, и горькое, нехорошее чувство шевельнулось у нея в душе.

Да, кисейная барышня!.. А в ушах еще стоит шальной опереточный мотив и гул расходившейся из театра толпы, и пьяное лицо Татаурова лезет в глаза. "Здравствуйте, барышня"... Не следовало ему подавать руки. Зиночка по пути припоминала, как Татауров, бывая у них, гадко щурил глаза, когда Дарья подавала ему кофе, и шептал что-то Бржозовскому, вероятно, что-нибудь пошлое, потому что тот всегда сомнительно улыбался. Как все это гадко... Зиночка теперь ненавидела Дарью, из-за которой все в доме перевернулось вверх дном, и она, Зиночка, почувствовала себя одинокой. Да, она одна, совершенно одна и никому не может сказать всего, что сейчас думала, не может сказать, что понимает все.

Ночь была без конца, зимняя длинная ночь. Зиночка все ворочалась на своей постели и не могла заснуть. Если мама уедет завтра,-- и она с ней... Эти стены давили ее.

III.

Утром на другой день, когда Зиночка проснулась, в доме стояла мертвая тишина, и первая мысль, которая пришла ей в голову, была та, что все еще спят, и она первая выйдет к чаю в столовую. Папа так любит, когда она ему сама наливает чай,-- он в это время просматривает газеты. Радостная и веселая, Зиночка уже спускала ноги с кровати, как вдруг что-то кольнуло ее в самое сердце и она вспомнила про вчерашнее -- не было больше ни прежняго папы ни прежней Зиночки... Но, вместе с тем, при дневном свете Зиночка уже не чувствовала вчерашняго безсильнаго страха и принялась быстро одеваться, одеваться сама, без помощи Дарьи. Она выбрала самое простенькое платье, зачесала волосы гладко-гладко и вышла в столовую. В конце большого стола сидели одни мальчики и пили чай под строгим надзором няни Ермиловны.

-- Зиночка, мама больна.

-- Зиночка, папа уехал...

-- Тише вы, пострелы!-- крикнула на них Ермиловна.

Дети весело переглянулись и сдержанно хихикнули; их занимала теперь ворчливая строгость няньки и вообще новость положения. Старшему мальчику, Саше, было семь лет, а младшему, Коле, всего четыре года,-- "совсем еще несмысленочки",-- говорила о них в припадке нежности Ермиловна. Зиночка любила больше Сашу, который напоминал отца и лицом и складом своей маленькой фигурки. Наскоро выпив свою чашку чая, Зиночка думала о том, что ей делать. А делать что-нибудь нужно: отец уехал, мать больна; следовательно старшей в доме осталась она одна. Да, что же делать?

-- Саша, ты приготовил уроки?-- неожиданно для самой себя спросила Зиночка.

Мальчик с удивлением посмотрел сначала на нее, потом на Ермиловну, и нехотя ответил:

-- При-го-то-вил...

Тон этого ответа обидел Зиночку, но она сдержалась и с серьезным лицом начала разспрашивать, что задано, когда, к какому сроку. Саша удивлялся все больше и, отвечая, толкал братишку в бок, пока тот не расхохотался неудержимым звонким детским смехом.

-- Это что такое?-- вскипела гневом Зиночка.

Саша дерзко посмотрел ей прямо в глаза и спокойно ответил:

-- Ки-сей-ная ба-рыш-ни... Вот что!..

Первым движением Зиночки было схватить грубияна за ухо, но Ермиловна загородила его. Трудно сказать, чем окончилась бы эта горячая сцена, если бы в дверях столовой не показалась m-lle Бюш. Одно ея появление сразу утишило всю бурю, и грубиян Саша не знал куда девать глаза. Ермиловна тоже вся сежилась, когда "губернантка" посмотрела на нее.

-- Саша, ты сейчас попросишь извинения у Зинаиды Игнатьевны,-- просто проговорила гувернантка.-- Скажи: "я дерзкий и нехороший мальчик"...

Саша надулся, покраснел и, стиснув зубы, упорно молчал.

-- Оставьте его, m-lle,-- вступилась уже сама Зиночка, но встретила такой красноречивый взгляд, что замолчала на полуслове.

-- "Я дерзкий и нехороший мальчик"...-- повторяла m-lle Бюш, пристально глядя на Сашу.

Мальчик по слогам должен был повторить продиктованное извинение, и потом уже его отпустили с миром в детскую. M-lle ласково посмотрела ему вслед и заметила просто, как всегда:

-- Никогда не следует спускать подобных шалостей, потому что из мелочей, как из зерна, развиваются большия глупости.

-- Что мама?-- спрашивала Зиночка, когда оне остались вдвоем.-- Мне можно будет сейчас пройти к ней?

-- Ни сейчас ни потом, моя милая... Нужно будет подождать, когда она сама позовет кого-нибудь из детей,-- ответила m-lle Бюш довольно сухо, что удивило Зиночку.

Вопрос о неожиданном отезде отца вертелся у нея на языке, но по лицу гувернантки и по тону ея голоса она поняла, что теперь этого не следовало спрашивать. Зиночку приятно ободрило, что m-lle Бюш была такая же, как всегда -- так же аккуратно села свой утренний сухарик, так же спокойно осмотрела ея костюм, так же невозмутимо разобрала номер к номеру принесенную почту, точно вот сейчас выйдет папа, сядет к столу и начнет читать газету. Правда, не было Дарьи, которая безтолково бегала в это время с заплаканным лицом. Однако что же делать Зиночке? Если разучивать сонату, то разбудишь мать; если ехать к модистке примеривать зимнее платье, то m-lle Бюш некогда... Оставалось итти в свою комнату и дочитывать начатый роман Поля Буржэ. Безучастность к ея положению даже обидела Зиночку. В самом деле, почему m-lle Бюш так заботится о маленьких, ничего не понимающих детях, а ее оставляет совершенно одну? Зиночка отправилась к себе в комнату, посмотрелась в зеркало, привела в порядок разбросанныя на столе книги, отыскала свой французский роман и села с ним к окну. Но и роман не читался,-- глаза только механически пробегали строчку за строчкой, а мысль работала отдельно. Зиночка бросила роман; ей было душно в своей комнате, а в душе нарастала и нарастала жажда высказаться, разделить свое горе с живым человеком, наконец просто поплакать вместе. Но она была одна, и только котенок сладко спал на ея постели. Отодвинув заветный ящик в письменном столе, Зиночка занялась пересмотром разных записных книжек, валявшихся здесь без всякаго толка. Вот голубая бархатная книжка, назначенная для стихов, и на первой странице уже есть заголовок перваго стихотворения: "На смерть подруги". Это была целая элегия, к несчастью, оборвавшаяся на седьмом стихе: "Когда смотрю я вдаль лазурной мглы и море шлет к моим ногам приветные валы, в моей душе встает тот образ милый, который не исчезнет даже за моей могилой..." Пробежав стихи, Зиночка сморщилась,-- слишком уж по-детски да и какия-то глупыя повторения: "моим ногам", "моей душе", "моей могилой". Вообще глупо. Вырвав листочек с элегией и разорвав его в клочки, Зиночка на новой странице с особенной тщательностью вывела заголовок: "Дневник кисейной барышни", а потом мелким почерком: "Вместо предисловия". Повертев в руках перо, она приступила к делу. "Мне хотелось бы возстановить,-- писала она своим красивым, размашистым почерком,-- репутацию именно этой кисейной барышни, которую совершенно напрасно опорочили разные семинаристы. В ней есть свои хорошия качества и даже маленькия достоинства, которыя хороши уже тем, что она сама не сознаёт их, как, например, самопожертвование. Конечно, это слово покажется смешным некоторым скептикам (читай: Бржозовский), но ведь кисейная барышня составляет золотую середину. Да, она немножко легкомысленна и, как уверяют, очень глупа, потому что играет "Пробуждение льва", "La prière d'une vierge", любит сладкое, боится дурных снов, требует, чтобы ее смешили, пишет стихи, плачет над упавшим в воду котенком... Как видите, целый ряд самых страшных преступлений, когда кругом идет борьба за существование и требуется только один благоразумный. эгоизм".

-- Для предисловия, право, недурно и пока достаточно, а вот что дальше?-- Зиночка с удоволествием написала:, "глаза первая".-- Разве начать так: "Я, выключенная из 7-го класса гимпазистка за дерзость классной даме, Варваре Семеновне"... Нет, это неудобно: во-первых, m-lle Бюш презирает тех людей, которые начинают свои письма с "я", а во-вторых, в каждом слове так и чувствуется школьница. Лучше будет начать так: "Мой отец, золотопромышленник Ромодин, очень меня любил и, признаться, сильно баловал. Благодаря, может-быть, этому, я и не кончила курса в гимназии. Притом мама всегда была против этих гимназий, в которых дочери кухарок и прачек учатся вместе с воспитанными девочками. Мама кончила институт с шифром и в обществе прежде всего требовала известнаго comme il faut". Что же, отлично... так и начнем, нужно только немного выгладить стиль.

Но первой главе не повезло: только-что Зиночка взялась за перо, как в передней раздался громкий звонок. Так звонят только хорошие знакомые или разносчики телеграмм. Зиночка слышала, как хлопнула где-то дверь и через залу прошла Ермиловна. Дарьи не было, и дверь приходилось отворять няньке. Но кто бы это мог быть? Вероятно, кто-нибудь по делу к папе, потому что сейчас еще только время завтрака. Прислушавшись, Зиночка убедилась, что в зале прошли мужские шаги. Да, это наверно доктор, хотя он и не стучит каблуками. Мучимая любопытством, Зиночка осторожно вышла в залу,-- там никого не было. Из детской доносился ровный голос m-lle Бюш, которая читала вслух. Если бы была Дарья, то от нея сейчас же можно бы все разузнать. Зиночка прокралась в гостиную и здесь замерла. Из угловой дверь вела в комнату матери, и оттуда доносился сейчас веселый смех... Да, это смеялась она, мама, и ей в ответ слышался другой веселый смех. Это был Бржозовский... Для своих детей мама больна, а Бржзовскаго приняла. Более чем странно...

-- А я тут чуть по умерла,-- слышался голос матери,-- от скуки. Разве можно так мучить?..

Послышался сдержанный шопот, а потом Бржозовский весело ответил:

-- Поздравляю. Помните, я вам говорил?... Все хороши, что хорошо кончается. Этого дурака давно следовало по шеям прогнать.

Зиночка обомлела и, пошатываясь, побрела к себе в комнату. Бржозовский постоянно бывал у них в доме, и знакомые называли его женихом. Формальнаго предложения он не делал, но Зиночка привыкла к мысли, что он ея жених. Ей не нравилось в нем только одно: именно, что он всегда относился к ней свысока, как к ребенку, и даже позволял себе читать наставления. Конечно, она ссорилась с ним, но Бржозовский всегда был прав и как-то умел сделать так, что она не могла разсердиться на него совсем серьезно. M-lle Бюш тоже не любила его и высоко поднимала свои тонкия брови, когда приходилось встречаться с ним за общим столом или в театральной ложе. Зиночка обясняла эту ненависть тем что Бржозовский постоянно кого-нибудь дразнил -- Милочку или мальчиков, а гувернантка этого не выносила.



Поделиться книгой:

На главную
Назад