Помоги проекту - поделись книгой:
Игорь Евдокимов
Доктор Фальк
Новогоднее расследование
В короткую неделю между Рождеством и Новым годом Петербург преображается. Особенно, если повезет с погодой! Не верите? Значит, вы никогда не гуляли по Невскому, освещенному праздничной иллюминацией. Не видели развевающихся на зимнем ветру флагов. Не любовались вензелями императорской фамилии, горящими на богатых домах, или пятиконечными звездами на макушках фонарей. Не совершали новогодних визитов к друзьям и близким. Не колядовали в рождественскую ночь и не стояли на службе в соборе на следующее утро. Не качались на огромных корабельных качелях посреди праздничного балагана. Не вдыхали хвойный запах, проходя мимо еловых торгов у Аничкова дворца или в Екатерининском саду.
А уж что сказать про еду?! Какой столичный обыватель (соответствующего достатка, конечно же) обойдется без традиционного гуся или рябчика, купленного на Старом Щукином дворе? Да зажаренного целиком, да на подносе, в окружении моченых яблок и квашенной капусты! А то и всамделишных ломтиков ананаса! Какой ребенок не получит в подарок козулю — маленький пряничек в форме диковинного зверя или птицы? Кто не подивится на витрины громадного Елисеевского магазина, выросшего недавно на Невском, к радости одних обывателей и негодованию других? Кое-кто ведь даже прозвал сие чудо архитектурной мысли всамделишным «монстром»! Но какая разница, если состоятельных господ ждут внутри испанские вина и прованское масло, индийский чай и аравийский кофе, жидкий бри и гранитный пармезан! А какие устрицы? Какова икра? Но что-то мы отвлеклись!
В этом году, как и любой уважающий себя житель столицы, в межпраздничных приготовлениях, после Рождества, но перед Новым годом, участвовал доктор Фальк. Что? Вы не знаете доктора Фалька (из тех Фальков, что держат врачебную практику и аптеку на Васильевском острове)? Что ж, давайте исправим это упущение! Вот он, задумчиво взирает на витрину гастронома Елисеевых. И, конечно же, ваше внимание привлекает не ананас под мышкой у нашего героя (хотя фрукт, безусловно, экзотический). Нет, взгляды приковывает сам Василий Оттович — высокий, с роскошными, геометрически-правильными усами, идеально зачесанными волосами и статью античного атланта. Такой уж точно выделится в толпе! Но охладим пыл наших читательниц женского пола — господин Фальк не одинок, его ждет дома невеста, очаровательная Лидия Шевалдина, существо сколь взбалмошное, столь и очаровательное. И обе черты ее характера сыграют немаловажную роль в начале нашей истории.
— Фальк, мы идем на спиритический сеанс! — заявила Лидия едва доктор переступил порог их квартиры, выходящей окнами на Большой проспект. Невеста завела привычку звать его по фамилии. Все-таки «Василий Оттович» — звучит длинно, официально и излишне торжественно. «Васенька»? Помилуйте, какой из Василия Оттовича «Васенька»! Сюда же отправляются просто «Вася», «Василий», «Васюлечка» и прочие производные. А вот Фальк… Фальк звучит гордо, благородно и универсально. За полгода Лидия полностью овладела умением вкладывать в звучную немецкую фамилию любые оттенки чувств, от игривой нежности до капризного недовольства. Сейчас тон был ультимативен и не споров не подразумевал.
Василий Оттович невозмутимо потопал ногами, сбрасывая налипший снег, аккуратно поставил ананас на коридорную тумбочку, глубоко вздохнул и поинтересовался:
— А зачем мы туда идем?
— Затем, что там интересно! — безапелляционно сказала Лидия, но затем примирительно добавила: — А еще затем, что я была паинькой и высидела с тобой ужасающе скучный званый вечер у Неверова. И только попробуй сказать, что не согласен с тем, что он был именно ужасающе скучным!
Василий Оттович не стал даже пытаться, потому что невеста была права. Отставной товарищ прокурора Павел Сергеевич Неверов считал себя своего рода крестным отцом молодой пары, засвидетельствовав их знакомство в Зеленом луге в ходе расследования загадочного убийства тетушки Лидии. Даже по возвращении с дачи в Петербург он старался не терять связи с Фальком и Шевалдиной, поэтому зазвал их к себе на ужин после Рождества. Василий Оттович, человек спокойный временами до форменного занудства, ничего не имел против медленных и скучных вечеров, проводимых за вкусной едой, хорошим коньяком и ароматными сигарами, но собрание у Неверова, куда также были приглашены другие престарелые орлы петербуржской юриспруденции, вышло и впрямь ужасающе унылым.
— Но почему сеанс? — попытался все же отбиться Фальк. — Почему не каток? Не опера? Не ресторан, хотя бы?
— Потому, что я провела вечер с твоими друзьями…
— Они не мои дру…
— С друзьями твоего друга, — не дала ему закончить Лидия. — А сеанс проводят уже мои подруги, Ксюша Миронова и Наташа Симонова. Для них это очень важно. А мне — очень любопытно. И, если честно, немного страшно, — уже тише призналась она. — Я очень хочу пойти, но без тебя это будет жутковато…
Василий Оттович бросил тоскливый взгляд на новогоднюю ель в углу теплой и мягко освященной комнаты, молча и мимолетно погоревал о несбывшихся планах провести вечер в любимом кресле, под пледом, с обязательной сигарой и рюмочкой хорошего французского коньяка — но, конечно же, растаял.
В Лештуков переулок, место проведения сеанса, ехали на извозчике. Зима значительно сокращала время в пути из одной части столицы в другую — больше не надо было делать крюк через мост, когда можно просто пересечь замерзшую реку. А в январе обещали вновь выпустить на линию чудо прогресса — трамвайчик между Дворцовой и Университетской набережными, пути которого вмораживались прямо в невский лед. А пока приходилось отдавать предпочтение более традиционным видам транспорта. Лошадка бодро перебирала ногами, сани весело скрипели по засыпавшему Петербург снежку. Погоду можно было бы счесть идиллической, если бы не налетевший ветер и ледяная крошка, внезапно начавшая сыпать с неба. Железному здоровью и закалке Василия Оттовича такие зимние курьезы не угрожали, а вот Лидия закуталась в теплую шубу и надвинула на лоб соболиную шапку. Рассказывать что-то в таком виде оказалось затруднительно, но Шевалдина все же попробовала.
Сеанс проводился во флигеле усадьбы, принадлежащей купчихе Екатерине Петровне Островской. Сам домишка всего за год успел обрасти мрачной славой. Даже газеты посвятили ему несколько статей, чего уж говорить о людской молве! А дело было вот в чем — аккурат в канун прошлого Нового года во флигеле обнаружили тело Александры Симоновой, 21 года от роду, младшей дочери богатого фабриканта Аристарха Симонова. Девушка лежала на кровати, скрученная предсмертной мукой. Из ее груди торчала рукоять кинжала. На прикроватном столике обнаружился обрывок бумаги, где девичьим почерком (несомненно принадлежащим покойной) было начертано: «Я не могу этого вынести!». Близкие Симоновой показали, что у той в последнее время возникли размолвки с горячо любимым женихом, Федором Григорьевым, отчего она и переехала во флигель Островской. Слуг в ночь своей смерти она отпустила, следов взлома и борьбы обнаружить не удалось. Полиция была только рада объявить гибель Александры самоубийством и закрыть дело.
Совсем другой версии придерживались сестра покойницы, Наталья Симонова, и их лучшая подруга Ксения Миронова. А так, как вторая росла барышней экзальтированной и впечатлительной, ей-то и пришла в голову идея — провести во флигеле спиритический сеанс и вызвать дух Александры в годовщину ее гибели. Она же нашла для этого идеального кандидата — мадам Дафну Жаме. Французская дама-медиум, якобы, успела наделать шуму в Петербурге, но Мироновой каким-то образом удалось «забронировать» говорящую с духами на один вечер. Флигель, как оказалось, так и стоял пустым весь год — к досаде купчихи Островской никто не горел желанием въезжать в дом самоубийцы!
В результате этим вечером в Лештуковом переулке решили собраться шестеро — Ксения, Наталья, Лидия (на правах общей подруги), Фальк (девушка объявила, что без жениха участвовать не будет, а врач по итогам сеанса им может еще как пригодиться), Федор Григорьев и несравненная мадам Жаме.
По мере поездки рассказ невесты все-таки сделал то, чего не удалось достичь шквалистому ветру с колючим снегом — породистое лицо Василия Оттовича, обращенное к проносящейся мимо гранитной ограде реки Мойки, приобрело явственно страдальческий вид.
Неприятности начались сразу же. Выйдя из саней, Лидия умудрилась найти единственную, слегка присыпанную свежим снегом, заледенелую лужу на всей улице. Девушка ойкнула, ее ноги взмыли вверх, и прежде, чем Фальк успел подхватить невесту, Шевалдина рухнула на землю. На крыльцо флигеля она взошла уже облепленная снегом, хромающая и крайне недовольная.
Внутри их ждали две девицы — одна трепетная, с белокурыми кудрями и мечтательными глазами (несомненно Ксения), вторая закутанная в черное, вся состоящая из прямых линий и острых углов (очевидно Наталья). Взгляды, которыми они одарили Василия Оттовича после того, как Лидия представила его, соответствовали внешности. Ксения смотрела восторженно-восхищенно, Наталья — настороженно-неприязненно. Фальк, как всегда, остался вежливо-непроницаем.
Флигель нес все следы дома, стоявшего необитаемым целый год — пыль, убранная в чехлы мебель, стылый холод (гости не стали раздеваться, а девушки даже осталась в перчатках) — и снова пыль, пыль, пыль повсюду. Освещение не зажигали — за исключением десятка свечек, расставленных по периметру гостиной и столовой. Естественно, на наряженную елку и накрытый праздничный стол рассчитывать не приходилось.
— А могли бы сидеть дома и вкушать гуся в ананасах, — как бы между делом шепнул Фальк на ухо невесте, за что удостоился тычка локтем.
— Мы не последние? — громко спросила Лидия.
— Нет, пока не приехали Федор и мадам Жаме, — ответила Ксения. — Ой, дорогая, ты хромаешь?
— Пустяки, пройдет, — отмахнулась Лидия. — Тут у усадьбы такой коварный лед…
— Да, год назад было так же, — мрачно заметила Наталья. — Я тоже на нем поскользнулась, когда… — она осеклась, словно ей не хватило дыхания, но затем твердо продолжила: — Когда услышала про несчастную Сашеньку.
От дверей раздался топот сапог и вскоре в вестибюль прошел молодой человек — высокий, стройный, с выразительными голубыми глазами. Очевидно, что некоторые дамы находили такую внешность неотразимой. Одет он был со вкусом, но опытный глаз доктора заметил, что его шуба и костюм выглядели несколько поношенными, словно у молодого человека недоставало денег на обновку.
— Федечка, ты пришел! — обрадовано воскликнула Ксения.
— Конечно! Сашенька была мне дорога, я не мог упустить возможность в последний раз услышать ее голос! — порывисто воскликнул Григорьев. Как показалось Фальку — довольно фальшиво. Фыркнув себе под нос, он отправился осматривать единственные освещенные комнаты. Он обратил внимание на дверь, ведущую из гостиной. Над ней висел венок засохших цветов, готовый рассыпаться в пыль.
— Там лестница в комнаты второго этажа, — сказал тихий голос за спиной. Другой на месте Василия Оттовича содрогнулся бы от внезапного ужаса, но доктор, привыкший к внезапным явлениям своей кухарки, Клотильды Генриховны, не повел и бровью.
— Там и нашли Александру? — повернувшись, спросил Фальк у Натальи.
— Да, — кивнула мрачная девушка.
— И вы действительно рассчитываете сегодня услышать голос ее духа? — полюбопытствовал доктор.
— Я рассчитываю сегодня услышать правду, — просто ответила Симонова.
Вновь стукнула входная дверь. В прихожей возникла закутанная в шаль женщина, внешне напоминающая человекоподобного прямоходящего стервятника. Она остановилась, втянула носом воздух и прокаркала:
— Горе! Горе! Чую, горе витающее над этим домом!
— Мадам Жаме! — воскликнула метнувшаяся ей на встречу Ксения.
— Да! Да! Я пришла, драгоценное дитя мое! — объявила медиум. Она выставила перед собой руку и начала водить ею из стороны в сторону, словно на ее ладони внезапно открылся зрячий глаз. — Духи! Кругом духи! Я слышу их голоса! Духи, ответьте мне!
Из гостиной донеслась одинокая басовитая нота, будто кто-то нажал на клавишу нижней октавы расстроенного пианино.
Ужас, поначалу охвативший всех в прихожей (включая, если судить по выпученным глазам, мадам Жаме), сменился раздражением, когда за одной нотой последовала следующая, складываясь в знакомый мотив. До-фа-фа-фа, соль-ля-ля-ля. А затем хорошо поставленный голос печально пропел:
—
— Прошу меня извинить на секундочку, — покраснела Лидия и вышла из прихожей.
Перед пианино с глубокомысленным видом стоял Василий Оттович, явно примеряясь к тому, чтобы продолжить вечер традиционных немецких рождественских песен.
— Если ты немедленно не прекратишь, то, клянусь, сегодня ночью в этом доме найдут еще одного покойника! — рассерженно прошипела Лидия.
— Пара минут такого театра — и я сам скончаюсь, — вполголоса пообещал Фальк. — Ты хоть слышала ее? Хоре, хоре, драхоценная, крухом духи! Предположу, что сей чудный прононс очень характерен для знаменитого города Полтавá малофранцузской провинции.
Несмотря на кипящий внутри гнев Лидия не выдержала и тихонько хохотнула, но быстро пришла в себя:
— Да, согласна, медиум не внушает доверия. Но я здесь для того, чтобы поддержать подруг! Дорогих мне, между прочим, людей. А ты ведешь себя, как испорченный ребенок! Никогда тебя таким не видела, право слово! Пожалуйста, прояви свою немецкую стойкость и тактичность, и потерпи часок. В конце концов, я была вынуждена полвечера выслушивать дискуссию о дозволенных статьей 149 «Уложения о наказаниях уголовных и исправительных» вольностях при выборе отданного на усмотрение суда…
— Не продолжай! — взмолился Василий Оттович, внутренне содрогнувшись. — Я постараюсь сдержаться.
Они вернулись в прихожую, где стояли Ксения и Наталья.
— А куда подевались Федор и медиум? — спросила Лидия.
— Мадам Жаме сказала, что проводить сеанс удобнее в столовой и попросила Федю помочь ей с расстановкой, — ответила Ксения.
— Может, стоит им помочь? — вызвался Фальк, бросив на Лидию взгляд, говорящий: «Смотри, я стараюсь!».
Он шагнул в столовую, где Григорьев и псевдофранцуженка о чем-то раздраженно шептались в углу.
— Уговор был другим! — шипел Федор.
— Был, а теперь я меняю его. И стоить это будет дороже… — мадам Жаме увидела входящего доктора и резко замолчала.
— Я хотел спросить, не нужна ли вам моя помощь? — чуть смущенно произнес Фальк.
— Да, конечно, драгоценное дитя! Здешний стол слишком большой. Помоги сему чаду сдвинуть его и принеси круглый кофейный столик из гостиной, — распорядилась Дафна, продолжая терзать уши доктора малороссийским «гэканьем».
— А почему бы нам не провести сеанс там и ничего никуда не таскать? — поинтересовался Василий Оттович.
— Потому, шо духи так сказали! — отрезала медиум.
Наконец все было готово. Шестеро участников ритуала, изрядно потеснившись, заняли места вокруг кофейного столика и взялись за руки. Посередине, между ними, мадам Жаме установила хрустальный шар. Взгляды почти всех присутствующих были прикованы именно к нему. Ксения смотрела с благоговением, Наталья — упрямо, чуть сощурившись, Лидия — с любопытством, а Федор, казалось, витает где-то в своих мыслях, загипнотизированный молочно-белым туманом внутри. Наблюдения эти смог сделать единственный человек, которого шар не интересовал — Василий Оттович. На его лице, обыкновенно спокойном и вежливо-бесстрастном, сейчас отражалась вся гамма чувств, вызванных участием в настолько глупой затее, от насмешливого интереса до трагического осознания глубины падения современных нравов. Конечно же более других его внимание привлекала мадам Жаме. Она кряхтела словно двигатель одного из новомодных автомобилей, а напряженное выражение ее лица с глазами навыкате невольно напомнили Фальку о пациентах, страдающих от хронической констипации.
— Назовите имя! Имя усопшей, с коей вы хотите вступить в контакт! — потребовала медиум после пары минут скрипения, но прежде, чем Ксения успела открыть рот, прервала ее. — Нет, не нужно, уже не нужно, духи подсказывают мне! Ее зовут Александра! Александра! Дух Александры, явись нам!
Присутствующим показалось, что при этих словах тени еще больше сгустились в и без того плохо освещаемой трепетным пламенем свечей кухне. Всем, кроме Фалька, который продолжал взирать на представление с ужасом совсем иного порядка, а левая бровь его неумолимо и скептически ползла вверх.
— Да-а-а-а-а, — прохрипела тем временем мадам Жаме. — Я зде-е-е-е-есь! Мука-а-а-а! Мука-а-а! Мука бедного сердца, пронзенного кинжалом тяготит меня!
Фальк увидел, как метнулся к медиуму взгляд Федора. Видимо, как и Василий Оттович, он недоумевал, почему призрак любимой женщины тоже обрел явно не свойственный ей при жизни акцент.
— Вопросы! Задавайте вопросы! — снова сказала своим обычным голосом Дафна.
— Сашенька, ты слышишь меня? — подалась вперед Ксения. Мадам Жаме адресовала ей беглый раздраженный взгляд, мол: «Я ж сказала, что слышит, девушка, чего ты дуростью страдаешь?», но все же проскрипела:
— Да-а-а-а-а, слышу-у-у-у-у…
— Сашенька, что случилось с тобой? Правда ли ты убила себя?
«Несколько прямолинейно», подумал про себя доктор, но вслух говорить ничего не стал. Тем более, что за столом повисло действительно напряженное молчание.
— Да-а-а-а-а-а, — наконец просипела мадам Жаме. — Я была-а-а-а та-а-а-ак несчастна-а-а-а…
Фальк заметил резкую перемену в двух участниках сеанса. Федор, до этого сидевший излишне прямо и напряженно, будто бы выдохнул и расслабленно откинулся на спинку кресла. А вот губы Натальи задрожали, силясь не то сложиться в усмешку, не то обнажить недовольный оскал.
— Хочешь ли ты что-то сказать нам, Сашенька? — спросила Ксения.
— Да-а-а-а-а-а, — снова протянула медиум. — Возлюбленные мои-и-и-и-и-и… Драгоценные мои-и-и-и-и-и… Не печальтесь обо мне-е-е-е-е… Будьте счастливы-ы-ы-ы-ы…
С этими словами мадам Жаме обмякла и бухнулась лбом на столешницу. Хрустальный шар подпрыгнул и жалобно задребезжал. «Контузия», подумалось Василию Оттовичу. «Такой удар обязан повлиять на мозг».
— Мадам, что с вами? Вы слышите нас? — тревожно спросила в повисшей тишине Ксения.
— Конечно же с ней все хорошо. Все она слышит, — процедила Наталья.
В этот момент от входной двери раздалось металлическое позвякивание, а в замочной скважине заскрежетал подбираемый ключ.
Поделиться книгой: