Прощаться не будем!

Эпизод 10: «В лесах под Вязьмой»

Апрель. 1942 год. Госпиталь. Лежу в развалку на своей койке с перебинтованной рукой и слушаю разговоры своего соседа Руслана Соловьева. Он собрал во круг себя толпу и начал вещать о том, как ему доводилось в госпиталях полежать, вставляя в разговор какую-то медсестру Юсю.

— Порядочки в Сталинграде знайте какие? Не то что тут… — рассказывает Руслан, — в Москве! Ворота закрыты. Часовых полно. Как в тюрьме ей богу. Только во двор ходи гуляй. А двор и смех и грех. Со всех сторон стены, посередке асфальт, скамеечки там всякие. Да и мороженное продают. Выйдешь бывает на лавку посидеть с ребятами, и начинаешь сестер обсуждать. А сестры там конечно, я вам доложу боевые. Начальства только уж очень боятся. Позовешь их присесть за компанию, они посидят малость, и убегают в своих халатиках в обтяжку. Вслед смотришь на все это, а внутри так и горит все. Вот помниться пока лежачим был — ничего, не тянуло особо на это дело. Даже страх меня обуял. А потом стал во двор выходить, гляжу оживаю, кровь закипать начинает. Но кипеть то она конечно кипит, а толку… «Нельзя, мол товарищ больной и все тут!» Только валяешься на койке да в кино ходишь. Цельными днями «Чапаева» да «Девушка с характером» крутили. Я эти фильмы наизусть выучил уже.

Сашка Омельченко, мой сосед слева, улыбается уголком рта:

— Ты ближе к Юсе давай!

— И о Юсе будет, не перебивай там! А не нравится не слушай! Иди лучше на уколы, тебя там ждут. Я вон Петровскому расскажу. Он еще молодой, такого и не видывал.

Тянется за полупустым портсигаром и достает папироску. Закуривает.

Демонстративно повернувшись в мою сторону, продолжает: — Рука моя, значит, в гипсе. Лучевую разбило. Ночью спишь, никак не пристроишь. Крюки торчат и все тут. Хорошо, что ниже локтя разбило, а то у некоторых, вон помнится Мишку Головина, дружище моего, ключицу раздробило. Через всю грудь панцирь такой — гипсовый, и рука на подставке. Рука на полметра впереди. Ну это ладно. У меня второе ранение, стыдно сказать, осколочное в задницу. (Смеется). Так и сидит у меня. Я его конечно не чувствую, а вот в то время на ведро сходить — целое событие. И Юсю стесняюсь, а девчонка что надо! Волосы русые, все время в хвосте. Халатик приталенный в обтяжечку, так что её тонкая фигурка прорисовывается. Подсядет ко мне, когда я лежачим был, и кормит яичницей порошковой с ложечки, а весь как на иголках. Потом мы приноровились с окон спрыгивать, в город. Из женского туалета. Там хорошо было прыгать. Девок только пугали, когда обратно из самоволки возвращались. Со мной лейтенант один лежал, ему пуля о голову чиркнула, но он уже на поправке был, так мы с ним в одних кальсонах и рубашках с больничным клеймом курсировали. Только вот потом главврач увидела и забила окно досками, после того как мы возвращались с самохода, а она там на горшке…ну понимаешь, о чем я. Визгу было — страсть! Правда потом мы все же приспособились по трубе водосточной слазить. Даже безногие спускались, ей богу! Костылями своими зацепятся и как мартышки по стенке. Мат перемат стоит. Хех, приспособился народ все-таки. Так и развлекались.

— А что с Юсей этой потом стало? И как её на самом деле звали? — спросил вдруг вернувшийся с процедур Омельченко.

— Опять ты… Что ты Сашка перебиваешь все время. Юлией её звали. А Юся — это так между собой, ласково. Любил уж я её очень. Но она была неприступной. Где она сейчас, я даже и не знаю. Наверное, там же в Сталинграде осталась. — вздохнул Руслан и потушил свою папиросу.

Лежать в одном положении мне было уже тошно, и перевернувшись на другой бок, я невольно вышел из веселого монолога Соловьева. А он все продолжал рассказывать. И мне так и приходится слушать эти истории о непокоренной медсестре, о крюках, туалетах, и кому на Руси жить хорошо. На соседней койке, лениво развалился Сашка, подкладывая под задницу, самодельный валик из полотенца. Видно хорошо нашпиговали его уколами. Лежит корчится никак не пристроится.

Таким макаром и проходили наши больничные будни, пока к нам в палату с очередным обходом не заявился начальник госпиталя. Он принес радостную новость о нашей выписки. Я был настолько счастлив, что даже не мог поверить себе, что я смогу поехать в отпуск по ранению домой. У меня были грандиозные планы на тот момент. В приподнятом настроении, я залетел в кабинет за выпиской к начальнику госпиталя Салову. Тот с порога начал:

— Значит так, сержант! Раны не беспокоят я смотрю? Лирическое настроение проснулась под выписку? Я не вижу никакого повода для веселья. На фронте острая нехватка санинструкторов. Впереди наступление на Ржев. Тебе надлежит прибыть в расположение 33-й армии, в 432-ой медсанбат, на должность санинструктора. Приказ ясен?

Выслушав его утвердительное заявление, у меня внутри будто все оборвалось. Я снова потерял возможность увидеть Ксению.

— Разрешите выполнять?

— Вперед!

Он отдал мне документы, и я тут же исчез из его кабинета.

***

Вернувшись в палату я не охотно, с тоской стал собирать вещи. Присев на угол своей больничной койки и закурив папиросу, я стал рассматривать пожелтевшую, и местами забрызганную капельками собственной крови, фотокарточку самого дорогого мне человека. Это вселяло в меня большую уверенность в нашей скорейшей встречи и заставляло быть сильным. Убрав фотокарточку в грудной карман, и затушив цигарку, я взял свой сидр и вышел во двор. Там уже ожидала машина, битком набитая бойцами, которая была готова к отправке на фронт.

По дороге из Москвы под Вязьму, я наблюдал довольно зрелищную картину. На обочинах дороги стояли сожжённые нашей артиллерией боевые порядки танков противника, горы трупов, вперемешку с нашими и немецкими солдатами, разбитые обозы не успевших эвакуироваться мирных жителей, и многочисленные воронки от бомб различных диаметров. Это были плоды нашего контрнаступления.

Колеся по тропам войны, обруливая каждую воронку, мы наконец — таки прибыли в пункт назначения. Выходя из полуторки, в новенькой форме и в шинели с темно-зелёными сержантскими петлицами, меня облюбовали сидевшие у костра несколько бойцов 1136-го стрелкового полка.

— Товарищи, а не подскажите, где тут командир полка?

Боец, шаркая ложкой по полупустому котелку с кулешом усмехнулся:

— О, братва! Гляньте-ка, пушечного мясца прислали нам в подмогу! Ты откуда такой ряженый, сынок? Ни как после школы? Ну ничего, скоро на своей шкуре все прелести испытаешь, а то небось, засиделся в тылу.

— Вот вы в корне не правы, товарищ боец! На передовой я засиживался. Так что захлопните свой рот с другой стороны, и покажите расположение комполка!

— Хех! Гля, молодой да борзый! — дожевывая кашу, возмутился он.

— Так спокойно! Я ваш новый санинструктор сержант Петровский! Насилия в мою сторону не приемлю, но в санбат если попадете, знайте спуску не дам! Особо ретивых лечить умеем.

Солдат сменил тон.

— Ха, напугал ежа голой… Ладно, комполка находиться вон за хозчастью напрямки за баней, там его расположение!

— Вот другое дело, спасибо! И я не пугаю, а просто предупреждаю!

Зайдя в предбанник, я увидел перед собой ефрейтора, который носил круглые, чуть треснутые очки, забавно перемещающиеся по переносице, когда он задирал голову на каждого кто проходил мимо кабинета командира полка.

— Я вас приветствую, а командир у себя? — свойственно своей интеллигентной манере, спросил я.

— У себя, а вы собственно по какому делу? — вопросом на вопрос ответил ефрейтор.

— Вот мои документы, я ваш новый санинструктор сержант Петровский, прибыл по распоряжению начальника госпиталя, военврача первого ранга Салова. Доложите обо мне!

Выяснив цель моего прибытия, он пошел докладывать лично, и через несколько мгновений открылась дверь.

— Заходи сержант!

— Здравия желаю товарищ полковник! Санинструктор серж… — не успев отрапортовать, он прервал мой доклад: — Да всё я про тебя знаю, сержант! Мне Салов звонил уже. Все рассказал! (улыбается)

Лучше, давай я представлюсь! Командир 1136-го стрелкового полка, полковник Назаренко Александр Александрович. Наедине можно просто Сан Саныч, я человек простой, поэтому не зардеюсь!

И мы трясем друг другу руки.

— Очень приятно!

Назаренко показался мне простым и общительным. Несмотря на его статусность, мы как-то сразу подружились.

— Ты понимаешь, какая хреновина творится у меня в полку? — похлопывая меня по плечу, спрашивает он. — Бардак! Около трёх дней назад, в ходе наступления, я потерял до батальона своих людей. В твоем медсанбате, где ты будешь служить, там вообще начальников нет. Убило при авианалёте. Ты вроде как учился в институте, доктором хотел стать, насколько я знаю, вот я тебе хочу предложить должность начмеда полка. Читал твоё личное дело, твои заслуги. Всё это я учёл и пришёл к общему выводу. Ты что думаешь, по этому поводу?

— Да ну товарищ полковник, куда родина прикажет, туды и пойду! — улыбнулся я.

— Ну, вот и ладушки, только не полковник, а Сан Саныч, забыл уже? Давай дуй к начфину, вставай на довольствие, а потом в санчасть, принимать дела!

— Есть товарищ полковник! — прикладывая свою костистую руку к голове, тут же отправился по назначению.

После визита к начфину, я добрался до своего рабочего места и сразу же принялся наводить порядок. Пересчитал медикаменты, перевязочный материал, посмотрел штат полка. В моём подчинении находилось всего три человека, одна из них девушка. Не густо конечно, но всё же чем богаты. Тем более у меня пока еще не было опыта в руководстве «людскими массами».

Собрав все своё войско у себя в кабинете, мы перешли к знакомству.

Я пристально рассматривал каждого, после чего произнес:

— Ну здравствуй войско! Я ваш непосредственный командир, сержант Петровский Алексей Александрович. Прошу любить и не жаловаться. Я тут человек новый, поэтому если что, от помощи коллег, то есть вас, не откажусь (перемещаясь по кабинету, закинув руки за спину). Будем вместе с вами, бок о бок, так сказать, спасать жизни, бить врага и приближать победу. Вот эти три основные задачи, которые я от вас требую, и буду требовать в дальнейшем. Ну, а теперь, когда лирическая часть закончена, давайте знакомится!

Щуплый, небольшого роста, уже с медалью «За отвагу» на груди протягивает мне руку:

— Красноармеец Игорь Букин!

— За что медаль?

— За спасение командира. Успел вытащить из горящей бронемашины.

— Хм…поступок! Похвально! Очень хорошо, что в моем подразделении есть такие бойцы. Споёмся!

Стоящий рядом боец, так же протягивая руку, представился:

— Красноармеец Егор Жадин, на фронте с декабря 1941 года, вынес на себе с поля боя двенадцать человек. Представили к ордену, но что-то не поделили с комбатом, и получил резолюцию.

— Тоже ничего!

— Младший сержант Анна Кошкина, на фронте с первого дня. Два раза была в окружении. Была легко ранена. Имею орден красной звезды. — доложила она, слегка подмигивая мне, своими светло-зелеными глазами.

— Ребят, ну меня прямо пробирает гордость! Орлы и все мои! — усмехнулся я.

— Товарищ Петровский, а разрешите вопрос личного характера? — продолжая строить глаза, спросила она.

Приняв её намек, я ответил:

— Я, милая моя Аннушка имею счастье быть женатым! Любовных интрижек и прочий похабени в мой адрес, я не потерплю! Караться будет по всей строгости! Ясно?

— Ясно, товарищ сержант! — согласилась она, нахмурив брови.

— Вот и ладушки! Теперь, всем отдыхать. Завтра сбор в 9:00 у меня. Буду ставить задачу, к предстоящему наступлению! Свободны!

Вот так постепенно я привыкал к начальствующим должностям. Конечно этот пост не по моим петлицам, но как говорил Назаренко: «Кто, если не ты?» С одной стороны, приятно что тебя ценят и доверяют. А с другой…

На календаре 17-ое апреля. Девять утра. В моём кабинете собрались подчиненные. Я ставил задачу на предстоящее наступление. Наш полк, должен был прорвать оборону немцев, наступая с запада, при поддержке соседних частей красной армии. Первостепенной задачей было оказание своевременной медицинской помощи непосредственно на поле боя, и дальнейшей эвакуации в тыл. Сделать это было нелегко, поскольку численность моего подразделения не превышала четырёх человек включая меня. Но куда деваться. Люди уже проверенные, в деле ни в первой. По завершению постановки задачи, все разошлись по своим рабочим местам. Весь день проходил в штатном режиме. Молодые изучали матчасть, чистили оружие, в общем готовились к предстоящему наступлению.

Я сидел допоздна. Стояла тихая весенняя ночь. За окном летали мотыльки. На обшарпанной стене, в ритм с мотыльками, монотонно тикали чуть поседевшие от пыли ходики. Под такую «музыку» я чуть было почти задремал, как вдруг стук в дверь прервал мой покой.

— Товарищ сержант, разрешите к вам? — тихо обратилась Анна.

— В чем дело, сержант Кошкина? — протирая глаза, ответил я.

— Я проходила мимо, и случайно увидела, что у вас горит свет. Время уже позднее, а вы не спите. Я подумала вдруг, что случилось?

— Все в порядке Анна, идите к себе. Завтра тяжелый день.

Вдруг, она заходит ко мне в комнату, закрыв дверь на засов, начинает расстегивать верхние пуговицы своей гимнастерки, и говорит:

— Знаешь Алёш, ты мне понравился еще при первой встрече. Я понимаю, что у тебя жена, и ты её любишь, но она там, в глубоком тылу, а мы с тобой здесь, вдвоём! У меня никогда не было этого, а вдруг завтра нас убьют, и я так и не пойму, что такое быть с мужчиной наедине? Переступи через себя. Давай проведем эту ночь вместе? — обойдя сзади и обняв меня, размеренно говорила она, — Я многого не прошу. Просто сделай мне ребеночка, а то только Господь знает, что останется после меня на этой земле!

Моё сердце колотилось так сильно, что вот-вот, вырвется из груди.

Искушение было настолько велико, что я чуть было не поддался соблазну, ведь я тоже никогда не оставался наедине с женщиной. Даже после свадьбы я не стал этого делать, чтобы на фронте меня грело желание, поскорее вернутся к любимой, и завести ребенка, от той самой единственной и неповторимой.

Благо меня сдерживали эти мысли, и я тут же оттолкнул ее на кровать.

— Приведите себя в порядок, товарищ младший сержант медицинской службы! И будьте любезны покинуть помещение! — застегивая свой ремень на гимнастерке, приказал я.

Анна молча встала с кровати, взяла свои вещи, и уходя, сказала:

— Зря ты так. Я быть может расцвела, находясь с тобой рядом, а ты не можешь принести себя в жертву, ради счастья другой…дурак ты, Петровский!

Сев за стол и закуривая папиросу, я начал размышлять над её словами.

«Возможно, где-то она и права. Родные меня уже давным-давно похоронили. Ксения скорее всего, уже вышла замуж за другого. И действительно, завтра, быть может, мы последний раз живем…» — подумал я, и ударил кулаком по столу, закричал: «Да нет! Бред, какой-то. Она меня ждет! Она обещала! Я поклялся ей, что вернусь. Значит вернусь!» Затушив папиросу, о деревянную столешницу, я с сердечным томлением, лёг обратно спать, уткнувшись лицом к обшарпанной стене.

На утро восемнадцатого числа, ко мне зашел полковник Назаренко.

— Здравствуй Алексей, ну как у тебя, все готово? — спросил нервно он.

— Так точно, Александр Александрович! Мои люди готовы. Когда начинаем? — спросил я.

— По сигналу — красная ракета. Вы за нами следом. Там будет, прямо скажем «мясорубка», поэтому на рожон особо не лезь. Если нам удастся закрепиться на флангах у Вязьмы, то мы обеспечим продвижение 4-ой танковой армии и возьмем в окружение две пехотные дивизии противника, отсекая их от основных сил. И после чего будем держать позиции, до прихода войск. Вот такая вот задача, сержант! — доложил он.

— Сделаем всё, что от нас зависит, товарищ полковник!

— Ну бывай, сержант! — и отдав честь, покинул санчасть.

***

Весь наш полк занял свои позиции в окопах. Ко мне подходит полковник Назаренко. Закуриваем.

— Страшно? — спросил он меня.

— Есть не много… Сколько раз в бою бывал, а все равно как впервые… — ответил я.

— Секунд через десять после нас, сразу выдвигаетесь, а там как Бог даст. По обстановке в общем, ясно? — бросая цигарку установил он.

— Всё понятно товарищ полковник, сделаем! — ответил я, как вдруг, из-за леса взлетает красная ракета.

— Вот и всё…Полк, слушай мою команду! За родину, вперед!!! — скомандовал он, запрыгнув на бруствер окопа, подняв свой наган вверх.

Я судорожно смотрел на часы и ждал своего времени.

— Значит так! Рассыпаемся по флангам, Букин берёт левый, Жадин- правый, а мы с Кошкиной по центру!