В. Осеева
ВАСЁК ТРУБАЧЁВ И ЕГО ТОВАРИЩИ
Книга вторая
ВСТРЕЧА
На широкую проезжую дорогу смотрят белые хаты. Окна с расписными наличниками прикрыты тонкими занавесками. Под окнами растут розовые мальвы, душистые вьюнки, в густой траве около перелазов краснеют маки, над чёрными, разогретыми солнцем вишнями кричат и ссорятся воробьи. А позади белых хат, понизу за огородами, за цветистым лугом, кружит быстрая речка. За рекой синеют густые леса. На лугу лениво пасутся колхозные коровы, истомлённые жарой, сытной пищей и надоедными слепнями. По другую сторону села — богатые колхозные поля. Тёплый ветер доносит оттуда медовый запах цветущей гречи, лёгкий шум дозревающей пшеницы.
Солнце перевалило за полдень. У колхозного сарая девчата и хлопцы складывают под навес сено. У плетня старые деды раскуривают трубки и мирно беседуют меж собой:
— В подбор сено идёт…
— Погода подходящая…
— В самый раз для уборки.
В волосах у девчат путаются сухие стебли, забираются за воротники, щекочут шеи.
Председатель колхоза Степан Ильич мнёт в ладонях душистый пучок сухой травы и жадно вдыхает её запах:
— Богатые корма для скотины!
По улице пробегают с граблями девчата.
— Эй, девчата! — окликает их Степан Ильич. — Повыше от реки скирды складывайте, где я указал!
— Добре! — звенят с улицы молодые голоса.
Степан Ильич смотрит на небо, поглаживает широкой ладонью бритые щёки. Праздничная, расшитая васильками рубашка ловко сидит на его статной фигуре; воротник туго охватывает загорелую шею. Голубые глаза щурятся от солнца.
— Разодела тебя, Степан Ильич, жинка, как на свадьбу! — шутят над ним старики.
Степан Ильич смущённо оглядывает себя, осторожно снимает с рубашки сухой стебелёк и улыбается широкой, простодушной улыбкой, показывая ровные белые зубы:
— Верно, что разодела! К сенокосу вышивала, а тут ещё и московских гостей ждём!
Старики улыбаются:
— Ребята наши до свету встали да за Игнатом в Ярыжки бегали!
— Ну, ясно! Большой интерес для них: московские пионеры!
— Сейчас должны прибыть, — скручивая папиросу, говорит Степан Ильич.
Во двор вбегает босоногий подросток:
— Дядя Степан! Вас до сельрады кличут!
— Добре. Иду сейчас. — Степан Ильич крупно шагает к воротам.
— Степан Ильич! Бригадир спрашивает, какое ваше распоряжение будет насчёт луговины. Сегодня там починать косить или завтра? — окликает председателя дивчина в красной косынке и синей подоткнутой юбке.
— Сегодня, сегодня починайте, пока погода стоит!
На улице, толкая друг дружку, скачут ребятишки. Щупленький дед суетливо пробегает мимо.
— Дед Михайло, не видно москвичей? — спрашивают деда ребята.
— Нема ще.
— Поезд на станции уж давно гудел!
— Гудеть-то гудел, да дорога не ближняя.
На улице показываются возы, доверху нагруженные сеном.
— Стой! Стой! Заверни один воз до школы! Заверни, говорю, председатель приказал! — машет рукой дед Михайло.
В колхозе «Червоны зирки» ждут гостей.
В председателевой хате жарко. Мать Степана Ильича, баба Ивга, вытаскивает из печи дымящийся чугун, вычерпывает друшлаком горячие вареники. Тёмное, сухое лицо её с чёрными бровями раскраснелось. Аккуратно подобранные под очипок гладкие волосы, подёрнутые сединой, блестят, как намазанные маслом.
— А где ж то наш Степан? И весь народ на поле, некому будет и встретить приезжих, — беспокоится она. — Татьяна! Беги за холодцом, уже не рано! Беги, голубко моя!
Татьяна, председателева жена, хватает полотенце и бежит в погреб. Разогретая солнцем земля жарко припекает её босые ноги.
Степан Ильич быстрым шагом идёт к своей хате:
— Поторапливайся, жинка, поторапливайся! Время!
На широком лице Степана Ильича блестят капельки пота, он расстёгивает воротник и вытирает платком шею.
— Ой, Стёпа, так же некрасиво!
Татьяна на ходу застёгивает мужу воротник, оправляет ему рубашку.
— Да жарко же, — покорно говорит он, подхватывая на руки выбежавшего из хаты маленького белобрысого хлопчика. — А ну, Жорка, садись на плечи, да пойдём до ворот, сынок! Глянем на дорогу, не едут ли гости из Москвы.
С утра сидели у околицы колхозные пионеры, купая в пыли босые ноги и прикрыв от солнца глаза. Трижды успели они сбегать к реке, прежде чем ветер донёс до них звонкую песню и из-за леса вынырнул грузовик с широким, полыхающим, как пламя, пионерским знаменем…
— Едут! Едут!
— Бежим на село!
— Выходьте с хаты! — врываясь во двор Степана Ильича, кричали ребята. — Живо! Бо воны вже туточки!
— Встречают! Встречают! — волновались в машине приезжие. — Митя! Нам как, Митя?
— Знамя выше! Девочки, знамя поднимайте! Ребята, подъезжаем! — кричал Васёк Трубачёв, придерживая разлетающийся рыжий чуб. — Пойте громче!
Сергей Николаевич поднял шляпу и, стоя в машине, замахал ею над головой.
— Ура! Ура! — дружно вырвалось за его спиной.
На улице, у хаты председателя колхоза, быстро собралась толпа встречающих.
Грузовик остановился. Оттуда, как горох, посыпались ребята, хватаясь за протянутые к ним руки.
— Доехали!
— Здорове́ньки булы́!
— Доехали, голубята мои!
Степан Ильич заторопился навстречу, но женщины опередили его.
Высокая, прямая баба Ивга быстро поправила на голове нарядный очипок. Татьяна засуетилась около грузовика.
— Здравствуйте, голубята мои! — выступая вперёд и кланяясь, сказала баба Ивга. — С приездом вас, дорогие гости!
— С приездом! С приездом! — весело кричали ребятишки, пропуская наконец вперёд Степана Ильича.
— Здорово, здорово, дорогие гости! Окружили вас со всех сторон, никак не дают человеку поздороваться! — добродушно смеялся Степан Ильич, пожимая руку учителю.
Николай Григорьевич растроганно говорил старикам:
— Земляки мы… Вот добрался я до своей родины… Добрался всё-таки…
Ребята, сбившись в кучку, весело оглядывались вокруг. Откуда-то сбоку с громким барабанным боем неожиданно двинулся к ним отряд колхозных пионеров.
— Здоро́во, товарищи! — оглушительно рявкнул из строя белоголовый Федька Гузь.
— Здоро́во! — прокатилось за ним.
Барабанщик, стиснув зубы, яростно бил в барабан.
— Тихо, ты! — крикнул на него хлопчик в пиджаке и шапке-кубанке. — Тихо, ты! Дай слово сказать!
Игнат Тарасюк сдвинул на ухо кубанку и выступил вперёд.
— Построиться! — шепнул своим ребятам Трубачёв.
Ребята поспешно стали в строй.
Всё стихло…
Васёк вышел навстречу колхозным пионерам и отдал салют.
— Привет от Москвы! — горячо и взволнованно крикнул он.
— Привет от колхоза «Червоны зирки»! — отдавая салют, с достоинством ответил ему Игнат Тарасюк.
Ребята пожали друг другу руки.
— Будем знакомы! — важно сказал Игнат, поднимая густые, сросшиеся брови, оглядел Васька и вдруг, не удержавшись, с удовольствием шлёпнул его по спине крепкой ладонью: — Бачь, який ты! Московский!
Отряды зашумели, смешались. Ребята быстро знакомились, не обращая внимания на взрослых.
Решено было двинуться к школе, выгрузить вещи, привести себя в порядок.
— Девочки, девочки, как тут хорошо! — радовалась Нюра Синицына. — Я ни за что отсюда не уеду! Ни за что! Хоть насильно меня тащи!
Ребята направились к школе.
Валя Степанова шла по краю дороги, срывала ромашки и о чём-то расспрашивала колхозных пионеров. Лида Зорина, подпрыгивая, убежала вперёд. Мальчики старались держаться солидно: Одинцов с кем-то спорил, что-то горячо доказывая, а Петька Русаков с любопытством оглядывал жёлтое поле подсолнухов и тихонько толкал Мазина:
— Подсолнухов-то! Подсолнухов! Вот где полакомимся!
— Ладно уж, — ворчал на него Мазин. — Что за характер у тебя, Петька! Ведь в гости приехали. Сдерживайся всё-таки.
Трубачёв и Булгаков разговаривали с Игнатом.
— Вон где будете жить! — гордо сказал Игнат, снимая с головы свою кубанку. — Смотрите — это наша школа!
В середине села, на высоком пригорке, неподвижно стоят строгие, прямые тополя. Под ними краснеет черепичная крыша новой, выкрашенной в голубую краску школы.
На собрании колхозников решено было покрасить школу весёлым цветом, чтоб «дитя до ней бигло краще, як до дому». И теперь школа была видна далеко с дороги.