Кольчугинские сыщики (СИ)

— Праздник же! Вот чудная!

Мышь была не довольна тем, что сначала её начальник потерял бдительность, а теперь ему зачем-то ёлка понадобилась. Лучше бы колбаски купил… Так они шли мимо рядов, а прохожие улыбались следователю с мышкой, а продавцы совали Матузкову конфету, пряник или даже мандаринку.

— Привычка брать мзду подрывает устои общества! За державу обидно! — сурово пискнула она из рукавицы, но Матузков сделал вид, что не услышал её. Он шагал мимо палаток с самоварами и бубликами, мимо банок с медом и вареньем, мимо прилавков с кульками конфет. А в карманах уже было битком от мелких взяток.

За ларьками с горячими пирожками разместился ёлочный базар. Высокие и низенькие, пушистые и лысеватые, ярко-зелёные и уже тронутые ржой ёлочки торчали из снеговых куч. Было зелено и колюче. Запасы товара продавцы свалили в автомобильные прицепы и тележки. Мужики в тулупах и валенках шумно выдыхали пар и кричали: «Кому красавицу? Налетай, не скупись!»

Пахло хвоей, свежим самогоном из-под полы, ржаным горячим хлебом, конским навозом. Степанида устала вертеть головой и просто сверкала глазёнками на торговый шабаш. Кто-то большой фыркнул совсем рядом. Это старая лошадь каурой масти мотнула длинной чёлкой. Её влажный глаз уставился на рукавицу Матузкова, и мышь прерывисто вздохнула и снова спряталась.

Матузков недолго выбирал и приценивался. Ему понравилась ёлочка, едва достававшая до колена. Матузков взвалил её на плечо и бодро зашагал в сторону отдела. На обратном пути он лишь раз остановился и купил пучок чего-то серебристого и шуршащего, сунул его в карман к конфетам и мандаринам.

— Это и все покупки? — разочарованно шепнула мышь, но вспомнила, что ценники кусаются и решила не обижаться на Матвея Иваныча.

В Кольчугинском отделе милиции было суетно. Матузков обмел валенки веником, притаившемся за дверью и потащил ёлку на второй этаж.

— Какая пушистая! — сказал дежурный Берёзкин, и Степанила не сразу поняла, что комплимент относится не к ней.

Милиционеры сновали из кабинета в кабинет, и в коридорах было не протолкнуться. Девушки из штаба во главе с Анжелой носили туда-сюда салатники и блюда с бутербродами. Они звали Матузкова в актовый зал, где уже звучала музыка, но тот отшучивался. Он затащил ёлку в кабинет и сразу же снял ненавистный тулуп. Шустрая Степанида тоже покинула рукавицу, аккуратно сняла шапочку и уселась на радиатор отопления.

— Хвостик чуточку примёрз, — соврала она, ожидая от Бороды жалости.

— Совсем наш Матвей Иваныч заработался. Дерево зачем-то принес, — удивился Борода, — на растопку оно непригодное, да и печка в подвале. Туда неси что ли…

— Извини, Борода, — улыбнулся следователь, — придётся тебе потесниться.

Невесть откуда появилась треногая подставка. Через пару минут пушистая гостья уже красовалась на сейфе. Домовой хмыкнул и покрутил у виска.

— Ты не поверишь, но наш Матвей Иваныч за эту пигалицу денег заплатил, — шепнула Степанида Бороде.

— Чудно… — протянул Борода.

— Ты спрашивал, что такое Новый Год? — сел на табурет следователь и обстоятельно закурил, — Вот он уже на пороге.

Борода взмыл под потолок и подлетел к двери. Стремительно просочился в замочную скважину, но тут же вернулся. Никого на пороге он не обнаружил. Надув щеки от обиды, домовой взгромоздился на люстре. Матузков пускал колечки дыма и мечтательно улыбался.

— Новый Год — это нарядная ёлка, Дед Мороз со Снегурочкой, подарки и приятные сюрпризы.

Мышь недоверчиво смотрела на следователя. Тот выкурил сигарету и стал вытаскивать из карманов то, что Степанида считала взятками. К каждой конфете, яблоку и мандарину Матузков привязывал ниточку. Пряники и печенье он обернул белой бумагой, а получившиеся пакетики перевязал той же ниткой крест-накрест.

— Чего это? — не утерпела Степанида, — можно и так съесть, без фокусов.

— Помогайте украшать ёлку!

Матузков показал пример, и мышь с домовым нехотя присоединились. Матузков вытащил из кармана серебристый пучок дождика и небрежно растрепал его поверх веток. Вскоре ёлка выглядела как витрина продуктового магазина.

— Как я это роскошество люблю и обожаю! — всплеснула лапками Степанида. Наконец-то до неё стал доходить смысл праздника. Матузков лукаво наклонил голову набок и улыбался.

— Вы раньше никогда не наряжали ёлку?

Парочка синхронно замотала головами.

— И вы не знаете, кто такой Дедушка Мороз?

— Нет, — в унисон протянули они.

— Это добрый волшебник. Он исполняет желания и дарит подарки.

Открылась дверь, и в кабинет ввалился нарядный участковый Букин. На нем был тоже яркий халат, обшитый ватой, и шапка с пришпиленными к ней бумажными снежинками. Щеки и нос Букину кто-то размалевал алой помадой, но участковый совсем не возражал. В руках он держал салатник. Из-под крышки пахло свежим луком, колбасой и майонезом.

— Здра жла, товарищ капитан! — бодро выпалил Букин.

— С праздником, Дедушка Мороз, — ответил Матузков, а мышь фыркнула. Не так себе она представляла волшебника.

— Желаю, так сказать, мирного неба над головой, премии по итогам года и жену- красавицу, — сказал Букин и покраснел, — вам девчата передали вот оливье… И для мелкой лейтенантки особый провиант.

Букин поставил на стол салатник и насыпал из кармана горку карамелек.

— Стишок читать? На табуретку становиться? — улыбнулся Матузков, и испуганный Букин помотал головой.

— Это безвозмездно, товарищ капитан!

Матузков протянул Букину румяное яблоко, и тот еще гуще покраснел. Когда за участковым закрылась дверь, то к каждой карамельке Борода привязал нитяную петельку, и развесил подарки на еловых ветках.

— Какая красота! — шептала мышь. В её черных глазках блестели праздничные огоньки.

Матузков вытащил из-за шкафа гитару и спел «В лесу родилась ёлочка». Пел он тихо, почти шёпотом, словно не хотел, чтобы его услышали сослуживцы. Мышь смахнула слезу хвостиком.

— Хороша заупокойная по ёлочке, — вставил Борода и шмыгнул носом.

Матузков вздохнул. Темнело, и было пора домой. Он спрятал гитару за шкаф, снова натянул тулуп и намотал шарф.

— Завтра и послезавтра без меня побудете. Выходные. А уж в понедельник — тридцать первое декабря. Меня, как несемейного, на дежурство поставили. Будем город патрулировать. А если повезёт, то под бой курантов выпьем лимонаду, — невесело улыбнулся он и закрыл за собой дверь.

— Очень странный праздник, — резюмировала мышь, не обращаясь ни к кому, — милиционеры и преступники в халатах поют песни. Сотрудники отдела угощают друг друга салатом с колбасой, а на ёлки конфеты на ниточки подвешивают.

— Должен же быть какой-то смысл? — вздохнул домовой, дёргая себя за бороду, — Надо у запечника и кикиморы спросить. Они тут давно, побольше нас в милицейских обычаях понимают. Эх!

* * *

Ночь подкралась, и Кольчугино заснуло под её белоснежным одеялом. Весёлые уличные фонари расцветили затихший кабинет Матузкова. Завитушки узоров на окнах перемигивались самоцветными огоньками. Борода дремал на батарее, а довольная сытая мышь лежала на уголовном кодексе кверху пузком. Ёлочка сверкала серебряной мишурой. Конфетные фантики, кожура от мандаринов были аккуратно сложены в мусорном ведре. Ниточки экономная Степанида намотала обратно на катушку. Самую крупную конфету с непонятным названием «Гулливер» она оставила нетронутой.

— Для Матвея Иваныча, — со вздохом прошептала мышь, — вот кто настоящий Дед Мороз. Без всякого халата и красного носа. Из ничего устроить праздник — это ж каким волшебником надо быть!

Щасприду!

Через открытое окно было слышно, что часы на площади пробили три раза. Капитан Матузков с удивлением выглянул в окно. На старинном циферблате башни напротив отдела милиции короткая стрелка указывала на три, а длинная — на двенадцать.

— Борода, который час? — спросил Матузков домового.

— Неграмотные мы, живем по внутреннему убеждению, — важно ответил Борода, — коли в пузе забурчало — надоть чаю вскипятить, коли сытость накатила — на полатях постелить. Всё просто.

— Ну, вы тут разбирайтесь, кто над кем главный, а мне надо к часовщику заглянуть, — Матузков натянул китель и звякнул ключами, — это не дело, когда мои личные часы от городских отстают.

Он недоуменно почесал затылок. Часы у него были в порядке и шли точь-в-точь как те, что висели на башне старой церкви на городской площади. Мышь пожала плечами, в чудеса она не верила.

Вечером ситуация повторилась. В шесть башенные часы начали бить. Матузков пожал плечами:

— Чертовщина! Мои часы опять отстают!

— Может, виновата башня? — Борода вскинул брови и наклонил влево голову.

— Тем часам два века, и сбоев не было! Я историю города Кольчугина знаю, как свою биографию. По монастырским часам весь город время сверяет, — фыркнула мышь Степанида.

Матузков неожиданно запнулся и подошел к окну. Он оперся руками о подоконник и стал всматриваться в серые сумерки. Вряд ли прошло пятнадцать минут, но на часах было ровно шесть пятнадцать. Крупные, простые, без лишних завитушек цифры были вызолочены от души, рассмотреть несложно. Да и стрелки темные, приметные.

— Вот почему всегда, когда я собираюсь домой, появляется какое-то странное или неотложное дело? — спросил следователь у Бороды и Степаниды.

— Может, потому что дома тебя жена не ждёт, щей не варит, курятину не томит? Вот ты и лытаешь? — предположил домовой.

— Ох, Борода, ты почти прав. Аню с работы проводить до дома не помешает, тем более мимо башни с часами прогуляться.

Когда следователь ушел, Борода задумчиво поскреб в затылке.

— Знаешь, Стешенька, я никогда не думал о том, что время ценно. Может, потому что бессмертный? Хотя именно для меня каждая минута должна быть важна. Что я делаю? Днем мечусь по отделу. Там подкрутить, там проследить. Тут подкрасить, там побелить. Отвесить подзатыльник кикиморе, чтобы не слишком запасы портила, проверить, как запечник к зиме подготовился. Заглянуть в кастрюли с супом для арестованных, чтобы тухлятиной бедолаг не накормили. Матузкову помогаю в следствии. Вечером жду, когда настанет утро, чтобы снова заняться возней. Может, и важной, но всё же мелкой.

— Из мелочей жизнь складывается, Бородушка, — утешила Степанида.

Мышь выбралась из-за сейфа, вскарабкалась по батарее и уселась на коленях у домового. Он рассеянно гладил ее по голове, перебирая мягкую шерстью между ушками. Каждый думал о том, что бессмертие не такое уж и благо. Если время невозможно потерять, то оно ничего и не стоит.

В пять утра Матузков пришел заявился в отдел с приподнятым настроением. В руках он держал фонарь. Матузков свистнул домовому и мышке присоединиться к походу на часовню. По дороге он позёвывал, но рассказывал, что удалось узнать от библиотекарши Анечки.

— Легенда такая есть, други мои, что живет в башне неуспокоенный дух юноши.

— Что за дух? — высунула нос из-за сейфа Степанида.

— Некий юноша Соломон Кац, гимназист старших классов, влюбился в генеральскую дочь Глашеньку. Прогнали его с порога богатого дома. Тогда он залез на крышу часовни и прыгнул на камни площади.

Степанида чихнула от нахлынувших чувств.

— А что же Глашенька? Тоже сиганула? — встревожился Борода.

Матузков от неожиданного вопроса даже остановился.

— Дожила до преклонных лет, да и бог с ней, — возмутился Матузков, — выяснить надо, почему век с лишним этот дух сидел тише воды, ниже травы, а теперь чудить начал.

Сказал да и сделал! Мышь юркнула в карман кителя, домовой сел на плечо. Двинулись на разведку. Площадь в городе Кольчугина была пятиугольной. Ее обрамляли бывшие купеческие ряды, перестроенные при советской власти в продуктовые магазины. Вклинилось в них и подворье монастыря, который уже давно не использовался по назначению. В его хоромах располагался Дом культуры. Только часовня, все еще увенчанная золоченым крестом, напоминала о суровых кольчугинских монахах. Высокая и узкая часовня покоилась на прочном фундаменте. Годы не испортили каменной кладки, кое-где лишь отвалилась штукатурка, обнажив работу древних мастеров. В давние годы все дома в Кольчугино были деревянными, а монастырь отчего-то выстроили каменный. Может быть, предки современных горожан знали, что красота должна веками людей радовать. Матузков обошел здание и, повозившись с отмычками, которые всегда имел в запасе как заправский милиционер, открыл калитку. Степанида, отлично видевшая в рассветных сумерках, вертела головой во все стороны. Она не могла знать, что шикарная трапезная с лепниной по фасаду использовалась как концертный зал, в братском корпусе располагались кружки юного техника, шахмат, кройки и шитья и даже авиамоделирования. Но перестроенное и перекрашенное монастырское подворье ей не понравилось. Степанида охала и вздыхала. Домовой кряхтел, считая, учуяв обиталище привидения.

Матузков уверенно подошел к часовне и отомкнул узенькую дверь тем же воровским способом.

— Как можно государственному человеку прибегать к уловкам татей поганых? — грозно спросила Степанида, Матузков не ответил.

— Не до чиновной волокиты! — парировал домовой, — Нам романтицкого юношу врасплох надоть застать!

Матузков шикнул на них и включил фонарик. Из совершеннейшей темноты показались очертания узкой лестницы, заставленной по бокам коробками и какими-то тюками. Подниматься вверх среди куч хлама, грозивших свалиться прямо на голову, было опасно, но следователь был не робкого десятка. Тихо и грациозно, точно танцор балета, Матузков крался вверх по лестнице, освещая свой путь тусклым огоньком. Мышь затаила дыхание, вслушиваясь в шорохи, но никаких посторонних звуков уловить она не могла. Часовня казалась совершенно безлюдной и какой-то обезмышенной. Скрипели деревянные ступени, сухие и прочные. Несмотря на то, что часовней не пользовались, крыша ее не текла, запаха плесени и гнили не ощущалось. Если бы не свалка на входе, подъем вверх был бы вполне безопасным.

Луч света фонарика выхватывал ящики, тюки и всякую рухлядь. Домовой завился дымком вверх. Под шатровым куполом он ухнул для порядку, а затем и для удовольствия. Эхо отозвалось звонко и весело.

«Покажись, мил человек, дух неупокоенный», — ласково и серьезно попросил Матузков. Никто на зов не ответил. Борода вдоволь налетался и сел на плечо к следователю. Мышь вздохнула: «Зряшно время потратили».

И сразу в этот же момент перед изумленной троицей возник лохматый призрак. Его длинная рубаха выпросталась из штанов, одна брючина была подкатана до колена, вторая свисала клочками. Одна нога была босой, вторая — была обута в растоптанный башмак. Зато на шее красовался галстук-бабочка.

— Милости прошу в мой офис. Если вы зря время тратили, то к вашим услугам Щасприду.

— Кто? — хором спросили Матузков, Борода и Степанида.

— Гений времени и места, великий хроноквестор. А Щасприду — мое новое имя. Желаете ознакомиться с прайсом услуг?

— Желаю, — пискнула Степанида.

Щасприду жестом пригласил троицу к окошку и дохнул на пыльное стекло. Ненадолго ожили начертанные буквы, а потом испарились. Степанида успела вслух прочитать: «Минута равна грамму золота. Невозвратно».

— Правильно ли я понял, что вы время продаете? — вежливо спросил Матузков.

— Именно! — хитро улыбнулся Щасприду.

— И откуда оно у вас? — продолжил Матузков.

— Люди теряют, а я нахожу. Если вы заметили, мне подчинены городские часы. На том зарабатываю.

— И многим продали? — спросила Степанида нехорошим голосом.

— Это коммерческая тайна, — захихикал Щасприду.

— Хорошо, хроноквестор, — согласился Матузков, — я согласен прикупить себе пару часов приятной жизни. Но где гарантия, что ты не обманешь, не продашь воздух или другую какую подделку? Как оно хоть выглядит?

— Ваши сомнения понятны, но предъявить товар без оплаты не могу. Вдруг отберете? Вас трое, а я один. Принесете золотишко, время вам передам в целости и сохранности. Недовольных покупателей у меня еще не было, будьте уверены!

— Есть только один вопрос, хроноквестор, — Борода впервые подал голос, — знакомы ли вы с неким юношей — Соломоном Кацем? Помнится, тут он обитал.

Хроноквестор подпрыгнул от неожиданности и скорчился, словно его живот скрутила колика.

— Нет больше Соломона, о глупом студенте стоит забыть. Щасприду поумнее будет, на слово никому не верит. Любовь, чудо… Глупости все это! Золото нынче в цене.

Пришлось ретироваться ни с чем. Дорога вниз по лестнице показалась гораздо короче.

По пути в отдел следственная троица нещадно ссорилась. Степанида считала, что нужно отобрать у Щасприду всё украденное у людей время, а самого алчного призрака сдать в Междумирную Инквизицию. Борода был с ней не согласен, потому что не мог припомнить, какие требования «Уложения законов для разнообразной нечисти» мог нарушить Щасприду.

— Поменял имя? Не возбраняется. Стал людям вредить? Это самое важнейшее нечистое дело. Призрак есть призрак, с него какой спрос?