Мой адрес – Советский Союз! Тетралогия (СИ)

Но пока об этом думать рано. Отвечаю отцу такими же крепкими объятиями, какое-то время кряхтим, будто два медведя борются, потом слышу голос мамы:

— Платоша, кто там?

Платон — это мой батя, Платон Васильевич, а я, выходит, Евгений Платонович. А маму звать Мария Фёдоровна, в девичестве Ножкина, ну это так, для справки. И вот она выходит в коридор, худенькая фигурка в застиранном халатике, мы встречаемся взглядами… В сорок пять, как известно, баба ягодка опять. Мама выглядела старше своих сорока пяти, но для меня всё равно она была молодой, потому что в моих последних воспоминаниях она была совсем уже пожилой женщиной.

Когда в воображении прокручивал эту встречу, думал, что ком подкатит к горлу, слёзы выступят на глазах, но ничего такого я, к своему удивлению и, быть может, некоторому облечению, не испытал. Превалировало чувство, будто я всё это наблюдаю как бы со стороны, как на экране телевизора. Только когда чмокнул маму в подставленную щёку, внутри меня что-то на мгновение всколыхнулось. Может быть, позже накатит?

В целом мой приезд воспринят вполне обыденно, всё-таки это тело с подевавшимся куда-то хозяином регулярно навещало родных.

Всё-таки скромно живут мои родители, думаю я, разглядывая довольно убогую обстановку. Чувствуется, что особого достатка в семье нет, хотя я знал, что кое-какая заначка у матери имеется, так сказать, на «чёрный день». Да и я с ними так же жил, пока в армию не ушёл, а потом не поступил в институт. Коммуналка — бич советского общества, мои маленькую однушку получат в «брежневке», только когда этот барак попадёт под снос в 1979 году. Я-то к тому времени давно выписался отсюда, жил и работал в Свердловске, имел семью и был в общем-то по-своему счастлив.

Даже телевизора нет, только радио. Хотя, насколько я помнил, в нашем доме в это время телевизоры были только в двух квартирах, и обе на первом этаже, только в разных крыльях дома. Отец вроде неплохо зарабатывает, однако мои позволят себе телеприёмник только через два года.

Несколько минут спустя я уже сижу за столом, а передо мной стоит тарелка разогретого супа с клёцками.

— Ну как учёба? — спрашивает мама, когда я откусываю от ломтя ноздреватого хлеба.

— Нормально, — отвечаю я, отправляя в рот ложку супа с захваченной аппетитной клёцкой. — Готовлюсь к сессии, по-прежнему староста группы… Блин! Один момент!

Надо же, про подарки забыл. Родители довольны, мама сразу накидывает на себя шаль, отец тут же перекладывает папиросы из пачки «Беломора» в портсигар. А я возвращаюсь за стол, доедать остывший суп. На второе гречневая каша с куриной котлетой. Потом все сидим, пьём чай с баранками и смородиновым вареньем — мама сама крутит дачные припасы, под кроватью и в шкафу по осени всё забито банками с соленьями и вареньями, запасы которых к весне, впрочем, изрядно редеют.

По ходу дела мама рассказывает, что её отец, то бишь мой дед, который живёт где-то под Житомиром, пишет, что левая нога совсем плохая стала, почти не гнётся. Эхо войны, так сказать, его осенью 44-го, когда Украину освобождали, какой-то бандеровец из засады ранил. Живёт бобылём, жену, то есть мою бабушку, схоронил два года назад. Но я помнил, что деда не станет только в 89-м. Хорошо, что не дожил до развала Союза, для него это стало бы серьёзным ударом.

А вот у бати его отец погиб на войне, а мама жила в Куйбышеве. Так замуж и не вышла. Она должна уйти из жизни в 93-м.

— Завтра обратно в Свердловск, значит? — спрашивает батя, с важным видом постукивая беломориной о крышку портсигара.

— Ну да, занятия никто не отменял, — киваю я с мыслью, съесть ли ещё одну ложечку варенья.

— И мою работу тоже, — вздохнул отец.

Точно, как-то я позабыл, что батя в две смены работал на своём «Уральском заводе авто-текстильных изделий». Шестидневку в первую, шестидневку во вторую… Вчера, значит, выходной был в честь праздника, а сегодня снова на работу. Зато завтра, в воскресенье, законный выходной. Обратный рейс в Свердловск в 4 часа дня, последний автобус, с утра надо сбегать на автовокзал, взять билет, жаль, что за сутки не продают, а то бы как приехал — так и взял.

Мои размышления прервал стук в дверь, которая тут же распахнулась, и в проёме показалась небритая физиономия Кузьмича — соседа из 8-й квартиры. Он работает вместе с отцом, только на соседнем участке.

— А я слышу голос знакомый, Женька, думаю, чё ли, приехал… Ну что студент, здорово! — жму узкую, сухую ладонь. — Чё, может, отметим это дело? У меня есть, щас принесу…

— Я тебе принесу! — хмурит брови мама. — Будешь мне ещё ребёнка спаивать.

— Тю, это Женька-то ребёнок?! Маша, да ты посмотри, какой лось вымахал, выше меня на голову!

— Иди-иди, — спроваживает его мама. — Наговоритесь потом, у меня сын с дороги некормленый.

— А как Лёшка Винников, Ванька Косов, Серёга Зинченко поживают? — вспоминаю между делом имена своих друзей детства.

— Так ничего с твоего последнего приезда и не изменилось, — жмёт плечами мать. — Лёшка всё так же водителем на комбинате работает, Ваня учится в Москве, уже четвёртый курс, Серёжа в ресторане играет.

Точно, Серёга у нас музыкантом типа стал, недаром в ДМШ ходил на фортепиано. Хотя сколько раз прогуливал занятия, гоняя с нами мячик на пустыре. В армию его не взяли по причине плохого зрения, так он пристроился в единственный ресторан Асбеста, играет в составе ресторанного ансамбля для жующей публики.

— Серёга в «Ландыше», кажется, работает? — спрашиваю у мамы.

— Да вроде там.

— Вечерком тогда навещу его, да и сам культурно отдохну.

— А деньги-то есть на культурный отдых? — поинтересовался отец.

— На скромно посидеть есть.

— Смотри, а то мы с матерью подкинем…

— Чего ты там подкидывать собрался? — возмутилась мама. — По мне так вообще нечего по ресторанам рассиживать, с Сергеем можно и утром встретиться, ты всё равно в Свердловск последним рейсом завтра едешь… А кстати, Ленка Кравец в прошлую субботу замуж вышла. В Свердловске свадьбу играли, у ейного жениха там своя квартира, между прочим. Однокомнатная вроде, ну так на первых порах им и однушки хватит.

Сказала и так со значением посмотрела на меня, поджав губы. А я вспомнил, что Лена Кравец, которая жила в этом же доме, но в другом подъезде, всё детство строила мне глазки, но я к её намёкам оставался равнодушен. Не знаю почему. Девчонка вроде симпатичная, но… Ну не цепляла она меня.

— Всё равно схожу, сто лет в ресторане не был. А пока пойду прогуляюсь, в свой клуб загляну. Не знаю, сегодня он работает или нет, но так-то по субботам там тренировки должны проходить.

— Дело хорошее, зайди, — одобряет отец. — И от меня привет Янычу передавай.

— Обязательно, — невольно улыбаюсь я, вспоминая маленького, подвижного тренера, который и дал мне путёвку в мир бокса.

Борис Янович Лихтер происходил из поволжских немцев. Когда началась война, его отца упекли в лагерь, хотя тот сразу же хотел записаться добровольцем. Понятно, что виной тому была национальность — в те годы советских немцев не жаловали, считая, что они могут стать пособниками фашистов. Впоследствии, конечно же, отца оправдали, но уже посмертно.

Мать же с 12-летним сыном отправили в Асбест, где женщине предстояло трудиться на тяжёлой и вредной работе. Но тогда выбирать не приходилось. Борис Янович с детства любил спорт, поэтому неудивительно, что после школы поступил на факультет физического воспитания в Свердловске, а по ходу дела увлёкся боксом, ушёл из большого спорта в звании КМС. Вернулся в Асбест, какое-то время трудился преподавателем физкультуры в школе, пока однажды его в городском управлении образования не попросили организовать секцию для ребятишек, чтобы не на улице кулаки чесали, а занимались дракой по правилам под присмотром настоящего тренера. При этом днём он так и продолжал бы преподавать физкультуру в школе, так как тренировки планировалось проводить вечером. Разве что в выходные дни они шли с 11 часов. Лихтер подумал и согласился, хоть ему и выделили всего полставки, посчитав, что учителем он и так, видимо, неплохо зарабатывает.

Я же как раз был из таких, кто любил «почесать кулаки» на улице. Не то чтобы я постоянно искал, кому бы расквасить нос, просто наш городок рабочий, молодежь предоставлена самой себе, собирается в стаи, нередки были драки улица на улицу. А уж если сдуру оказался один в чужом районе (да даже если с парой друзей — роли это уже не играло), то можно было быть уверенным, что домой вернёшься с разбитым носом и синяками. И это в лучшем случае! В уличных драках процветала жестокость. Ножами не резали, на то был негласный закон, в крайнем случае могли огреть штакетиной из забора, но пинали так, что некоторые «счастливчики» оказывались в больнице с переломами.

Вот и меня однажды в 14 лет угораздило оказаться там, где лучше было бы не появляться. Решил, что самый умный, срежу-ка я путь до школы, потому что элементарно проспал и опаздывал на занятия. Вот и срезал… Один против троих, при том, что двое — Федька Грузинов и Олег Листвянский — старше меня на год, а Колька Булавинцев хоть и был моим ровесником, однако габаритами превосходил даже меня, в котором уже тогда чувствовалась отцовская порода. Все трое учились в другой школе, восьмилетке, считавшейся не слишком благополучной.

Убегать я не стал, я никогда ни от кого не бегал, хоть и понимал, что в этой драке у меня шансов ноль. Прежде чем меня повалили в жидкую весеннюю грязь, я всё же успел разбить губу Федьке и больно пнуть носком ботинка по правой ноге Кольку, отчего тот прыгал на одной левой. Закрыв голову руками, я свернулся в позу зародыша в надежде, что попинают-попинают, да и уйдут, решив, что с меня достаточно. И так успели мне юшку пустить — это я пропустил точный удар Грузинова.

В этот момент и послышался шлепок, который сопровождал вскрик: «Ой!». Затем вдруг моё избиение прекратилось, и я услышал частый-частый звук удаляющихся шагов, словно кто-то убегал. Открыв глаза, я увидел, что убегают мои палачи, а рядом со мной стоит невысокий мужичок лет тридцати с небольшим, разглядывая меня своими голубыми глазами.

— Ты как? — спросил он, помогая мне подняться.

— Нормально, — пробурчал я, зажимая двумя пальцами расквашенный нос.

Осмотрел себя, насколько мог… М-да, в таком виде в школе лучше не появляться. Подобрал валявшийся в грязи портфель.

— Спасибо, — прогундел я, чувствуя, как под левым глазом набухает фингал.

— За что они тебя?

— Ни за что… Это их улица, а я срезать путь до школы хотел.

Незнакомец чуть улыбнулся:

— Понятно. А если бы они пришли на вашу улицу, ты с ребятами их тоже отмутузил бы?

Я пожал плечами, по-моему, и так всё было очевидно. В подростковой среде действовали свои законы, и никакому взрослому их изменить не удалось бы, хоть ты всех поставь на учёт в детскую комнату милиции.

— Тебя как звать?

— Женя… Евгений. — поправился я, чтобы выглядеть более взрослым.

— А меня Борис Янович. Борис Янович Лихтер. Слушай, Евгений, не хочешь боксом заняться? — последовал вдруг неожиданный вопрос.

Я искоса поглядел на мужика.

— А вы чё, тренер?

— Ну вроде того, — хмыкнул он.

Так-то я уже ходил в кружок радиолюбителей, организованный при нашей школе, и идея заняться боксом меня в тот момент не воодушевила. Пока Борис Янович не сказал:

— Есть в тебе что-то, я издали наблюдал за дракой, и решил вмешаться, когда тебя уже лежачего пинать начали. Вообще-то лежачего не бьют, но, видимо, на вашу среду это не распространяется. Так вот, есть в тебе кое-какие задатки, только шлифовать их нужно. Короче говоря, если надумаешь, то приходи к горному техникуму, на улицу Челюскинцев. Там пристрой есть, в нём я веду секцию бокса.

В секции я появился через неделю, когда синяки почти совсем сошли. Увидев меня, Борис Янович кивнул с таким видом, будто знал, что я приду.

— Ну привет, Евгений! Спортивную форму захватил? Трико и кеды? Тогда пойдём покажу закуток, который у нас раздевалкой зовётся.

И вот сейчас я стоял перед этим самым пристроем, глядя на мелькающие за окнами тени, и все эти воспоминания проносились в моей голове. Да, Лихтер, как я помню, был настоящим фанатом своего дела, мог пахать без выходных, у него даже в воскресенье проходили тренировки. А потом я решительно потянул дверь на себя и переступил порог.

В нос сразу ударил запах пота и кожи. Той кожи, которой обтянуты мешки и боксёрские перчатки. И странно, не встреча с родителями, а именно этот запах вдруг всколыхнул во мне что-то, и вот именно сейчас к горлу подкатил ком, а картинка стала мутной от выступивших слёз.

Борис Янович, которого я в прежней жизни не видел больше полувека, а в этой сразу после армии, то есть год назад, когда также навещал спортзал, работал на «лапах» с одним из парней, на вид лет двадцати, ростом и габаритами примерно моих. Остальным было примерно от 13 до 17 лет. У моего ровесника лицо незнакомое, наверное, с какого-то другого района, а так я бы его узнал. У меня память всю жизнь хорошая была. Заметив меня, Лихтер что-то сказал подопечному и, на ходу стаскивая с рук «лапы», направился ко мне.

— Здорово, Евгений!

Он так и называл меня по-взрослому, как я когда-то ему представился.

— На праздники своих навестить приехал?

— Здравствуйте, Борис Янович! Так и есть, святое дело — отец с матерью.

— Это верно, — он вдруг помрачнел. — А я вот свою на той неделе схоронил. Рак желудка.

— Соболезную, Борис Янович…

— Ладно, сам-то как?

— Да нормально, скоро сессия начинается, но я в своих силах уверен.

Ещё бы не уверен, я и дипломную работу могу хоть сейчас изобразить! Конечно, много лет прошло, но я на память никогда не жаловался, даже в старости.

— Раз так уверен — молодец! А с боксом как? Продолжаешь заниматься? У вас же Казаков в институте тренирует?

— Он самый.

— Хороший тренер, я его знаю, пересекались не раз на первенстве области. Ты его держись, он из тебя чемпиона сделает… Я слышал, ты на прошлом первенстве «Буревестника» до финала дошёл?

— Дошёл, — вздохнул я. — Проиграл из-за рассечения.

— Не расстраивайся, какие твои годы! Ты как, боксировать намерен серьёзно ещё долго, или для тебя это своего рода хобби?

— Пока тянет на ринг.

— Если тянет, может, поспаррингуешь с Серёгой? — он кивнул на парня, с которым перед этим работал на «лапах». — А то он у меня один такой лось, в пару к нему даже поставить некого. Кеды и трико я тебе дам. У тебя какой размер? 43-й? Подберём.

Я повнимательнее присмотрелся к потенциальному спарринг-партнёру. Тот, не теряя времени, лупил по свободному мешку. Сила чувствуется, а вот техника хромает, больше не акцентированный удар, а толчок, чем в своё время отличался бывший метатель диска Коля Валуев… То есть будет отличаться, если в этой реальности он решит попробовать себя в боксе.

— Давно занимается?

— С полгода, после армии сразу решил заняться. Думаю, может, его на чемпионате области ближайшем попробовать… Ты в каком весе?

— До 91.

— Во, и Серёга в том же. Ну что, поработаете пару раундов? Или ты не в форме?

— Да я пообедал недавно…

— Жаль, — вздохнул тренер. — Думал, в кои-то веки у парня появится спарринг-партнёр, хотя бы на один тренировку.

— Хм, ну, так-то я пешком шёл, вроде более-менее в животе утряслось… Давайте разомнусь, посмотрю, в каком состоянии мой организм. Если что, то пару раундов можно.

— Это само собой… Пойдём, выдам форму.

Разминка показала, что мой молодой организм уже успел, кажется, переварить съеденное за обедом, с метаболизмом у меня вообще никогда проблем не было.

— Вроде как нормально себя чувствую, — сообщил я Лихтеру.

— Ну и отлично, — обрадовался тот и, понизив голос, добавил. — Евгений, ты только не сильно его бей. А то разочаруется парень в боксе, а у меня на него есть некоторые виды.

— Договорились, — улыбаюсь я.

Сейчас я чувствовал себя заряженным энергией по самые уши. Эх, как же хорошо быть молодым! Господи или кто там, дайте мне хотя бы ещё пару дней, а потом делайте со мной что хотите. Хоть на сковородку сажайте голой задницей.

Мы с моим соперником пошли в дальний конец вытянутого помещения, где располагался ринг. Потёртый канвас находился на уровне пола, канаты слегка обвисшие, кожзам на угловых подушках местами облез. Но всё-таки это был ринг, на который я последний раз выходил более полувека назад. И снова невидимые пальцы что-то сжали в моей груди. Но времени на переживания нет, мой соперник уже в ринге, пританцовывает, похлопывая перчатками одна о другую.

О капах пока провинциальные боксёры могут только мечтать. В принципе, у меня уже есть, перед первенством СДСО договорился с одним свердловским протезистом, которого мне Казаков посоветовал, тот сделал слепок моих зубов, и на следующий день каучуковая капа была готова. Обошлась, правда в пятёрку, но за качество создатель ручался. Насколько помню, служила она мне верой и правдой не один год.

— Боксёры готовы?

Лихтер встал возле канатов с массивным, в металлическом корпусе механическим секундомером в руках. Позади него столпились его юные воспитанники, им интересно посмотреть на настоящий взрослый спарринг.

— Готов, — киваю я из своего угла.

— Угу, — тоже кивает Сергей из своего.