Помоги проекту - поделись книгой:
Рубашка с так же, как и у Вадима, отложным воротником, только… Да-да, не смейтесь, зелёного цвета! То есть именно она первой попалась мне на глаза, когда я открыл стенной шкаф и пробежался взглядом по скромному гардеробу на вешалках, определяя, что из этого моё, а что Вадика, и тут же, увидев это чудо текстильной промышленности, вспомнил — это моё. Немного поразмышляв, я выбрал всё же бежевого цвета рубашку с более скромным воротником. 73-летний старик не был готов к столь радикальным переменам.
В шкафу, кстати, обнаружил и свою спортивную форму. Трикотажный костюм, синие трусы и две майки — синего и красного цвета — были аккуратно сложены невысокой стопочкой. Провёл кончиками пальцев по гладкой ткани, на несколько мгновений выпав из реальной жизни. Неужели мне больше не доведётся это примерить? Или я готов изменить свою судьбу?
Плаща у меня не имелось, зато имелась куртка, тоже вроде как из болоньи, но коричневая, длиной до середины бедра. Не забыть нацепить «Командирские», которые мне должны прослужить верой и правдой ещё семь лет. Вплоть до того несчастного случая, когда, утихомиривая пьяного соседа, гонявшегося за женой с молотком, я заслонился рукой от удара этим самым молотком в голову, и приняли его на себя как раз «Командирские». Как ведь попал… Вернее, как я «удачно» циферблат подставил. Но уж лучше, чем голову.
Вадик тем временем натянул на ноги начищенные до блеска ботинки с чуть побитыми носами, да и мои не сильно отличались. На стельке едва проглядывали серебристые буквы, складывавшиеся в слово «Уралобувь». В это время почтив всё мужское население области носило обувь этого производственного объединения. В принципе, хорошего качества, натуральная кожа, вот только практически все ходили в обуви одинакового фасона. Один фасон — демисезонные, и второй — зимние, с искусственным мехом ботинки. Женщины — понятно дело, гонялись за более приличной, то есть красивой обувью, и за теми же финскими сапогами выстраивались такие же огромные очереди, как в какой-нибудь Пензе, или даже Москве.
— Ну, вроде готов! — глядя на себя в зеркало, сказал я.
— Тогда вперёд!
Ключ Вадим сдал дежурившей сегодня Маргарите Петровне, поздравив её с праздником и услышав в ответ такое же поздравление.
Нас уже поджидали четыре автобуса «ЛиАЗ», в один из которых я загрузился следом за Вадимом. Глядя на лица студентов, постепенно вспоминал имена, а иногда и фамилии. Витя, Савелий, Толя Рыбчинский, Костя Парамонов, Гарик Оганян, Махмуд Гасанов… Да-да, здесь, в общежитии, армянин и азербайджанец живут дружно, а не пройдёт и двадцати лет, как начнутся межнациональные разборки, и не исключено, что Гарик с Махмудом будут стрелять друг в друга в Нагорном Карабахе. Чтоб этому Меченому пусто было!
А я здоровался за руку с каждым, даже с нашими девушками — Ингой и Светой, а с моего лица не сходила какая-то, как мне казалось, глупая улыбка до ушей, вызывавшая у присутствующих ответные улыбки. Нет, чёрт возьми, как же всё-таки хорошо чувствовать себя молодым, здоровым, полным сил и энергии! Спасибо тебе, неведомый Хоттабыч, за то, что дал мне возможность таким вот транзитом побывать в своём прошлом. Даже если всё ограничится одним днём, всё равно спасибо!
Процессом посадки руководит замдекана Юрий Борисович Борисов. Высокий и какой-то нескладный, в костюме, который ему явно был коротковат, и висел, как на киношном Шурике, плюс почти такие же очки — всё это делало его фигуру немного комичной. За ним и закрепилось прозвище «Шурик» — «Операция Ы» и «Кавказская пленница» вышли один за другим не так давно с перерывом в пару лет. Кстати, актер Александр Демьяненко как раз родом из Свердловска.
— Ребята, все собрались? Никого не забыли? — вытягивая длинную, гусиную шею, фальцетом спрашивает Борисов. — Ну если все, то можно ехать.
И, заняв место впереди, даёт команду водителю трогаться. Автобус едет неспешно, в пределах 40 км/ч, давая возможность рассмотреть окружающий нас пейзаж. Движение мы начали с улицы Коминтерна, а конечная точка маршрута — окрестности площади «1905 года», которую горожане называют просто «площадь пятого года». Изначально она была меньше и называлась Церковной, потом стала Кафедральной, рядом находилась еще Торговая площадь. В 1930 году Богоявленский собор снесли, и общее пространство двух площадей стало единым. 9 мая на этой же площади проводится традиционный парад войск Уральского гарнизона. Но было время, когда военный парад проводился и 1 мая. И даже известен казус, когда во время парада 1 мая 1951 лошадь по кличке Мальчик сбросила наземь маршала Жукова, в те годы командующего Уральским военным округом.
С Коминтерна поворачиваем на улицу Мира, а вскоре и на проспект Ленина — главную транспортную артерию города. Старых, деревянных домов давно нет и в помине, в основном преобладает сталинская, массивная застройка.
Автобусы останавливаются недалеко от площади, в одном из примыкающих к проспекту переулков. Здесь, в заранее обговорённом месте, нас ждёт бортовой «ЗиЛ», из которого студенты всех пяти курсов достают транспаранты. Кому-то достался портрет Брежнева, кому-то Косыгина, кому-то Громыко… Конечно же, Ленин, чей вековой юбилей отмечался совсем недавно.
Гарику и Махмуду выпало вдвоём нести растяжку с лозунгом «Да здравствует 1 Мая». Интернационал, однако! Косте Парамонову достаётся плакат, на котором изображён рабочий, сжимающий в своей руки капиталистическую гидру. Эх, знали бы вы, товарищи, что пройдёт всего-то двадцать лет, и капитализм расцветёт буйным цветом на 1/6 части суши. Вот только это будет дикий капитализм, десятилетие, оставившее за собой горы трупов и искалеченных судеб. Нужна ли нашей стране такая «шоковая терапия»? Или по-другому было никак? Я не политик, не экономист, но как по мне, то если уж нашему обществу и требовалась перезагрузка, та самая пресловутая PERESTROYKA, то она должна была проходить по нашему сценарию, а не по сценарию, заготовленному для нас заокеанскими кукловодами.
Строимся в колонну, первый ряд — руководящий состав вуза во главе с ректором Фёдором Петровичем Заостровским. За ним сборная пятого курса, и так далее. Наш первый курс замыкает колонну института. В наши с Вадимом обязанности входит поддержание порядка среди первокурсников. Под разносящийся из динамиков «Марш энтузиастов» мы наконец выстроились и стоим, ждём, когда впередистоящие начнут шествие. До самой площади метров двести, но я уже вижу и помпезное здание горкома КПСС и горсовета, и стоящего напротив Вождя мирового пролетариата. Ленин изображён в позе, которая больше подошла бы какому-нибудь поэту, во всяком случае, правая рука словно бы застыла в полёте во время декламации. Где-то у подножия памятника толпятся на огранённой камнем трибуне руководители города и области, но за головами в небо взлетают цветные воздушные шарики.
Из динамиков несётся следующая песня:
Я бросаю взгляд на часы — семь минут десятого. И тут в колонне впереди начинается движение. Всё, пошли!
— Держим равнение! — зычно командую я. — Плакаты выше, руки устали — передали соседу.
Вадим незаметно подмигивает, едва сдерживая улыбку. Я тоже улыбаюсь. Вот сейчас, в эту секунду, мне чертовски хорошо! Как же хочется, чтобы этот миг длился вечность!
— Мимо трибуны шествуют студенты и руководящий состав Уральского политехнического института имени Сергея Мироновича Кирова! — торжественно объявляет диктор, и музыка, не прерываясь, слышится приглушённым фоном.
Дальше следует краткое изложение истории института и достижений его выпускников. Всё это нужно успеть сказать за те секунды, что мы минуем трибуну, с которой демонстрантам приветливо машут руками партийные боссы, все, как один, с приколотыми к лацканам плащей красными бантиками. По центру — член ЦК КПСС, первый секретарь Свердловского обкома партии Константин Кузьмич Николаев. На этой должности шесть лет, а в следующем январе уйдёт на пенсию. Будучи пенсионером персонального значения, станет преподавать на кафедре технологии воды и водного хозяйства нашего политеха. А в конце мая 1972 года скончается в одной из московских клиник после хирургической операции по поводу онкологического заболевания. Похоронят его на нашем Широкореченском кладбище. Сейчас же Николаев, импонировавший мне тем, что поддерживал «косыгинские» реформы и был настоящим, крепким хозяйственником, выглядел вполне бодрым, широко улыбался, и вряд ли предполагал, что жить ему осталось всего два года. Эх, если бы я задержался в этом времени подольше, уж нашёл бы способ подобраться к Николаеву и заранее предупредить его о будущих проблемах со здоровьем. Сейчас даже не подойдёшь, а если и получится дорваться до тела, то после моего предсказания меня либо на 15 суток посадят, либо опять же на Сибирский тракт отвезут.
О, а это что за знакомая рожа с краешка пристроилась?! Ну точно, Борис Николаевич собственной персоной! В прошлой жизни я даже не обратил на него внимания, это была невысокого полёта птица в толпе чиновников, а сейчас увидел эту морду с выпяченной нижней губой — и сразу признал. В данный момент Ельцин, если ничего не путаю, возглавляет в обкоме КПСС отдел строительства.
— Эй, Жека, что опять с тобой? У тебя такой вид, будто ты Гитлера увидел.
Встревоженный голос Вадима, который ещё и дёрнул меня за рукав, помог мне выйти из ступора. Я только сейчас заметил, что так крепко стиснул зубы, что они того и гляди начнут крошиться. И всё это на ходу, не сбивая шаг.
— Не обращай внимания, вспомнил кое-что, — сказал я, с трудом отводя взгляд от уплывавшей назад трибуны.
— Новыми трудовыми свершениями встретим юбилей Вождя мирового пролетариата Владимира Ильича Ленина!
Ага, уже встретили… И весь год будем встречать.
Тут из динамиков грянуло:
Наша колонна миновала площадь, продолжая движение по проспекту Ленина, и тут меня словно током ударило. Вот сейчас это должно случиться. Из подворотни, до которой оставалось идти метров десять, верхом на «Урале» с коляской выскочит пьяный мужик и врежется в толпу наших студентов. Пострадают пятеро, но все отделаются ссадинами и ушибами, а вот мне коляской прилетит по полной — перелом большой берцовой и последствия, о которых я уже упоминал.
— Стоять! — завопил я, протискиваясь между деканом нашего факультета и ректором УПИ.
Встал перед ними, раскидывая в стороны руки.
— Стойте!
Передние ряды замерли как вкопанные, задние ещё какое-то время по инерции напирали, а мне показалось, что я уже слышу низкий рык «ураловского» мотора. Да нет, не показалось, так оно и есть. И вот уже мгновение спустя из подворотни вылетает зелёный мотоцикл с коляской, за рулём сидел, низко пригнувшись, мужик совершенно ошалелого вида, вперившись перед собой остекленевшим взглядом. И если бы я экстренно не притормозил нашу колонну, то этот придурок точно влетел бы в наши ряды, идущие следом за руководством института. А так он с рёвом пронёсся мимо и… Перескочив через газон, мотоцикл на бордюре высоко подпрыгнул, кренясь в воздухе набок, и рухнул на пустынный в тот момент, к счастью, тротуар.
Раздался чей-то тонкий крик, кажется, Светки, тут же народ загомонил, кинулся к мотоциклисту, вылетевшему из седла и распластавшемуся на асфальте тротуара. Шлема на нём не было, это и сыграло роковую роль — из-под головы лихача растекалась тёмная лужица.
Снова кто-то взвизгнул, кажется, уже не Светка. Да, не повезло мужику. Но кто ж в этом виноват?! Кто просил его садиться пьяным на мотоцикл и нестись куда-то сломя голову? Да ещё и без шлема… Печально, конечно, но, с другой стороны, из наших никто не пострадал, а самое главное — цела моя нога. Вот такой вот получился чейндж, как говорят янки.
Врачи «скорой» на такого рода праздничных мероприятиях обязаны дежурить, и они появились уже несколько минут спустя. Но помочь они этому бедолаге уже ничем не могли.
— Товарищи, не толпимся, продолжаем движение! — крикнул в мегафон какой-то милицейский начальник в погонах.
Милиционеры рангом пониже тут же начали выталкивать нас обратно на проезжую часть проспекта, хотя до точки, где движение заканчивалось, оставалось от силы метров сто, после чего народ разбредался кто куда. Мужики — обычный пролетарий — с оглядкой по сторонам тихонько во дворах разливали по стаканчикам горячительное, закусывая плавлеными сырками. Было бы, как говорится, что выпить, а повод всегда найдётся. Тем более 1 мая, самый что ни на есть пролетарский праздник.
Мы и сами с мужиками нашими, с «Завода радиоаппаратуры», после таких демонстраций согревались во двориках. Особенно это было актуально после ноябрьской демонстрации, когда погода подчас не жаловала марширующих в общем строю, и без «сугреву» было не обойтись.
Мы продолжили движение до «финишной прямой», хотя в толпе только и было разговоров, что о несколько минут назад случившемся инциденте. Моё имя тоже звучало, со всех сторон сыпалось, какой я молодец, что вовремя заметил опасность. Закинули в грузовик транспаранты и портреты членов Политбюро, и тут я услышал голос Заостровского.
— Покровский.
— Да, Фёдор Петрович!
— Иди-ка сюда.
Ректор отвёл меня в сторонку от продолжавшей движение колонны.
— Что это сейчас такое было?
— Вы о чём, Фёдор Петрович? — с совершенно искренним видом удивился я.
— Ты дурачком-то не прикидывайся. Как ты понял, что сейчас из проулка вылетит мотоцикл?
— Так услышал звук мотора, и будто мне кто-то в ухо закричал: «Покровский, опасность!». Мистика какая-то!
— Действительно, мистика.
Заостровский ещё раз внимательно посмотрел мне в глаза, после чего мотнул головой:
— Ладно, ступай… Спасибо тебе, если бы не твоя реакция, то среди студентов могли быть жертвы, а так только сам лихач пострадал. Вот что значит заниматься боксом… Кстати, ты ещё не бросил?
— Как можно, Фёдор Петрович!
— Смотри, не бросай, тебе ещё осенью на первенстве «Буревестника» выступать. Если я ничего не путаю, а там, глядишь, на чемпионат СССР отберёшься. У нас в политехническом пока чемпионы ещё не учились. А за твоё поступок мы тебе, Покровский, хм, благодарность объявим, прилюдно, в актовом зале.
Надо же, благодарность… Так-то неплохо, лишние баллы в карму не помешают. А самое главное — спас ногу. И значит — могу продолжить спортивную карьеру.
Мужика, правда, всё же жалко. Я в какой-то мере чувствовал себя перед ним виноватым. Может, свечку в церкви за упокой души поставить? Так я даже имени его не знаю. Раб божий не знамо кто, упокой Господи его душу… Так, кажется, я в молитвах не особенно был силён даже на склоне лет.
А ежели меня кто срисует, как я в храм вхожу или тем паче свечку ставлю и осеняю себя крестным знамением, а потом доложит в деканат? Ни фига себе атеист-комсомолец! Вот тогда я мигом из института вылечу. И что, обратно в Асбест возвращаться? Устраиваться на карьер по добыче асбеста или на асбестообогатительную фабрику и гробить свои лёгкие, как отец, который к пятидесяти годам то и дело заходился в приступах кашля, едва не выхаркивая лёгкие? Я помню, как асбестовая пыль круглосуточно висела над городом, забивая носоглотку.
Нет, не хочу я туда. Так-то, конечно было бы неплохо увидеть родителей, друзей детства, кто ещё оттуда не разъехался. Но, в принципе, я и так на выходные могу смотаться на рейсовом автобусе. Полтора часа — и дома. Это сейчас, когда я знаю, что мне 73 года, и родители мои давно умерли, как и многие друзья, думаю о них со щемящей болью в сердце. А на самом деле, может, я неделю назад только к ним ездил.
Ладно, потом разберёмся в своих чувствах, а то вон Вадим зовёт, руками машет. А с ним и ребята наши, и Света с Ингой. Не успел подойти, как на меня посыпались вопросы, всех интересовало, о чём со мной разговаривал ректор.
— Обещал благодарность вынести за спасение ваших жизней, — доложил я. — Наверное, грамоту дадут, хотя я бы не отказался и от материального поощрения.
— У тебя губа не дура, — заржал Толик Рыбчинский. — Чё, может, дёрнем за праздник?
С этими словами он сунул руку за пазуху, и оттуда показалось бутылочное горлышко.
— «Портвейн»? — спросил я, вспоминая пристрастия Толика.
— Он самый, — довольно осклабился тот. — А у Саввы ещё одна бутылка и «граник», будем употреблять по кругу. А у девчонок пирожков целый пакет, есть чем закусить.
Отказываться как-то не по-компанейски, да и Вадик, гляжу, не против, хоть мы с ним как бы и обязаны следить за дисциплиной, а тут, напротив, присоединяемся и, выходит, поощряем пьянство. Но, в конце концов, это не пьянка, а так, чисто символически, повод как-никак — 1 мая.
А завтра, 2 мая, тоже праздничный день, законный выходной. Мало того, и 3 мая выходной, потому что этот день выпадает на воскресенье. Так что чем не повод завтра с утра махнуть в Асбест? Причём с ночёвкой, утром или днём в воскресенье можно двинуть в обратный путь.
— Так ты вроде так и собирался сделать, — удивился Вадик, когда я озвучил ему своё решение. — И я завтра домой еду с ночевой. У нас автобусы с разницей в полчаса отходят, вместе же с утра на автовокзал собирались… Слушай, Жека, я бы на твоём месте всё же показался бы врачу.
— Может и покажусь, — сказал я, только чтобы успокоить друга.
Никому я, конечно же, показываться не собирался. Поставить себе диагноз я мог лучше любого врача, но озвучить его никому не мог, иначе… Ну, про психбольницу на Сибирском тракте я, кажется, уже упоминал. Хотя даже не знаю, можно ли то. Что со мной произошло, считать диагнозом. Так как в медицинской практике, уверен, ничего подобного ранее не происходило. Психиатр просто написал бы «шизоидное расстройство личности» или что-то в этом духе, после чего я на долгие месяцы, а то и годы (если буду упорствовать в своих «заблуждениях») оказался заперт в стенах душелечебного учреждения.
«Портвейн» на вкус показался… Хм, не очень. Наверное, за годы жизни я отвык от этого вкуса, поэтому ограничился одним половиной стакана, сославшись на то, что нужно соблюдать спортивный режим.
Занятия в боксёрской секции института у нас проходили по вторникам, четвергам и субботам. То есть, получается, ближайшая тренировка в следующий вторник, 5 мая. Давненько я с Олегом Коноваловым не спарринговал. Он по весу, насколько я помнил, всегда был потяжелее меня на 4–5 килограммов, в то время как оба мы выступали в весовой категории до 91 кг. При росте 183 см я весил 83 кг, причём жировая прослойка на моём теле в эти годы хоть и имелась, но была не слишком заметна. Это потом, оставшись хромым, на волне депрессии я как-то перестал уделять время поддержанию физической формы, после института вообще весил за центнер, потом уже одумался, и мой «боевой вес» закрепился где-то на 90 с небольшим кг. К моменту своего ухода так вообще схуднул до 80… К моменту ухода из жизни, которая, как оказалось, с выпущенной в сердце пулей не заканчивается, во всяком случае сознательнее существеннее. И сколько времени мне отпущено — одного богу известно. Или чёрту, до сих пор не могу сообразить, чьи это могут быть проделки. Либо вообще какой-то вселенский глюк. Лучше вообще голову над этим лишний раз не ломать, а жить на полную, используя момент. При этом стараясь не навредить телу и вообще будущему настоящего хозяина, который, надеюсь, после моего окончательного ухода вернётся в эту оболочку из кожи, мяса и костей.
— Ребята, а давайте в кино сходим, — услышал я предложение Инги. — Нет, правда, чего в общежитии сидеть весь день? А в «Космосе» сегодня «Белое солнце пустыни» показывают, кто ходил — все хвалят.
Народ идею с культпоходом в кинотеатр поддержал, я тоже не был против. И правда, лучше уж с ребятами в кино прогуляться, чем чахнуть в общаговской комнатушке. И ничего страшного, что этот фильм я видел раз сто. С удовольствием посмотрю в сто первый, это ж классика советского кинематографа!
Пройти нужно было всего два квартала. Кинотеатр «Космос» на улице Дзержинского впоследствии, конечно, претерпел некоторые изменения в плане архитектуры, но главное, что из него не сделали торговый центр, а изображённая на фасаде женщина, летящая куда-то в пространство с дирижёрской палочкой в руке, и годы спустя радовала глаз преходящих мимо людей, хоть и несколько видоизменённая. Насчёт палочки в её руке ходило много предположений, но большинство склонялось к тому, что ничем другим этот предмет по определению быть не мог.
Билеты на дневной сеанс стоили 20 копеек. За наших девушек великодушно заплатили я и Вадик: я за Светку, а мой сосед по комнате за Ингу. Я помнил, что Светка на меня весь первый курс заглядывалась, но, не найдя отклика, в итоге переключилась на Гарика Оганяна. В итоге она сыграли свадьбу сразу же после окончания института, а потом у них один за другим родились мальчик и девочка, причем мальчик — вылитая мама, а девочка — вылитый папа, такие вот казусы бывают.
Светка не сказать, что была красавицей, но и страхолюдиной назвать её язык не поворачивался. Девчонка как девчонка¸ но… Не было в ней какой-то изюминки. Как, например, в той, что стала моей женой, а потом укатила в Канаду. Её изюминкой было скрытое блядство. Да-да, подобная черта характера привлекает многих мужчин. То есть жена вроде не изменяет, но подсознательно ты чувствуешь, что она может сделать это в любой момент, тем более с внешностью Ирины и её раскосыми татарскими глазами, в черноте которых можно было утонуть, желающих затащить эту женщину в постель было хоть отбавляй. Ну и, само собой, ревность, все дела… Нервов она мне пожгла — это что-то с чем-то. Особенно когда заявила, что дочь выросла и стала самостоятельной, а вона сама хочет более интересной жизни, и нашла человека, который ей эту интересную жизнь обеспечит. Попросила только пока из квартиры её не выписывать.
Чего мне стоило в тот момент сохранить хладнокровие… Только когда она уехала на такси с парой объёмных чемоданов, куда покидала свои шмотки, я позволил дать волю чувствам. Орал так, что соседи вызвали милицию, тогда ещё не переименованную по приказу одного высокопоставленного дурачка в полицию. Короче говоря, выжигал я её из своего сердца калёным железом, в том числе с помощью нескольких краткосрочных романов, один из которых чуть было не закончился бракосочетанием. Но я, наученный уже горьким опытом, остерегался столь далекоидущих отношений, и предпочитал по-настоящему не влюбляться, используя женщин как средство для сброса сексуального напряжения. Да, такой вот я бездушный эгоист, жизнь научила.
Но вот сейчас, попивая лимонад с пирожными в буфете кинотеатра в преддверии начала сеанса, я себя чувствовал не то что заново родившимся, но словно бы скинувшим с себя если не всю, то как минимум бо́льшую часть шелухи, облепившей мою душу на протяжении предыдущей жизни. Я снова молод, здоров, верю в светлое будущее, и готов драться на ринге!
Единственное, что омрачало мой безудержный оптимизм — это мысль о том, что завтра я могу не проснуться. Может быть, мне отведён всего один день, в течение которого я должен был спасти сам себя от перелома, а теперь, после того как миссия выполнена, я уже и не нужен. Ладно, утро вечера мудренее, если оно, конечно, для меня наступит.
Глава 2
Утро наступило, и этот факт меня очень порадовал. Я даже зарядку сделал, чему Вадим был безмерно удивлён. После чего позавтракали, оделись в наши вчерашние костюмы и погнали на автовокзал. Мой автобус уходил раньше, пожали с Вадиком друг другу руки, после чего я сел в видавший лучшие времена «ЛАЗ». При входе протянул тридцать копеек тётке-кондуктору, которая оторвала мне от рулончика билет, и уселся в задней части автобуса, тут же развернув купленный в киоске «Союзпечати» свежий номер «Советского спорта». Наверное, свердловская типография получала из Москвы полосы по какому-нибудь телетайпу в ночь и тут же пускала их в печать… А, ну точно, вон внизу мелким шрифтом написано, что газета отпечатала в издательстве «Уральский рабочий» по адресу ул. Ленина-49Б. Большая часть материалов посвящена чемпионату СССР по футболу, в котором после 8 туров лидировал ЦСКА, однако отстающее на очко московское «Динамо» имело игру в запасе, и как раз сегодня оно играет с «Торпедо». Помнится, в этом чемпионате по итогам сезона армейцы и динамовцы набрали равное количество очков, а «золото» досталось ЦСКА после дополнительных матчей, сыгранных в Ташкенте уже в декабре.
А когда покинули городскую черту, я свернул газету и убрал в портфель. Пейзаж за окном пусть и не такой ещё зелёный, но всё равно было интересно окунуться в собственное прошлое. Кто знает, сколько мне осталось на этой земле…
Асбест — городок небольшой, из одного конца в другой можно пройти всего за час. По городу ходило всего два маршрута, но оба тянулись за городскую черту: один от автовокзала до плотины, второй — также от автовокзала до 101 квартала. Однако с остановки, гордо именуемой автовокзалом, домой я отправился пешком. Идти до двухэтажного кирпичного барака было минут двадцать, и преодолевать это расстояние на транспорте я считал верхом глупости, хотя пяти копеек за билет мне было не жалко. Хотелось прогуляться, полюбоваться родными сердцу местами. В прежней жизни я последний раз бывал в Асбесте, когда хоронил маму, в одну могилу с отцом, а это было в конце 90-х. Хоть и не сильно мне нравился городок, чисто промышленный, с вечной асбестовой взвесью в воздухе, и соответственно, многочисленными болеющими асбестозом. Но всё же родина, ничего не попишешь.
За городом послышался звук взрыва. Кажется, со стороны карьера. 1 ноября 1990 года многие тоже подумают, что это там взрыв произошел, а на самом деле рвануло в опытно-промышленном цеху на химзаводе в 12 километрах от города, где проводились работы с взрывоопасными веществами. Погибнут 15 человек, не считая около сотни пострадавших.
А ещё до этого будет чудовищный взрыв в Свердловске осенью 1988 года, который разрушил десятки домов. Из-за железнодорожной аварии сдетонирует опасный груз — 47 тонн тротила и 40 тонн гексогена. Там, правда. будет всего четверо погибших, но ведь каждая человеческая жизнь бесценна! И это не считая огромных разрушений. В общем-то, в моих силах эти трагедии предотвратить, раз я знаю, когда это произойдёт. И не только эти две трагедии, но и многие другие. Другое дело, сколько я протяну, когда меня боженька к себе приберёт? Может, стоит подстраховаться и всё записать в тетрадочку, которую обнаружит вернувшийся после в своё тело молодой Женька Покровский? Но тогда для него придётся ещё и описать то, что со мной произошло, каким образом я оказался в его теле. Поверит? Хрен его знает, я в молодости был довольно скептически настроен ко всякого рода чудесам, и не факт, что настоящий владелец этого тела поверит написанному.
Но попытаться всё же стоит, иначе потом себе не прощу… Если, конечно, буду в состоянии этот факт осознать, кто знает, что там, за кромкой. И не обязательно зацикливаться на самом себе, можно копии таких записей разослать по ведомствам, в первую очередь на Лубянку, а там пусть сами решают, что с этим делать. Но тогда, конечно, в этих записях по понятным причинам нельзя указывать свои имя и фамилию. В общем, есть над чем подумать, и по возвращении в Свердловск засяду за дневник.
Вот и мой дом, обнесённый палисадником, в котором трудолюбивая соседка тётя Глаша каждую весну высаживала цветы. Она и сейчас этим занималась, стоя худым задом кверху.
— Здравствуйте, тёть Глаш!
— О, Женька, привет!
Она выпрямилась, её покрытое преждевременными морщинами лицо расплылось в улыбке.
— На праздники приехал?
— Ага. Как там мои?
— Да как же, ждали тебя, ты ж обещался вроде приехать. С сумкой вон какой…
— Подарки своим везу. Праздник как-никак.
Перед отъездом я и впрямь, пересчитав наличные, решился на небольшие траты, негоже как-то было здоровому лбу ехать к родителям с пустыми руками. Отправился на блошиный рынок. Маме, которая всю жизнь, сколько её помню, зябла, купил практически новую шаль, а отцу за трёшку взял портсигар из латуни, на крышке которого Пересвет бился с Челубеем. Продававшая портсигар пожилая женщина сказала, что портсигар вручили её мужу ещё в войну за проявленную отвагу, но муж умер, а с деньгами что-то совсем худо, вот и понесла на базар. Мне было жаль женщину, я и торговаться не стал, отдал три рубля, как она просила. Тем более состояние портсигара было приличным, видно, что мало им пользовались, может, её муж вообще был некурящим.
Поднялся на второй этаж, замер перед фанерной, с облупившейся зелёной краской дверью коммунальной квартиры. Сердце гулко бухало в груди, словно я не два лестничных пролёта одолел, а осилил 192 ступеньки Потёмкинской лестницы — был у меня такой опыт в конце 80-х, когда ездил в Одессу в рабочую командировку.
Справа от двери кнопка электрического звонка. В 7-ю квартиру — один звонок, в 8-ю — два звонка, в 9-ю — три. Моя квартира девятая, и я, в отличие от почтальона, который звонит дважды, нажал кнопку звонка три раза. Надеюсь, родители дома, куда им на праздники шастать? На дачу ещё рано, в наших краях картошку сажать начинают в середине мая, иначе посадки могут побить заморозки.
С полминуты спустя послышались тяжёлые шаги, щёлкнула задвижка, дверь открылась… А ещё секунду спустя я оказался в крепких, поистине медвежьих объятиях отца. Я-то в него пошёл, такой же здоровый. Батя любил обниматься, даже если мы не виделись всего месяц, такой вот широкой души был человек. Умрёт в 57 лет, причём не от какого-нибудь рака, чему могла способствовать экологическая обстановка и выкуриваемые в день пачка-полторы папирос (а впоследствии сигарет), а от оторвавшегося тромба. Можно ли предотвратить этот ранний уход из жизни? Не знаю, тромб — такая штука, что оторваться может в любой момент даже у вроде бы здорового человека. Хотя здоровых людей, я точно знал, не бывает, есть недообследованные. Да и отец был не большой любитель ходить по врачам, как вот его загнать на медобследование? Хотя бы за год до его ухода нужно будет настоять, чтобы отец проверил свертываемость крови, после чего посоветовать ему пить по полтаблетки аспирина два раза в день.
Поделиться книгой: