Помоги проекту - поделись книгой:
Молчание Сабрины 2
Глава 1. Те, кому залезли в голову.
Пролог. Угроза.
Медленно проворачивались валики, скрипели иглы. Шла запись.
Тихий шелестящий голос вновь возник в комнате:
Действие II. «Балаганчик Талли Брекенбока».
Глава 1. Те, кому залезли в голову.
Осень в Габене мерзка во всех своих проявлениях. Должно быть, даже больше, чем в других местах.
Ветер, явно неравнодушный к щекотке прохожих, отрастил когти; морось, постоянно попадающая на лицо и руки, напоминает липкие слюни, словно кто-то плюет на прохожих с крыш или с воздушных шаров. Глубокие лужи под ногами прячутся с профессионализмом шпионов и встречаются на пути тем самым прохожим, когда ждут они того меньше всего; а то жуткое серо-бурое месиво, в котором сливаются туман и уличный смог, походит на огромное бесформенное и бестелесное создание, норовящее переварить всех, кому не повезло оказаться под открытым небом, – его желудочный сок неимоверно тлетворен, и они тонут в нем без остатка. Но все вышеперечисленное не идет ни в какое сравнение с Габенскими ливнями… Мало кто рискует выбраться во время таких ливней на улицу, а уж если у бедолаги нет зонтика… что ж, остается надеяться, что его, бедолаги, завещание составлено верно и на нем стоят все нужные печати и штемпеля.
Сабрине повезло, что, когда начался ливень, она была не на улице. Хотя «повезло» – это с какой стороны посмотреть: кукла многое отдала бы, чтобы оказаться сейчас где угодно, но только не здесь.
Дождь барабанил по дощатой крыше фургончика Талли Брекенбока и бурлил в водостоках. В одном месте через щель он затекал внутрь – капли стучали, попадая в заблаговременно подставленный ночной горшок.
Изнутри фургончик напоминал небольшую продолговатую комнату, обставленную, к слову, не так уж и плохо, как для нищего главы нищего уличного театра.
Под потолком висело несколько керосиновых ламп, в камине горел огонь – шут подогревал себе в жестяном чайничке вино к ужину.
К одной из стен крепились две длинные, узкие полки. На нижней разместилась постель Брекенбока (тощая перина, лоскутное одеяло и подушка в такой же, лоскутной, наволочке), верхняя была заставлена дорожными чемоданами. У камина стояло еденное молью хозяйское кресло, возле которого на полу примостился граммофон, а под окном все место занимал письменный стол, загроможденный различным хламом и еле выдерживающий груз древней, как старушечье чувство юмора, печатной машинки. Кукла Сабрина никак не могла взять в толк, зачем шуту эта машинка. Шут, судя по всему, тоже этого не понимал, поскольку все клавиши и валики скрывались под толстым слоем пыли. В углу у вешалки пол был залит густой черной жидкостью, как будто кто-то споткнулся и выронил чернильницу. Смоляные потеки и кляксы были и на стенах, и на висящих на вешалке пальто. Там же рядом лежали осколки настольных часов – кто-то разбил их в ярости – возможно, сам хозяин дома на колесах.
В целом, полицейский рейд фургончик Брекенбока не затронул – никто из фликов не решился даже просто заглянуть внутрь: еще бы, ведь поговаривали, что шут лично знаком с господином бургомистром. Впрочем, это не помешало синемундирникам выместить свою злобу на остальном театре.
Что ж, Фенвик Смоукимиррорбрим, который по мнению Брекенбока, и организовал нападение, был сейчас, вероятно, очень зол. Этот хмырь, видимо, рассчитывал, что не только актеров из балагана уволокут в Дом-с-синей-крышей, но и самого Брекенбока переоденут в полосатое, а он сможет поживиться тем, что «выбросит на берег после кораблекрушения». Упомянутый хмырь давно мечтал заграбастать фургончик Талли, ведь тот представлял собой не просто домик на колесах, а был в нынешнем Габене большой редкостью – безрельсовым трамваем. Когда-то такие махины сновали по Фли и Тремпл-Толл и даже заезжали в Пустоши, вплоть до самой станции «Тарабар», но сейчас почти все давно ржавели на металлических свалках.
Откуда безрельсовый трамвай мог появиться у шута, никто не знал, а тот предпочитал не делиться своей тайной…
Сабрина о тайнах хозяина балагана не думала. Ей было страшно.
Кукла в зеленом платье сидела на стуле в центре фургончика, а напротив, на трехногом табурете, устроился, зажав папиретку в зубах, сам Талли Брекенбок, собственной отвратительной персоной. Поверх костюма хозяин балагана надел кожаный фартук, забрызганный краской, будто кровью в лавке у мясника, в руках он держал орудия пыток, а на губах его была вычерчена чернилами неизменная улыбка.
В фургончике клубился красный и желтый дым от папиретки «Осенний табак», которую курил шут. В этих тучах фигура Талли Брекенбока выглядела еще зловещее и фантасмагоричнее, чем обычно. Помимо этого, он время от времени подергивался в такт вырывающегося из рога граммофона старого похоронного скорбнянса и подпевал ему хриплым голосом: «Ворон вырвал глаз моей любимой…»
Хозяин балагана наслаждался процессом, хотя никому в этом ни за что не признался бы. Ну разумеется! Ему очень не хотелось терять с таким трудом завоеванный хитростью, плетью и тремя вымышленными убийствами авторитет. А все потому, что пытки, которым он подвергал куклу, были вовсе не теми пытками, которыми может гордиться уважающий себя злыдень.
– Ай! – воскликнула Сабрина от боли – шут сдавил ее ногу слишком крепко.
– Терпи, дорогуша, – поморщился Брекенбок, закручивая винт струбцины. – Ты ведь хочешь, чтобы клей схватился как надо?
Сабрина промолчала. Не желая глядеть на суетящегося рядом Брекенбока, она уставилась в узенький просвет меж шторками на дождь, идущий в ночи за окном.
Шут не торопился, и к ремонту подошел серьезно и основательно. Рядом с ним на полу стоял раскрытый чемодан, в котором были аккуратненько разложены кукольницкие инструменты: ножи по дереву, рубанки, ручные сверла, напильники и рулоны наждачной бумаги; возле них ровными рядами выстроились баночки с красками и лаками, в глубине выдвижного ящичка разместились катушки ниток.
Брекенбок уже склеил все переломы и заделал все трещины, но Сабрина до сих пор походила на какое-то уродливое уродство.
– Что с тобой на самом деле случилось, дорогуша? – спросил Брекенбок. – Только не нужно повторять это «Я просто упала» – я, да будет тебе известно, многое знаю о «просто падениях».
Сабрина не отреагировала – она не могла ответить. Перед глазами у нее стоял Механизм, который Гуффин забрал в залог ее молчания. Мерзкий Манера Улыбаться оказался прав – этот непонятный предмет ей неимоверно дорог. Еще бы она помнила, что это такое… Куклу сразу же охватила дрожь, стоило ей лишь представить, как шут разламывает ее Механизм.
– Хорошо, не говори, – Брекенбок зажал очередной струбциной свежепрокленную руку куклы, и Сабрина снова вскрикнула. – Тогда, может, расскажешь, что случилось на мосту? Или что, это такая уж тайна? Да я мог бы послать к каналу того же Заплату, чтобы он все разнюхал!
– Поломка, – коротко ответила Сабрина, понимая, что в этом действительно нет никакой тайны. – Мост сломан.
– То есть все, как и сказал Гуффин? – как бы между делом уточнил Брекенбок, выбирая из мягкого кожаного футляра подходящую кисть – пришло время кое-что подкрасить тут и там.
– Да.
– А вот и нет! – криво усмехнулся хозяин балагана. Его глаза оказались совсем близко от пуговичных глаз Сабрины. Она попыталась отстраниться, но высокая спинка стула не позволила ей этого сделать. – Я все же послал Заплату! И знаешь что? Мост работает как и прежде: все рельсы целы. Всё на своих местах: сгоревшая полицейская тумба и трухлявая трамвайная станция. Харчевня «Подметка Труффо», как и всегда, принимает тех, кто предпочитает мокнуть изнутри, а не снаружи, если ты понимаешь, о чем я.
Сабрина не ответила. Если бы кукольное лицо могло хмуриться, оно бы сейчас это и делало.
– Значит, Гуффин лжет мне, – продолжил шут. – Знаешь, что я думаю?
– Что?
– О! – Брекенбок легонько постучал Сабрину кисточкой по носу. – Значит, тешить собственное любопытство мы всегда готовы, так? В общем, мне кажется, что один из моих шутов – твой дружок Манера Улыбаться – заранее знал о готовящемся рейде. Поэтому так «удачно» задержался в пути. Я догадываюсь, на кого он работает…
– На кого? – искренне поинтересовалась кукла. Быть может, Брекенбок сейчас, наконец, расскажет, что же происходит, объяснит, что случилось с Хозяином и что замышляет Манера Улыбаться.
– Это же очевидно! – Брекенбок взял театральную паузу. – На Фенвика Смоукимиррорбрима!
– На Фенвика Смокибрима?
– Смоукимиррорбрима, – уточнил хозяин балагана. – Этот жирный промозглыш, вне всяких сомнений, организовал рейд, чтобы сорвать мою пьесу, но… какова во всем этом роль Гуффина? Отправиться к Кукольнику за возвратом долга, просто чтобы не оказаться здесь во время рейда – слишком… не то! По возвращении Манера Улыбаться выступал за то, чтобы восстановить балаган и продолжить подготовку к пьесе. Зачем ему это, если, по-хорошему, он должен, наоборот, уговаривать меня смириться и забыть про постановку? Что все это значит?
– Что он не работает на жирного промозглыша?
– Знаешь, дорогуша, – сказал Брекенбок, – один из вопросов, которые меня мучают, – это «Что ты на самом деле здесь делаешь?» – Он на миг замолчал. – Может, ты явилась сюда шпионить?
Мелодия, звучавшая из граммофона, взяла визгливый истеричный ритм, словно почувствовав изменения в беседе, а Брекенбок мгновенно перестал напоминать добренького дядюшку. Мрачные подозрения превратили его в жуткое безжалостное существо, мало чем напоминающее человека. Он поднялся на свои ходульные ноги, похожий на черное дерево, выросшее в красно-желтом дыму за какую-то секунду. Свет от висящей за его спиной лампы померк, загороженный головой в колпаке. В руке Брекенбока появилась плеть с несколькими хвостами. Застывшее лицо шута за один миг изменилось и теперь выглядело, как старая потрескавшаяся маска в шкафу опытного лицедея – мастера перевоплощений, и лишь глаза блестели выжидающе…
– Я не шпионю, господин Брекенбок! – Кукла непроизвольно попыталась прикрыться от шута рукой, но та была крепко зафиксирована для просушки, и не сдвинулась ни на дюйм. – Я ничего не знаю! Я ненавижу Гуффина!
Лихорадка в музыке спала, а хозяин балагана уселся на свой стул. Он снова походил на себя прежнего: ворчливого, суетящегося, грубого, но отнюдь не ужасного. Плеть исчезла из его руки, словно ее в ней никогда и не было, – более того она странным образом вдруг оказалась на письменном столе.
Брекенбок вернулся к починке Сабрины – взял из чемодана баночку с краской, на которой было написано:
– Эх, дорогуша, разве ты не знаешь, что любить того, кто заставляет тебя шпионить, совсем не обязательно? Но я вижу, что ты не шпион – такую восхитительно глупую наивность не сыграть. Ну а если ты приставлена ко мне не вынюхивать, тогда зачем? Зачем ты Гуффину? Зачем он притащил тебя? Ты слишком уж дорогой подарочек. Может, он рассчитывает, что ты испортишь пьесу и опозоришь меня перед зрителями?
Мелодия, словно почуяв его настроение, снова начала неумолимо приближаться к состоянию нервозности.
– Тогда от тебя лучше сразу избавиться…
Брекенбок многозначительно глянул на безжалостно пожирающий дрова огонь в камине.
– Нет! Я не испорчу! – испуганно заверила хозяина балагана Сабрина. – Я выучу все реплики!
– Для тебя же будет лучше, если так. Иначе то, что с тобой произошло по дороге, покажется тебе просто неудачным падением. Что случилось с Пустым Местом?
– Не называйте его так! – вскинулась Сабрина. – Он не пустое место! Он добрый…
Брекенбок пристально поглядел на куклу:
– Ты забыла сказать: «был». Теперь вся его доброта пошла на корм червям.
– Рыбам, – с грустью уточнила Сабрина.
– Червям, которые пошли на корм рыбам, – гнул свое Брекенбок.
– Нет, он сразу пошел на корм рыбам! Без червей.
– Значит, канал, – Брекенбок хмыкнул, и Сабрина поняла, что нечаянно выдала лишнее. Хитрый шут спровоцировал ее, чтобы выведать нужные ему сведения.
Кукла со злостью и отчаянием уставилась на Талли Брекенбока. Если Манера Улыбаться прознает, что она рассказала хозяину балагана хоть что-то, он уничтожит ее Механизм!
Сделав несколько мазков кистью по запястьям Сабрины, Брекенбок придирчиво оглядел свою работу и прищурился.
– Вообще-то, дорогуша, – сказал шут, – я и вовсе не хотел связываться с Гудвином и требовать у него возврат долга. У циркачей есть примета, что возвращение старых долгов – не к добру. – Кукла не поняла, шутит хозяин балагана, или нет, а он между тем продолжал: – Мой покойный дядюшка был из «Великого цирка семьи Помпео», и однажды на пороге его шатра появился человек, желавший вернуть ему старый, почти забытый долг, – так после этого дядюшка, собственно, и стал
Сабрина молчала, пытаясь понять, к чему шут ведет. Она опасалась очередной уловки.
– Но Манера Улыбаться, – Брекенбок поцокал языком, – проявил всю свою изворотливость, уговаривая меня вернуть долг. И я задумался: «Хм… это весьма и весьма странно!» Понимаешь, дорогуша, я сразу почувствовал, что меня пытаются втравить в какую-то игру. И тогда я на время забыл о примете. И позволил ему отправиться за долгом к Кукольнику, но Пустое Место…
– Его звали Джейкоб! – снова не выдерживала Сабрина.
– Да, Джейкоб. Он должен был выяснить, что здесь к чему. И пойми мое удивление, когда Манера Улыбаться возвращается сам, притаскивает тебя в мешке, в то время как Фортти… гм… так неудачно и внезапно тонет в канале. «Трагичный несчастный случай» в данных обстоятельствах значит: «ловко подстроенный несчастный вовсе-не-случай». Манера Улыбаться не просто ведет себя подозрительно – он что-то проворачивает под самым моим носом, а мне не нравится, когда подобное вытворяют, – так и хочется чихнуть. И ты, маленькая мисс Неожиданное Появление, очевидно, знаешь, что он задумал…
– Не знаю, – машинально ответила Сабрина и вздрогнула. Она снова попалась на эту уловку.
Брекенбок склонился над чемоданом и достал из него мазанную-перемазанную палитру для смешивания красок
– Да, не знаешь, – сказал он, открывая баночки с названиями «Дрема» и «Морская хворь». Из каждой он капнул на палитру немного краски и начал смешивать. Бурая «Дрема» со светло-зеленой «Хворью» вместе образовали нечто, напоминающее цвет заварного крема. Кто бы мог подумать, что из двух подобных мерзостей может получиться что-то настолько красивое и приятное глазу. – Не шевелись. Мы подкрасим твое личико.
И тут Сабрина неожиданно отметила на придвинувшемся лице хозяина балагана то, на что не обращала внимания прежде: едва проглядывающие под гримом отпечатки старого горя, следы потерь и невероятную усталость. Также она заметила след – или в данном случае – клеймо таланта. Таланта к созиданию. Ей показалось, что жуткий грим, отталкивающий колпак и нарочито отвратительные гримасы скрывают за собой неуемную фантазию, живой ум и еще нечто, чего она никак не могла разгадать.
Сабрину вдруг посетила мысль, а не рассказать ли все, что знает, Брекенбоку. Быть может, тот схватит Гуффина и отберет у него ее Механизм…
«Нет! – одернула себя кукла. – Брекенбок мне не помощник: кто знает, вдруг он захочет оставить Механизм себе!»
– Но почему вы ничего не сделаете? – тем не менее возмущенно спросила она. – Джейкоб подозревал и молчал! Вы подозреваете и молчите!
Хозяин балагана хмыкнул.
– Я мог бы схватить Гуффина, привязать его к стулу и даже побрызгать ему в глаза луковым соком, но это бессмысленно. К твоему сведению, дорогуша, шуты никогда ни в чем не признаю́тся. Только если им не становится больно. Но даже тогда им нельзя верить. И еще кое-что… Мне ведь нужно готовить пьесу! И как, скажи на милость, я это сделаю без своего главного актера?
Брекенбок осторожно коснулся кисточкой скулы Сабрины. Кремовая краска легла на заделанную трещину идеально, как будто никакого повреждения и не было.
Поделиться книгой: