Жена для отщепенца, или Измены не будет (СИ)

Марина Бреннер

Жена для отщепенца, или Измены не будет

Пролог

Высокие, массивные, кованые тюремные ворота отворились с тяжелым лязганьем.

Мокрая, комковатая, утренняя дымка, зацепившаяся было за влажные пики, упала на землю, тут же расползаясь по ней противными, скользкими лужицами.

Всю ночь хлестал дождь. Начавшись ливнем, к утру он сошел на нет и, натужно морося всё же стих, оставив после себя неприятный холод и студенистые брызги, похожие на застывшее, серое желе или бульон из дешевой рыбы. Трясущийся паралитиком воздух и пах рыбой, казалось, осень никогда не бывает приветлива в этой части Гран — Талльского Побережья.

— Давай, Ланнфель! — напутствовал охранник отбывающего этим утром из гостеприимных стен Призонского Каземата широкоплечего, рослого парня — Ха, ха! Я уже в предвкушении тишины, какая наступит здесь теперь, в твоё отсутствие! Хотя… ненадолго это, клянусь мамой и Гранталльским Кругом…

— Отвали, Пиор, — отозвался бывший арестант, натянув кепку — «летку» на свои светлые, лохматые волосы — «Ненадолго»… Век бы не видеть ни тебя, ни этих мест, олух поднебесный…

— Шуруй отсюда, — подбодрил охранник, с грохотом затворяя ворота, тяжело дыша и распространяя вокруг себя едкий аромат пива и табака — Хорошего тебе дня, ублюдок.

— Эй, жабий сын! — ответствовал Ланнфель через плечо, слегка повернув голову и оскалясь — Счастливо оставаться.

И, не вникая уже в сыплющиеся вдогонку ругательства, вольник бодро зашагал прочь от ворот каземата. Зло свистя сквозь зубы, крепко сжимая в кулаке лямку грустно повисшего мешка грубой ткани и давя подошвами тертых полусапог кислую, осеннюю грязь дороги.

Пройдя немного, внезапно замер, хрипло кашлянув, вглядываясь в туманную морось и чего — то ожидая.

— А, — тихо пробурчал себе под нос — Вот, похоже, и он…

Со ступеньки экипажа, только что остановившегося неподалеку, спрыгнул человек и, запахнув короткий плащ на объемистом брюшке, поспешил навстречу Ланнфелю.

— Ффух, — отдышался подбежавший, хлопая себя зачем — то по груди — Насилу успел! Вы Диньер Ланнфель? Ваши бумаги?

Быстро глянув в протянутую ему «отписную» и, не дав бывшему арестанту и рта раскрыть, затарахтел парадной трещоткой:

— Имение ваше, льерд, в ужасающем состоянии, как и финансы. Но что ж это я, однако? Поедемте в Призон, там снят для вас номер, а по дороге я всё расскажу… Есть способ быстренько уладить все неприятности!

— Знаю, наслышан, — обрел, наконец, голос вольник — Из писем знаю, что папаша мой обосрался перед смертью! Не мне нос воротить, понятно дело. Но всё же…

— Кортрен, — представился провожатый — Дюн Кортрен, поверенный друга вашего отца. Льерд Бильер… помните такого? Он чувствует вину перед вашим родителем, и хотел бы загладить её…

Ланнфель хмыкнул, не торопясь следуя за толстяком к ждущему их экипажу:

— И как же? Пройдоха Бильер даст мне денег? Нулевую ссуду, без процентов? Или что, сам заплатит папашины долги?

— Лучше! — замахал руками толстяк, неожиданно резво для своего грузного телосложения вертясь на каблуках — Лучше, молодой льерд! Прошу в экипаж…

Забравшись в повозку, добротную и крепкую, оба собеседника устроились друг напротив друга.

Экипаж тронулся с места, а Кортрен заговорил вновь:

— В Призоне, после отдыха в гостевом дворе, вы встретитесь с льердом лично. Однако, мне велено предупредить вас. Во первых, не вздумайте хитрить или врать. Бильер — маг, как, собственно, и я — его не запутать. Повторяю, он решил вам помочь просто… исходя из чувства долга. Понимаете? И уж мой вам добрый совет… Не отказывайтесь. Предложение выгодное. Весьма выгодное!

Медленно проследив спокойный, но явно заинтересованный взгляд собеседника, Кортрен продолжил:

— Льерд Бильер готов принять вас в семью, льерд Ланнфель. Вот так. Вы женитесь на его воспитаннице, и все ваши трудности растаят, как весенний снежок под теплым светом.

Вольник упер кулаки в обтянутое кожей сиденье:

— Что за воспитанница? Та жирная дура, которую я помню?

Кортрен отрицательно качнул головой:

— Нет, льерд. «Жирная дура», как вы изволили выразиться, племянница Бильера, а не воспитанница. Она уже давно стала приличной женой и доброй матерью трех прелестных дочерей. Воспитанница, или… лучше… ммм, как бы это выразиться? Побочная дочь льерда Бильера. Однако же, не беспокойтесь — в жилах девушки, как, собственно и в ваших, нет ни капли крови простолюдинов. Её мать из низшей, но всё же знати. Не очень ваша невеста, правда, образована, да и характер, кхм… но зато молода и красива… Вот, льерд, прошу удостовериться.

Миг — и толстяк, выудив откуда — то из многочисленных, мягких складок плаща овальный медальон, быстрым, ныряющим движением вложил его в грубую ладонь Ланнфеля.

— И что? — не глядя в уже раззявленную, мелкую пасть миниатюры, хрипнул вольник — Красавица, говоришь? Кортрен, или как тебя там… Я бабьего мяса не видел двенадцать лет! Мне теперь любая бродяжка красоткой покажет…

Провожатый хитро улыбнулся.

Ну нет же, и впрямь весело было наблюдать, как только что недвусмысленно отозвавшийся о «бабьем мясе» головорез сжимал огранку медальона побелевшими на костяшках пальцами. Сжимал, безотрывно глядя на маленький, но довольно чёткий, шелковый портрет, тонкой и явно дорогой работы.

— Это она и есть, льерд, — шелестнул поверенный, довольно потирая ладошки и хихикая про себя — Эмелина Бильер. По матери Астсон.

Ланнфель захлопнул медальон.

— Из Астсонского Рода, что ли? — спросил. Тон голоса показался Кортрену странно дрожащим и хриплым — Бытовые маги?

— Да, льерд Ланнфель, — промурлыкал провожатый, как кот, обожравшийся жирной сметаны — Да. Этот союз вам выгоден, я же говорю. И вам, и вашему поместью… Невеста даст вам всё, деньги, утраченные титулы, имя, даст…

— Даст, — перебил вольник, упирая затылок в дрожащую стену экипажа и похабно скалясь — Даст, даст. А не даст, сами возьмём.

Кортрен, невероятно довольный результатами разговора, сдержанно улыбнулся. Намеренно рассказав только кое — что, и умолчав о многом, он не видел смысла раскрывать все карты до поры.

Зачем, если восхищенный, с горящими теперь мыслями и чреслами дурак Ланнфель, даже если и открой ему другую, неприглядную правду о будущей супруге, всё одно ничего не услышит и не увидит? Не услышал же он дурной птичкой было слетевшее с губ поверенного замечание о характере невестушки?

«Обтяпаю Бильеру дельце, пристрою вздорницу, — мысленно муркнул Кортрен, щуря глаза щелками — И отдыхать! В Южные Земли, к теплым озерам, кости погреть! А Ланнфель пусть отдувается. Хотя Эмелина по нему жена, вовсе по нему, ясно же. Он да она — отличная парочка… Пусть их, подерутся — разберутся! А поубивают друг дружку, так то дело не моё…»

И, совсем уже успокоенный, хитрый поверенный повернулся к полузавешенному бархатной шторкой окошку, тут же принявшись любоваться подробно на проплывающие мимо унылые, осенние пейзажи…

Глава 1

Когда экипаж, мерно раскачиваясь, сменил шуршащую, ровную «поступь» по грязно — рыжей, липкой от ночного дождя земле на убаюкивающее постукивание ободами колес по аккуратной вымощенной камнем дороге, задремавший было Кортрен встрепенулся.

— Скоро будем на гостевом дворе! — курлыкнул он словно только что продравший глаза утренний петух — День на отдых, льерд Ланнфель. Встреча с льердом Бильером состоится завтра утром, у него в поместье. Если вы помните, это как раз неподалеку от вашего родового Дома.

Почти всю дорогу проведший в молчании, Ланнфель вздрогнул и резко распрямился, отреагировав просто на звук. В кулаке правой руки бывший сиделец всё ещё сжимал медальон со скрытым в нём кусочком расписанного красками шелка…

— А? — дернулся вольник, и тут же коротко ругнулся про себя, пребольно ударившись затылком о стенку экипажа — Да… мать!

Поверенный терпеливо повторил только что произнесенные им фразы слово в слово, опять едва не захихикав от странного вида Ланнфеля и его затуманенных глаз.

Короткий удар помог если не прийти в себя, то выбить из головы хотя бы ренку серебряной пыли, липкой, как рыжая, дождевая дорожная грязь.

Пылью той, легкой, ядовитой череп Ланнфеля был теперь наполнен до краев! Частички серебра дрожали, складываясь в робкие видения, потом рассыпАлись мелким песочком и, танцуя, вновь собирались в путаные, рваные образы, стоило лишь парню немного задуматься или задремать.

— Дура моченая, — пробурчал Диньер, измученный коротким путешествием, словно избалованная дева загородной прогулкой — Прилипла, как банный лист к жопе…

И замолчал, потирая ушибленный затылок, вовсе, однако, не объяснив, кого ругает.

Хотя разве надо было бы объяснять? Для чего?

И так понятно было, что не оставит красотка Эмелина больше мыслей молодого, полного сил, страсть голодного до ароматной, женской плоти головореза в покое! Так и будет являться яркой, портретной маревью, дразня росчерками высоких скул, пепельных волос и пренебрежительного взгляда…

«Ну и отлично, — стянул довольной ухмылкой рот толстяк поверенный, наблюдая за подопечным — Если от мелкого, невнятного портретика так завелся, что же будет, когда вживую увидишь нареченную? Ну ничего… Помучайся, помучайся, дорогой. Нам всем от твоего мучения одна прибыль! Хм, а маловато будет вознаграждение, какое я Бильеру назначил, вот что… Надбавочки надо бы выпросить, ведь готовенького женишка — то привезу для его доченьки, сожри её блохи…»

Тем временем, экипаж, подъехав к низким воротам гостевого двора, остановился.

— Приехали! — пропел Кортрен, выбираясь наружу в распахнутую служкой дверь — Вы вот что, льерд…

Обернувшись на грузно спрыгнувшего на землю вольника, проговорил дальше:

— Ступайте наверх. Номер вам укажут. Ну а там и купальня, и обед, и одежда, всё готово. Цирюльник скоро прибудет туда же. Мне же надо отбыть ненадолго, гонца послать к Бильеру, что прибудем завтра. Льерд точность любит, чтобы было заранее упреждено, и прочее. Вы же приводите себя в порядок и отдыхайте пока.

Поверенный исчез тут же, словно той самой серебряной пылью рассыпался.

Хотя какая пыль, толстячок скорее брызгами шкворчащего на сковородке сала распадется, пыль же нежная, серебряная не для него, совсем не для него.

«Ничего, — катал в черепной коробке Ланнфель тяжелые мысли горящими колючими шариками, следуя за веснушчатым парнем — слугой, давя грязными подошвами полусапог сначала потертый ковер холла гостевого дома, а потом обшарпанные ступени лестницы наверх — Женюсь, пару ночей отшарахаю супругу, и всё пройдет! Вряд ли на что — то большее та дурища сгодится… Поместье отстрою на Бильеровы деньги… Интересно, какая она, эта Эмелина? Лицо волшебное, а если жопа шириной с городские ворота? Или сиськи, как у старой суки, до земли? Хм, нет. Вряд ли. На портрете она по плечи нарисована… Ладненькая! Да и в Астсонском Роде жирдяев, вроде, не было… Вряд ли жопастая. Беленькая, смазливенькая!»

Оказавшись в номере и стянув с себя нечистое, тюремное тряпье, обратился к хлопочущему вокруг купели слуге:

— Слушай, парень… Вот что. Сейчас отмоюсь, кувшин вина мне принеси. И скажи, давалка здесь какая нибудь имеется? Но! Чтоб не старая и не жирная. И не заразная, а то притащишь абы кого, а мне оно без надобности. Не беспокойся, оплачу всё. Деньги у меня есть.

Деньги и верно, были. Немного злоток, незадолго до освобождения выигранных в стукалку у товарищей — сидельцев и Пиора, того самого разобиженного охранника, проводившего Ланнфеля от ворот Каземата добрыми словами…

— Сделаем, — кивнул служка — Пока мойтесь, обедайте, а после и вина вам принесу, и девку приведу!

И, похабно хихикнув, добавил:

— Не старую, льерд.

…Шлюшка, назвавшаяся Анхеликой, и вправду оказалась не старой.

Мельком взглянув на неё, Диньер тут же пожалел, что заказал именно такую! Если б гостиничный служка приволок сейчас какую нибудь потасканную, размалеванную, пропитую бл*дь с побитой рожей, было бы легче…

Пепельно же белые кудри Анхелики, голубые глаза, осторожные движения и тихий голос тут же принялись тормошить воображение, убаюканное было размышлениями о выгодной женитьбе, словно сонным заклинанием.

— Деньги покажите, льерд, — хрипнула девица, расстегивая лиф платья — Уж извините.

Ланнфель бросил на стол две злотки, ровно столько она запросила.

Шлюха, довольно кивнув, завернула подол, желая показать товар «лицом». Ткань поползла вверх, обнажая стройные ноги в грязноватых, дешевых чулках и впалый живот.

— Садись на стол, — приказал вольник — Ноги шире. И сиськи покажи! Сколько тебе?

Вопрос о возрасте вылетел сам, уже совершенно непонятно почему.

— Двадцать два, милый, — утробно гыкнула девка — Взрослая, не бойтесь. Просто выгляжу так.

«Надо же… ТОЙ тоже двадцать два…»

— Ну давайте уже, — поторопила, обнажаясь по пояс — Время дорого, льерд.

Быстрое сношение не принесло Ланнфелю ничего, кроме тревожного чувства опустошенности и прилипшей к коже нечистоты, несмотря на ароматную, горячую ванну.

Потаскуха уже ушла, он же всё ещё сидел на столе и пялился в пустоту, в потертый край ковра, в облачко неизвестно откуда взявшейся здесь серебряной пыли…

Даже вино и курево не помогли, да и ночью снилась какая — то дрянь!

Поэтому на рассвете, когда в дверь стукнулся Кортрен с известием о том, что пора ехать в Бильер, совершенно измотанный Диньер, как с цепи сорвался с постели.

Так и отправился вольник на знакомство с будущей роднёй уставший, невыспавшийся, мучимый ломотой в чреслах и всём теле, с больной, тяжелой головой, полной видений и ядовитой, сладкой, серебряной пыли…

Бедный, бедный, мать его, льерд Ланнфель! Жалко было беднягу, страсть как жалко…

Глава 2

Спустя некоторое время, как раз в тот момент, когда накормленные и отдохнувшие за ночь кони покатили весело постукивающий колесами экипаж прочь из города, у страдахи Ланнфеля родилась мысль.

Здесь надо сказать, что ничего в мире не рождается случайно, всему есть причины, и достаточно веские. Но не об этом сейчас речь.

Просто наш вольник, будучи кем угодно, а совсем дураком всё ж таки не был. Он отлично понимал, что волшебный жар, рожденный вынужденным, долгим воздержанием, красотой образа, спящего теперь в закрытом накрепко медальоне и мечтами просто от пары тычков в случайную шлюху не остынет. Стоило хоть немного, а отвлечься от маревного, беленького личика невесты, намертво, казалось впечатанного в раскаленную, болящую башку и слабо, но ноющую плоть.

С медальоном Диньер решил пока не расставаться.

На предложение поверенного вернуть образок, повел себя грубо и невоспитанно, рявкнув дурным ослом:

— Тебе чего? Никуда не денется у меня из кармана! Твоя побрякушка? Нет? Ну так чего печешься? Бильерово имущество, Бильеру и верну… А не верну, так и ничего. Не обеднеет.

Кортрен же ответил на это рявканье поспешными кивками и успокаивающими взмахами рук.

— Конечно, конечно, льерд, — доверительно шепнул он — Не стоит так нервничать, прошу прощения, если я доставил вам беспокойство! Как вам будет угодно.

Ну вот, и теперь льерду было угодно посмотреть на своё наследство, на родовое имение.

Просто чтоб развеяться. Растрясти ночные, смутные видения, колючий стеклистый порошок, тревожащий сейчас плоть и мысли, и долбаную серебряную пыль, мелкие комочки которой одновременно леденили и жгли виски…

Опуская эти малопонятные посторонним подробности, вольник обратился с предложением об остановке к Кортрену.

— Если угодно, остановимся, — кивнул тот — Тем более, ваши угодья находятся неподалеку от поместья Бильер, нам это как раз по пути.

На том и порешили.