Мечта, любовь и море (СИ)

— Ох, какая красота! — пришла в восторг мать, а в следующий миг, насторожившись, спросила: — А где ты денег взял на такое дорогое украшение?

— Я эти бусы сам изготовил, больше трех месяцев вытачивал в мастерской, шкурил, шлифовал…

Мать бережно подняла бусы и стала с еще большим удивлением их рассматривать.

— Это же как нужно любить, чтобы столько трудиться… чтобы так сделать… — с доброй завистью промолвила она и посмотрела на отца.

— Все, мать, отдай подарок и не задерживай, — с улыбкой сказал Захар. — Ты не видишь: он одним глазом на нас смотрит, а другим — в окно…

— Какая улица, он же… ты, Сема, сначала поешь…

— Я потом, мама, потом посидим, извините… — и, взяв у матери бусы, Семен открыл дверь в сени.

…Еще едва юноша подошел к знакомой хате, как дверь распахнулась и навстречу Семену выбежала Оля в новом зеленом пальто и в белом цветастом платке.

— Я все окна проглядела, — осматривая курсанта с ног до головы, сказала она. — Сема, мне даже не верится, что ты уже здесь, что ты рядом.

— Оля, Олечка, как же я соскучился по тебе.

— А я еще больше…

Юноша и девушка, не выдержав ничтожного расстояния, прильнули друг к другу. "Господи, как же я тебя люблю", — мысленно сказал Семен, боясь, что сердце вырвется из груди и улетит птицей в освещенное солнцем голубое небо.

Счастливые Семен и Оля часто гуляли по утоптанным, а то и переметенным снегом улицам села, которое за его обширные размеры называли "Варшавой". Многие ребята при встрече с непреодолимой завистью глазели на юношу в черной флотской форме, которая неотразимо привлекательно смотрелась на фоне белого снежного покрова. Они не могли глаз отвести от шинели офицерского фасона с двумя рядами золотистых пуговиц, из-под ворота которой выглядывала тельняшка, от шапки, украшенной кокардой с якорем, и расклешенных брюк со строгими стрелками. Даже нерадивые парни, с которыми перед поездкой в Балтиморск Семен подрался, миролюбиво пожали ему руку и поинтересовались мореходкой. Но как восторгалась при этом Оля и как радовалась при встречах с подругами! Она даже умудрялась, расстегнув верхние пуговицы пальто, похвастаться перед ними янтарными бусами. А те невольно осаждали взглядами статного курсанта, шепча ей на ухо: "Вот тебе повезло, так повезло… Какая ты счастливая…"

Особенным событием стал рождественский вечер, когда Семен и Оля с большой шумной компанией парней и девушек отправились колядовать. А затем, оставшись одни, они, счастливые, бродили под светлой, словно торжествующей высью. Курсант обещал снять девушке с неба самую яркую звезду.

Десять дней каникул пролетели, словно десять минут. Прощаясь с Семеном у ворот, Оля будто провожала его не в мореходку и даже не на предстоящую воинскую службу, а на войну — прижалась к нему крепко и долго не отпускала, увлажняя плечо слезами.

После расставания Семен, сопровождаемый родителями, шел молча — тяжелый ком застрял в горле.

— Оля тебя, сын, очень любит, — утирая слезы, нарушила тишину мать. — Она тебя обязательно дождется.

— Да, хорошая девушка, — сказал отец. — Она, я вижу, сама с тобой готова отправиться хоть на флот, хоть на край земли.

Семен вздохнул и улыбнулся, окинув родителей благодарным взглядом.

На несколько минут, которые оставались до отправления автобуса, юноша в флотской форме, на этот раз не обращая внимания на смотревшие на него широкие окна сельсовета, забежал в дом отца Павла.

— Нелегкое время наступает для тебя, мой родной, — сказал с болью священник. — Но ты помни мои слова: всегда в трудные часы испытаний молитвенно обращайся к Богу, никогда не забывай, что ты православный христианин, живи по-Божьему и Господь будет с тобой. — А о чем-то подумав, попросил: — Подожди, Сема, я сейчас…

Игумен Павел засеменил в другую комнату и вскоре вернулся, держа на ладони небольшой потускневший крестик с отломленным ушком.

— Он мне особенно дорог — прошел со мной всю войну, а точнее, я с ним, — голос священника тревожно задрожал. — Я хочу тебе, будущему воину, его передать.

— Так у меня, батюшка, уже есть крестик, — сказал Семен, приложив руку к сердцу, у которого в нагрудном кармане хранилась святыня.

— Ты свой вскоре подаришь близкому, убитому горем, человеку, а этот, мой подарок, возьми себе.

От такого откровенного пророчества по крепкой спине курсанта пробежали мурашки. "Но ведь у Саши, как и у меня, есть крестик. Тогда кому?.." — недоумевал он. И, принимая святыню, клятвенно произнес:

— Спасибо, отец Павел, я не забуду Ваших наставлений, Ваших слов.

Настоятель благословил Семена, а юноша заметил в уголках его глаз слезинки…

Прибыв в мореходную школу, Семен с нежностью вспоминал встречи с Олей. Радостным приехал со своей малой родины и Александр. Он был полон неугасающих надежд. Семен и его верный друг не могли допустить и крохотного предположения, что вскоре жизнь пойдет вовсе не так, как они планировали и представляли ее — безоблачной.

5

Смягчая холодное и сырое дыхание Балтики, пришла весна. С каждым днем все теплее и ярче светило солнце, растаял снег. Природа воспрянула, встречая самую прекрасную и цветущую пору. Семен и Александр старательно и жадно продолжали постигать азы морского дела: устройство, электрооборудование судов, основы судовождения, другие удивительные дисциплины. По-прежнему благосклонно протекала их личная жизнь. Но вот, как внезапная черная туча на светлом небосводе, душу Александра затмило известие: умерла бабушка — единственно родной человек. А после похорон он думал, что выпил полную чашу горя, не подозревая, насколько она глубока…

Через пять дней Александр вернулся из Белоруссии в мореходку. Подавляя скорбь предвкушением встречи с Соней, он поспешил к ней. Семен, выразив глубокое соболезнование другу, сел писать письмо Оле. А когда уже заклеивал конверт, то в кубрик тихо вошел Александр. Он молча сел на кровать и смотрел в окно мутными и даже какими-то мертвыми глазами. А на лицо его словно лег недавно растаявший снег. Губы и руки Александра дрожали. Семен прильнул к другу.

— Саша, в чем дело?.. — тихо поинтересовался он. — Хотя давай-ка выйдем на улицу. Там поговорим.

Александр, как бездушный зомби, последовал за Семеном. Друзья преодолели метров пятьдесят по зеленевшей первой травой территории мореходки и остановились у старой невысокой березы. Александр наконец с трудом сказал:

— Соню изнасиловали… три дня назад. Мать сказала. Соня заперлась в комнате… Никого не хочет видеть…

Его глаза утонули в слезах горя и отчаяния. Семен до скрипа сжал кулаки.

— Кто они?.. — сквозь зубы спросил он, боясь, что сам закричит в истерике.

— Знаю только, что двое подонков — сыночки неких высоких начальников. Они признаны невиновными… Даже суда не будет… Но… но они от кары не уйдут…

— Саша, ты что задумал? Этого не надо. Лучше попытайся встретиться с Соней, поддержи ее, а то чего доброго… В таком состоянии. Давай лучше пройдемся к морю…

— Да будь проклято это море! — посмотрев на запад, молвил искривленными от гнева губами Александр. — Там, на берегу его, этого моря, все и случилось… Соня, когда я был в Белоруссии, видимо, прогуливалась по нашим местам, по следам нашего счастья. А теперь и следов не осталось. Теперь все позади… Они, грязные, к ней, к ней, чистой… У-у…

Александра залихорадило. Он ухватился, будто теряя равновесие на краю пропасти, за отвислую толстую ветку березы и оторвал ее, сам того не заметив.

— Саша, успокойся, ты же говорил, что мы моряки, мы все сможем преодолеть…

— Но как? Бабушки нет… А тут эти уроды с Соней… — он приложил зажатый кулак к сердцу. — Все здесь горит огнем. Будто нож воткнули… Ничего, ничего, — грозно молвил Александр, посмотрев в сторону города. А немного поразмыслив о чем-то, вдруг выдавил из себя: — Сема, я еще раз схожу, туда, к Соне.

— Может, я с тобой?

— Нет, ты лучше меня прикрой, если что… — попросил Александр и быстро удалился.

Он снова переступил порог родной для него квартиры, где поселилось безутешное горе. Соня в свою комнату его не пустила, оградившись от всех и всего. Курсант, разделяя боль исстрадавшейся матери, спросил, где живут насильники. Та, стоя у окна, за которым начинал сеяться сумрак, указала дрожащей рукой на соседний двор и еле проговорила:

— Вон они. Веселятся.

Александр, увидев тех, кого и людьми считать отказывался, тут же отправился на встречу с ними. Его враги, тщедушные на вид, как ни в чем не бывало, убивали время, сидя вместе с разукрашенными девицами за неприглядным серым столом, и с хохотом рассказывали анекдоты про генсека Брежнева. Юноша из последних сил держал себя в руках, которые так и тянулись схватить насильников и разорвать их со свирепостью льва на мелкие куски.

— О, к нам морской волк пожаловал! — с издевкой засмеялся один их них, вызвав ухмылки у компаньонов.

— У меня важное дело к вам, — каким-то неживым голосом сказал Александр.

— У нас все дела через это… — второй подлец постучал пальцем по горлу.

— Это я обещаю.

Александр заранее приметил неподалеку белокирпичную недостроенную высотку, на которой краснел кровавым пятном огромный плакат с надписью: "Все ради человека, все во благо человека. Сегодня работать лучше, чем вчера, завтра — лучше, чем сегодня. Л.И. Брежнев". Над шестым этажом новостройки застыла, отдыхая после рабочего дня, стрела крана.

— Вон там, наверху, я завтра в это же время буду вас ждать, — сказал он. — Просто оттуда будет хорошо видно то, о чем я с вами собираюсь поговорить.

— Странный ты тип, — лениво бросил один из преступников. — Но раз бухло будет, то поднимемся…

— Но смотри, а то шутки с нами дорого обходятся… — предупредил второй.

— Бутылку водки и закусь…

С этими словами Александр с отвращением отвернулся и поспешил в мореходку. Он, появившись в кубрике, даже обрадовал друга спокойным видом. Не стал Семен лезть в израненную душу друга с расспросами.

***

Александр в этот раз смог войти в комнату Сони. Она, как запуганный зверек, сидела, забившись в угол, на кровати с измятым покрывалом.

— Не надо ко мне подходить… — чужим голосом произнесла девушка. — Я уже не та… Нет меня больше… — она забилась в истерике. — Не хочу жить! Уйди навсегда!..

На крик прибежала мать.

— Саша, — прошептала она. — Ее сейчас лучше оставить…

Александр не чувствовал под собой ног, подходя к новостройке. Он взобрался на верхнюю площадку дома и там у поддона с развалившимися кирпичами стал ждать тех, которые подобно разрушили всю его жизнь… Курсант даже не чувствовал холодного ветра, дувшего с моря.

В условленное время поднялись насильники, одетые в новые синие джинсовые куртки и брюки. Они и здесь, считая себя хозяевами, заговорили властно и нагло:

— Ну, где твоя поляна, деревня…

— Давай, давай, а то мы можем разгневаться…

Александр невольно вздрогнул. Ему казалось, что кровь от злости и ненависти закипит в его жилах. Он молча указал на широкую доску, которая, положенная концами на две стопки кирпичей, служила столом у самого края здания.

— Ну, ты и экстремал, — сказал один из пришедших.

Александр открыл бутылку водки, на которую истратил последние сбережения, и налил преступникам по стопке водки, разорвав приготовленную пачку "Крокета". Те, не дожидаясь, выпили и, скривившись, стали быстро закусывать печеньем. Затем преступники почти хором спросили, чего Александр от них хочет и что собирался им такое важное показать.

— Вон тот песчаный берег, где вы, уроды, изнасиловали Соню!.. — крикнул Александр.

И вдруг заметил над морем первую яркую звезду — звезду его и Сони… А насильники заметались и стали издеваться:

— Ты чего, из-за какой-то бабы слюни пускаешь…

— Подумаешь, с Сонькой повеселились… Тебе тоже хватит… Ха-ха-ха…

Александр почувствовал, как налились невероятной силой его мышцы, а к рукам словно приросли звериные когти… Он дико бросился на издевательски ухмыляющихся щуплых подонков и схватил их за грудки, наклоняя в сторону злополучной береговой полосы. Перепуганные насильники стали сопротивляться, пытаясь вырваться. Но Александр, зажав их одежду в кулаках, словно в металлических тисках, дал понять, что это бесполезно…

— Я сейчас вас отпущу, — процедил сквозь зубы он. — Затем достану бумагу, ручку и вы напишете признание в преступлении… в изнасиловании… Иначе смету вас туда… — курсант еще ощутимее толкнул негодяев. — Вы мне верите?!. Вы согласны?!.

— Д-да…

— Напишем…

Однако, когда Семен разжал кулаки, насильники руками, как клещами, вцепились в мстителя, чтобы сбросить его вниз. Александр инстинктивно попытался от них освободиться и вдруг споткнулся о кирпич, навалившись на преступников. Из-под ног ушла твердая бетонная поверхность…

Через несколько мгновений все три юных человека недвижимо и бездыханно лежали у дома между обломков кирпичей. А в небе, как ни в чем не бывало, все ярче разгоралась первая балтийская звезда.

***

Официальная версия трагедии, облетевшей даже самые потаенные уголки города, выражалась просто: драка, затеянная "нерадивым пьяным курсантом мореходной школы". Насильников, как невинных жертв, хоронили с почестями. Было перекрыто движение по центральной улице, которую, как огромная темная река, наводнило траурное шествие. На кладбище состоялся громогласный митинг. На нем выступавшие говорили, какую "огромную потерю понес Балтиморск", какие "любящие Отечество сердца преданных делу Ленина комсомольцев перестали биться"… А гроб с телом Александра везли на кладбище по задворкам в немытом кузове старенького ГАЗа. За ним в мучительном молчании следовали Соня, поддерживаемая под руки матерью и Семеном. Она сама была похожа на покойницу. Еще топтали влажный от мороси асфальт несколько курсантов мореходки во главе с мастером Максимом Чижовым. У небрежно вырытой кособокой могилы вдовая невеста еле слышно плачевно запричитала:

— Это я, это я во всем виновата… я его не выслушала… да и не могла… не могла я…

— Нет, Соня, нет… ты не виновата… ты стала жертвой преступников и подонков, крепись… — старался поддержать девушку Семен.

Хотя самому хотелось рыть землю, насыпанную вокруг свежевыкопанной могилы. Душа стонала от боли и захлебывалась от слез, а еще больше — от вопиющей и жестокой несправедливости. Вчера Семен пытался самому директору мореходки Виктору Кораблеву объяснить, что в действительности произошло на новостройке, что его друг, как истинный моряк и мужчина, защищал честь любимой девушки и не мог он быть пьяным. Но руководитель, подключив к разговору замполита Галину Суворову, заявил, что советские правоохранительные органы не могут ошибаться, а Семен преступно подвергает сомнению их авторитет. Затем жестко отругал его. Мол, тому дружба с нерадивым курсантом не позволяет объективно взглянуть на "факты". А Галина Суворова, внеся свою воспитательную лепту, строго заключила, что Александр своим преступлением "запятнал доброе имя мореходки".

"Как же это?.." — застонал Семен, когда гроб с телом Александра опускали в могилу. Вдали послышался гудок судна, как салют парню, который ради флотского будущего прибыл в этот жестокий для него город.

— Все, ребята, нам пора, — тихо сказал мастер. — Пусть земля ему будет пухом…

"Со святыми упокой, Христе, душу усопшего раба Твоего Александра…" — мысленно произнес запомнившуюся ему после похорон деда молитву Семен.

— Я хочу, я хочу туда, к нему… — забилась в истерике Соня.

— Соня, нужно жить, жизнь только начинается… — говорил Семен девушке все, что приходило ему на ум, хотя и сам не верил своим словам, звучавшим фальшиво.

Соня его не слышала. И Семен, убитый горем, простился только с ее бедной матерью и поплелся за толпой ребят.

В мореходке юноша написал письмо отцу Павлу с просьбой совершить отпевание над рабом Божьим Александром. Только вера в Бога, письма от Оли и защищали его от крайнего отчаяния и апатии ко всему. В свободное время, чтобы не завыть в кубрике, он отправлялся в увольнение. Но на кладбище к могиле Александра идти не решался — боялся, что там душа и вовсе разорвется от боли. Только бродил одиноко по берегу моря, смотрел в серую беспросветную даль Балтики и раздумывал о жизни. Он после потери друга, после случившегося с Соней на голову повзрослел. Романтика, которая ослепляла его розовым светом, утонула в суровой действительности моря житейского.

Семену, как никогда, хотелось оказаться рядом с Олей. Но это было невозможно… А предстоявшие три года службы в военно-морском флоте казались целой вечностью ему, испытывающему непреодолимое душевное одиночество. "Нужно обязательно попасть в армию, на два года, а после службы устроюсь на гражданский флот, на плавбазу, и Олю с собой возьму", — борясь с пессимизмом, раздумывал юноша. Эта мысль так понравилась ему, что он с ней уже не расставался. Однако с Олей своим планом Семен не поделился — решил осчастливить ее судьбоносным сюрпризом.

6

В родном Шляховом Семена на военную службу провожало бы чуть не все село. Звучали бы песни "Через две зимы", коронная украинская "Провожала маты сына у солдаты". Служивые в прошлом мужики и парни поведали бы о своих армейских подвигах, шумной толпой провели бы до крытого грузовика, продолжая наставлять под плач гармошки… А здесь перед призывом только трое ребят разделяли с ним тоску. Еще до ухода в военкомат, поднявшись ни свет ни заря, Семен устремился на кладбище. Приближаясь к могиле друга, он не поверил своим глазам. Там в рассеивающихся сумерках, склонившись над немым холмиком, как плакучая ива, стояла Соня.

— Лучше бы я вместе с ним… — сказала она вместо приветствия.

— Соня, его душе от таких слов очень тяжело. Саша говорил, что ты крещеная… Давай-ка вместе будем молиться, чтобы Господь удостоил его рая…

— Его больше нет… — казалось, не слыша собственных слов, говорила поникшая девушка.

Семен, проглотив горький комок, вдруг подумал о крестике и ясно вспомнил слова отца Павла: "Подаришь близкому убитому горем человеку". Он дрожащей рукой вынул из нагрудного кармана черный мешочек и извлек из него находившийся вместе с подаренным священником свой новенький серебристый крестик. Призывник его поцеловал и протянул девушке:

— Соня, возьми этот крестик. Лучше повесь у сердца. Пусть он напоминает тебе о Боге. Молись Господу, проси для Саши небесного царства. Молись своими словами. Он тебя услышит… и Саше будет хорошо.