Помоги проекту - поделись книгой:
Между нами люболь
ГЛАВА 1
«Теперь я выхожу из дома только после захода солнца. Набрасываю темный платок, чтобы слиться с сумерками, но даже тысяча платков меня уже не спасет.
Не успела я в
Они не забудут и не простят. Никого не волнует, что и прощать не за что, ведь я ни в чем не виновата. Никто не захотел узнать, что же на самом деле произошло в
Чтобы купить немного еды в магазине, мне приходится снова и снова идти по дороге позора. Женщины плюют вслед и отворачиваются, мужчины постарше прекращают разговоры и укоризненно качают головой, как китайские болванчики. Парни свистят и кричат непристойности. Я стараюсь идти быстро, опускаю глаза, но их это еще больше раззадоривает.
Если бы у меня были братья, они бы не оставили меня в живых — убийство чести здесь дело привычное. Но у меня нет братьев, поэтому люди убивают презрением.
Когда над Аминой из соседнего поселка, девчушкой с глазами испуганного олененка, надругался сосед, ее же во всем и обвинили. Амина пыталась сбежать, но вряд ли ей это удалось. Как говорила бабушка, человек может убежать на край света, но не может убежать от своего прошлого.
— Я не сдамся. Не сдамся. Не сдамся, — повторяю я себе каждое утро.
Каждый рассвет последних четырех недель я встречаю с надеждой, что смогу бороться. И каждый закат погружает меня в отчаяние. Мой закат стал теперь черным.
Но ведь ненависть как раз и нужно хранить в сухом прохладном месте души и оберегать от прямых солнечных лучей.
И вот сейчас я нанизываю слова одно на другое и плету из них предложения. Черные буквы — как узелки на кипу — календаре инков. Черный цвет в их письменности означал время — инки считали не дни, а ночи, и теперь я понимала, почему. В тяжелые времена сохранить рассудок в темное время суток сложнее всего.
Каждая моя запись здесь — чтобы пережить еще одну ночь. Чтобы выжить.
И я выживу, а пока буду хранить свою ненависть в темноте моих черных ночей, Карим Умаров.
Твой отец забрал моих родителей, а ты — мою честь. Я унижена и растоптана. У меня больше ничего не осталось, кроме ненависти.
Но когда-нибудь я сокрушу твою жизнь так же, как ты сокрушил мою».
ГЛАВА 2
«Когда-то люди в поселке были совсем другими, но теперь те времена осыпались и превратились в пыль, как листья пахистахиса.
И лишь Карим Умаров всегда был надменным и злым, я это с детства помню.
Как-то (тогда мне было шесть) Умаров-старший не поскупился и десятилетие Селима устроил праздник для всех жителей. Селим был сыном от первого брака его жены, но Умаров дал ему свою фамилию и воспитывал как родного.
На поляну перед особняком вынесли столы с белыми крахмальными скатертями, и чего там только не было! Мы с Джамилей и Самирой наелись до отвала, поиграли в беседке, а потом нам стало скучно, и Лейла Умарова, младшая дочь Умарова, пригласила нас в дом.
Сначала мы пробрались в библиотеку: Лейла пообещала показать неприличные книги. Мы нашли репродукции из какой-то немецкой галереи, и всем раздетым женщинам нарисовали платья. Потом зашли в комнату госпожи Умаровой. Там было огромное зеркало и столик с несметными сокровищами — блестящими коробочками пудры и теней, разноцветными футлярами помад, вкусно пахнущими духами и целым складом неведомых предметов. Я решила, что буду невестой, и вскоре часть богатств была нещадно распотрошена, чтобы украсить мое лицо.
Затем мы принялись сооружать наряд. Тюлевая занавеска была порезана и повязана на голову, а простыня немного укорочена и превращена в элегантное платье. В таком роскошном виде я и предстала перед гостями за праздничными столами. Когда все почему-то замолчали, я решила спеть и протяжно затянула: «Я невеста неплоха, выбираю жениха!» Этой русской песне меня научила мама.
Как только я это спела, все расхохотались. Ну, кроме госпожи Умаровой — она сразу почуяла неладное. И ее пасынка Карима, который стоял в излюбленной позе — надувшегося от собственной важности пингвина. Черный костюм и белая манишка лишь добавляли сходства — прямо хотелось стукнуть этого зазнайку по голове.
— А чья же ты невеста, Айлин? — спросил дедушка Магомед.
Я покрутила головой, выбирая «жертву». Лучше, чем Карим, было не найти, и я ткнула пальцем в его сторону:
— Карима Умарова.
Все захохотали еще больше.
Карим стал красным, как платье его мачехи, и бросал на меня злобные взгляды. Так ему и надо!
Правду сказать, этот ужасный человек еще в детстве раздражал меня неимоверно. Как-то мы столкнулись в пекарне, где Карим покупал чуду, а я пришла за хлебом. Умаровы тогда уже не жили в поселке постоянно, а лишь приезжали на каникулы детей.
Кариму было семнадцать, и туфли его блестели, как горшки тетушки Зухры. Кто носит лакированные туфли в семнадцать лет?
Пока я их рассматривала, он повернул голову и вдруг скорчил такую гримасу, будто увидел змею. Я фыркнула и отвернулась. Хотя по непонятной причине этот тип всегда смотрел на меня, как на полное ничтожество, в тот раз я так разозлилась, что пролезла в их сад и, да простит меня Аллах, вырвала редкие плюмерии. А ведь они были ни в чем не виноваты. До сих пор стыдно за этот поступок.
Потом я видела напыщенного пингвина не очень часто. А после случившегося с нашими родителями он и вовсе не посещал Сулдаг.
Но теперь вдруг вернулся.
У меня не было сомнений — прибытие Карима Умарова в поселок ничего хорошего не сулит. В лучшем случае он приехал, чтобы завершить начатое своим отцом. В худшем — превзойти его в деле разрушения чужих судеб.
И я как в воду глядела».
ГЛАВА 3
«Целых восемь лет огромный дом Умаровых по вечерам зиял черными глазницами, а теперь в них то и дело вспыхивал желтоватый свет. Я бы никогда в жизни больше не переступила порог этого проклятого дома, но моя будущая свекровь, мать Ахмеда, очень просила о помощи.
Она вместе с дочерьми Дилярой и Адиной вызвалась отмыть этот дом до блеска, но накануне Адине стало плохо. Не так давно у сестры Ахмеда был выкидыш, а теперь она снова была беременна, и ее сразу положили в больницу. Диляра осталась с сестрой.
Я согласилась помочь не из-за денег. То есть лишние деньги нам бы с Самирой не помешали, только я ни за что бы не взяла бы
Два месяца назад я с замирающим сердцем во второй раз в жизни переступила порог дома Умаровых. На душе было тяжело, но я думала, что все из-за прошлого. Тогда я и не подозревала о позоре, который переживу здесь совсем скоро.
— Ты убираешь четыре комнаты на втором этаже, — распорядилась госпожа Саламат, — две гостевые, комнату Селима и комнату Карима. Я тебе сейчас все покажу.
Я кивнула и пошла вслед на ней.
Потом она куда-то ушла, а я стала убирать первые три комнаты, стараясь не думать о последней. Но, как не тянула время, все равно пришлось туда войти.
В полумраке виднелись силуэты огромной дубовой кровати с балдахином, массивного прикроватного столика и камина. Я включила свет и увидела над камином портрет.
Говорят, что дом, где висят портреты, не посещают ангелы. И я нисколько в этом не сомневалась. Какие ангелы вынесут место, в котором жил шайтан?
С портрета смотрел строгий седовласый мужчина с густыми усами. Керим Умаров-старший, убийца моих родителей.
Восемь лет назад он решил превратить наш поселок Сулдаг в курорт. Выбившись в люди и заработав много денег на строительстве, он и поселок задумал перекроить.
Наши маленькие домики, похожие на яичные скорлупки, господин Умаров собирался раздавить и удобрить ими землю — чтоб на ней выросли безликие, уродливые, многоэтажные наросты, которые заполнит шумная, кричащая, пьяная толпа и проглотит поселок, как хтоническое чудовище.
Некоторые местечки в округе уже постигла такая участь — даже Урсдаг теперь не тот, что десять лет назад. Но до нашего маленького рая цепкие лапы цивилизации еще не добрались. И сосновый лес, и горы, и бурлящая река, спускающаяся с гор прямо в прозрачное море, были такими же, как и сотни лет назад. На берегу вальяжно прохаживались гуси, рыбаки ловили рыбу, которую мы покупали и готовили потом в саду на углях.
Туристы не знали о существовании нашего поселка, и всех это вполне устраивало. Но только не Карима Умарова-старшего. Несмотря на то, что его отец был родом из этих мест, да и сам он провел здесь немалую часть жизни, сохранение традиций и привычного уклада не слишком его волновали. Вместо того, чтобы сберечь дух поселка, он почему-то желал его уничтожить.
На месте нашего и трех соседних участков должны были построить гостиничный комплекс. С соседями удалось договориться, а папа дал отказ.
— Люди, как и растения, имеют корни, — заявил он Умарову-старшему. — Без корней род зачахнет. Здесь жили мои предки, будут жить и потомки — я с места не сдвинусь. И никакими деньгами это не решить.
Правда, сыновей в нашей семье не было, но родители были еще молоды, поэтому отец не терял надежду и давал отпор как Умарову, так и приспешникам, которых тот подсылал.
Не знаю, что за золотые горы Умаров наобещал соседям, но они стали смотреть на отца косо и уговаривали оформить продажу. Говорили, что тогда мы, девочки, сможем учиться даже в столице. Последний довод был ударом по слабому месту, ведь папа и правда всегда хотел дать нам хорошее образование.
— Аллах-Аллах, не вводите меня в грех! — от этих разговоров лицо отца становилось пунцовым. Он начинал ругаться, а после читал истигфар*.
Однажды Умаров-старший пришел к нам домой. Не вызвал папу к себе, как обычно, а явился собственной персоной. Они пошли в сад и вскоре оттуда донеслись обрывки разговора на повышенных тонах. Я пыталась подслушать, но мама заперла нас с Самирой в доме.
На следующий день господин пришел снова. Точнее, приехал на своей серебристой машине. Родители куда-то засобирались. Поцеловав нас, мама дала наказ готовить обед, а папа потрепал по голове. Это был последний раз, когда я видела их живыми, но в тот момент даже не догадывалась о том, что нас ждет.
Когда родители уехали, я стала готовить шурпу. Она получились безумно вкусная, и я облизывала пальцы, представляя, как будет довольна мной мама. Потом мы с Самирой играли в саду — щекотали друг друга, падали в пахучую траву и смеялись, а затем ели сочный арбуз, и по нашим щекам стекал ароматный сок. У меня до сих пор сердце сжимается от мысли, что это было как раз в то самое время, когда машина Умарова, вильнув по извилистой дороге, упала с обрыва.
К вечеру меня стало мучить дурное предчувствие. Играть уже не хотелось, а потому я вышла на улицу и села на пороге дома, хотя даже маленькие девочки знают, что так делать нельзя — или замуж не выйдешь, или обеднеешь, или про тебя будут распущены сплетни. Спустя время меня настигли все три напасти. Но тогда мне было все равно.
Когда я увидела, как по дороге, причитая, бежит тетя Зейнеп, уже понимала, что случилось необратимое.
Сначала я не верила в случившееся. Казалось, это всё неправда и родители вот-вот вернутся — мама начнет готовить ягодный шербет, а папа станет учить красивым росписям.
Когда осознала потерю, плакала, не переставая, несколько дней подряд. Самира обнимала меня, таращила глазенки, похожие на темный изюм, и тоже плакала. Потом я просто оцепенела. Слегла и лежала несколько суток, смотря в потолок.
Я вдруг поняла папу, на которого время от времени опускался эфкяр — древняя восточная тоска. Тогда мы передвигались по дому бесшумно, как тени, и разговаривали шепотом. Бабушка говорила, что это — кара с маминой родины за то, что отец увез маму оттуда.
Эфкяр, божье наказание. Он сжимал душу цепкими лапами, сдавливал сердце и не давал дышать. Тетя Зейнеп, которая взяла заботу по дому, водила солью над моей головой, а потом жгла ее на печке и причитала — не дай Аллах девушке подхватить этакую заразу! Мне тоже становилось страшно, Я делала ду`а**, и эфкяр постепенно отступил. Правда, после этого меня стали беспокоить головные боли и обмороки.
Многие люди случившееся с моими родителями назвали бы трагической случайностью. Имам-хатыб в своих проповедях говорил о предопределенности.
Но в любом случае главной причиной произошедшего был Умаров. Куда он повез родителей? Что они собирались делать в тот день? Может, накануне он не выспался или выпил? Может, его машина была неисправна? То, что он — убийца, для меня было неоспоримо.
И в той комнате, перед портретом, я почувствовала, как эфкяр подступает вновь. На глаза навернулись слезы, и я побежала к будущей свекрови.
— Простите, я не могу… там… Пожалуйста, можно убрать другую? Хоть еще три, но только не эту!
Она поджала губы.
— Да я уже почти все убрала. Пойди полей цветы в саду.
Вообще-то это была обязанность садовника — смотреть за цветами, но я не стала спорить, а с облечением вышла во двор.
Только облегчение было совсем недолгим».
_______________
*истигфар — молитва покаяния
**ду`а — молитва-мольба о помощи
ГЛАВА 4
«Как я и предполагала, неприятности начались сразу, как только Карим Умаров въехал в поселок.
В тот день я как раз шла с работы. Всегда мечтала стать учительницей, но дядя Мехмет, который стал нашим опекуном после смерти родителей, с трудом сводил концы с концами. Сбережений отца едва хватило, чтобы скромно содержать нас с Самирой, пока я не окончу школу.
Дяди не стало, едва мне исполнилось восемнадцать. Вскоре Аллах прибрал и тетю Зейнеп, а я устроилась на работу в маленькую кондитерскую с турецкими сладостями. В детстве я считала, что именно так должен выглядеть рай — десятки видов лукума, халвы и баклавы, тающее во рту кюнефе, айва в щербете со сливками, варенье из инжира и роз, курабье, кадаиф, мое любимое пишмание… Но уже через месяц работы я разлюбила сладости.
«Все приедается, даже самое вкусное. Чтобы мы лучше чувствовали сладость, Аллах дал и горечь», — говорила бабушка. Правда, теперь я знаю, что слишком большая горечь убивает способность ощущать любой другой вкус.
По дороге из кондитерской я встретила Диляру. Мы стояли на обочине и разговаривали, как вдруг, обдав нас грязью, мимо проехала черная блестящая машина. Водитель даже не попытался притормозить.
— Карим Умаров… — прошептала моя бывшая школьная подруга.
Конечно, кто же еще. Что можно ожидать от человека, который напрочь лишен хороших манер, совести и чести. Правда, придется признать, что все девушки поселка говорили о нем с придыханием, иногда добавляя слово «шейтан». Меня бы обрадовало, если б это слово — «дьявол» — являлось оскорблением. Но, боюсь, они имели в виду что-то другое.
Конечно, я восторгов насчет Умарова не разделяла. Вот и в этот раз, пока Диляра заворожено смотрела вслед машине — даже потеки грязи на светлом платье не остудили ее пыл! — я презрительно поджала губы и вцепилась в сумку.
— Айлин, что с тобой? — Диляра наконец-то вспохватилась. — Ты вся побелела.
— Ничего, все нормально.
— Кажется, тебе нехорошо. Пойдем к нам, выпьем чаю.
Чай мне бы не помешал, только в тот момент захотелось поскорее прийти домой и остаться в одиночестве.
— Спасибо, дорогая, но я пойду к себе.
— Ты точно в порядке?
— Говорю же, нормально!
Вернувшись домой, я старалась успокоиться, но почему-то никак не получалось. Голова гудела, а в горле словно застряли горькие фисташки, которые я никак не могла проглотить.
На следующий день по поселку разнеслись слухи, что незавершенные планы Умарова-старшего будут воплощены в жизнь. И вскоре к нам домой явился низкорослый господин в сером костюме. Ильяс Бекоев, так его звали. Представитель Карима Умарова.
— У меня к вам предложение о покупке дома… — начал он.
Я, конечно, выслушала его. И без сомнений дала отказ.
— Не торопитесь, подумайте, — вкрадчивым голосом шептал господин Бекоев. — Завтра я приду еще раз.
— Не надо! Я не передумаю.
— И все-таки…
Я с трудом выпроводила навязчивого посетителя (здоровья вашим ногам, но пускай ваши ноги унесут вас подальше от нашего дома и больше никогда не вернутся).
Поделиться книгой: