Рыжики для чернобурки (СИ)

«Встречают приезжающих на ярмарку. Проверяют документы. Тех, кто вызвал подозрение — обыскивают, — догадалась Адель. — Пока они не уйдут — а стоять будут до глубокой ночи, до последнего автобуса — угол для ночевки не снимешь. Квартирные хозяева сюда и носу не покажут, чтобы не навлечь на себя лишние проблемы — мало ли что омоновцам не понравится. Надо искать другие варианты. Заглянуть на автомойку, поговорить с Хромым? Или сунуться на склады к Носатому? Нет, Носатый пошлет. Двинуть на Масляк? Не хочется туда с Лютиком».

Ноги сами понесли к железнодорожному вокзалу. Умом Адель понимала, что проверки запускают комплексно — если выставили пост возле автобусов, выставят и возле поездов. Но вокзал был рядом с автомойкой, и она решила, что лишние десять кварталов — не крюк.

Хватило осторожного взгляда из-за угла, чтобы убедиться — на железнодорожном вокзале омоновцев вдвое больше. Адель отступила назад, в глубокую тень, и наткнулась рюкзаком на что-то мягкое. Уже оборачиваясь, сообразила — на этот раз преследующий запах не померещился. Валериан серебрился шевелюрой и смущенно улыбался. Задремавший на плече Лютик проснулся от столкновения. Зевнул, протянул руку к Валериану, обнял за шею.

— Перебирайся, — негромко предложил тот. — Мама устала. Давай. Вот так.

Лютик переехал, поерзал, устраиваясь на локте, и сжал в кулаке канарейку, которую Валериан вынул из кармана.

— Мясо я тоже забрал и отнес домой. — Эти слова были предназначены Адели — спокойно, словно они разошлись по делам, прежде чем вместе поужинать. — Выложил в сковородку, надо снова разогреть. Пойдем.

— Я…

— Ты не найдешь ночлег. Через час-другой город начнут просеивать через мелкое сито — возле ярмарочных павильонов кто-то из крестовок воткнул нож омоновцу в бедро, вместо того чтобы предъявить документы. Я встретил знакомых полицейских, они мне сказали, что сейчас прочесывают окрестности павильонов, и, если не найдут — скорее всего, не найдут — расширят зону поиска. Пойдем. Переночуешь, утром отправишься на ярмарку. Я не буду тебя удерживать.

— Я ушла, потому что не хочу неприятностей ни тебе, ни себе, — честно сказала Адель. — А они будут, если нас увидят вместе. Я об этом сразу не подумала. Ты слишком сильно вскружил мне голову.

— Прокрадемся закоулками, — беспечно ответил Валериан. — Туман густеет. Прошмыгнем под покровом.

Приглашение значительно облегчало жизнь, а в свете новостей об облаве спасало от возможного задержания. В обычные дни ни полицейские, ни омоновцы лисиц и волчиц, особенно с детьми, старались не трогать. Надо было что-то из ряда вон выходящее сотворить, чтобы попасть в участок. Никто не хотел вляпываться в бумажную волокиту, ждать соцработника, передавать ребенка под опеку, а только потом разбираться с мамашей. А сейчас, когда город прочесывают, кипя от злости, можно попасть в камеру прямо с Лютиком на руках. Утром-то, скорее всего, выпустят… если не перетряхнут рюкзак и не прицепятся к письму, лежащему между детскими трусами. Наивный шифр не спасет — вцепятся и начнут разматывать ниточку.

— Если понадобится, хозяева дадут мне раскладушку, — сказал Валериан. — Всегда давали, когда мой приятель Анджей из Лисогорска приезжал. Думаю, и сейчас не откажут. Кофе будешь? Мы же собирались выпить кофе. Можно купить вон в том окошке.

— Купи, — согласилась Адель.

Ожидая, пока им сделают кофе с сиропом — Валериан выбрал соленую карамель, и это было принято без протеста — она почувствовала благодарность. Не за кофе. И не за деликатное предложение раскладушки. И первая прогулка к кафе, и ожидание бумажных стаканчиков сейчас, вернули ей кусочек прежней жизни. Напомнили, что прогулки бывают бесцельными, что можно идти, озираясь по сторонам, обсуждать светящиеся витрины — «ой, смотри, какая тележка с овощами!» — выбирать сироп и уговаривать Лютика выпить сок или чай.

— Нет, кекс не покупай, — Адель остановила Валериана, показавшего Лютику на выпечку в витрине. — Он мало ест, я недавно его покормила, если сейчас дать ему кекс, я не уговорю его поужинать.

— Тебе виднее. Скажу сразу — я в детях ничего не понимаю. Только слышал от Анджея, что они сначала даже штаны застегивать не умеют, а потом постепенно учатся.

— Не беспокойся, — рассмеялась Адель. — Лютик уже умеет застегивать штаны.

— Хорошо, — обрадовался Валериан. — Первый лисенок готовый достался, значит, со вторым проще пойдет. Я хочу еще двоих, а ты?

Адель отметила — несмотря на дурашливость, выставленную на первый план, альфа исподтишка гнул свою линию. «Не ищи» — нашел. И прощупывал настроение, обозначая, что ему надо все, сразу и надолго.

«Не так-то ты прост, капитан Кшесинский».

Желание сказать что-нибудь поперек — заявить, что она больше не собирается плодиться и размножаться — исчезло после того, как правую руку Валериана свело судорогой. Пальцы смяли стаканчик с кофе, крышечка щелкнула и улетела на тротуар в сопровождении потеков горячей жидкости. Адель перехватила стаканчик, всполошилась:

— Лютик, иди ко мне. Пересаживай его, я заберу.

— Не надо, левая нормально. Кофе пока понеси, потом где-нибудь остановимся, я допью.

За разговором они не заметили, как вышли на широкий, ярко освещенный перекресток. А ведь собирались идти закоулками! Расплата за беспечность случилась сразу. Прилетело не со стороны «лесных братьев» — волк в широком ошейнике-воротнике посмотрел на Валериана, прищурился и завыл, подзывая товарищей по оружию. Адель поставила два стакана с кофе на одну ладонь и прикоснулась к куртке, прощупывая спрятанные во внутреннем кармане документы.

На вой прибежали трое омоновцев в шлемах с забралами, бронежилетах и с автоматами. Самый крупный остановился, снял шлем, обнажая бритую голову, и сообщил товарищам:

— Точно! Это Сивый! Он где-то взял ребенка! Что мы должны сделать в таком случае?

— Взять ребенка себе? — после долгого молчания спросил один из шлемов.

— Нет-нет-нет, — предложение бритому не понравилось. — И без этого проблем навалом. Наш служебный долг — объяснить матери ребенка, доверчивой гражданке, что она попалась в сети пакостника и скандалиста.

Волк в ошейнике сел на асфальт и радостно взвизгнул.

— Подержи Лютика, — сухо сказал Валериан.

Адель заподозрила, что встреча с ОМОНом на этот раз не ограничится стандартной проверкой документов. Она влипла в какие-то внутренние разборки, и ладно бы сама влипла — вот он, Лютик.

Лютика омоновцы не смутили. Он пискнул, отвечая взвизгнувшему волку. Тот склонил голову, еще раз взвизгнул и постучал по асфальту хвостом.

— У нас есть птичка, — важно сообщил всем собравшимся Лютик и щедро протянул канарейку бритому. — Смотри!

Бритый, который уже открыл рот, чтобы что-то сказать, осекся.

— И желтая, и зеленая, — повертев двухцветную канарейку, дополнил Лютик.

— Красивая, — одобрил бритый и отступил на пару шагов. — Ладно… время поджимает, придется обойтись без просветительской работы. Гражданочка!

Адель посмотрела на бритого, ожидая подвоха.

— За солонками присматривайте, — ухмыльнувшись, посоветовал тот. — Убирайте подальше.

Группа исчезла, растворилась в тумане, как и не было — только волк в ошейнике тявкнул, прощаясь с Лютиком и одобряя пластмассовую птичку.

— Какая скотина! — с чувством произнес Валериан. — Сначала утро испоганил, а теперь и вечер.

Адель залпом выпила кофе, все-таки забрала Лютика, расстроенного тем, что волки так быстро убежали, и попыталась осторожно выяснить у Валериана причины заботы ОМОНа о доверчивых гражданках — неужели у них появились какие-то новые служебные обязанности? Ответ был крайне уклончивым. Подтвердилось подозрение, что это были отголоски межведомственного конфликта. Вероятно, возникшего из-за воровства в особо крупных размерах. Похоже, что крали продовольствие. Вагонами, может быть, даже эшелонами. Особую ценность представляло сливочное масло — один Камул знает, почему не мясо.

За разговором они углубились в район частных домов — крепких кирпичных особнячков вековой постройки. Поплутав по переулкам с узенькими тротуарами, Валериан остановился возле высокой глухой калитки. Брякнул открываемый ручкой засов.

— Сюда. Это дорожка вдоль моих окон. Вход на хозяйскую половину через парадную дверь, участок разделен пополам забором. Если тебе нужно перекинуться, можешь спокойно погулять, тут тебя никто не увидит. Я запру калитку на внутреннюю щеколду.

Они дошли до двери, освещенной тусклой лампочкой в фонаре. Валериан достал из кармана ключи, предупредил:

— Не хоромы. Но тепло, есть кухня, ванная, кровать, постельное белье и, если не откажут, то и раскладушка.

Адели было все равно. Она почувствовала, что невероятно устала, перенервничала, намотала много тысяч шагов по городу и сейчас радовалась тому, что попадет в тепло и сможет сесть. Шаг через порог привел её в тесную прихожую, пропитанную запахом Валериана. Горечь осенних хризантем, перемешанная с можжевеловым дымом, обещала защиту, сладость чернослива заставляла облизнуть губы, словно где-то приоткрылась дверь в комнату, таившую тридцать три удовольствия. Валериан снял куртку, расшнуровал и сбросил ботинки, и помог раздеться Лютику.

— Смотри, я все принес, — открывая дверь в комнаты, сказал он. — Даже листья взял. Их можно положить в книжку и засушить. Сначала поедим, а потом, если ты захочешь поиграть — займемся.

— Попугай! — завопил Лютик. — Клетка!

Адель заглянула в комнату, и обнаружила, что хозяйственный капитан Кшесинский вывез из кафе и пластмассового попугая, и клетки, и тыкву, и две упаковки зубочисток.

— Все равно на такси ехал, — объяснил Валериан, поймав её взгляд. — Проходи, я тебе сейчас покажу, где ванная, чтобы руки помыть.

Две комнаты — подобие гостиной с креслом и журнальным столиком в уголке и спальня с широкой кроватью — несли на себе отпечаток холостяцкого уюта. Постель прикрывало небрежно брошенное покрывало, на кресле лежали две вышитые подушечки, а на столике — носок. Валериан указал ей на дверь в ванную, прошел на кухню, зажег газ на плите, поставил разогреваться готовое мясо. Спросил:

— Сварить картошку? Я взял два лаваша, а еще у меня полно лапши, которую надо заливать кипятком. Сырую картошку утром дали хозяева.

— Не надо варить, — ответила Адель, обреченно глядя на расстегивающиеся верхние пуговицы на рубашке.

Она понимала и медленно принимала новую реальность. Сбежать, отлипнуть от Валериана уже невозможно — запах въелся под кожу, желание прикоснуться, огладить сильные плечи затмевало осторожность. Разгорался пожар, который не унять — её тянуло к капитану Кшесинскому, и не только для того, чтобы насытить изголодавшееся тело. Хотелось сидеть рядом — и на ногах и на лапах — зарыться носом в серебристую шевелюру, легонько укусить за ухо и за хвост, позвать побегать по лесу. Выйти на тихую охоту — наполнить корзину грибами, принести домой, перебрать, очищая от налипших листьев и еловых иголок, порезать, вместе приготовить ужин. Короткой интрижки под Камуловым Покровом будет мало, это все равно, что отщипнуть крошку от пирога, изнемогая от голода.

Голос разума напоминал, что привечать капитана Кшесинского на ферме, много лет служившей складом оружия для «лесных братьев», ни в коем случае нельзя. А ездить в Чернотроп, таская за собой Лютика и громоздя баррикаду из лжи для Роя, Джерри и других соседей — крайне опасно.

Адель выслушала голос разума и велела ему ненадолго заткнуться. Хотя бы на сегодняшний вечер. На грядущую ночь.

Валериан поборол пуговицы, бросил рубашку в корзину для грязного белья, дразнясь плечами и белеющими лямками нижней майки, указал на узенький коридорчик:

— Сейчас постучу к хозяевам, раскладушку возьму. Там не стена, ковер прикрывает дверь.

Лютик осваивался: скинул носок под столик, а вышитые подушечки распределил между попугаем и канарейкой. Валериан, собравшийся нырнуть под ковер, спохватился, забрал носок и спрятал его на книжную полку, висевшую достаточно высоко — чтобы Лютик не достал. Хотелось расхохотаться, но Адель сдержалась, и, воспользовавшись случаем, осмотрела спальню. Никаких следов лисицы или волчицы — ни вещей, ни клочка запаха.

Ах, да, Валериан же лежал в госпитале. Если здесь до госпиталя и ночевала какая-то особа, то явно испарилась.

И — вот сюрприз так сюрприз — над кроватью висела политическая карта мира. Такая же, как на стене спальни Лютика. Забавно, что в этом они совпали.

Увидев темно-синюю раскладушку, малиновый тюфяк и небольшую подушку в яркой цветастой наволочке, Лютик издал восхищенный вопль, вцепился, мешая Валериану занести вещи, заныл и даже согласился поужинать — Адель ловко воспользовалась моментом и заявила, что раскладывать такую замечательную конструкцию могут только те, кто поел мясо.

Ужинали, перебрасываясь пустыми замечаниями. Лютик, проследивший, чтобы Валериан рассовал кленовые листья между страниц книги «Энциклопедия стрелкового оружия», настроился безраздельно владеть раскладушкой. Валериан пробормотал, что может лечь на тюфяк, Адель заверила его в том, что после больницы спать на тюфяке крайне вредно, и этим утвердила грядущую ночевку в одной кровати. Кроме постельных принадлежностей хозяева снабдили Валериана плошкой риса, который они поделили на двоих — Лютик от гарнира категорически отказался.

Сказалось отсутствие дневного сна и усталость — сын начал капризничать, требовать разложить раскладушку и положить на нее вышитые подушечки, не давая Валериану спокойно помакать лаваш в подливку. Адель попыталась заманить сына в ванную, чтобы искупать и переодеть в чистую футболку, но наткнулась на ожесточенное сопротивление. Лютик хотел раскладушку, тюфяк, яркие подушечки и спать, превратившись: никаких футболок — лапы, хвост, и, может быть, укрыться.

— Ну и пусть спит, как ему нравится, какая разница? — удивился Валериан, успевший доесть лаваш под их спор. — Или тебе почему-то важно, чтобы в футболке?

— Я на ферме всегда… — Адель замолкла — зачем объяснять, что она старалась препятствовать одичанию ребенка, каждый вечер выменивая превращение на сказку. Лютик не часто играл с другими детьми, и это вызывало опасение, что лис возьмет верх — бегать на лапах по ферме было удобнее, и это удобство могло перевесить мелкие радости двуногого тела.

Сегодня Лютик набегался на ногах, много говорил, и мог устать от этого общения. Захотеть спать, спрятавшись под шкурой, побаиваясь незнакомого места — хоть и принял Валериана, а все равно.

— Пусть, — согласилась Адель. — Но умыться надо обязательно.

— Если хочешь, потом иди в душ, пока я ему логово сооружу, — предложил Валериан. — Лютик, слушай, у меня есть оранжевое покрывало. Осеннее, с мелкими коричневыми листочками. Давай из шкафа достанем? Мне кажется, тебе понравится.

Догадка была верна. Когда быстро вымывшаяся Адель вышла из душа — она постаралась не мочить волосы, которые будут слишком долго сохнуть — в углу гостиной пламенело великолепие. Огненный Лютик возлежал на подушке с наволочкой, ослеплявшей подсолнухами, в обрамлении вышивок. Малиновый тюфяк с еле заметными бурыми шишками благородно оттенял ярчайшее оранжевое покрывало, укутывавшее задние лапы и хвост. Попугай и канарейка разместились по бокам, а Валериан рассказывал Лютику, что тыквы не любят спать в кровати, можно даже сказать — боятся. Он бы ему тыкву с удовольствием положил, но…

— Но этому… э-э-э… препятствуют принципы гуманизма. Я правильно объяснил?

Валериан смотрел на Адель с надеждой.

— Конечно. Лютик, тыкву на раскладушку нельзя, хватит с тебя подушек и канареек.

Лисенок фыркнул и свернулся клубком, переворошив подушечки и покрывало.

— Отлично, — повеселел Валериан. — Тогда я тоже в душ.

Вставая с пола, он оперся на подлокотник кресла, охнул, тяжело сел, избегая падения на раскладушку.

— Что было повреждено? Локоть, колено?

— Оба колена, оба локтя, — ответил Валериан, кривясь и принимая вертикальное положение.

— Где ты так влип?

— В тоннеле возле Змеиной горы. Ты, наверное, об этом случае слышала — мне сказали, что всё воеводство подробности перетирало.

— Слышала, — согласилась Адель.

Действительно. Крупнейшую потерю правительственных сил за последние пять лет обсуждали все, кому ни лень. И все по-разному.

Возникла неловкая пауза, которую прервали трели — ожил телефон, стоявший на тумбочке возле прихожей. Адель машинально обернулась на звук, Лютик поднял голову и насторожил уши.

— Мне редко звонят по вечерам, — нахмурился Валериан и шагнул к телефону. — Только с работы. Неужели общая тревога?

Голос в трубке говорил быстро, интонации ничем не напоминали казенщину — позвонившего обуревало любопытство.

— И вот что интересно, — медленно проговорил Валериан, выслушав собеседника. — Дел невпроворот, облава, а у него нашлось время потрепаться по межгороду и в подробностях доложить, где и с кем он меня встретил.

На другом конце провода заговорили громче, но диалога не вышло — Валериан заявил: «В другой раз пообщаемся, мне сейчас неудобно разговаривать» и положил трубку на рычажки, прерывая беседу.

Адель хранила молчание, считая, что если Валериану захочется чем-то поделиться — скажет без понуканий.

— Я что-нибудь придумаю, — после долгой паузы сказал капитан Кшесинский, адресуя слова не им с Лютиком, а тыкве. — Сейчас не с руки, но не последний год видимся, на следующую ярмарку их снова пришлют.

На этом тема звонка была исчерпана — Валериан ушел в душ, насвистывая и о чем-то размышляя. Адель решила не выпытывать лишнее, выключила верхний свет, оставив два тусклых бра в спальне и неподалеку от раскладушки, посидела рядом с Лютиком — тот моментально заснул — и отправилась стелить постель.

Одна из лампочек в бра с двумя рожками щелкнула и потухла, погружая спальню в густой полумрак, поглотивший цвета и зачернивший тени. Адель откинула одеяло, расправила простыню, и, выпрямившись, попала в ловушку из рук. Валериан сцепил ладони у неё на животе, не прикасаясь к груди. Выдохнул в ухо, прижался, позволяя оценить свой настрой — твердо, крепко, травмы не мешают.

— Хочешь?

Адель перетряхнуло — от вопроса, прикосновения, жара альфы за спиной. С Артуром было похоже и непохоже. Прошлая связь напоминала мягкий снегопад — преодолимое препятствие. Валериан обрушился как снежный буран, закруживший, завертевший, отрезавший пути отхода сугробами в человеческий рост.

Адель развернулась, положила руки Валериану на плечи — знакомясь с рельефом мышц и подталкивая лечь на спину. Ей захотелось сесть сверху, как наезднице, укротить пыл, играя по своим правилам. И насмотреться. Волосы Валериана серебрились, притягивали взгляд, заставляли чувствовать себя ночной бабочкой, увязшей в лунной паутине.

Валериан медленно опустился на кровать, повинуясь ее движениям. Адель понимала, что это игра в поддавки. Альфа, даже не в лучшей форме, мог оказать сопротивление крупному волку — вроде того бритого, отступившего перед канарейкой. Эта сила — затаенная для рывка, на крайний случай — ластилась, обещала защиту, молчаливо клялась, что никогда не причинит ей вреда.

«Верю», — взъерошивая серебристые волосы, думала Адель.

«Верь», — молча просил альфа. — «Иди ко мне».

Они долго сдерживались, оттягивали момент соития — Адель отвергала попытки Валериана перехватить инициативу, легонько била по рукам, прикасавшимся к ее бедрам и коленям. Валериан подчинялся, но было видно, что это стоит ему огромного труда. Улыбка превратилась в оскал, в серых глазах начали разгораться оранжевые огоньки. Адель ловила дрожь напряженного тела, зная — это не судорога. Голова кружилась, запах альфы усилился, сводил с ума горечью осенних хризантем и можжевелового дыма. А потом она почувствовала, что больше не может оттягивать неизбежное, и позволила опрокинуть себя на бок, ожидая, что ей отомстят за волокиту бурным и жестким натиском.

Валериан навалился, тихо зарычал, выражая недовольство временным пленом, но — к немалому удивлению Адели — обошелся без резких движений. А ведь это можно было сделать, не особо утруждая локти и колени — сейчас Валериан прижимал ее к себе, упираясь в подушку плечом.

Они начали медленно покачиваться — вперед-назад, вперед-назад — почти не наращивая темпа. Это раззадорило, Адель потребовала ускорения и наткнулась на забастовку. Валериан не желал выходить за установленные границы. Дразнился, серебрился, смотрел с неприкрытой жадностью, но двигаться быстрее отказывался. И не по состоянию здоровья, а из вредности — Адель это поняла так четко, как будто ей Хлебодарная на ухо откровение прошептала. Пришлось прибегнуть к угрозе: