Откуп (СИ)

Таисия давно заметила и покосившиеся трубы, и дыбом вставшие крыши, и чёрную трещину, которая разорвала дорогу; и словно перепаханный снег. Павел и Таисия подумали об одном: видимо, мёртвая толпа металась, не зная, куда направиться.

— Они что, каждый к своим пошли?.. — изумился Павел.

Мать с сыном рванули к своей распахнутой калитке. Их тяжкое дыхание выдавало страх встретить дедов и отца. Людьми они были суровыми, никто из них не преставился своей смертью на лавке. Как-то обернётся их встреча с живой роднёй?

— Саша… — простонал Павел.

— Будет! — пресекла его муки мать. — Сашка хоть тоньше былинки, но постоять за себя сможет. Да и Андрюня с ней.

Павел простонал ещё раз.

К счастью, потусторонних гостей не оказалось. На соседних подворьях не было слышно ничего, кроме обычной суеты: ни воплей ужаса, ни мольбы, ни пальбы. Словно бы земля исторгла из себя на время вечных жителей, а потом снова поглотила их.

В избе, кроме упавшего поставца с посудой, поваленной лавки и наехавших одна на другую половиц, никаких изменений не было. Андрюня стоял на коленях перед иконой, Саша заметала глиняные черепки.

Павел облапил жену и даже пустил слезу, так расчувствовался. Всё могло обернуться хуже.

— Ну, я побежал до головы, — сказал он. — Крышу завтра осмотрю. Печь не вздумайте топить. Ты, мать, лучше посиди дома.

— Иди уж. Авось соображу, что делать, — сказала Таисия, не снимая одежды.

Павел понял, что унять матушку и удержать её дома не удастся. Такой уж она уродилась.

Только Павел скрылся за дверью и его шаги проскрипели в морозной темени, Таисия схватила Сашу за руки и неожиданно поинтересовалась:

— Что думаешь, невестушка?

Разум Таисии отрицал увиденное. Поэтому она попросила помощи у Саши.

Невестка во время толчка расшиблась. Она склонила лоб с синяком к плечу. Застеснялась. Но потом подняла на свекровь, которая впервые с ней посоветовалась, вовсе не пугливые глаза.

— Дядя Андрей правду сказал. Земля вытрясла из себя покойников. Перемешались все: и мёртвые, и живые. Мертвяки свой покой хотят откупить. И живым точно так же сделать нужно.

Таисия отбросила Сашины руки и сказала в сердцах:

— Ну и брехливая же ты, Саша! Что это за откуп от земли? Как он поможет от тряски?

Саша обиделась и молча опустила голову. Встала истуканом — ни слова больше не скажу.

— Ну прости меня, — попросила Таисия. — Не в себе я. Если б ты знала, что давече с нами случилось…

— А я знаю, — ответила Саша. — Тётка Мотря, соседка родителей, сразу сказала, что настало время, когда лик земли изменится. Наружу всё выйдет, что внутри, верхнее вниз сверзится. Откупы нужны, жертвы, чтобы по-прежнему всё было.

Таисия чуть не уселась помимо лавки.

Мельниковы давно враждовали с семьёй этой Мотри, которая слыла колдовкой, а ещё была завистлива и пакостлива. Во всех родах, на которые косо глянул Мотрин глазок, случались беды. Она же была как заговорённая. Однако верховодить ей не довелось. Даже её свёкор, при жизни голова предместья, сноху ни во что не ставил. А люди её просто не любили.

— Хорошо, что отец Петерим тебя сейчас не слышит. А то бы наказал чёрными работами при храме. Где ж это видано, чтобы миропорядок каким-то шаманством, откупами восстанавливали? — в сердцах сказала Таисия.

— Матушка… — тихо, но напористо начала Саша, — а кто: отец Петерим или приезжие доктора остановили чумной мор? Петерим или шаман на ноги моего батюшку поднял, когда он под лёд провалился? Телёнка кто реке скормил, и она забрала свои воды из батюшкиного нутра? А он не дышал долго, и с ведро пены потом из него вылилось.

— Для твоего же блага запрещаю такое говорить! — тоже тихо, но с закипающей яростью сказала Таисия. — Волю Божию всем чем угодно можно назвать. Да только слаб умом человек решать, где промысел Его, а где доктора с шаманами.

А ещё она подумала, что Мотря, как болиголов, успела всё вокруг себя отравить своими бреднями.

Андрюня отказался пить и есть, застыл на лавке, уставив прозрачные голубые глаза в потолок. С курчавой бородкой, отросшими тёмными волосами, он кого-то очень сильно Таисии напомнил. Она даже вздрогнула, когда осознала: паршивая овца их рода точь-в-точь походил на одного из святых, изображённых в церкви Вознесения. И вообще он пошёл не в их родову — кряжистых, словно медведи, черноволосых и черноглазых сибиряков.

С рассветом на улице началась беготня. Не обошлось без пожара и рухнувших строений. Но рубленные из круглого листвяка избы, казалось, пустили корни в бунтовавшую землю и остались целы.

Не успела Таисия с невесткой обиходить коров, как прибежала мать Саши с тёткой Мотрей.

Таисия поджала губы, неодобрительно глянув на смутьянку и вражину, но через несколько минут уже слушала её, открыв рот от изумления.

Оказалось, что перед самыми последними толчками в предместье примчались верховые буряты. Они проехали вдоль побережья Великого моря и везде видели страшные разрушения. А ещё слышали, что улусы в степи брошены людьми. Им пришлось бежать со скарбом на телегах, скотом, потому что море стеной пошло на землю, а она сама стала опускаться. И если глянуть с утёса, то под водой видны крыши изб и дымовые отверстия юрт. А особо отчаянные видели, как утопленники, в разные времена взятые морем, начинают обживать новые жилища. Вот только скот на новом дне не остался, всплыл дохлый и был принесён волной к берегу.

— Таисия, ты баба уважаемая, — сказала Мотря. — Ты не побоялась в мор работать в лечебнице. Ты со своим мужем, Царствие Небесное ему, обороняла свой участок в тайге, пока от губернатора бумага насчёт вас не пришла. Научи же людей спастися. Уйдёт ведь весь край на дно Великого моря! Уж как мой сын Калистрат старается внушить народу правильный путь…

— Так ты ж сама ходишь и учишь народ откупаться, — вмиг стала сама собой Таисия — недоверчивой, злой и поперёшной.

— Единый это верный путь!.. — горячо проговорила Мотря. — Единый! Наши предки реки и море кормили, прежде чем за уловом идти. Охотники дань тайге испокон веку отдавали. А тут земля своё потребовала!

— Ну хорошо, положим, ты права. А что откупом нужно назначить? — коварно спросила Таисия. — Скот? Человека?

Она чувствовала: пережитое ночью и было ответом, что потребно земле. Но верилось в это плохо. Всю свою жизнь Таисия прожила с мыслью, что земля, воды рек и моря, тайга — всё это для людей. А теперь, выходит, наоборот?

Мотря покивала, глядя ей в глаза:

— Вижу, знаешь ответ. И это наше верное дело. Такое же, как человека на белый свет принять, как его же в землю положить.

— Ну и из кого откуп набирать будешь? — поинтересовалась Таисия, сама не веря, что разговаривает о богопротивном.

— Из грешников! Тот, кто род поганил, кто нечестиво жил и в мир горе принёс, пусть умрёт! — Мотря торжественно подняла руку с вытянутым указательным пальцем вверх. А Саша с матерью заворожённо, с обожанием уставились на неё.

— Ну знаешь, грешников не нам считать… — начала было Таисия.

А палец Мотри медленно опускался. На миг Таисия ощутила холодный укол страха — а вдруг эта новопроповедница укажет на неё. Грехи-то за Мельниковыми водились. И это касалось не только участков на золотоносных реках, которые покойный свёкор выкупил у язычников, обманув их по-крупному. Можно сказать, почти даром взял. И невыполненный договор за ним водился, когда в зиму не был завезён провиант и семь семей якутов померли от голода на заимке. А уж сколько застреленных покойников бы поднялось и пришло к ним в избу требовать своего откупа…

Но так жили многие. Всякий ел, жрал ближнего, дробил зубами кости, а потом каялся и жертвовал на церкви и часовни. Уважал и Господа Бога, и духов Нижнего, Среднего и Верхнего мира. Держал изнурительные посты и водил языческие хороводы. И чем чернее были прошлые грехи, тем большими строгостями и запретами окружали себя люди.

Но Мотрин палец указал на Андрюню. Самого несчастного недотёпу среди суровых удачливых Мельниковых.

— Мотря, ты не угорела ли часом? — рассердилась Таисия. — Андрюня свой грех замаливает и отрабатывает. Никому, кроме себя, он вреда не причинил. Мы с роднёй за него как один встанем!

— А всё ль ты о вашем мученике знаешь? — сузив глаза, спросила Мотря. — Есть, может, за ним грех, который только кровью смыть можно.

— Говори, что за грех, — сурово молвила Таисия, прикидывая, как содрать с Мотри платок для пущего позору и вытолкать из избы.

— У неё спроси! — выкрикнула Мотря и кивнула на Сашу.

Невестка побелела, как мазанная извёсткой стена, приоткрыла рот. Она ничего не сказала, но в огромных глазах застыла обида. Её мать отшатнулась от дочери. Меж густых бровей свекрови легла складка.

— За навет и поношение я тебя первую на откуп отдам, — сказала Таисия.

Саша была сговорена за Павла, как всегда водилось: без погляду, знакомства и приязни, только по воле родни. Но к мужу равнодушия или ненависти не выказывала. Хотя и нежности особой не было — так не принято чувства на вид выставлять. Он неё требовалось только уважение и послушание.

В памяти Таисии возникли книжки, которыми делился с невесткой Андрюня, сало и хлеб, которые заворачивала ему в тряпицу Саша, чтобы было чем повечерять. Но ни искорки греховной страсти, ни движения, которое бы говорило о близости, Таисия не замечала. Чиста Саша, чиста.

Однако доброе женское имя что берёста. Не дай Бог угодит чёрный уголёк злоязычия — так полыхнёт, что мигом обратится в пепел. Заподозренных в неверности никто никогда не пытался обелить или защитить. Иногда голова проводил дознание, а всем остальным, в том числе и судьбой неверной, занималась семья. Частенько исходом был несчастный случай — то сом во время купания на дно утащит, то прорубь обвалится, то сгинет женщина в лесу, отправившись по грибы или ягоды.

Таисия сказала Мотре и сватье:

— Пошли вон отсюда.

Мотря подхватила заливавшуюся слезами женщину и вывела её, бросив напоследок острый взгляд на помертвевшую Сашу и безучастного Андрюню.

Таисия повторила давешний вопрос:

— Что скажешь, сношенька наша дорогая?

Саша бросилась ей в ноги:

— Матушка! Нет моей вины ни в чём! Ни в помыслах, ни в делах!

— За что ж Бог вам деток не даёт? Не в наказание ли?

— Неправда! Вымолила я дитятко… Три луны уже… Поверьте, матушка… — заплакала Саша.

Таисия отвернулась. Её глаза заблестели тёплыми счастливыми слезами. Но тут же вытерла их платком. Теперь, после слов Мотри, не только Богу решать судьбу дитяти, но и всему миру, всем, кто услышит обвинение. И Павлу, конечно.

Андрюня всё так же истуканом сидел на лавке. Не вздрогнул, когда Таисия рявкнула на него, только произнёс странное:

— За мной пришли… Теперь я понял, что не нужно было прятаться. Пойду я, Тася… Пойду к тому месту, что мне показали.

Таисия наклонилась над ним, пытливо всматриваясь в благостную голубизну чужих, не Мельниковских глаз:

— А что скажешь о грехе, в котором тебя и Сашу обвинили?

— Виноват я… За мной пришли, чтобы ответил… — пробормотал блаженный.

— Да ты так струхнул, что весь разум потерял! — вскричала Таисия.

Перед ней встала страшная картина дознания на миру, когда этот спятивший будет твердить о своей вине и тянуть беременную Сашу к гибели.

Но невестка недаром закончила два класса приходской школы и в девках могла закидать словами парней-охальников. Умница, она одна из всех догадалась спросить о том, что от всех ускользнуло. Подошла к Андрюне и задала вопрос:

— А скажика-ка, дядя Андрей, где ты был до того времени, как на двор к нам пришёл. Отчего без сил упал? В чём себя винишь?

— Виноват я… Крал у покойных. Ордена, перстни и часы. И поминами на могилах не брезговали. Вот они за мной и пришли… Водили с собой, показывали, где что можно взять и где меня земля примет, — еле слышно ответил Андрюня. — А потом я в снег упал и пополз. К вам… не знаю только, зачем…

Тут уже Таисия смекнула, в чём дело.

— Один крал-то? Али помогал кто? — спросила она.

— Дядя Филя и Осип, Мотрин сын, со мной были…

— А сейчас где они? — не отстала от него Таисия.

— Их пастух сразу же с собой увёл, — ответил Андрюня. — Из своей сумки что-то на снег бросал. Они поднимали, кричали: "Золото!" и за ним шли.

— Отчего ж тебя не взяли с собой? — включилась в дознание Саша.

— Отстал я… — прошептал Андрюня. — Они шибко шли, а я почал свою долю со склепа генерала Говорина. Душа горела…

Тут уже Таисия не сдержала грязного ругательства. Мало того, что Андрюня не смог очиститься от скверны, так он ещё и мёртвых грабил с подельниками.

— Мотриного старшего сына Калистрата головой назначат в память о деде. Нынешний-то, не из их роду, стар уж, старше почившего, — заметила Саша. — Только не бывать этому, если станет известно про младшего Осипа. Да и сам он хорош, помните, я вам рассказывала.

— Вот что, невестка, — решительно начала Таисия, — ты сейчас к матери иди…

— Не примет матушка после облыжного слова-то… — уронила слезу Саша.

— А ты не дрожи осиновым листом, а как есть говори, что оболгала тебя Мотря, — заявила Таисия. — А я Павла найду. К голове пойдём. Хоть и не время сейчас для дознаний, все Божьего суда ждём, но заявить нужно. И этого… властям сдать. Запри его в чулане, как будешь уходить.

— Да куда он сбежит-то?.. Еле языком шевелит, — заметила Саша.

— За своими дружками сбежит. Или мертвяками. Ибо дурень, каких свет не видел, — буркнула Таисия и вышла.

В толчее бестолково метавшихся людей она ещё раз озадачилась, почему двоюродный брат, мошенник и вор, предатель и трус напоминал святого. Но разве может одно и то же лицо отражать такие разные сущности? Святого и христопродавца?

К голове она не пробилась, его пятистенок был плотно окружён толпой. Народ не вместился во двор и топтал снег в огороде.

Мужчины решали, что наперёд делать: то ли укреплять берега реки — а вдруг рванёт так, что воды пойдут на предместье? — то ли уходить на север, где трясло меньше. Таисии показалось, что среди гула голосов пуще всех звучит бас Калистрата. Он призывал всех откупиться от беды.

Конечно же, про толпы восставших из упокоищ мертвяков никто и не говорил. И сейчас среди хмурых одной думой лиц, полных одним отчаянием людских глаз ночные события показались Таисии дурным сном, кошмаром. Если бы не Андрюня…

Павла тоже не удалось встретить. Вот только Мотря успевала мелькнуть то тут, то там. Она всё что-то нашёптывала бабам, которые начинали гневливо трясти головами, ругаться и вскидывать руки.

Чтобы упредить хотя бы одну беду, Таисия побежала к дому.

При виде реденькой толпы возле распахнутых ворот её сердце поднялось к глотке и заколотилось там, мешая дыханию.

На расстеленное на затоптанном снегу одеяло трое соседей вынесли труп.

Андрюня…

В одной нижней рубахе, без портков. Глаза полуоткрыты. Синий язык прокушен до крови, руки скрючены. Заострившийся жёлтый нос чуть искривлён. Пальцы босых ног вытянуты судорогой. На шее, ставшей вдруг необычно длинной, обрывок верёвки.

И когда только успел-то…