Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 1

— Ух ты, — сказал я, попытавшись изобразить на лице восхищение и благодарность.

Моя физиономия в зеркале казалась настолько неблагодарной, что от нее хотелось отвернуться даже мне.

— Ух ты, — не сдался я. — Целых два, на мою-то долю. Как это щедро, как это вовремя! Только закончить небольшое дельце в Хартрате…

…небольшую такую торговую сделочку одного торговца пушниной, после которой торговец пушниной, надо думать, пойдет побираться.

— Этот контракт… — Стольфси зашебуршал бумагами, в которых, надо полагать, был весь я, — снят. Получишь половинную долю за сделанное.

Бесполое существо с пером тихо пискнуло и потянуло из-за стола внушительно звякнувший мешочек. Мешочек оно передало Стольфси вместе с бумагой, в которой значилось, что наёмник за номером 1551, четвертый ранг, «крыса», прозвище — Сорный, своё за выполнение контракта получил.

Я лихо подмахнул документ, убирая мешочек в карман. Серая тварь внутри поднялась на задние лапки, затрепетала чуткими усиками: слишком большая тяжесть в кармане. Слишком большая доля за задание, за которое только взялся.

Стольфси послюнил палец, почмокал вторым леденцом и выдал одну из своих усмешечек — коротких, леденистых и убийственных, полных внезапного предвкушения.

— Что ты знаешь о ковчежниках, Сор?

Вопрос был неожиданным. Из тех, которые неожиданны скорее неприятно, потому что в последней степени не твои.

— Орден чокнутых, — сказал я решительно. — Возятся со зверушками. Не со зверушками — с бестиями, вроде виверниев или там гарпий. Обращаются к ним, если появится какой зверь, или грифон у кого из богатеев взбесится, или там кербера понос прохватит. В общем, они укрощают бестий, лечат их, бывают, что в питомники свои забирают, а уж потом определяют в зверинцы. Сам дела не имел, но слышал, что бывает — и убивают, бестий-то.

Ну, про орден-то — это я загнул. Сколько знаю, у ковчежников нет единого начальства. Разрозненные группы по всей Кайетте. Часто рядом с питомниками или зверинцами.

Стольфси задумчиво подвигал подбородками. Внимал он так, будто услышал любимую сказочку: вот-вот сложит пухлые ручки на пузике и запросит еще.

— Не в ладах с контрабандистами и охотниками. С первыми — потому что перехватывают у них товар. Трудновато продавать редких бестий или ингредиенты из них, когда поблизости шныряют эти ненормальные, а? У охотницкой Гильдии они забирают трофеи. Еще и заказчиков. Пока спятил какой-нибудь медведь — зовут охотников, но только взбесится гарпия — приглашают ковчежников.

Мне-то по роду службы с взбесившимися бестиями дела иметь не приходилось. Я и служил-то в местах, где их не густо, а в родном Крайтосе разве что волки-игольчатники часто попадаются.

— Главные у ковчежников… — начал было Стольфси, протягивая руку за третьим леденцом. Я перебил:

— Главные у них варги. Те из них, которые не живут в лесах в окружении возлюбленных зверушек. И не обретаются при королевских дворах. В общем, немудрено — если у тебя Дар укрощать зверьё — рано или поздно попадешь к ковчежникам, так? Что еще? У вас в Вейгорде, вроде как, такая напасть обретается. Где-то на границе, у Вейгордского заповедника, так?

Лет семь назад достославный король Илай Вейгордский решил, что достаточно облагодетельствовал двуногих подданных (с чем двуногие подданные были не особенно-то согласны), и пора уделить внимание бедным, угнетенным подданным четвероногим. И шестиногим. И восьминогим. В общем, зверушкам, коих наследник по своей прекраснодушности любил и уважал. А тут — о ужас! — оказалось, что в Вейгорде, где бестий чуть ли не больше, чем во всей остальной Кайетте, расплодилось охотников, контрабандистов и прочей швали, совершенно не чтущей мать-природу. Иногда у охотников получалось добыть знатные трофеи, иногда бестии добывали знатных охотников — в общем, король решил вмешаться. Половину Кормового леса, где раньше были главные угодья для знатных шалопаев, объявили заповедником. При заповеднике пристроили питомник для бестий, которые могут быть приручены и отданы в разные зверинцы или в комнатные зверушки (хотите держать в вашем замке мантикору? Да в чем проблемы?!). Питомник служил еще и зверинцем — если вдруг кому в жизни недостанет впечатлений и захочется поглядеть, скажем, на грифона.

А при питомнике-зверинце…

— Они обосновались там пять лет назад, — скучным голосом сказал Стольфси. — Никому не известный варг. В компании с никому не известными… м-м…

— Фанатиками, — подсказал я любезно. — То бишь, у Гильдии сперва не было нужды интересоваться этими ловцами бестий. А теперь, стало быть, есть? Ладно, Стольфси, не жмись, выкладывай: что вы от меня хотите-то?

— Чтобы ты проявил свой талант, — Стольфси теперь вовсю обмахивался платочком, наполняя воздух розовым благоуханием.

Серая тварь внутри пискнула. Завертелась, заметалась, прикидывая: вдоль какой стены прошмыгнуть? Какую норку изыскать? Куда нырнуть?

Тварь опасалась за свою коротенькую жизнь. Очень хорошо знала: крысы не живут долго.

Ты можешь портить, можешь обращать в труху и разносить заразу, можешь даже при этом оставаться вне подозрений: своим парнем, любящем пивко, рыбные пирожки и сальные шуточки. И не показывать длинный, голый хвост, который тянется за тобой — но однажды… Однажды тебя узнают.

Сколько ни натягивай чужие шкуры — кто-нибудь заметит закономерность (ой, а почему это ни одна контора, в которой работал этот приветливый тип, не выжила?). И тогда тебя уж чем-нибудь да задавят.

— Боженьки, — сказал я, изо всех сил разыгрывая удивление, — эти-то кому насолили?

Судя по физиономии Стольфси — он прикидывал, в каком виде меня употребить. И пока что предпочитал есть вживую. По кусочку.

— Вот уж что тебя не должно беспокоить. Все, что ты должен знать: однажды… предполагается, что скоро, но кто там знает… им поступит заказ, который не должен быть выполнен.

— Что за он?

Судя по глазам Стольфси — ответа я не дождусь. Поэтому нужно прикинуть, как бы сподручнее и тактичнее сказать нет. Уползти в норку, уволочить за собой хвост, которому грозит явная угроза: каждый следующий заказ для «крысы» — все больший риск.

Конторщик Гильдии потянулся. Покатал в пальцах очередной леденец. И брюзгливо вопросил:

— Ты ведь знаешь, что такое «контракт с залогом» верно?

Селедка с огурцом объединились, поручкались внутри и попытались прорваться обратно.

Я знал, что такое «контракт с залогом». Это когда ты не можешь отказаться от того, что тебе протягивает на ладонях Гильдия. Потому что иначе тебе придется сдать свою бляху и перестать быть наемником. Или — в зависимости от важности заказа — просто перестать быть.

И если я облажаюсь на этот раз — расклад будет тот же: бляху на стол, хорошо, если не голову на плаху.

Стольфси тактично посасывал леденец, давая мне увериться в паскудности моего положения.

Самое время было переставать думать и совершать что-нибудь героическое и внезапное, как в хороших романах за громким авторством. В окно, что ли, сигануть. Или завернуться в плащ с пафосным: «Пытайте меня, я решил стать на путь честного труда и отрастить себе над головой нимб!»

Только вот кутаться в короткую куртку не так эффектно. Ну, и еще у меня были сомнения, пролезу ли я в окно.

И еще Гильдия очень быстро находит тех, кто отказался. Ошеломляюще быстро.

— Оплата будет щедрой, — бухнул в море дегтя Стольфси ложку меда. — Вот задаток.

Мешочек из новехонькой замши и звякает солидно и внушительно. У него приятные женственные округлости, у этого мешочка. Чем-то напоминает одну мою подружку, только вот имя я давно и безнадежно забыл.

Вот так, старина Сор, или Кейн, или как там тебя на этой неделе зовут. Ступай к заповеднику, ищи там чокнутую секту ковчежников, срывай им задание и от души надейся, что прыти хватит, чтобы ноги унести.

И что дорогая Гильдия не решит, что от тебя тоже нужно бы избавиться. Для пущей чистоты рук.

— Ладно, — сказал я. — Ладно. Вернемся к контракту. Стало быть, срыву подлежит только один заказ?

— Заказчика волнует только один заказ, — гоняя леденец за щекой, уточнил Стольфси. — Но если ты вдруг пустишь ко дну всю контору или решишь их всех вдруг вырезать…

И пожал плечами, как бы говоря — ну, это тоже выход.

Как бы серый друг внутри не сдох от таких приятных новостей.

Бесполое существо за соседним столиком завозюкалось со стопками бумаг и протянуло Стольфси контракт, который тот тут же подтолкнул ко мне.

— Стало быть, в нужный момент мне сообщат, что за заказ. Насчет связи беспокоиться не придется? — осведомился я, придвигая контракт поближе. Дорогущая плотная бумага. Знак Гильдии — две руки, умывающие друг друга — в углу. Уютный номер — 1551, моё прозвище прописано не этими чернилами и не рукой Стольфси, его-то почерк с завитушками я из тысячи узнаю. Пометка: «с залогом». Сам заказ не обозначен — так они его никогда не обозначают, как и имя клиента или жертвы.

Ходят слухи, что где-то, незнамо где, в самых верхах Гильдии хранится полная картотека. Вся история: кто, кого, за что и сколько за это уплачено. Настоящие имена жертв, настоящие имена заказчиков. Наверное, любой законник душу бы продал, чтобы заглянуть в папки этой картотеки хоть на четверть часа, только вот беда — ее не найти, а если вдруг кто-то и найдёт — там же всё зашифровано.

Предварительное вознаграждение. Проставлена сумма — 50 з. р. Окончательная не указана. Может, впишут позднее. Если мне к этому времени не оторвет башку расшалившийся виверний.

Последний пункт я проскользил взглядом торопливо. «В случае невыполнения заказа», — гласил этот пункт, мне пришлось его выучить наизусть в последние пару лет. Скользкие словечки насчет готовности нести ответственность. Материальную и экзистенциальную. Не иначе, как текст контракта составлял какой-то чинуша из дворцовых, они любят выражаться подобным образом.

— Твою бляху, Сор, — медоточивым голосом напомнил мне Стольфси, когда я подписал.

Бляху я вынул из третьего внутреннего кармана. До него, в случае обыска законников, мало у каких умельцев руки бы дошли. А если бы дошли — умелец поплатился бы Печатью: взять бляху Гильдии может его владелец либо поверенный конторы.

На бронзовом кругляшке по соседству со знаком Чистых Рук значилась четверка, обличающая мое невысокое положение. Мое имя, выписанное тайнописью. И девиз — «Не запачкав рук». Бляха малость пострадала от долгого соседства с бутербродами и кисетами табаков, так что Стольфси покривился, когда я выложил эту драгоценность на стол.

— Сведения о ковчежниках? Контакты?

Конторщик кончиком пальца спихивал знак моей принадлежности к Гильдии в ящик стола и мне уделял куда меньше времени, чем этому занятию.

— Им постоянно нужны работники, — вот все, что тебе нужно знать. Мы наладим с тобой связь, не сомневайся.

— Пишите письма, — едко сказал я, сгребая солидно оттянувший руку мешочек с золотом.

Уже за моей спиной раздался торжествующий, похоронный звук печати: контракт заключен, не подлежит расторжению.

В коридоре было тихо, веяло холодком и прилежно чахла пальма. Весь ее вид говорил: «Вспомни о бренности бытия, не одному тебе тут плохо!»

— Я б поспорил, — пробормотал я, засовывая под куртку мешочек с задатком.

По стене скользнула серая тень. Завоняло кислятиной.

— Предупреждал, — просипел Щур, возникая рядом, — здесь мое место. Мое ме-с-с-с…

Это было бы просто. Наклониться, щелкнуть его холодом по носу. Прошипеть: «А ты хоть знаешь, что крысы жрут друг друга? Нет, серьезно — хочешь попробовать? Проверим, у кого зубы острее — у тебя (третий ранг, двадцать лет в Гильдии, «крыса» со стажем) или у меня (четвертый ранг, которому дают задания уровня второго; пяток лет в Гильдии, и мало кто вообще знает, что я «крыса», да и вообще — кто и что обо мне знает?!)».

Только вот зачем.

— Да ладно тебе, Щур, — сказал я, засовывая руку в карман, — я не напрашивался. Держи, за потерю заказа. Я помню традиции.

Щур засипел что-то невнятное, но монету с моей руки угреб. Даже на зуб попробовал. Шастнул поближе к окну, обнюхивая золотишко подвижным носом.

Вот и ладненько. Не терплю оставлять позади того, кто может ударить в спину.

Серый братец внутри возмущенно пищал, так и пытаясь изыскать несуществующую лазейку.

А, да утихни ты, — прикрикнул я мысленно. Чего тут визжать, пора действовать: добывать сведения, устраиваться, куда сказано, держать образ… быть благовоспитанной, домашней крысой, которая прячет инстинкты вредителя за невиннейшими глазами.

В нижнем зале за время моего отсутствия прибавилось народу, но незначительно. Я бросил Эшу две серебрицы, с многозначительным видом цокнул языком: «Дела!» (он кивнул понимающе: о контрактах тут если и треплются, то после выполнения), присел за стойку.

Освободившаяся хозяйка моего сердца (и чудного пивного бочонка, с которым я век бы не расставался!) глянула хмуро.

— Гудишь, Далли? Рожа-то вон довольная, как у кота.

Это моя всегдашняя особенность. Как только моя судьба выписывает мне в очередной раз тяжелым по голове — на физиономии у меня цветет необыкновенное довольство. Думаю, когда меня окончательно добьют, я возьму приз как самый блаженный покойник.

— Купаюсь в неправедно нажитом злате, — повинился я, выкладывая на стол одной за другой серебряные монетки в форме рыбок. — И испытываю дичайшее желание с кем-нибудь поделиться уловом. Сколько я тебе там должен?

Милка фыркнула, блеснула черными очами и сгребла под стойку две рыбешки. Подумала, сгребла еще одну («А то знаю я вас, скоро опять будешь в долг клянчить!»).

— Попойку будешь устраивать? — осведомилась скучно. — Если с битьем посуды — доплачивай сразу.

Устроить попойку в «Честной вдовушке» осмеливались разве что новички. Вроде тех, которые дуются в картишки с Эштоном. Вот получат «мизинчики» первые гонорары — и закатят грандиозное гульбище с разбрасыванием яичницы и битьем пивных кружек. А потом из-за стойки прилетит вооруженная половником Милка — и будут храбрые наемники бормотать извинения, сгребать разбросанную зелень в совок и бегать по городу, покупая новые пивные кружки.

— Непременно, — отозвался я, звякая монетками в карманах. — Попойка в стиле Далли: наберу харчей, зашьюсь в угол и умну все в одиночестве. Если еще кружку не удержу — и битье посуды получится. Хоть харчами-то снабдишь? Пива давай на двоих… нет, лучше на троих.

— Если на троих как ты — ты и не унесешь, — хмыкнула Милка, проворно ныряя в подсобку. — Мех не забудь отдать, непутевый.

Смотреть, как она шныряет, собирая в промасленную ткань остывшие колбаски, сырные лепешки, пирожки с печенью — двойное удовольствие. С выбором я не спорил: доверился Милке всецело. Разломал один пирожок на пробу и принялся в какой уж раз восхвалять ее искусство.

— Уходил бы ты лучше, Кейн, — тихо прозвучало в ответ. Милка плюхнула на стойку увесистый мех с пивом, положила сумку с собранными харчами. Не смотрела в глаза — протирала стойку. — Ты же еще, вроде, не совсем конченый. Зачем тебе с ними…

— Так ведь, может, в последний раз, — отозвался я, подсовывая ей еще монетку — Вернусь вот, дополучу гонорар — еще и свататься к твоему бочонку полезу!

Милка порозовела, заусмехалась, отмахнулась тряпкой. Желающих подкатиться к хозяйке «Честной вдовушки — хоть завались, у нее на такой случай, говорят, метла есть специальная: праздничная, с лентами.

И все-таки — приятно помечтать, прежде чем окунуться в круговерть заказа. Подумать: в последний раз. Обстряпать дельце, сдать бляху, еще раз сменить имя, осесть себе где-нибудь, где никто не знает тебя в лицо, тихо-мирно таскать подносы или подмораживать рыбу в таверне…

Только вот если внутри тебя поселилась как-то серая трусливая тварь с голым хвостом — ты вряд ли когда-нибудь остановишься. Все так и будешь бежать от помойки к помойке, грызть и портить, и копаться в отбросах.

Пока чья-нибудь нога не переломит тебе хребет.

Я махнул Милке на прощание, пообещал непременно заскочить, сгреб харчи и направился на улицу.

Жаль — заскочить получится вряд ли.

Длительный заказ с внедренкой к попечителям бестий, с финалом-диверсией. Мечта всей жизни.

Ковчежники, чтоб их черти водные драли…

Кроме всего прочего — я еще недолюбливаю животных.

* * *

Ходить по улицам Вейгорд-тэна — это надо со сноровкой, умеючи. Знавал я одного законника, помешанного на метафорах — так тот страстно любил сравнивать города и княжества Кайетты с разными вещами. Хартрат, говорил он, смахивает на ощипанную курицу со своими куцыми домишками, суетящимися горлопанками-торговками и сторожевой башней, которая рано или поздно свернется на бок по причинам естественной старости. Овигер — будто свиток полотна в лавке у торговца-обманщика: несколько локтей — безупречны и красочны, а дальше — сплошная гниль. Эрдей — паучье гнездо: сунешься — запутаешься в бесконечных протянутых отовсюду нитках фанатиков, фанатиков там столько, что просто диву даешься, как они друг друга не убивают, все же разных верований… впрочем, убивают иногда. Еще он сравнивал с мышиными норами Ахетту и с куском пирога Раккант, да и вообще много чего с чем сравнивал, только лучше всего мне запомнилось про Вейгорд.

— Южане, — ухмыльнулся законник. — Вейгорд — это… с чем сравнить? Предположим, пьяной бешеной обезьяне сунули пучок колючек под хвост… вообразил? Помножь на число жителей Вейгорда.

Я тогда по неопытности полагал, что законник приврал, но после месяца в Вейгорде понял: умножать надо было на число самых нормальных жителей. Остальные вовсе не поддавались никаким метафорам.

Не успел я пройти десятка шагов, как меня чуть не сшиб с ног сутулый мужичок, обтрепавшийся и заросший. За мужичком с воплями неслась чернобровая пышнощекая матрона с ножом. Из воплей матроны следовало, что мужичок испортил ей жизнь и теперь за это основательно поплатится. Кто-то на углу пронзительно свистел. Заливались лаем собаки: в Вейгорде эти твари какие-то бешеные, они не умолкают ни днем ни ночью. На углу торговка рыбой и покупатель взялись за грудки в попытке выяснить, сколько ж должны стоить маленькие осьминожки. Толпа чумазых мальчишек, заливаясь хохотом, пользовалась случаем и таскала рыбу из-под локтя у торговки.

Помню, первую неделю я не мог спать в этом городе. Отчасти потому, что за стенкой съемной комнаты поселилась семья с тремя детьми и большими страстями. Отчасти потому, что не понимал: в этом городе вообще кто-нибудь спит?