Бесплотные герои. Происхождение образов "Илиады"

4. ГЕКТОР

В литературоведческих анализах «Илиады» Гектора обычно представляют параллелью Ахилла и его антиподом: являясь главным воином троянцев, он выступает в сражении против Ахилла, главного воина ахейцев, и проявляет многие противоположные, отсутствующие у Ахилла, качества: человечность, терпимость, чувство долга, преданность отечеству. Но с точки зрения смысловой структуры «Илиады» — то есть если проанализировать расстановку ее героев в системе их функций (не художественных, а содержательных) — Гектор противостоит Агамемнону и является его параллелью. Причиной войны был конфликт между Александром-Парисом и Менелаем. Так же как Агамемнон является старшим братом Менелая и главнокомандующим ахейскими силами, Гектор — старший брат Париса и главнокомандующий силами троянскими. Параллелизм двух образов проступает и в их трактовке: Гектор почти столь же противоречив, как Агамемнон. Это заставляет подозревать аналогичную судьбу образа — его глубокую предысторию.

Противоречия в образе Гектора тоже состоят в том, что герой предстает то идеализированным, то развенчанным — вперемежку. В одних местах поэмы он горд и отважен, не боится не только Ахилла, но и знамений от богов, в других — жалок, трусливо прячется и бегает от Ахилла; в одних местах прозорлив и рассудителен, в других — опрометчив, упрям и вздорен, отвергает разумные предостережения своего друга Пулидаманта. Конечно, столь же непредсказуемы реальные люди, но эпические герои, как правило, не таковы. Сколь бы ни был велик гений Гомера, он не мог далеко преступать законы жанра и пределы эпохи. Выходит, преступал? Как иначе объяснить сложность и противоречивость его образов?

В связи с этим велся длительный спор, изобретен ли Гектор специально для «Илиады» или этот образ существовал до нее (тогда как-то можно объяснить его сложность перипетиями предыстории). А если существовал, то как реальная личность, то есть списан ли сей образ с реального исторического лица, или он представляет собой ипостась фигуры, за которой стоит долгое бытование и развитие в фольклоре?

Многие видные ученые считали, что Гектор изобретен поэтом специально для «Илиады» (К. Роберт, Дж. Скотт, А. Северин, X. Ван дер Вальк, А. Хойбек, В. Кульман и др.). В самом деле, в ней он убит, так что в «Эфиопиде» и далее его и не может быть. В «Киприях», описывающих события, предшествующие событиям «Илиады», его деятельность минимальна и, возможно, вторична — внесена после появления «Илиады», в порядке подновления «Киприй». Против Ахилла там выступает прежде всего Кикнос, а кроме того, троянские рати возглавляют Александр и Телеф. Гектор, правда, участвует в битве — убивает Протесилая, высадившегося первым, но «Илиада», часто упоминающая события «Киприй», этой детали не знает: по ней, Протесилая убил некий безымянный дарданец. Значит, эпизод с участием Гектора вставлен позже, под влиянием значительности Гектора в «Илиаде». У ряда других героев в «Илиаде» есть эпитеты, которые из «Илиады» не объясняются — они сохранились от предшествующего бытования образа: Ахилл — «быстроногий», старец Нестор — «копьеносец», «геренский конник», Одиссей — «градорушитель» и т. д. А вот у Гектора все двадцать семь его эпитетов (из них некоторые многократно повторены) находят объяснение в «Илиаде»: «шлемоблещущий», «мужеубийца» и пр.

Имя Гектор — чисто греческое (ср. Нес-тор, Ак-тор, Мен-тор), а не восточное. Для упомянутых ученых это понятно, лишь если поэт выдумал своего героя: он всегда давал выдуманным троянским героям, каких в поэме много, греческие имена (иных не мог для них придумать, не зная Востока). Имя Гектор означает «держатель», «опора» и, таким образом, принадлежит к числу «говорящих имен» — отражает функцию героя в поэме: он опора Трои, им держится священный город. Изобретен герой — придумано подходящее имя. Как высадившийся первым Протесилай — «(стоящий) впереди народа».

Схватка Гектора с Менелаем, описанная в песни XVII «Илиады». Роспись на тарелке с о. Родос (около 630 года до н. э.)

Некоторые ученые (С. Баура, М. Воронов) возражали, и хотя, на первый взгляд, доказательства свежеизобретенности образа налицо, возражения все же не такие уж слабые. В «Киприях» Гектор все же имеется, а из двух взаимоисключающих сообщений о том, кто убил Протесилая, искусственным, вторичным надо считать сообщение как раз «Илиады», а не «Киприй»: знаменитого героя, вождя отряда, по законам эпоса, мог убить лишь еще более знаменитый герой, но никак не безвестный дарданец. Вообще безымянные исполнители успешных боевых действий — редчайшие исключения у Гомера, и каждое чем-то объясняется.

Теперь об отсутствии эпитетов, которые бы не объяснялись из «Илиады». Агамемнон тоже не имеет таких эпитетов, а между тем он действует во всех поэмах Троянского цикла, да и не только в них. Так что этого наблюдения самого по себе недостаточно для категорического вывода. Что же касается греческого имени Гектора, то такие имена давались иноземцам во всех поэмах Троянского цикла, да и вообще во всем греческом эпосе. Так что на этом основании можно было лишь отрицать наличие реального прототипа у Гектора среди малоазийцев. Но и это не так уж убедительно, потому что и Александр ведь греческое имя, а между тем реальный прототип в Илионе у Александра был — царь Алаксандус хеттских источников. Не исключена возможность, что в Илионе XIV–XIII веков правила династия греческого происхождения.

Большей частью это все негативные соображения — они лишь опровергают аргументацию сторонников изобретения образа Гектора для «Илиады», не давая ничего для утверждения противоположной трактовки. Только наличие Гектора в «Киприях» кое-что значит для утверждения такой трактовки. Но есть и явно позитивные наблюдения, побуждающие предполагать вторжение образа Гектора со стороны не только в «Илиаду», но даже в Троянский цикл.

В Троянском цикле образ Гектора держится гораздо хуже, чем образ Агамемнона. Агамемнон — единственный брат Менелая, и эта пара скреплена как локализацией (в Спарте, по традиции, два царя), так и историей сюжета о похищении жены героя (в старшем, египетском, варианте сюжета тоже фигурируют два брата). У Париса же много братьев, и Гектор лишь один из них. Но истинный ли это брат, исконный ли?

В принципе, Александр-Парис мог бы и сам командовать войсками: первоначально ведь это был самостоятельный царь и великий герой, главный со стороны илионцев в Троянской эпопее — это он убьет Ахилла, а самого его может убить только стрела из лука Геракла, находящегося у Филоктета, и за Филоктетом специально поедут главные герои ахейцев, потому что без смерти Александра не может окончиться Троянская война. Его моральное несоответствие роли командующего (изнеженность, припадки трусости), во-первых, не было таким уж препятствием (ведь нечто подобное есть и в образе Агамемнона), а во-вторых, оно, быть может, вторично — вызвано как раз отстранением Александра от роли командующего (или, по крайней мере, появление таких черт в характере героя было облегчено его отстранением от этой роли).

Скорее всего Александр должен был уступить эту роль своему брату ради симметрии — именно потому, что с ахейской стороны на аналогичном посту был не прямой противник Александра, а брат этого противника. Симметрия имела важное значение в художественных навыках греческих народных певцов — ею пронизана вся «Илиада», есть много исследований об этом (кстати, впадающих часто в крайние преувеличения).

Таким образом, командующим троянскими войсками должен был стать брат Александра-Париса. Но у Париса много братьев. Для роли командующего нужен был не просто брат, но великий герой. Откуда такой брат появился у Париса? Какова предыстория образа Гектора?

Еще в конце прошлого века Ф. Дюмлер выдвинул гипотезу о том, что первоначально Гектор был греческим героем и помещался в Фивах. Гипотезу эту поддержал Э. Бете. Она не так уж невероятна, как может показаться на первый взгляд. Гектор, согласно эпосу, погиб у стен Илиона, и в Илионе же возведен его курган — «Илиада» в последней песни описывает его возведение. Но ни в Илионе, ни возле города этот курган никем более не отмечен. Километрах в восьми от Гиссарлыка, идентифицированного с Илионом, на горе Балидаг (это там, где Бунарбаши) есть холм, который на карте Спратта-Форхгаммера, снятой в середине прошлого века, назван могилой Гектора. Но это обозначение нового времени, сделанное по догадке, а не унаследованное от древних греков: ни в одном древнем источнике могила Гектора на Балидаге не отмечена. Страбон (XIII, 1, 29) упоминает лишь рощу, посвященную Гектору, но — в Офринии, «на месте, видном со всех сторон». А Офриний находится в противоположной стороне от Илиона — к северу, на берегу Геллеспонта, неподалеку от холмов, которые карта Спратта-Форхгаммера приписывает Ахиллу и Аяксу. Видимо, здесь простое соображение: если могилы Ахилла и Аякса находятся к северу от Илиона (а там был ахейский стан), то могила Гектора должна поместиться к югу от города. Словом, по «Илиаде», могила должна быть в пределах города, и ее там нет. И в древности не было.

Места, связанные в эпосе и предании с деяниями Гектора.

Зато могилу Гектора многие греческие источники, по крайней мере уже около 300 года до н. э., знают в самой Греции — в Фивах, главном городе Беотии. В «Пеплосе» Псевдо-Аристотеля передана даже надпись на могиле: «Гектору великую беотийские мужи соорудили могилу над землей, напоминание потомкам». Но источники расходятся в указании точного места этой могилы в Фивах: одни (Ликофрон, Аристодем) помещают ее на «острове блаженных», омываемом реками Исмебом и Диркой (так фивяне величали свой акрополь), другие (Павсаний) — у источника Эдипа перед Претидовыми воротами, ведшими к дороге в Халкиду на Эвбее (то есть на северо-восток). Это расхождение показывает, что к III веку до н. э. место уже было забыто, а известие существовало лишь как смутное предание.

Все источники, говорящие о могиле Гектора в Фивах, приводят к рассказу о том, как она там оказалась: ведь надо было объяснить несогласие с «Илиадой». Вот и повествуется, что кости Гектора находились прежде в Офринии под Троей, а оттуда перенести их в Фивы велел дельфийский оракул Аполлона. Но и тут расхождения — в объяснении причин, вызвавших запрос оракула и перенос костей: Ликофрон говорит, что это сделали, чтобы избежать чумы и ради защиты от врагов (странная двойственность), схолии к «Илиаде» — более общо: чтобы избежать беды, Павсаний — дабы сохранить богатства.

Хоть Павсаний приводит даже точный текст оракула — четыре стиха гекзаметром, — но расхождения и неясности свидетельствуют, что вся эта история придумана, чтобы объяснить вопиющее несогласие с «Илиадой». В самом деле, по Павсанию, оракул велел поместить кости Гектора в такой город, который не участвовал в войне (а Фивы, конечно, никак не могли участвовать, так как лежали в руинах). Стало быть, бог заботился о том, чтобы кости Гектора не попали к его врагам, могли бы пользоваться искренним почитанием.

Между тем Гектор в «Илиаде» не раз ранит и убивает беотийцев — Лента, Аркосилая, Оресбия. Лент почитался в Платеях, Аркесилай — в Лебадии, а Оресбий жил в Гиле. Фивы соперничали с этими городами, своими соседями, но неужто настолько, чтобы забыть общебеотийские, да и общегреческие традиции? Зачем бы это беотийцам брать на уважительное сохранение кости легендарного врага всех греков?

В «Пеплосе» приведена и надпись на могиле Гектора якобы в Офринии: «Гектору могилу великую Приам справил, курган над землей, напоминание потомкам». Но В. Радтке специальным анализом показал, что эти неуклюжие стихи представляют собой подражание надписи из Фив.

Далее ученые указывают на врагов, которых в «Илиаде» ранит или убивает Гектор. Среди них очень много людей из Средней Греции — из Беотии (уже перечислены), Фокиды (Схедий и Орест) и Локриды (Трех и Патрокл; Опунт, откуда последний родом, всего в пятнадцати километрах от Фив). Бете склонен считать, что с этими героями Гектор сражался на своей родине и, будучи перенесен под Трою, потянул их имена с собой.

Трудно, допустить такую уж сцепленность и столь уж адекватный перенос, но какой-то шлейф связей, представлений и имен мог потянуться за образом Гектора на другой материк.

Среди этих представлений — и поход на Трезен в Арголиде. Об этом походе Гектора рассказывает, ссылаясь на Истра, Плутарх («Тез.», 34). От Фив до Трезена менее ста километров по прямой, и их не разделяют моря.

Очень примечательно, как в «Илиаде» обозначена родина Андромахи, жены Гектора: тоже Фивы! Точнее, Фивы Гипоплакийские (Подплакийские) — «при подошве лесистого Плака» (V! 396–397). Но Страбон в I веке до н. э. говорит, что в Троаде этого города уже нет, а место его он указывает… на равнине. О горе Плак сообщает: «…место с именем Плак или Плакс там вообще не встречается, как нет и леса, лежащего над ним, несмотря на близость Иды» (XIII, 1, 65). Таким образом, есть основание подозревать, что в неясных Фивах Гипоплакийских «Илиады» проступают реальные Фивы Беотийские. А это опять же подтверждает фиванское происхождение Гектора.

Правда, имелись еще одни Фивы. Они находились близ Фтии, гомеровской родины Ахилла, — во Фтиотиде, причем там-то они как раз лежали у подошвы горы, и их руины сохранились. О. Керн, Э. Бете и П. Кауэр сочли этот северный город более подходящим на роль Гипоплакийских Фив: Ахилл скорее мог разгромить его, чем неясные Фивы в Троаде. О. Штелин еще добавил, что упоминаемые в «Илиаде» Гектором (в его словах Андромахе) источники Мессеида и Гиперея находятся близ Фарсала, главного города Фтиотиды. Но Гектор-то их приводит как источники на родине победителя, где, как Гектор опасается, Андромаха окажется в плену. Взять мечом город по соседству с родиной Ахилл, конечно, мог, но вероятность этого взятия не выше, чем Фив вдали от родины — там, где, по эпосу, взяты им другие города. Тем более что жизнь Ахилла во Фтии не более реальна, чем его подвиги в Троаде. А больше ничем предположение о фтиотийских Фивах как о родине Гектора не подтверждается, повисает в воздухе. Факты, выявленные исследователями, согласно указуют лишь на беотийские Фивы.

Но идея о переносе микенских сказаний в Малую Азию с колонистами, идея «передвижки сказаний» (Sagenverschiebung) не решает проблемы и не охватывает всех причастных к делу фактов.

Конечно, гипотеза о переносе образа Гектора в Троянскую эпопею с греческого материка наталкивается на существенное препятствие: ведь в эпосе Гектор, до того грек, оказывается на стороне троянцев! Если бы в Троянской эпопее он был греческим героем, тогда все просто — ну добавили певцы в послужной список популярного героя троянский поход. Но тут герой должен из ахейца стать троянцем! И все же ситуация не так уж безнадежна. Если вдуматься в судьбу и перспективы фиванского героя.

Незадолго до Троянской войны Фивы беотийские погибли. В «Войне Семерых против Фив» — об этом пелось в Фиванском цикле песен, которые слагались, вероятно, в основном победителями. Участвовал Гектор в этой войне или нет, он неизбежной силой обстоятельств оказывался в стане побежденных из числа побежденных. И кто бы его ни перенес в Малую Азию — победившие соседи Фив или сами побежденные, — он неизбежно считался героем побежденных, в песнях сражался с победителями и терпел поражение. Конечно, можно было бы превратить его в победителя (эпос был на это способен и не раз так и поступал в аналогичных ситуациях). Но здесь это было невозможно: греческими были те герои-победители, с которыми Гектор сражался на родине — вероятно, те же Ахилл, Аякс, Диомед. Он был тесно сцеплен с ахейскими героями военным противоборством. Эти его связи оказались сильнее связей с родиной — тем более что связи с родиной были надорваны переселением. Оставалось перевести его в стан троянцев, чтобы все встало на свои места. Как раз там для стройности схемы требовался командующий всей коалицией, брат виновника войны — параллель Агамемнону. И Гектор стал вождем троянцев.

На первый взгляд, идее о фиванском происхождении образа Гектора противоречит одно важное обстоятельство: имя Гектор есть в реальной истории острова Хиоса, где, по преданию, творил легендарный Гомер и где, во всяком случае, обитал род Гомеридов, хранителей и передатчиков гомеровского эпоса. Гектор был хиосским царем VIII века, правнуком Амфикла, приведшего на Хиос колонистов с острова Эвбеи. Связи с Эвбеей Гектор прервал: он воевал с абантами. Именно Гектор ввел Хиос, на котором проживали как эолийцы, так и ионийцы, в Ионийскую лигу и был за это почтен треножником с надписью, которую в V веке читал историк Ион Хиосский (392, 1). Что же, прототип эпического Гектора?

Слишком не похож: не те деяния, не тот облик. Все же кое-кто (в частности, Т. Г. Уэйд-Гери) считал, что эпический Гектор по крайней мере назван по хиосскому царю. Но тогда для существенных трансформаций образа в эпосе остается слишком мало времени, а ведь он есть не только в «Илиаде», но и в «Киприях». Другие (У. Виламовиц и В. Шадевальдт) полагали, что, наоборот, царь Хиоса назван по имени эпического героя. Но это противоречит древним греческим обычаям не называть детей именами богов и эпических героев. К тому же на кносских табличках есть имя He-ko-to (Гектор), сопровождаемое пометой «раб божий». Это значит, что имя Гектор в конце микенской эпохи носил зависимый человек, принадлежавший храму. То есть Гектор — это было обычное, рядовое имя. Таким образом, соотношение имен эпического героя и хиосского царя — вопрос более сложный.

Любопытно, что, по одной из двух известных версий, могила эпического Гектора в Фивах беотийских находится у начала дороги из Фив в город Халкиду, то есть на остров Эвбею. Получается, что, с одной стороны, в Фивах беотийских самим расположением могилы эпического Гектора (или легендой III века о могиле) было фиксировано тяготение образа, почитавшегося в Фивах, к пути на Эвбею, а с другой стороны, на Хиосе сохранялось к V веку предание, что реальный хиосский царь VIII века Гектор происходил из рода, пришедшего с Эвбеи, и он отстоял самостоятельность колонии, отразив притязания населения Эвбеи (абантов) на Хиос. В процессе этих столкновений он и сменил политическую ориентацию с эолийской на ионийскую. Возможно, Эвбея была промежуточным этапом на пути восточной эмиграции беотийцев, имевших в числе родовых имен имя Гектор и чтивших фиванского героя. На Хиос эти эмигранты могли принести с собой как царское имя Гектор, так и легенды о подвигах фиванского героя.

Как и в случае с Агамемноном, на облике эпического героя Гектора не может не сказаться тот факт, что в эпоху создания «Илиады» или непосредственно перед тем на острове, где «Илиада» создавалась (или по крайней мере где творил один из ее создателей и жили его преемники), жил одноименный с эпическим реальный царь Гектор, который к тому же был очень активным историческим деятелем, так что вокруг него происходили бурные политические события и создавалось поле напряженности. Одни круги были настроены по отношению к нему враждебно (скажем, эолийцы, связанные с абантами, кроме того, внешние враги хиосского правителя), их певцы принижали эпического героя с одиозным именем. Другие принадлежали к кругу сторонников политики реального, хиосского Гектора (скажем, ионийцы и сторонники независимости Хиоса от Эвбеи) — они восславляли эпического героя по имени Гектор.

Эта тенденция возобладала: в целом все же Гектор выглядит как очень привлекательный герой, его называют любимцем Гомера, что особенно поразительно для образа врага ахейцев. В самом деле, ведь это образ командующего вражеской коалицией, и он противостоит образу командующего ахейской коалицией, в котором преобладает черная краска. Сколько книг и статей написано об этой противоречивости «Илиады», о чертах, придающих гомеровскому эпосу благородный рыцарский настрой. На фоне общего варварства его героев — бесстыдной алчности, кичливости, нередко кровожадности, бессердечия к пленным — поэт отмечал не только самоотверженность, сердечность, отвагу, но и умел видеть человека даже в противнике, проявлял уважение к врагу. Идеалы гуманности в эпоху «военной демократии»?

Как ни печально, нужно признать, что первичные причины человеческого образа врага были не столь возвышенны, а скорее более прозаичны и элементарны: вначале это был не враг. Но затем, когда противоречивые характеристики, наслоившись, сочетались в одном образе, — тогда вступили в силу игра воображения, талант, какие-то задатки мировоззрения певцов, и образ закрепился в таком звучании, был развит именно в этом направлении и таким остался в веках.

В некотором смысле справедливо будет сказать, что не столько поэт, обладающий высокими идеалами, построил образ Гектора, сколько Гектор создал Гомера.

5. АЯКС

Из ахейских героев, вопреки критической традиции, интересно противопоставить Гектору прежде всего не Ахилла, но Аякса: он, по некоторым данным, древнее Ахилла и издавна воевал с Гектором. Исключительность «великого Аякса» в «Илиаде» состоит в том, что он в битвах всегда пеший и всегда выступает как одиночный воин-богатырь, а не как вождь отряда, каковым он представлен в «Каталоге кораблей». Как-то он слабо связан со своим саламинским отрядом и почему-то не нуждается в конях.

Постоянные эпитеты Аякса в «Илиаде» — мегас («великий») и пелориос («исполинский»). Эти эпитеты редко применяются в поэме к другим героям. В греческом языке слово пелориос характеризует в основном богов и древних мифических исполинов, чудовищ. Применительно к Аяксу слово это употребляется в эолийской форме (в ионийской было бы телориос), хотя основа гомеровской речи, при всей смешанности эпического языка, все-таки ионийская. Эолийские слова отражают в ней либо включения местного эпоса — из северного, эолийского региона (к которому принадлежат и Троада, и Беотия с Фивами), либо более древний пласт эпоса.

В поэме у Аякса огромный башенный щит. Такой щит встречается иногда и у других героев (Гектора, микенца Перифета), но Аякс единственный, кто с ним связан неразрывно: он никогда не надевает панциря (при башенном щите ненужного). Башенный щит столь важен для характеристики Аякса, что отец героя носит имя Теламон (как объясняли древние — по названию ременной перевязи, на которой носили такой щит) а сын героя получил имя Эврисак (по-русски «широкий щит»). Башенный щит в реальной жизни употреблялся только в микенское время, а после XIII века до н. э. вышел из обихода и к гомеровскому времени даже название его забылось.

Очень похоже, что Аякс вошел в «Илиаду» из гораздо более древних сказаний и даже в героическом веке поэм Гомера уже выглядит архаичным. Доля мифического в его образе больше, чем в других образах эпоса. Среди других героев поэмы он был чем-то вроде Святогора в кругу русских былинных богатырей.

По «Илиаде», Аякс (в другой русской передаче этого имени Эант) прибыл под Трою с острова Саламин, расположенного в Сароническом заливе неподалеку от Афин, и в «Илиаде» он пару раз занимает место в строю рядом с афинскими героями. Впоследствии афиняне ссылались на это свидетельство Гомера для оправдания своих притязаний на Саламин. Политики из Мегары, тоже претендовавшей на Саламин, обвиняли афинян в фальсификации гомеровского текста — в том, что афиняне вставили эти стихи в поэму, когда при Солоне и Писистрате вели борьбу за Саламин. Подложные это стихи или подлинные, остается спорным. Но находки изображений Аякса говорят о поздней увязке этого образа с Афинами. В искусстве Пелопоннеса (Коринф, Аргос, Спарта) Аякс изображался с VII и даже с VIII века. А в Аттике, в Афинах к VIII веку относится только одно изображение (о нем скажу позже), обильно изображения Аякса появляются там только с VI века, когда борьба за Саламин была в полном разгаре.

На самом Саламине культ Аякса существовал раньше. Его знает там уже Гесиод («Теогония», 1005) в VII веке до н. э. Но был ли это культ реального саламинского героя? Отражала ли «Илиада» реальное участие саламинского вождя в походе на Илион? Движение колонистов с Саламина на восток действительно существовало — выселенные оттуда основали город Саламин на Кипре. Но ни в исторических документах, ни в археологических материалах нет свидетельств движения с Саламина саронического в Троаду. Да и был ли культ Аякса на Саламине к гомеровскому времени древним?

Места, связанные в эпосе и предании с деяниями, культами и именами Аяксов и Теламона.

По сведениям античных авторов, Аякс был внуком Аяка (или, в другой русской передаче этого имени, Эака). В свою очередь, тот был сыном Зевса и Эгины, а Эгина — это название соседнего с Саламином острова. На Эгине существовал культ Аяка — святилище, празднества в его честь. Этот культ был распространен и в других местах по берегам и островам залива. По древней поэме «Эой» (из круга Гесиода, VII век), Елена дала Аяку царство на берегах вокруг Саронического залива. Но Аякс (греч. Аяс, основа косвенных падежей — Аянт-) — это уменьшительная, ласкательная форма от имени Аяк (греческое звучание — Аякос). Значит, образ Аякса — просто локальное ответвление от образа Аяка, его производное, местный вариант этого образа. После того как ответвление образа обособилось, близость этих фигур, очевидная и осознававшаяся людьми, стала восприниматься как родство.

В этом смысле Эгина оказывается первоначальной родиной не только Аяка, но и Аякса.

В генеалогии между Аяком и Аяксом вклинился Теламон. Но его культ известен только на Саламине; ни на Эгине, ни на берегах залива его культа нет. Следовательно, он был привязан к Аяксу уже после отделения того от Аяка. Как возникло это странное имя Теламон — «перевязь»? «Перевязь» — это древнее объяснение имени. Тут ясная логика: как сына назвали по щиту, так и отца — по ремню от щита. Но почему из всех деталей щита для имени отца была избрана такая далекая от непосредственных боевых функций? Почему в имени отца героя, в отличие от имени сына героя, не звучит само слово «щит»?

П. Жирар внес поправку в традиционное толкование. Он выяснил, что у слова теламон было и другое древнее значение: «пилон», «опора», «поддержка»; оно выступает в надписях из Аргоса и дорических колоний северного Причерноморья. Латинское название архитектурных атлантов — telamones. Так что имя Теламон было близко по значению к имени Атлант — «исполин, держащий на плечах Землю». Любопытна перекличка с именем Гектора — это имя ведь тоже означало «держатель».

Жирар высказал догадку, что отца Аяксу не придумывали специально: сначала прилагательное теламониос использовалось как эпитет героя, а с течением времени оно стало восприниматься как патроним, отчество (есть эолийская форма патронимов — на — иос). Обосновал эту догадку Э. Бете. Он заметил, что патронимы ряда героев часто употребляются в «Илиаде» самостоятельно, без имени (как в русском просторечии — Митрич, Акимыч и т. п.). Так, отчество Ахилла Пелеид употребляется без имени двадцать пять раз, а с именем — девять. А вот Теламониос всегда стоит рядом с именем. Только у Аякса патроним так неразрывно связан с именем, что без него, в отрыве от него не употребляется. Следовательно, Жирар прав: по происхождению это не патроним, а эпитет.

Если учесть этот псевдопатроним как эпитет, то по обеспеченности постоянными эпитетами имя Аякс (применительно к герою с Саламина) приближается к имени Александр — 45,3 процента. Стало быть, по древности в эпосе Аякс близок к Александру.

У Аякса с Саламина в «Илиаде» и вообще в Троянском цикле есть тезка — Аякс Оилеев сын из Локриды. Кое в чем они противоположны: Аякс с Саламина великан и сравнивается с башней, Аякс из Локриды легок на ногу; тот — с башенным щитом и копьем, этот — с луком. К. Роберту пришло на ум, что это противопоставление позднее и введено специально, чтобы разделить и различить героев, а первоначально это был один образ, разветвившийся уже в эпосе, в частности — в «Илиаде». Если бы в поэме с самого начала предусматривались два Аякса, то не говорилось бы в ряде мест поэмы об одном Аяксе, без указаний о котором.

Таких мест много. Из двух Аяксов в «Илиаде» древнее великий Аякс. В песни VII вызов Гектора принимают оба Аякса, но ведь это явно не изначально: ахейцы игнорируют их парность и молятся за то, чтобы жребий пал «на Аякса» — которого? По контексту ясно, что это великий Аякс. В XVII песни Менелай обращается к двум Аяксам, но опять же это поздняя вставка: перед тем в тексте упоминается только один Аякс — великий.

Идею Роберта подробнее разработал Э. Бете. Но он пришел к выводу, что раздвоение образа произошло еще до его проникновения в эпос. По исследованиям Бете, образ первоначально существовал в культе, там и раздвоился. Нетрудно представить себе, как произошло разветвление образа — как это обычно происходит в культе, когда он распространяется на новые территории. У двух местностей оказывается один культовый герой, и каждая его присваивает. Они заводят своему герою отличительные особенности. Образ культового героя с Эгины разделился дважды: сначала от Аяка отделился Аякс, потом Аякс разделился на саламинского и локрийского. В Троянский цикл сначала вошел великий Аякс, потом — быстрый Аякс.

И Аяк, и оба Аякса почитались как герои-полубоги, покровители и защитники воинов. Перед Саламинским сражением в 480 году греки молились Аяксу с Саламина и Теламону о помощи, а за духом Аяка послали на Эгину корабль (Геродот, VIII, 6). Культ Аякса был увезен локрами в Италию, очевидно, в VIII веке, когда была основана их колония там. Еще в VI веке они там оставляли для этого героя место в боевом строю и рассказывали, что в этом месте он в виде привидения сражался за своих соотечественников (Павсаний, III, 19, 17–18). Локры также ежегодно отправляли с жертвами корабль под черными парусами в море и сжигали его в честь Аякса (Филострат, 8, 3). По «Одиссее» (IV, 499–511) и «Возвращениям» (Аполлодор, V, 6), Аякс Оилеев погиб в море у Гирейских скал и похоронен он морской нимфой Фетидой на острове Миконосе. В городе Опунте (Локрида) и на Саламине известны святилища Аянтейоны и празднества Аянтеи. Святилища Аякса размещены также на берегу Геллеспонта — близ Ретиона, в городе Византии (колонии Мегары у Боспора), на небольшом островке между Херсонесом и Самофракией и в других местах. Все они локализованы на островах или на побережьях. Эта локализация и другие черты культа привели И. Вюртгейма и Э. Бете к очень ценной идее о культовых функциях всех трех образов: это были прежде всего покровители моряков, чудесные защитники кораблей.

В «Илиаде» это культовое прошлое, эти функции великого Аякса сказываются очень явственно. Аякс чаще всего вступает в бой именно тогда, когда надо защищать ахейский стан, выстроенный специально для защиты покоящихся на берегу кораблей. А уж когда троянцы напали на сами корабли и подожгли один из них, тут Аякс является главной надеждой и опорой ахейцев. Как демон, он носится по палубам, прыгает с корабля на корабль, орудует огромным корабельным шестом вместо копья и, осыпаемый стрелами, удерживает войска врагов.

В ряде песней «Илиады» Аякс оказывается и главным противником Гектора. Они в поэме восемь раз противостоят друг другу. П. Кауэр делает из этого вывод, что их противостояние — старый фольклорный сюжет, а еще раньше к такому же выводу пришел Бете. В самих образах заметно продуманное обеспечение превосходства Аякса над Гектором: у Гектора копье одиннадцать локтей длины, а корабельный шест Аякса ровно вдвое длиннее — двадцать два локтя, хоть в этом своем вооружении оба героя так и не сталкиваются. Они вообще противопоставлены друг другу. Когда же они сталкиваются (с другим оружием), то из всех их боевых встреч нет ни одной, в которой Гектор был бы победителем, а два боя окончились для него неудачей, чтобы не сказать — гибелью.

Очень своеобразно, даже странно окончился поединок в VII песни. Аякс поднял огромнейший «жерновный камень» и швырнул им в Гектора. Камень проломил насквозь щит и «ранил колена врагу». Гектор опрокинулся на спину, а щит притиснул его сверху. Но внезапно Аполлон поднял троянского героя. Тут появились вестники троянцев и ахейцев и прекратили бой — то ли ввиду наступления ночи, то ли сочтя достаточными подвиги героев. Герои, как в рыцарском турнире, вежливо распрощались и даже обменялись подарками в знак дружбы (!): Аякс подарил Гектору пояс, Гектор Аяксу — меч.

Все тут несообразно со сражением не на жизнь, а на смерть ради победы в войне. Оказывается, поединок шел лишь для показа доблести, и, когда оба героя ее проявили и себя показали, все сочли, что этого достаточно. Внезапное исцеление героя — это ведь чудо, а чудом поэт изменяет неугодный ему ход событий. Зачем же поэт ввел здесь бога? Что за ход событий был тут до введения бога? Обращает на себя внимание, что камень пробил щит, следовательно, должен был ранить Гектора в туловище, а рана пришлась ниже — в колена. Что-то не вяжется. Но характерное для греческого эпоса выражение «сломить колена» означает «убить»! Оно не раз применяется «Илиадой» в этом смысле. Стало быть, певец, лишь чуть изменив это выражение, превратил рассказ о смертельном ударе Аякса и гибели Гектора в байку о ранении и чудесном исцелении троянского вождя. Самая экономная переделка: лишь чуть тронут текст, а смысл совсем иной. Выходит, первоначально в повествовании о встрече двух богатырей Аякс убивал Гектора.

Поединок Аякса с Гектором. Роспись на раннекоринфском арибалле (последняя четверть VII века до н. э.).

Другой сколок с этого древнего повествования помещен в XIV песни: Аякс ударил Гектора опять же камнем «в грудь, чрез поверхность щита… Дрот из руки полетел, на него навалился огромный щит…» (412, 419–420). Странное однообразие приемов у Аякса против Гектора, не правда ли? Но тут уж рана нанесена куда следует — в грудь. Гектор потом рассказывает друзьям: «меня… поразил Теламонид могучий камнем в грудь… Я уже думал, что мертвых и мрачное царство Аида ныне увижу; уже испускал я дыхание жизни» (XV, 247–251). Его опять воскресил Аполлон — без чуда и здесь не обошлось.

Чудеса тут необходимы «Илиаде», ведь Гектор в ней не может умереть от руки Аякса: убить его должен Ахилл. Но в том сказании, которое предшествовало «Илиаде», Гектора убивал Аякс. Где это происходило — под Троей или еще под Фивами, с которыми связано ранее бытование образа Гектора, трудно сказать. Во всяком случае, и Аякс там подвизался. По «Илиаде», Аякс сражался с Гектором только в Троаде, не в Беотии. Но когда «Илиада» описывает его знаменитый щит, то оказывается, что сделал этот щит мастер, проживающий в Гиле, то есть в Беотии (VII, 220–223). П. фон дер Мюль припомнил, что на саламинских монетах изображен (конечно, в честь Аякса) щит именно беотийской формы — с врезками с обеих сторон. Беотийский щит был гербом Беотийского союза. Типологически он происходит от того щита VIII–VII веков (по археологической терминологии, дипилонского), название которого сакос охватило в гомеровское время и древний башенный щит. У беотийцев существовал древний культ щита. В нескольких битвах фивяне уповали на магический щит (Павсаний, IV, 32, 5–6). Фивы у Пиндара (I, 1) именуются «златощитными». По-видимому, в Беотии некий магический щит считали, как на Саламине, щитом Аякса. Поэтому певец «Илиады» и дал изготовить щит Аякса беотийскому мастеру.

Переработка повествования о гибели Гектора от руки Аякса в несмертельный турнир была произведена еще до того, как оно оказалось в «Илиаде». Дело в том, что характеризующий эту переработку обмен дарами между Аяксом и Гектором в «Илиаде»-то не нужен и даже противоречит ее смыслу: нигде после него в «Илиаде» ни тот, ни другой не вспоминают об этом эпизоде и дружеских чувств не проявляют. Зато этот обмен играл важную роль в поэмах Троянского цикла: меч, подаренный Гектором, принес Аяксу одни несчастья, этим мечом он и закололся, прокляв перед смертью сей злосчастный дар; да и Гектору дареный пояс не принес счастья — труп его этим поясом Ахилл привязал к своей колеснице (так у Софокла в «Аяксе»; вероятно, мотив восходит к «Малой Илиаде»). Правда, в «Илиаде» эта деталь смерти Гектора не отмечена (певцы «Илиады» не жаловали всякую мистику).

Существование песни о борьбе Гектора с Аяксом — песни более ранней, чем «Илиада», — предсказал еще Бете. Четверть века тому назад идея нашла подтверждение.

Смена типов щита: 1 — восьмеркообразный, 2 — башнеобразный, 3 — дипилонский, 4 — круглый (аспида), 5 — беотийский.

Фрис Йохансен распознал на греческой вазе геометрического стиля из Афин изображение обмена дарами между Аяксом и Гектором. Аякс — со щитом, Гектор — без щита, держит в руке меч, а вторую протягивает Аяксу. Присутствуют два вестника со скипетрами и другие воины. Ваза аттическая, середины VIII века, а еще ведь надо учесть, что сюжет должен был добраться из малоазийского очага эпоса до Аттики, так что дата сценки еще раньше. Это явно древнее признанной даты создания «Илиады» — второй половины VIII века самое раннее.

Конец поединка Аякса с Гектором: обмен дарами. Первая фигура слева — Аякс, третья — Гектор (по Фрийсу Йохансену). Изображение на вазе из Афин, деталь (середина VIII века до н. э.).

Самоубийство Аякса — достойная кончина для героя, который должен остаться среди богов: так поступили Геракл, Эдип, Эрехтей. Лишивший себя жизни Аякс, в отличие от других героев эпоса, не был сожжен. Он был похоронен в саркофаге (Аполлодор, V, 7). Дело в том, что, по Пиндару (VI, 47), тело его неуязвимо и нетленно. Ни в «Илиаде», ни в других поэмах о Троянской войне его никогда не ранят. Он должен уйти в землю неповрежденным, и в святилище на берегу Геллеспонта будет покоиться не прах его, а нетленное тело. В этой идее проглядывает более древний этап погребального обряда греков: в микенское время они не сжигали своих мертвецов, а хоронили в шахтных, купольных и других гробницах.

Эта подробность еще раз подчеркивает особую древность образа Аякса в эпосе и его еще живую связь с мифом и культом.

6. АХИЛЛ