Помоги проекту - поделись книгой:
Бирюк В.
Зверь лютый. Книга 31. Корзно
Зверь лютый
Книга 31. Корзно
В середине апреля мы вытолкнули караван из Киева. В две противоположные стороны, в разные пункты назначения, с разными задачами. Не "два в одном флаконе", а четыре. И не надо "достижений научно-технического"! Просто чуть организации и ресурсов.
Суетни было много и я как-то отвлёкся. От Боголюбского. У него ж на лице ничего не написано! Как у каменной гадюки. Мой прокол: за Государем нада присматривать ещё тщательнее, чем за маленьким ребёнком. Дитё только себе в рот всякое... всовывает. А Государь и других... "сладостями накормит". Фиг прожуёшь без подготовки.
Чуть назад.
Боголюбский ревнив к власти.
"Плим-плим-плим-плим, я не ревную тебя,
Плим-плим-плим-плим, обиды нет".
Но...
Правители-"ревнивцы к власти", не обижаются, а уничтожают. Предположительно покусившихся.
Не "ревнивые" - государями не становятся. Их могут поставить. По наследству, старшинству, очереди, по чьей-то воле... Не сами.
Мои наглядные успехи вызывали в Андрее ревность: "Почему не я? Не мне? Не моё?". И опасение неуправляемости, неподвластности.
Пока мы сидели каждый в своих землях, мы были соседями. Он, конечно, старше, родовитее, прославленнее. Но власти его надо мною нет.
В походе - он главный. Но снова - я союзник, не подчинённый. И не то, чтобы я подчёркивал независимость, но как-то так выходило, что я сам по себе. Нет, конечно, с его согласия. Но придумал и сделал - я. А он, типа, соблаговолил. Съесть готовенькое.
Я пришёл к Киеву вместе со всеми. Ну, почти. Своим отдельным путём. С его согласия, но сам. На день раньше, но этого хватило для ликвидации Жиздора. Сам, один, в честном бою.
Я нашёл вход в Киев. Сам вошёл и "их всех" впустил. Нашёл выход из вражды с братьями. Да ещё столь замысловатым способом: каждому по владению, но так, что они ни поднять их без нашей помощи не могут, ни Андрею навредить не сумеют.
Ситуация-то была тупиковая. Из-за того, что, в отличие от РИ, я убедил Боголюбского придти в Киев, юрьевичи столкнулись "нос к носу". В РИ Андрей "гречников" после их высылки в Византию не видел. Они, в его памяти, оставались маленькими детьми, несущественными довесками к ненавидимой мачехе.
Конечно, была переписка, были отчёты его бояр. Но всё это - этикетно и удалённо. Прямой контакт вызвал новую волну его ненависти. Уже не просто - "мелкие порождения ехидны". Выросли, сами стали "ехидными". Не просто противно, но уже и опасно.
Братья чётко шли к скорой смерти. Либо прямо - по приказу Государя. Либо, вероятнее, в двухходовку: Андрей их вышлет, я, понимая их опасность для "абсолютизации всея Руси", перехвачу и уничтожу.
Оба варианта никому не нравились, и я нашёл путь к спасению "гречников": исполнение поручения Государя. Служение. Причём там и так, что ни у кого из троицы нет существенных мотивов вцепиться друг другу в горло. Даже возможностей нет - далеко. А вот мотивы помогать - есть.
Я - нашёл решение. Не он.
Ещё я убил двух опасных иерархов русских (Федю Ростовского и Константина Киевского), в разное время и в разных местах, но так хитро, что анафемы мне нет. И, что важнее - убедил. Убедил двух, изначально враждебных Андрею епископов (Антония Черниговского и Кирилла Туровского), склонил их к сотрудничеству.
Сумел перетащить на нашу сторону двух из пяти смоленских князей (Ропака и Попрыгунчика).
Я всё время "передумывал" Андрея. Я был источником, причиной, а, часто, и организатором, ключевым исполнителем, обеспечивающим ресурсом, множества полезных и возвеличивающих его событий.
Добили его, как я понимаю, истории с Евфросинией Полоцкой и с письмами на Волынь.
Перетянуть на свою сторону, впрячь в нашу упряжку Полоцкую святую... Такое просто невозможно! Они же полвека во вражде! А Ванька-лысый - сумел.
Понятно, что про нашу предыдущую встречу в Смоленске я ему не рассказывал. Выглядело произошедшее как чудо явленное: Ванька проповеднул, и сеструха бешеная - агницей смиренной стала.
Факеншит! Евфросиния - такая агница, что любого волка загрызёт! Как была - так и осталась. Но у нас с ней... вась-вась и взаимно-приязненные улыбки. Дама настолько уверовавшая, настолько "просветлённая" в вере Иисусовой, что человека, лишённого страха Божьего воспринимает... как явление природы. Наряду с прочим, Господом Богом сотворённым миром. В смысле: конструктивно.
"Чудны дела твои, Господи! Велика сила твоя! Вот, исделал ты невидаль невиданную: атеиста. Видать, для особой нужды, для грешников наставления, для праведников святых подвигов".
Андрей это видит и разрывается. Между радостью: это хорошо, полезно, успех, и бешенством: почему не я, почему сам не смог так?
Не-не-не! Не в смысле атеизма. Он про это не знает. А в смысле согласия и дружбы Евфросинии.
Сходно с Волынью. Использовать угрозы материнского и отцовского проклятий для решения войсковых задач...
"Вам пишет мать.
Чего же боле?
Ужель ей надо проклинать?
Поторопитесь. В вашей воле
Скорее город свой отдать".
Неизвестно сработает ли. Но если отеческое увещевание от Ярослава-братца он мог себе представить, то угроза материнского проклятия от Агнешки - за гранью воображения.
"За гранью воображения" - очень обидно.
Не смог? - Бывает. Сил не хватило, времени мало, сабля сломалась... не хорошо, но понятно.
Ошибся? - Не знал, не додумал. А кто не ошибается? Только тот, кто не делает.
А вот - "воображалки не хватило"... В чистом виде собственная ущербность. Без смягчающих объективных обстоятельств.
Всё понятно: как, кто, что. Но - потом. "После того как". Когда Ванька-лысый придумал, объяснил, часть уже сделал... А сам? Привык только махать? Саблей в бою, топором палача на плахе? Своих мозгов уже нет? Ванька что - умнее меня?!
Сперва он "дозволял": давай, парнишечка, удиви своей ловкостью. Потом "любопытствовал": ну и чего ещё это лысый уелбантурит? Потом "взревновал": а я?! Этот поезд - без меня?!
При том, что у него вполне достаточно своих, тоже - "горящих" дел. Требующих и ума, и усилий, и изобретательности.
Я подобное испытывал, когда мои мальчишки "водомерку" изобрели. Хочется самому... принять участие, получить удовольствие от сделанного, доказать свою правоту... Кусок дела, жизни, ума, души... проходит мимо. Я же тоже могу! Я же лучше! - Но... нет времени. И вот другие "гребут кайф ложкой", а ты ковыряешься в... в чём-то своём. Часто - скучном, неприятном, сомнительном.
Потом начинаешь в этом понимать, разбираться, видишь смыслы и оттенки, находишь пути и способы. Вкладываешь. Силы ума, силы души. Кусок себя. Дело уже - не вообще, не чьё-то, где-то. Моё дело. Такое - круче, чем "коза ностра" - "наше дело".
Уже интересно, уже пошло-полетело, уже в кайф... Берёшь кого-то, учишь, натаскиваешь. С радостью: ты же уже понял! Тебе же учить - как с горы катить! Наставляешь. На путь истины. На твой путь твоей истины. Отпускаешь его. Смотришь вслед: хорошо, резво побежал. Умно, умело. Как я учил.
Мда... А сам - назад, в серую тьму новых непоняток и неприветок.
"Учитель нас проводит до угла,
И вновь - назад, и вновь ему с утра -
Встречай, учи и снова расставайся,
Когда уйдём со школьного двора".
Ученик делает, радуется, хвастает. А ты понимаешь: всё, уже отстал, "вышел в тираж", выпал из темы.
Завидно.
Но - "нельзя объять необъятное".
Странно: почему у коллег-попаданцев нет такого чувства? Ощущения ограниченности твоего времени, твоих возможностей. И - необъятности необходимого, удивительного, увлекательного.
Андей - ревновал.
Наверное, какие-нибудь молодые и горячие возопят:
- Он же Государь! Р-раз - и секир башка! Нет человека - нет проблемы!
Гос-споди! Избавь меня от подобных возопьющих решал! Или правильнее - возопивных? Возопиявных?
Моя казнь, изгнание, заточение - привели бы к катастрофе. Всё общерусское войско немедленно восстало бы.
Не-не-не! Не за меня!
Против. Против Боголюбского, против вводимых новизней, против той узды, которую мы накинули на эту клячу - "Святую Русь", и упорно тащили. Куда-то. Куда ей не хотелось.
Точнее: ей никуда не хотелось.
"Что было - то и будет".
Не надо нам нового! Пусть "по старине", "как с дедов-прадедов"!
Особый вкус подобным призывам придавало моё полное и демонстративное с ними согласие.
Да! Ура! Припадём! К истокам и скрепам! Источнимся и заскрепимся! Как с дедов-прадедов! И с пра-пра-пра-прадедов! С Крестителя!
- Робяты! Вам который Володя святее? Святославич или Всеволодович?
- Не, ну ты сравнил! Крестителя! Святого! С кое-каким Мономахом ровнять...
И тогда утверждение Любеческого съезда: "каждый да держит свою отчину" - просто детский лепет расшалившихся правнуков. И, значит, ни у кого нет "своей" вотчины.
Поделиться книгой: