Бздынь.
- А... а как же? Не! Не может такого быть! Не бывало такого на Святой Руси!
- Да ну? Было. Всегда. Спокон веку. Это только последние семьдесят лет иначе. Новодел, новизна некошерная.
А уж Второзаконие с отпусканием рабов на волю... куда уж прадедовнее? Или - дедовитее? Дедовщиноватее?
"Юридический антиквариат" вызывал когнитивный диссонанс, ставил в тупик, вызывал взбрык и выносил мозг.
Раскол, разногласие между мной и Андреем немедленно вызвали бы такой вал... консервативного восторга, в смысле: энтузиазма хранителей "старины", что все наши новации просто затоптали бы, забыли бы как послеобеденный кошмар.
Дело, конечно, не в двух сотнях моих бойцов или в паре "огрызков" за спиной. Дело в моей репутации, в удачливости, изворотливости, скорости. Которые признавали все. Скрипели зубами, плевались, матерились, но ничего с этим поделать не могли. Останься Боголюбский один - он не смог бы обеспечить такой темп. Просто физически сил не хватило бы. Его бы "съели".
Андрей это понимал. Но - ревновал.
"Крепка, как смерть, любовь;
люта, как преисподняя, ревность;
стрелы ее - стрелы огненные".
"Песнь песней" толкует о ревности мужчины и женщины. Но мужчина и власть... очень похоже.
Я это чувствовал, но надеялся, что "Киевское сидение" скоро кончится, дороги подсохнут и мы разойдёмся по своим городкам. И буду я, как настоящее попандопуло, давать издалека советы, лучше - по телеграфу, и не нести ответственности. Буду заелдыривать кое-какие вундервафли, выскакивая временами, полный оптимизма как чёртик из табакерки:
- О! Едрить-крушить-инновировать! У меня новая хрень изобрелася! Дерижополь задневинтоприводной образовался!
Выпав из поля зрения, не буду так сильно... возбуждать. В смысле: ревность, а не то, про что вы подумали.
"Отдалённость увеличивает обаяние" - Тацит? - Вот я и обаяню. Издалека.
Боголюбский ощутит себя настоящим законченным Государем, будет ломить сам, не смущаемый даже на намёком на мысль:
- А вот как бы это Ванька-лысый... уелбантурил?
Увы, я не учёл одной тонкости.
Боголюбский, сам по себе, вполне генератор новизней. У него это не от восьмивекового опыта человечества, как у меня, а от собственного оригинального взгляда на мир и возможное в нём. От души.
Понятно, что технологические прибамбасы - не его поле, но вот в своём, в княжеском, он - вполне. И он нашёл-таки способ несколько... поунять мою резвость.
"Жесток гнев, неукротима ярость; но кто устоит против ревности?" - Отвечаю царю Соломону на заданный им вопрос: тот, кто привык постоянно сдерживать и жестокий гнев, и неукротимую ярость.
Последние недели перед выступлением войска на Волынь, последние дни перед уходом каравана, некоторые отряды уже выдвинулись из города, но князья и прочая верхушка ещё в Киеве. Снова пир в той же большой трапезной Западного дворца. Снова награждения. И за прошлое, и на будущее: назначенные сотники государева войска уже присягнули в церкви и получают от Государя шейную серебряную гривну и боярскую шапку.
Традиционно "старшая дружина" состоит из бояр. Обычно именно бояр назначают на эти должности. Верно и обратное: выслужившиеся сотники получают со временем боярство. Связка: чин - сословие не однозначна, как в Петровской Табели о рангах, но распространена.
Здесь Боголюбский вломил прямо, без откладывания "на потом", сразу: чин - шапка.
Просто маленький штришок на тему: "государева служба - хорошо".
Гридни разных князей, которые думают про себя, что и они могли бы стать сотниками - кусают локти.
- А ведь и я бы мог... боярином ходить. Всех же звали. Дур-рак!
Князья это понимают, переглядываются.
Ох, и подорожают бобры на Руси! Много шапок бобровых надо будет: князья тоже начнут массово давать боярство своим старшим дружинникам.
Но мы-то первые!
- Наш-то светлый... тянется за государем... вдогонку. И мы там же... В хвосте.
Я снова сижу на краю одной из "ножек" этого стола "покоем". В соседях, вместо убывших "до дому" торков - литва. Под общий шум, под здравницы веду неспешный разговор. Пытаюсь понять возможные подробности будущего прохода каравана князя Михалко по тамошним землям.
- А вот к примеру, ливы... Вот так прямо и режут?! Всех?! А если Криве-Кривайто запретил? Да ты что?! Ай-яй-яй.
Была мысль пригласить этих ребят в караван. Но лучше не надо. Племена враждебны между собой. Добавлять к вражде каких-нибудь ливов или латгалов к русским ещё и их вражду с куршами или жмудью...
Троекратный стук посоха в пол.
На этом помосте - как в барабан. Шум в зале стихает, мой собеседник оборачивается к центральному столу. Дождавшись тишины, начинает говорить Боголюбский. И тишина становится полной.
Андрей говорит негромко. С некоторой иронией, удивлением. К своим собственным словам.
- Братия князья русские, святители православные, господа боярская. Славные вои и мужи добрые. Ныне мы многих наградили, честью почествовали, кои важное исделали для побед наших, для процветания Руси Святой. Однако же есть человек, коий более всех послужил ныне торжеству правды, воссиянию славы русской и веры православной. Более любого.
Народ зашевелился, начал переглядываться.
- Эт шо ж за герой такой? Победитель-торжествователь-воссиятель? Мы-то? - Не... мы-то само собой... но не настолько же ж...
Мне сразу стало нехорошо. Когда Андрей врубает пафос или иронию - уже тревожно. А когда оба вместе...
- Мы все, воинство хороброе со всея Святая Руси, поднялися и пришли сюда, дабы избавить отчизну нашу от терзающего ея хищника киевского. Мы - пришли. А избавил - он. Главу воровского князя - его меч ссёк.
Андрей резко ткнул посохом в мою сторону. Народ вокруг как-то... развернулся. Ко мне. И отодвинулся. От меня.
Чёт мне... волнительно. Чёт мне... как бы и мою голову не срубили. Типа: а нефиг чужую добычу из-под меча воровать.
- Собралися мы град изменнический взять. Мы - собралися. А он и в город вошёл, и ворота открыл. Двое ворот. И в граде Ярославом, и в граде Владимировом.
Андрей внимательно оглядел многочисленное собрание, всматриваясь в лица сидевших.
- Кто? По чести, как на духу, скажите мне - кто более явил воинской удачи?
Общее молчание было ему ответом.
Вопрос - риторический, озвучить альтернативную точку зрения никто не рискнул.
- И после одоления нашего - кто более сделал для воссияния славы, для установления мира на Святой Руси? Ныне, всего-то третий раз за всю Русь Святую, у нас митрополит свой, нами избранный. И так изделано сиё, что и Патриарх сего митрополита признает. А не как прежде бывало. Вот, идут ныне братья мои за жёнами себе. От чего великие пользы Руси нашей приключиться могут. Да и не одной Руси, а всему миру христианскому, всей вере Христовой. Вот, собирается по-новому войско. И сын мой поведёт его, дабы установить мир, и закон, и порядок на земле нашей многострадальной. Вот, сотни тысяч людей русских от ярма рабского избавлены. Могут ныне вольно богу молиться, деток ростить. И прочие люди русские во множестве вольностями облагодетельствованы. И иных дел добрых немало исделано. А причина тому - вот он.
Андрей снова ткнул в меня.
- Иван Акимович. Воевода Всеволжский.
Народ зашумел, загомонил. В ладоши хлопать за столом не принято. Но постучать руками, ногами... Одобрям-с! Шайбу-шайбу! Ма-ла-дец! Ма-ла-дец! Бурные, продолжительные...
Я, ясное дело, смущённо и благодарно улыбался, кланялся. И панически пытался понять: а нафига Боголюбский такую славу на меня складывает?
Я и так во всякой дырке - затычка, всякому охотнику - мишень. Этот спич вызовет в русских вятших новую волну злобы, зависти. И так в их ненависти по ноздри. Так он хочет, чтобы меня с головой накрыло?!
- Много, много воевода Иван дел добрых да важных изделал. Поболее любого-всякого. А почему?
Андрей хмыкнул, типа смущённо:
- Открою вам, лутшие люди русские, тайну.
Народ затих. Во сща-сща... и мы все узнаем "самую главную тайну".
***
"Сделайте же, буржуины, этому Мальчишу-Кибальчишу самую страшную Муку, какая только есть на свете, и выпытайте от него Главную Тайну, потому что не будет нам ни житья, ни покоя без этой важной Тайны".
А тут Тайну так скажут. Без мук. Главную. В смысле: куда следует вкрутить фигурный болт с метрический резьбой, чтобы так высоко подпрыгивать.
"Сейчас вы узнаете про то, о чём всегда хотели знать, но боялись спросить".
***
Публика заволновалась, затолкалась и притихла. Частично приоткрыв рты и затаив сыто-хмельное дыхание.
Андрей, загадочно улыбаясь, что на его лице выглядело... неожиданно, почти шёпотом сообщил:
- А Иван-то Воевода у нас того... Не Акимович.
Народ, в страстном томлении от предвкушении "самой главной тайны", дружно сглотнул. Видимо, проглотив. Тайну. Целиком. Потом отрыгнул, вытащил на свет, начал мять в руках, пробовать на зуб и тыкать в неё пальцами. Производя разнообразные мозговые шевеления и таковые же, но - звуки.
Звуки постепенно ассоциировались и адсорбировались. В нарастающее гы-гы-канье.
- О! Во! А мы-то думали! А он-то... ублюдок! Гы-гы-гы... морда беспородная... ха-ха-ха... плод разврата, дитя похоти... отброс отброшенный... подкидыш-выкидыш-недоносок... тьфу ты, господи, тля приблудная...
Карл Юнг: "Думать трудно, вот почему большинство людей судят".
Здесь судили меня. Осуждали. В лучших традициях Земли Русской и Веры Православной.
Репутация, авторитет, создаваемый многими трудами, с риском для жизни, с напряжением ума, с привлечением знаний, которых, без преувеличения, ни у кого не было... всё это рушилось и расползалось. Какой авторитет может быть у безродной дворняжки? Не пнули - уже хорошо.
Снова, как несколько недель назад, когда Совет отверг моё первое предложение об отмене рабства на "Святой Руси", я чувствовал, что меня макают в выгребную яму. Только более массово, более единодушно. Со всем энтузиазмом всего личного состава. Ряды радостных, ухмыляющихся, ржущих бородатых морд. Радостных - от избавления от страха передо мной. От их превосходства надо мной. От восторжествования.
Шевеление алчущих вшей. Тянущихся ко мне. Делящих меня. Сюда - пнём, сюда - ткнём, сюда - плюнем...
"Жрущая протоплазма"? - Ну что вы! Нормальные хомнутые сапиенсом. Предки наши.
У них передо мной преимущество. По их мнению. Они дети венчанных родителей. Это не их заслуга, это не от их труда, храбрости, ума, души. Но они считают такое - важнейшим. Потому что - "от честнЫх родителей".
Наследственная аристократия. Опора Государства Русского.
Я повернулся к Андрею.
"Ума палата с крышей набекрень"? Сдурел?
Властолюбивый ревнивец? Решил меня "утопить"? Избавится от соперника? - Так я ему не соперник, он это понимает. Изничтожить причину для ревности? Про кого другого - поверил бы. Сильные эмоции клинят мозги, сбивают иерархию целей. Но такое не про Андрея: его непрерывно кипящая личность постоянно полна сильными эмоциями. И вполне выучилась их давить, заменяя разумными, рассудочными решениями.
Понял. "Проверка на вшивость": он внимательно рассматривает публику. Выцепляет, фиксирует реакции.
Он играет какую-то свою игру. Не против меня. А против кого? - Непонятно.
Вру, понятно: против "лутших людей русских". Против "соли земли", против "жрущей протоплазмы" русской аристократии, которая (в РИ) его и зарежет. Игру, в которой я, если не пешка, то что-то типа коня или слона. Лёгкая фигура. Не выше.
Звучание нарастающего общественного остроумия усиливалось, когда Андрей снова взял посох в руки и медленно, размеренно, троекратно ударил им в помост.
Точно: большой турецкий барабан.
Зал затих. Не сколько от бум-бума посоха, сколько под внимательным взглядом наклонившегося над столом Боголюбского.
- Воевода Иван - не Акимович.