Помоги проекту - поделись книгой:
Под давлением лагерных обстоятельств долагерная идентичность узников видоизменялась всегда. Как отмечают исследователи, острая психическая травма становилась причиной краха идентичности. Стремление компенсировать подобные изменения вело как к попыткам сохранить прежнюю систему ценностей, так и модифицировать ее[135]. Заключенные могли сохранить свою долагерную идентичность или полностью отказаться от нее, начав соотносить себя с группой, к которой они ранее не принадлежали, или с нацистами. Анализ подобных случаев эволюции стратегий выживания подчеркивает вариативность процесса спасения.
Логично предположить, что помимо успешной реализации и эволюции стратегий выживания узниц Равенсбрюка существовала другая возможность – они могли не воплотиться в жизнь. Это приводило к самоубийствам и деградации до уровня «шмукштюка»[136]. Последние представляли собой узниц, находившихся в состоянии антропологической трансформации человека – душевной агонии и социальной изоляции. Механические реакции в поведении, невозможность управлять своим телом, апатия являлись лишь некоторыми чертами, которые характеризовали данных заключенных перед смертью.
Понятие «стратегии выживания» необходимо четко соотносить с понятием «сопротивление в концентрационных лагерях», под которым понимается противостояние заключенных лагерному руководству, в результате которого возникала угроза спасению узников. Сопротивление являлось особенной формой выражения коллективной идентичности определенных групп, сконцентрированной в системе ценностей, которая становилась значимее собственной жизни[137].
Такие формы сопротивления в концентрационном лагере, как отстаивание своих прав, солидарность, были направлены в первую очередь на борьбу за жизнь, а потому должны рассматриваться в рамках понятия «стратегии выживания». Это позволяет акцентировать внимание не только на организованном противостоянии узников, но и на их повседневной лагерной жизни. Возникает возможность рассмотрения всех без исключения лагерных групп с присущими им специфическими механизмами выживания вне зависимости от политических взглядов и социальной принадлежности, а также с учетом половой идентичности.
1.2. Формирование контингента узниц и структура управления концентрационным лагерем Равенсбрюк
Осенью 1933 г. один из работных домов в Морингене, неподалеку от Ганновера, стал первым центральным женским лагерем. Это означало, что методы превентивного заключения[138] стали применяться нацистами к женщинам, которые состояли в левых партиях или являлись женами оппозиционеров. Однако Моринген, не подчинявшийся Инспекции концентрационных лагерей[139], еще не был концентрационным лагерем. Им руководил чиновник местной администрации, СА[140] и СС не участвовали в охране и управлении, а большинство узниц находились в заключении небольшой промежуток времени.
К концу 1934 г. необходимость в лагерях как средстве борьбы с оппозицией в основном отпала. Однако А. Гитлер поддержал идею не только их сохранения, но и расширения[141]. В результате концентрационные лагеря из средства только политических репрессий превратились в орудия осуществления нацистской социальной и экономической политики. С их помощью из общества удалялся якобы «худший человеческий материал», бесплатно эксплуатировалась рабочая сила узников.
Дальнейшее развитие системы концентрационных лагерей привело к увеличению количества категорий узников, а также к расширению пространства самих мест заключения. В итоге нацисты создали новый лагерь для женщин, разместившийся с декабря 1937 г. в бывшем замке Лихтенбург[142]. Появившийся лагерь, в отличие от Морингена, стал частью унифицированной системы концентрационных лагерей. Находясь вне сферы влияния государственных органов власти, он подчинялся непосредственно Инспекции концентрационных лагерей[143].
Но число узниц в Лихтенбурге постоянно росло, что и стало тем фактором, который повлиял на решение Освальда Поля[144] и Теодора Эйке о создании близ Берлина нового концентрационного лагеря для женщин, получившего название Равенсбрюк. Как отмечают европейские ученые Ж. Котек и П. Ригуло, «в расположении новых концлагерей (созданных после 1935 г. –
Начальник Главного административно-хозяйствен- ного управления СС Освальд Поль
В ноябре 1938 г. узников Заксенхаузена направили на строительство Равенсбрюка, который должен был вмещать около 3000 заключенных[147]. До 1940 г. территория лагеря площадью 100 х 200 м[148], обнесенная четырехметровой каменной стеной, на вершине которой проходила проволока с электрическим током, включала 14 жилых и 2 больничных барака, хозяйственный блок с кухней и прачечной. Неподалеку от концентрационного лагеря располагались здание комендатуры и большая часть жилых помещений для СС и надзирательниц. В дальнейшем площадь Равенсбрюка расширялась несколько раз, результатом чего стало появление осенью 1941 г. бараков с № 17 по № 26, а в 1944 г. блоков с № 27 по № 32[149].
В сооружении лагеря принимали участие различные немецкие фирмы. Некоторые из них, например «Ервин Шоэпс», «Эрнст Рёлинг», «Рихард Готт», находились в Фюрстенберге[150]. Другие, зачастую известные во всей Германии, занимались строительством и обустройством не только Равенсбрюка, но и целого ряда концентрационных лагерей. К ним относились такие предприятия, как «Бёрнер & Херцберг»[151], устанавливавшие очистные сооружения и гидростанции, «Бехем & Пост», осуществлявшие работу по созданию отопительных систем, «Вальтер Ян» (из Пренцлау), строившие ткацкие цеха[152]. Особое место в истории лагеря занимали электроконцерн «Сименс»[153] и эсэсовское предприятие «Текслед».
Первые узницы появились в Равенсбрюке уже в ноябре 1938 г., то есть практически сразу после начала строительства лагеря[154]. Начиная с 15 мая 1939 г., когда был закрыт Лихтенбург, Равенсбрюк на долгое время стал единственным женским лагерем в Третьем рейхе, количество узниц в котором постоянно росло. Главной причиной увеличения числа заключенных стало начало Второй мировой войны. С 1939 г. нацисты депортировали в женский концентрационный лагерь представительниц более чем 20 оккупированных стран. При этом подавляющая масса узниц – как минимум 70 000 женщин – в дополнение к лагерному номеру получали особую маркировку – красный винкель[155], тем самым они обозначались нацистами как политические враги. Помимо заключенных по политическим мотивам в Равенсбрюке также находилось около 1100 уголовниц, носивших зеленый треугольник. Черный винкель был отличительной маркировкой как минимум 5700 асоциальных женщин (проституток, бродяг, нищих и др.) и свыше 2500 цыганок. Более 400 «свидетельниц Иеговы» получили в женском концентрационном лагере фиолетовый треугольник[156]. И наконец, не менее 16 000 евреек носили на своей униформе желтый винкель[157].
Среди национальных групп заключенных самой многочисленной были польки[158]. Впервые женщины из Польши оказались в Равенсбрюке 23 сентября 1939 г., но лишь с апреля 1940 г. их депортация стала систематической[159]. Общее же число заключенных данной национальности, прошедших через лагерь за весь период его существования, по разным оценкам, варьируется от 34 000 до 40 000[160].
Нашивки-винкели, которые носили заключенные концлагерей. Заключенные-иностранцы носили на «треугольниках» буквы, обозначавшие их национальность, например, итальянцы – I (Italien), голландцы – N (Niederlande), поляки – P (Polen), чехи – T (Tschechoslovarei), советские военнопленные – SU (Sowjetunion).
Второй по величине группой узниц являлись женщины из СССР[161]. В концентрационном лагере они впервые появились через несколько месяцев после нападения нацистской Германии на Советский Союз – в октябре 1941 г.[162] В основном эта подгруппа была представлена «восточными рабочими»[163], однако особенно следует отметить женщин-военнопленных, прибывших в лагерь в ночь с 26 на 27 февраля 1943 г.[164]. К обозначенным категориям примыкали и зачастую смешивались с ними женщины, угнанные с оккупированных территорий Советского Союза и направленные непосредственно в лагерь, а также партизаны.
Кроме полек и советских женщин одной из самых значительных лагерных групп были француженки. История их депортации в Равенсбрюк началась весной 1943 г.[165], когда в течение года прибыло около 20 эшелонов с узницами. Уже в следующем 1944 г. это число радикально увеличилось и составило более 80 эшелонов[166]. Причиной подобной жестокой политики нацистов была в первую очередь борьба с движением Сопротивления на территории оккупированной Франции, во многом обусловленного насильственной массовой мобилизацией французов на принудительные работы в Третий рейх.
Помимо названных выше категорий заключенных в лагерь в разные годы прибывали представительницы других национальностей и стран. Весной 1940 г. в нем оказались 50 узниц из Чехословакии[167]. В июле 1942 г. нацисты доставили в Равенсбрюк женщин из чешской деревни Лидице[168]. В августе 1941 г. в женский лагерь были депортированы первые узницы из Югославии[169].
Неполная информация об общем числе заключенных, прошедших через концентрационный лагерь Равенсбрюк, привела к тому, что на протяжении десятилетий назывались различные цифры – от 123 000 до 130 000[170]. Благодаря исследованиям по идентификации бывших узниц Равенсбрюка была получена точная информация (среди прочего, причина ареста, возраст, национальность) как минимум о 103 102 заключенных[171].
Динамика численности узниц Равенсбрюка свидетельствует о том, что их количество возрастало год за годом и достигло в 1944 г. своего пика[172]. Это объяснялось несколькими причинами. Стремительное продвижение советских войск на запад заставило нацистское руководство эвакуировать заключенных из лагерей, располагавшихся на востоке, вглубь Третьего рейха, в том числе и в Равенсбрюк. В 1944 г. в женский концентрационный лагерь было депортировано несколько тысяч полек из восставшей Варшавы, а также еврейки из оккупированных Венгрии и Словакии.
Массовая депортация узников из различных стран Европы – так называемая «интернационализация» концентрационных лагерей – предопределила также формализацию и разрастание существовавшего до начала войны бюрократического аппарата управления концентрационных лагерей.
Теодор Эйке
Главной инстанцией, возглавлявшей концентрационные лагеря вплоть до 1942 г., была Инспекция концентрационных лагерей, начальником которой являлся Теодор Эйке[173]. Этот эсэсовец, имевший опыт успешной организации лагеря в фашистской Италии, был назначен Г. Гиммлером комендантом Дахау, где впервые применил на практике четыре принципа, положенные в дальнейшем в основу устройства всей нацистской лагерной системы: классификация заключенных, труд как средство террора, сложная система наказаний, применяемая как официально, так и неформально, закон военного времени для серьезных проступков – бунта или попыток побега[174]. Он впервые издал всеобъемлющий свод правил, в котором устанавливались нормы поведения лагерной охраны. В первую очередь именно за свои успехи на поприще руководителя Дахау Т. Эйке и был назначен 4 июля 1934 г. инспектором концентрационных лагерей[175]. Применив свой опыт, он должен был реорганизовать концентрационные лагеря, а также создать специальные подразделения СС по их охране. С обеими задачами Эйке справился на «отлично»: лагерная система была систематизирована и подчинена центральному аппарату управления, а охрана концентрационных лагерей поручена печально знаменитым формированиям «Мертвая голова».
Помимо Инспекции концентрационных лагерей нацистским «конвейером смерти» руководило Главное имперское управление безопасности (РСХА)[176], которому подчинялись политические отделы концентрационных лагерей[177].
Внутренняя структура лагерного управления была четко регламентирована служебным предписанием инспекции. В соответствии с данным распоряжением в лагерях предусматривалось наличие комендатуры и адъютантуры, отдела превентивного заключения, интендантского и медицинского отделов, а также политического отдела и отдела охраны лагеря[178].
Комендант, в Равенсбрюке его еще называли «директором лагеря»[179], руководил внутренней организацией лагеря. Это означало, что «он должен был осведомляться обо всех происходивших процессах и упорядочивать работу лагерного персонала»[180]. Коменданту помогал адъютант, отвечавший за быстрое и четкое исполнение приказов своего начальника, а также за переписку и ведение документации комендатуры[181].
Официально концентрационный лагерь Равенсбрюк возглавляли три коменданта, но фактически лишь двое. Подобное противоречие связано с личностью штандартенфюрера СС Гюнтера Тамашке. Пользуясь особым расположением Т. Эйке, он не только возглавлял политический отдел Инспекции концентрационных лагерей, но и был назначен руководителем сначала Лихтенбурга, а позднее Равенсбрюка. Однако в последнем он остался лишь номинальным комендантом, так и не успев приступить к выполнению своих должностных обязанностей. Причиной такого положения дел стала его личная жизнь. Будучи женат, Тамашке изменил своей супруге, которая не преминула пожаловаться самому Г. Гиммлеру. В итоге Гюнтер Тамашке лишился поддержки высших чинов СС и был снят с руководящей должности.
1 января 1940 г. новым комендантом Равенсбрюка был официально назначен Макс Кёгель – заместитель Тамашке, фактически руководивший лагерем с момента его основания[182]. Вступив в НСДАП и СС достаточно поздно – лишь в 1932 г., к 1938 г. он уже являлся шутцхафтлагерфюрером в женском лагере Лихтенбург, пройдя на этом пути должности от заместителя начальника охраны лагеря до адъютанта.
Макс Кёгель
В августе 1942 г. на посту коменданта М. Кёгеля сменил Фриц Зурен[183]. Под руководством этого «ловкого и опытного служаки», как его охарактеризовала бывшая узница и автор книги о Равенсбрюке Ж. Тиллион[184], в лагере стали функционировать собственные газовая камера и крематорий, а смертность заключенных многократно увеличилась[185].
Повседневной жизнью заключенных руководил шутцхафтлагерфюрер[186]. Его служебные обязанности включали поддержание «порядка, дисциплины и чистоты» в лагере, а также назначение наказаний и проверку численности узников. В осуществлении данных полномочий ему помогали рапорт-, блок- и командофюреры. Среди прочих шутцхафтлагерфюреров Равенсбрюка[187] наиболее значимой фигурой являлся оберштурмфюрер СС Йохан Шварцхубер, который долгое время отвечал за уничтожение заключенных в Аушвице. Он был переведен в женский концентрационный лагерь 12 января 1945 г. для организации работы газовой камеры[188].
Фриц Зурен
В ведении другого лагерного отдела – интендантского – находились вопросы, связанные с размещением, одеждой, продовольственным снабжением как заключенных, так и эсэсовцев. Кроме руководства производственными предприятиями, кухней и другими лагерными учреждениями, обеспечивавшими существование Равенсбрюка, интендантский отдел распоряжался деньгами и имуществом узников[189]. Должность главы этого отдела в Равенсбрюке в разные годы занимали Хуберт Лауер[190] и Курт Зейтц[191].
Особое положение в руководстве лагеря закреплялось за медицинским и политическим отделами. Они должны были соблюдать распоряжения коменданта, работая с ним во «взаимном согласии»[192]. Тем не менее непосредственно они подчинялись начальнику отдела санитарного и гигиенического состояния концентрационных лагерей Главного административно-хозяйственного управления и четвертому управлению Главного имперского управления безопасности[193].
Во главе медицинского отдела находился первый лагерный врач[194], к служебным обязанностям которого относилось следующее: медицинское наблюдение за эсэсовцами, членами их семей, заключенными, проверка санитарных условий в лагере и качества пищи. Для лечения узников в помощь главному врачу назначались два медицинских работника, стоматолог, а также использовались заключенные с медицинским образованием[195]. Обследование и лечение больных заключенных осуществлялось в лагерной больнице – ревире. Антонина Никифорова – советская военнопленная, патологоанатом, работавшая в Равенсбрюке по специальности, – отмечала наличие к концу 1944 г. семи отделений ревира, специализировавшихся на различных заболеваниях[196]. На протяжении большей части своего существования и для основной массы заключенных лагерная больница являлась местом селекций, экспериментов и принудительной стерилизации.
Политический отдел, так же как и медицинский, имел особое положение в лагере. Он отвечал не только за допросы узников, за борьбу с подпольной деятельностью заключенных, создание и рассмотрение их личных дел, распределение по категориям, учет умерших и отправленных на работу, но и вел наблюдение за эсэсовцами. Последняя функция сводилась прежде всего к расследованию случаев воровства имущества и драгоценностей, изъятых у оказавшихся в лагере людей, а также к пресечению любых связей между представителями якобы «высшей расы» и «худшим человеческим материалом»[197]. В воспоминаниях бывших заключенных зачастую в качестве главы политического отдела фигурировал Людвиг Рамдор[198], который тем не менее являлся лишь одним из сотрудников[199].
К названным лагерным отделам примыкала охрана лагеря – специальные подразделения СС «Мертвая голова», приравненные с 22 апреля 1941 г. к фронтовым частям[200]. В 1943–1944 гг. в Равенсбрюке и его филиалах находилось около 900 солдат Ваффен СС[201], причем их основная масса не подходила для военной службы в силу пожилого возраста. Подобная ситуация коренным образом отличалась от времени создания «Мертвой головы», когда большинство эсэсовцев были молоды[202]. Особенностью Равенсбрюка являлось и то, что «внешнюю» охрану лагеря осуществляли мужчины-эсэсовцы, а «внутреннюю» – надзирательницы-женщины[203].
В унифицированной системе управления Равенсбрюка имелось звено, отличавшее его от мужских концентрационных лагерей. Речь идет о женщинах-надзирательницах, которые непосредственно контактировали с узницами. За весь период существования лагеря их было 500–600 человек[204]. Являясь лишь «помощницами» СС, они тем не менее подлежали эсэсовской юрисдикции[205]. Во главе женского персонала лагеря стояла первая старшая надзирательница, которая входила вместе с другим руководством в штаб коменданта и, кроме того, являлась заместителем шутцхафтлагерфюрера[206]. Её полномочия заключались в получении сведений от рядовых надзирательниц и заключенных о количестве узниц в лагере, необходимом продовольственном снабжении и передаче этих данных в различные отделы лагеря[207]. Она ежедневно проводила утренние проверки для надзирательниц, на которых давала им новые распоряжения и предписания[208]. Старшая надзирательница руководила подбором кадров из заключенных на вспомогательные лагерные посты. Ею же осуществлялся и общий контроль за чистотой и порядком в бараках и на производстве[209].
Такая широкая сфера полномочий пересекалась с обязанностями шутцхафтлагерфюрера, что не могло не приводить к конфликтам. Наибольшую известность в этой связи получило противостояние старшей надзирательницы Йоханны Лангефельд[210] и комендантов лагерей Равенсбрюка и Аушвица, в которых она работала. Представляя лагерь как место по «перевоспитанию» заключенных, старшая надзирательница выступала за сокращение телесных наказаний. Помимо этого она требовала передать полномочия и статус шутцхафтлагерфюрера женского концентрационного лагеря в ведение старшей надзирательницы. Однако все ее попытки оказались тщетны. Более того, в начале 1943 г. Й. Лангефельд была снята со своей должности и арестована.
Непосредственной помощницей первой старшей надзирательницы являлась ее заместительница, или так называемая вторая старшая надзирательница. В связи с ростом численности заключенных в лагере эта должность была необходима для разделения сфер деятельности и улучшения, с точки зрения нацистов, управления концентрационным лагерем. Таким образом, первая старшая надзирательница больше внимания уделяла руководству рядовыми надзирательницами, а вторая – узницам[211].
Рассматривая состав рядовых надзирательниц, исследователи отмечают, что формирование данной категории лагерного руководства происходило различными путями и в несколько этапов. Если до конца 1942 г. женщины устраивалась на работу добровольно, рассчитывая на легкий физический труд с хорошим жалованьем и другими социальными гарантиями, то с начала 1943 г. происходила не только вербовка, но и принудительное назначение в концентрационный лагерь[212]. Данная тенденция приводила к уменьшению числа убежденных нацисток среди надзирательниц, а также объясняла их нежелание жестоко обращаться с узницами. Пытаясь переломить ситуацию, нацисты организовывали в Равенсбрюке специальное обучение для надзирательниц. С 1942 г. в нем прошли подготовку около 3500 женщин, которые, ознакомившись с принципами «лагерного порядка» и методами его применения по отношению к узницам (наказаниями, предупреждением саботажа и т. д.), направлялись на работу в другие женские лагеря или филиалы[213]. Длительность обучения варьировалась и составляла от недели до полугода. Подготовленность надзирательниц к самостоятельной деятельности проверялась на специальных «экзаменах», одним из которых являлось избиение узниц[214]. Бывшая узница Равенсбрюка Нечитайло Е.И. описала эту жестокость надзирательниц в своих воспоминаниях: «Мы не заметили, как подошла к нам ауфзеерка. Она набросилась на меня и начала бить по голове так сильно, что у меня потемнело в глазах, пошла кровь из носа. Я избитая валялась на улице, и она никому не разрешала ко мне подойти. Я не знаю, сколько времени я так лежала, но когда очнулась, то глазами ничего не видела и ушами не слышала»[215]. Лишь начиная с 1944 г. из-за возникновения большого числа женских филиалов Главное административно-хозяйственное управление перераспределило функции «образования и обеспечения» надзирательниц среди тех лагерей, в которых они должны были работать[216].
Провал плана «молниеносной войны» на Восточном фронте после поражения вермахта под Москвой, а также перспектива ведения затяжной войны привели к модификации системы концентрационных лагерей. 1 февраля 1942 г. Освальд Поль реорганизовал управленческую структуру СС в единый орган – Главное административно-хозяйственное управление (ВФХА)[217], составной частью которого стала Инспекция концентрационных лагерей[218]. Подобная реорганизация имела своей целью максимальное получение прибыли от применения рабочей силы заключенных, в то время как трудовые ресурсы Третьего рейха были практически исчерпаны. О. Поль писал Г. Гиммлеру по этому поводу следующее: «Война привела к резкому изменению структуры концлагерей и потребовала радикально пересмотреть их задачи в отношении использования интернированных. […] Отсюда вытекает необходимость принять определенные меры с тем, чтобы реформировать концентрационные лагеря, превратить их в более приспособленные к решению экономических задач учреждения…»[219]
Надзирательницы концлагеря Равенсбрюк
Переориентация концентрационных лагерей на функцию производства явилась причиной появления осенью 1941 г. в структуре их управления нового элемента – отдела труда. Однако до 1942 г. данные отделы были нацелены в первую очередь на эксплуатацию узников на оккупированных территориях в соответствии со строительными программами[220]. Только с 1942 г. руководство Главного административно-хозяйственного управления поставило перед отделами труда новую задачу – начать эксплуатировать рабочую силу заключенных в первую очередь на военных предприятиях. Более того, с этого момента руководство концентрационных лагерей стало отвечать за их рентабельность. Для эффективной реализации намеченных вождями Третьего рейха планов летом 1942 г. О. Поль сменил ⅓ комендантов концентрационных лагерей[221].
Представленная структура нацистского аппарата управления Равенсбрюка организовывала повседневную жизнь узников, формируя пространство, в котором они жили, определяя качество и количество их питания, внешний вид униформы, тем самым администрация лагеря определяла ту действительность, в которой женщинам приходилось бороться за выживание.
Блоки, где размещались узницы, состояли из двух частей, называвшихся «штубами»[222], в каждом из них имелась комната для сна и приема пищи. В центре бараков находилась туалетная комната и комната для умывания, которые отделялись от остальных помещений. Там же располагалось помещение «блоковой» – женщины из числа заключенных, старшей в бараке[223]. На ранней стадии существования лагеря в бараке размещалось около 130 человек, то есть в соответствии с количеством спальных мест на трехэтажных нарах. Знаменитая социал-демократка М. Бубер-Нойман, оказавшаяся в Равенсбрюке в 1940 г. после отбывания срока в одном из лагерей ГУЛАГа, отзывалась о немецком концентрационном лагере как о «дворце»[224]. Однако в ходе Второй мировой войны многократно увеличилось количество депортированных в лагерь узниц. В итоге к 1944 г. Равенсбрюк был переполнен заключенными, и, несмотря на расширение площади лагеря, узниц в бараках находилось в несколько раз больше положенного[225]. Одна из бывших заключенных – Ольга Вайс Астор – описывала свое прибытие в лагерь в это время следующим образом: «Сначала, когда мы прибыли в Равенсбрюк, он был так переполнен, что заключенные не имели мест в бараках. Несмотря на то что блок мог вместить 200 узниц, в нем находилось 2000 женщин. Мы лежали от четырех до шести на нарах без матрасов, как вилки или ложки Вы кладете вместе. Если один двигался, все двигались. Один поворачивался, все поворачивались»[226].
Пространство лагеря, в том числе и пространство бараков, было неоднородным с точки зрения опасности для заключенных. Среди помещений, располагавшихся на территории Равенсбрюка, особенно выделялись штраф-блок и бункер, которые использовались лагерным руководством для наказания узниц. Штраф-блок – так называли барак, огороженный колючей проволокой, с закрывавшимися на замок дверями и забитыми окнами. Оказаться в нем могла любая женщина, которая, по мнению лагерного начальства, совершила тот или иной «проступок»: разговаривала с мужчиной, не выполнила норму на работе, ходила по лагерю без номера. Время пребывания в штраф-блоке было различным – от одного месяца до двух лет. Лишение возможности переписки с родными, распределение на самую грязную и тяжелую работу, сокращение лагерного пайка на половину, назначение 25 ударов плеткой – вот лишь небольшой спектр наказаний, сопутствовавших размещению в этом блоке[227]. Помимо всего прочего, весьма удручающе на заключенных воздействовал хаос, царивший в штраф-блоке. Его причину многие заключенные по политическим мотивам усматривали в поведении уголовниц и представительниц так называемых асоциальных категорий[228].
Более жестокие наказания применялись по отношению к женщинам в бункере. Он представлял собой каменное двухэтажное здание, разделенное на несколько десятков одиночных камер, каждая из которых была небольшого размера. Иногда в одну камеру помещали сразу несколько узниц, в итоге они не имели возможности ни лежать, ни передвигаться. Пища состояла из воды и хлеба, и только раз в четыре дня женщины получали подобие «супа». В бункере с особой жестокостью применялись наказания в виде ударов плеткой, количество которых варьировалось от 25 до 100. Данный вид экзекуции осуществлялся сначала надзирательницами, позднее специально подобранными заключенными – в основном уголовницами – в присутствии лагерного врача, коменданта или его заместителя[229].
Во время войны лагерный паек, выдававшийся узницам, ухудшался с каждым годом. К 1944 г. заключенные получали кружку черного несладкого заменителя кофе утром, пол-литра «супа» из сгнивших овощей в обед и вечером, а также 200 граммов хлеба. В конце года этот и без того скудный рацион питания был еще больше урезан[230]. В подобной ситуации особо важную роль играли посылки, которые узницы могли получать из дома или от Красного Креста[231]. Позднее, на одном из судебных процессов над руководством Равенсбрюка, лагерный врач П. Трейте и шутцхафтлагерфюрер Й. Шварцхубер признавали, что «питание в лагере было недостаточным, чтобы человек мог жить»[232].
Лагерная униформа являлась одним из тех инструментов, которые администрация Равенсбрюка использовала не только для деформации личности заключенных, но и для постоянного воздействия на психику женщин с целью контроля их поведенческих и психологических реакций[233]. До 1941 г. узницы носили хлопчатобумажное платье в полоску, платок, сорочку, трико, иногда нижнюю юбку, короткую куртку и пару деревянных башмаков[234]. Все это производилось в ткацких цехах самого женского концентрационного лагеря. Выдавалась летняя и зимняя униформа, которая стиралась раз в две недели в прачечной. Массовая депортация женщин из оккупированных нацистами европейских стран привела к тому, что с 1942 г. начала проявляться нехватка вещей. Такая ситуация привела к разрешению лагерного руководства использовать женщинам ту одежду, в которой они прибыли в лагерь, при этом на нее должны были наноситься большие масляные кресты[235]. Тем не менее даже эти меры, предпринятые лагерным руководством, не помогли основной массе узниц: абсолютное их большинство не имело к концу 1944 – началу 1945 г. ни сменного белья, ни теплых вещей.
Образец размещения винкеля на форме заключенного.
Глава 2
Женский концентрационный лагерь Равенсбрюк в системе нацистских концентрационных лагерей
2.1. Равенсбрюк как лагерный комплекс по эксплуатации и уничтожению заключенных
Равенсбрюк как лагерный комплекс, состоявший из мужского и женского отделений, молодежного лагеря Укермарк, а также разветвленной сети филиалов, выполнял две основные функции – уничтожения и эксплуатации заключенных.
Эксплуатация узниц осуществлялась нацистами в трех направлениях: при повседневном обслуживании лагеря, на эсэсовских предприятиях и в частных фирмах. С целью повышения эффективности использования труда заключенных нацистами создавались филиалы основного лагеря.
Непосредственно на территории Равенсбрюка трудилось большое количество бригад, различавшихся как по численности, так и по виду деятельности (например, слесарная, кухонная, строительная бригады). Характер выполняемой заключенными работы определял условия их существования в лагере, а значит, и возможности выживания. Узницы, контактировавшие с представителями администрации, размещались в «привилегированных» блоках, имели дополнительное питание, сменные комплекты униформы, ежедневно принимали душ[236]. Заключенные, строившие дороги, выполняли тяжелую физическую работу, зачастую непосильную для женского организма: они должны были не только копать землю, переносить песок, но и передвигать большой каменный каток[237]. Длительная принадлежность заключенных к категории, у которой отсутствовало постоянное место труда, также было опасно для жизни. Несмотря на то что к данной группе относились все вновь поступившие в Равенсбрюк женщины, основная их масса вскоре распределялась по рабочим местам. Те же, кто оставался без определенной деятельности несколько месяцев, направлялись на самое тяжелое производство. Помимо прочего, заключенные без постоянного места работы не имели товарищеских связей, которые появлялись у женщин в процессе совместной деятельности. Как следствие, эти узницы не обладали необходимой для спасения поддержкой со стороны окружавших их заключенных[238].
Главенствующее место в процессе эксплуатации узниц среди нескольких эсэсовских предприятий, разместивших свои цехи на территории Равенсбрюка, занимала фирма «Текслед»[239]. Она демонстрировала наиболее высокий уровень производительности по сравнению с другими эсэсовскими предприятиями, что было связано как с хорошим менеджментом, так и с качеством использовавшегося оборудования. Новейшая техника адаптировалась под конвейерное производство, то есть выполнение однообразных, несложных для узниц действий[240]. В связи с небольшими ежедневными финансовыми расходами на рабочую силу предприятие могло поддерживать низкие цены на производимые товары, успешно конкурируя на рынке с частными фирмами. При этом эсэсовцы абсолютно не уделяли внимания условиям, в которых работали женщины. Рабочий день узниц в первые годы существования «Текслед» составлял восемь часов. Начиная с 1942 г., после провала плана «молниеносной войны», и, как следствие, переориентации системы концентрационных лагерей на выполнение экономической функции, усилилась эксплуатация заключенных. Теперь узницы вынуждены были работать на предприятиях «Текслед» в две смены по одиннадцать часов[241]. Одновременно с ужесточением условий, в которых работали женщины, происходил и рост числа занятых на эсэсовском предприятии заключенных. Если в ноябре 1940 г. там работала 141 женщина, то в дальнейшем это число многократно возросло и составило в 1942 г. около 50–60 % от общего числа узниц[242]. К 1943 г. эсэсовской фирме принадлежали мастерская по плетению обуви из соломы, ткацкий цех, ферма для разведения ангорских кроликов[243]. Производившаяся продукция предназначалась для заключенных и частей вермахта.
Лагерный комплекс в Равенсбрюке
Затягивавшиеся боевые действия на Восточном фронте определили возрастание потребности в рабочей силе заключенных со стороны военной промышленности. Это приводило к борьбе за их эксплуатацию и, соответственно, к конфликтам между высшими чинами Третьего рейха. Но, несмотря на противоречия в руководстве нацистской Германии, военные предприятия с каждым годом поглощали все большее количество узников[244].
Среди частных концернов, ориентированных на производство вооружения и использовавших принудительный труд узниц Равенсбрюка, наиболее известным было предприятие «Сименс-Хальске». Именно оно в середине 1942 г. открыло в непосредственной близости от женского лагеря свою фабрику, на которой производились реле для телефонных аппаратов, выключатели, радио для субмарин, детали ракет V-2[245]. Вплоть до 1945 г. на фабрике «Сименс-Хальске» было занято около 2400 узниц[246].
Женщины-заключенные, перед тем как попасть на работу в «Сименс», где условия труда были лучше по сравнению с эсэсовскими фирмами, проходили специальную проверку. Отбирались здоровые и молодые узницы, особое внимание обращалось на их руки, которые должны были подходить для работы с мелкими деталями[247]. По этой же причине концерн использовал на своих предприятиях детский труд[248]. В каждом цехе, где работали узницы, находились один мастер и двое-трое его помощников. Все они являлись гражданскими лицами и отвечали за качество выпускаемой продукции. Охрана и непосредственные наказания были в ведении надзирательниц, направлявшихся из Равенсбрюка. «В апреле 1943 г. часть из нас отобрали на фабрику «Сименс» […] Меня посадили за аппарат, на котором я наматывала тонкий провод. Если получался брак, ауфзеерка била меня по лицу и рукам. Работе нас обучали гражданские мастера. Фамилии и имена их мы не знали, так как для них мы были заключенные. Обращались с нами, как со скотом. Даже в туалет водили нас по часам. Многие не выдерживали и падали в обморок»[249].
До конца 1944 г. заключенные, трудившиеся на предприятии «Сименс», возвращались по окончании рабочего дня в Равенсбрюк. Лишь в декабре 1944 г. рядом с производственными бараками появилось несколько жилых блоков[250]. Одной из главных причин их возникновения стало желание руководства скрыть от узниц, ежедневно проходивших на работу вне стен лагеря, появление газовой камеры и массовые расстрелы[251]. Пригодность для проживания созданных помещений, по сравнению с бараками в женском лагере, оценивалась заключенными по-разному. Одни считали их более просторными и чистыми, хотя бы в первое время, другие «более примитивными»[252]. Очевидно лишь то, что уже в начале 1945 г. положение женщин в лагере при «Сименс» стало таким же тяжелым, как и в самом Равенсбрюке, что привело к распространению различных инфекционных заболеваний, а значит, и к эсэсовским селекциям. В апреле 1945 г., незадолго до освобождения Равенсбрюка советскими войсками, все заключенные были возвращены в главный лагерь[253].
Важной составляющей лагерного комплекса Равенсбрюк, в котором эксплуатировался труд заключенных, были филиалы, появившиеся в декабре 1942 г.[254]. Причиной их создания стала нехватка рабочей силы в экономике Третьего рейха, которая подлежала переориентации на продолжительные боевые действия в связи с провалом плана «молниеносной войны» на Восточном фронте. С 1943 г. начался стремительный рост числа филиалов, приведший к тому, что каждая вторая узница, попадавшая в женский концентрационный лагерь, распределялась на работу в тот или иной филиал[255].
Возраставшая с каждым годом потребность предприятий СС и вермахта, а также частных фирм в рабочей силе заставляла их обращаться к руководству Главного административно-хозяйственного управления, которое направляло эти заявки комендантам лагерей[256]. Например, в 1943 г. киностудия «Агфа» направила своего представителя в Главное административно-хозяйственное управление к начальнику отдела по распределению рабочей силы заключенных с просьбой о создании в г. Вольфене собственного филиала женского концентрационного лагеря. После переговоров, в которых были решены финансовые вопросы, а также вопросы, связанные с размещением заключенных, длительностью их рабочего дня, количеством необходимой охраны, предоставляемой женским лагерем, одежды и уходом за больными узницами, возник новый филиал Равенсбрюка[257].
В истории взаимодействия центрального женского концентрационного лагеря и его филиалов следует выделять два этапа. Первый этап – с 1942 до середины 1944 г., а второй – с середины 1944 по 1945 г. В сентябре 1944 г. Главное административно-хозяйственное управление не только решило переподчинить часть филиалов Равенсбрюка мужским лагерям, но и разрешить последним создавать собственные женские филиалы[258]. Главным при этом становилась территориальная близость филиала к основному лагерю, а не их гендерная специализация. Причиной таких структурных изменений стал рост числа филиалов. Увеличение их количества обусловливалось массовым использованием узников на военных предприятиях Третьего рейха, которые с июня 1944 г., в условиях ведения войны на два фронта, работали на пределе своих возможностей. В итоге в последние месяцы своего существования Равенсбрюку подчинялось всего 18 женских филиалов, что было меньше, чем у многих мужских лагерей.
Условия труда и проживания в филиалах Равенсбрюка, как, собственно, и количество их узников, различались. Так, обстановка в небольшом лагере при текстильной фабрике «Граль», где работало около 80 женщин, позволяла узницам выживать, в отличие от филиала в г. Нойбранденбурге, в котором имелось крайне мало шансов на спасение. Филиал под названием «Нойбранденбург», основанный в марте 1943 г. близ предприятия люфтваффе, занимался производством деталей для нацистской авиации[259]. Рабочее время составляло 12 часов за смену с небольшой паузой на обед, который проходил у узниц прямо в цехе. Как и на других предприятиях, руководство производственным процессом осуществляли мастера из числа гражданского населения, зачастую инвалиды или мужчины пожилого возраста. За дисциплину на фабрике, проверки численности и охрану заключенных отвечали надзирательницы. Отношения между мастерами и надзирательницами, которые управляли женщинами, складывались напряженно. По воспоминаниям бывших узниц, не редкими являлись случаи, когда надзирательницы избивали мастеров[260].
Третьей составляющей комплекса Равенсбрюк помимо женского лагеря и филиалов являлось мужское отделение, начавшее функционировать 8 апреля 1941 г., когда в него было депортировано около 300 узников[261]. Но лишь в августе 1941 г. нацисты разместили их в пяти постоянных жилых бараках, которые были отделены от женской части лагеря[262]. Позднее к лагерю добавили собственную столовую и больницу[263].
За первым апрельским эшелоном с заключенными последовал ряд других из Бухенвальда, Заксенхаузена, Дахау. К концу 1941 г. в мужском отделении Равенсбрюка находилось уже около 1000 человек, а к 1945 г. было зарегистрировано свыше 20 000 узников[264]. Так же как и в женской части лагеря, здесь доминировали поляки, составлявшие 32 %. Помимо них многочисленными были группы из Советского Союза, представленные 22 % мужчин, немцы и австрийцы, насчитывавшие 19 %, кроме того, в мужском отделении находилось около 12 % узников из Франции[265]. По численности в лагере преобладали заключенные по политическим мотивам, они составляли свыше 80 %[266].
Мужской лагерь, будучи во многом весьма схож с женским отделением Равенсбрюка, все-таки обладал рядом особенностей. Подчиняясь тому же лагерному руководству, он имел собственного шутцхафтлагерфюрера. Этот пост в 1941–1945 гг. занимали Вильгельм Зигман, Рудольф Беер, Хейнрих Петерс и Вильгельм Антон[267]. Более весомую роль, чем в женской части Равенсбрюка, в управлении играли заключенные, сотрудничавшие с аппаратом управления, – старосты лагеря и так называемые «капо»[268]. Эти должности находились в руках уголовников, которые, несмотря на численное превосходство узников по политическим мотивам, доминировали в лагерной иерархии. Зимой 1941–1942 гг. в Равенсбрюк из Бухенвальда были депортированы рецидивисты и так называемые асоциальные узники. В результате противостояния, сопровождавшегося убийствами представителей прежней элиты, именно бывшие заключенные Бухенвальда заняли ведущие посты в иерархии заключенных[269].
Основным видом деятельности мужчин-заключенных Равенсбрюка было участие в строительных бригадах, которых насчитывалось около 30. Они не только расширяли саму территорию Равенсбрюка, осуществляя работы, которые в силу физиологических особенностей женщины были не в состоянии выполнить, но и работали в частных фирмах. Наряду со строительными командами в лагере имелось 20 ремесленных бригад – маляров, сапожников, механиков, кровельщиков и др.[270]. Среди прочих видов деятельности заключенных особое место занимала так называемая «бригада математиков», подчинявшаяся Научному институту целевых военных исследований[271] и проводившая специальные научные исследования. С начала 1945 г. узники Равенсбрюка стали рекрутироваться эсэсовцами в так называемую армию Власова[272], а также специальную дивизию СС «Дирлевангер»[273].
Равенсбрюк являлся не только лагерным комплексом по эксплуатации узниц. Помимо этого он был экспериментальной площадкой для осуществления псевдомедицинских операций нацистских врачей, а также выполнял функцию уничтожения заключенных. Эта функция претворялась в жизнь посредством спланированных действий по истреблению нетрудоспособных и так называемых «расово неполноценных» заключенных.
Первой систематической акцией уничтожения узниц явилась программа по эвтаназии, получившая в Инспекции концентрационных лагерей кодовое название «14 f 13»[274] и осуществлявшаяся в лагерях с весны 1941 г.[275]. Она выполняла функцию уничтожения не способных работать заключенных, а также являлась своеобразной репетицией начавшегося в 1942 г. процесса массового уничтожения евреев[276].
В рамках программы по эвтаназии в ноябре 1941 г. в Равенсбрюк прибыла комиссия во главе с доктором Фридрихом Меннеке, которая производила отбор наиболее слабых и больных женщин. Повторное появление этой комиссии относилось к январю 1942 г., когда в число узниц, подлежавших уничтожению, вошли не только нетрудоспособные заключенные, но и абсолютно здоровые женщины – асоциальные, уголовницы и еврейки[277]. В итоге около 1600–2000 узниц с февраля по март 1942 г. были отправлены из Равенсбрюка в газовую камеру Бернбурга[278]. При этом Ф. Меннеке с холодной отстраненностью и неизменным энтузиазмом до мельчайших подробностей описывал свою деятельность в письмах жене, которые в итоге были помимо прочих доказательств использованы против него на судебном процессе после войны. Так, в одном из писем из Равенсбрюка он писал: «Результат моей сегодняшней работы – 95 бланков. […] работа так и кипит, потому что бланки отпечатаны и я только вписываю диагноз, основные симптомы и т. д. О составе пациентов не хочу писать в письме, позже расскажу устно. Д-р Зоннтаг сидит рядом и дает мне сведения о поведении в лагере, шарфюрер приводит пациентов – все идет без малейшей осечки. Я сижу в лагере; сегодня на обед в офицерском клубе давали чечевичную похлебку с салом, на десерт – омлет…»[279]
Несмотря на то что на территории Германии в 1942 г. программа по эвтаназии официально была прекращена, в концентрационных лагерях она тем не менее продолжалась[280]. Бывшая узница Ж. Тиллион отмечала, что в период с начала 1943 по ноябрь 1944 г. около 60 составов с заключенными было направлено в Хартхейм[281].
Уничтожение женщин осуществлялось не только в рамках программы «14 f 13», но и посредством депортации в газовые камеры других концентрационных лагерей, в первую очередь Аушвица. Анализируя сохранившиеся лагерные документы, немецкая исследовательница Б. Шиндлер-Зефков отмечала, что в период с августа 1942 по июнь 1943 г. в Аушвиц было доставлено как минимум 1198 узниц Равенсбрюка[282].
Поделиться книгой: