Вильгельм-2. Проклятие Саана

— Не уверен. Хотя мне кажется, что здесь есть что-то, что очень тихо и упорно меня… зовет? — я прислушался к себе. — Да. Это и впрямь похоже на зов, только немного не такой, как раньше. Идем.

Определив источник странного зова, я быстро пошагал по вырытому в земле коридору. При этом под ногами у меня то и дело что-то похрустывало, но я даже внимания не обратил — мне хотелось понять, что происходит. Насчет того факта, что вскоре коридор разбился на два, я тоже не удивился — если скверна тут обитает еще со времен ведьм, то за столько времени твари могли тут такие катакомбы вырыть, что в них, как говорят люди, без бутылки не разберешься.

Как и обещал Мор, здесь оказалось тесно. Порой даже очень. Пару раз в один с нами коридор заносило то полуразложившегося зомби, то чистенького скелета в обрывках одежды. Но все они реагировали одинаково — стоило только Мору вылететь вперед, как нежить тут же давала задний ход, замирала или вжималась в стены и отмирала лишь после того, как мы пройдем.

Это немного ускорило процесс перемещения, так что вскоре я перешел на быстрый шаг, а потом и на бег, ориентируясь на все то же странное чувство зова, источник которого меня так заинтересовал.

Когда в одном из тоннелей в земле нарисовалась дыра, я спрыгнул в нее уже без колебаний. Потом отыскал еще одну, другую, третью… спустившись на такую глубину, о которой даже не подозревал.

Тогда же до меня дошло, что камни, какой бы силой ни обладали, играли роль прутьев гигантской решетки, потому что за пределы котлована скверна не выходила и, будучи ограниченной с боков, все эти века вынужденно продвигалась вглубь. Вернее, вниз. И умудрилась прорасти аж на целых двадцать четыре уровня, в конце которых меня ожидало очередное открытие.

Там, на самой глубине, я отыскал просторный зал, к которому сходилось сразу несколько тоннелей. В центре зала имелось приличное по размерам углубление, в котором, ворочаясь, словно живое, находилось… нечто. Какой-то клубок из красно-черных щупалец, сплошное месиво из неопознаваемой плоти, кожи и костей. И именно оттуда, из самого его нутра, исходил тот самый зов, который я почувствовал наверху.

Тук… тук-тук… — вдруг эхом отдалось у меня в ушах и отозвалось неприятным тянущим чувством в левой половине груди.

Тук… тук-тук…

Я подошел к вяло извивающимся щупальцам и, прислушавшись к себе снова, понял, что стук исходит именно снизу.

Тук… тук-тук… как сердце у человека. Но разве у нежити бывает сердце? И разве может оно так настойчиво биться уже не только в ушах, но и во всем теле? Завораживая, притягивая, пытаясь подчинить…

Я тряхнул головой, и морок тут же спал, а настойчивый стук стал гораздо тише.

Странная магия. Не знал, что у мертвых она тоже есть. Но что это за штука? И где артефакт, который ею управляет? Здесь же должен быть темный артефакт, правда?

Я засунул в грязное месиво руку и, пошарив между щупальцами, наткнулся на что-то непонятное. Это было похоже на камень, вплавленный в нечто, что можно было бы назвать живым, если бы я точно не знал, что оно мертвое. Камень, ритмично содрогающийся в моей руке, словно обычное сердце, от стука которого приходила в движение не только вся эта шевелящаяся масса, но и, кажется, вся скверна вообще.

Покрутив его так и сяк, я с первого раза не смог вытащить эту штуку, а когда потянул посильнее, то обнаружил, что в зале мы уже не одни. А из близлежащих тоннелей один за другим начали выходить многочисленные мертвяки, глядя на меня мутными глазами.

— Задержи их, — пропыхтел я, отчаянно сражаясь с упрямой штуковиной.

Мор послушно раздулся, словно напившаяся крови пиявка. Брызнувшая от него тьма заставила мертвецов отступить. Однако на этот раз они не ушли. Напротив, с каждым мгновением их становилось все больше. В воздухе раздался потусторонний шепот, Мор распахнул вокруг меня почти осязаемые черные крылья, закрывая от чужаков… но тут я все-таки выдернул проклятый камень из ниши и сжал его в кулаке, не обратив внимания на брызнувшую во все стороны черную жижу.

В этот же самый момент стены зала содрогнулись, по полу прошла волна болезненной дрожи, а по моим ушам ударил крик — долгий, полный боли и отчаяния… неистовый и, как мне показалось, женский крик, от которого мгновенно заложило уши.

Казалось, кричал сам воздух… все, что меня окружало. И этот крик, эхом отразившись от стен, с такой силой ударил по мне, что я, даже не успев сообразить, что к чему, отключился, сумев в последний момент увидеть, как злорадно подмигнул зажатый в моей руке, до боли знакомый кроваво-красный уголек.

— …Не-е-е-ет! — с криком кинулась к нанизанному на шпиль телу молодая женщина в развевающихся белых одеждах. — Ален… нет! Нет!

Она дрожащими пальцами прикоснулась к его лицу, но мужчина, которого пригвоздил к земле рухнувший с башни золотой шпиль, уже не дышал. В его лице не было ни кровинки, зеленые глаза мертво смотрели в потемневшие небеса. В зрачках, словно в зеркале, отражались падающие вниз черные звезды. И только поднявшийся ветер трепал длинные ярко-рыжие волосы, создавая иллюзию жизни, которая больше никогда не вернется.

— Ален… — со слезами прошептала женщина, медленно опустив веки мужа. После чего резким движением вскинула голову, взглянула на клубящуюся над головой тьму, за которой больше не было видно солнца. Поджала губы. Смахнула со щеки горькие слезы и требовательно протянула руку. — Вильгельм, идем! Надо укрыться в храме!

Я, со стороны глядя на протянувшуюся к ней детскую руку, со смешанным чувством понял, что эта рука — моя. Тогда как мама с ненавистью покосилась на темное небо и снова прошептала:

— Вы за это заплатите! Я отомщу!

Больше не глядя по сторонам, она быстрым шагом направилась через некогда прекрасный сад, таща меня за собой, как балласт, а у меня в этот момент с глаз словно пелена спала. Я вдруг увидел стелющийся по траве черный дым. Валяющиеся тут и там каменные обломки. Стремительно умирающие деревья, которые брызнувшая из матери волна силы прямо на глазах обращала в камень. Под ее тяжелым взглядом стремительно каменели не только листья, но и цветы, стволы, трава под ногами…

Еще я увидел разбитый фонтан. Мой любимый фонтан, через обрушившийся бортик которого с недовольным плеском переливалась вода, образуя внизу небольшое море. А в нем, как и в глазах мертвого отца, отражались стремительно падающие вниз черные звезды…

Хотя нет. Не звезды. Весь мир вдруг сошел с ума, раз откуда-то сверху на нас пролился настоящий ливень из горящих обломков. Наш дом был разрушен. Где-то из-за спины слышались крики тех, кто оказался под завалами. Над садом витал запах гари. Тогда как мама… мама все так же решительно пересекла погибший сад и толкнула рукой узенькую деревянную дверцу, цветы на которой тут же почернели и осыпались вниз мелким пеплом.

А раньше, когда она прикасалась, они, наоборот, распускались…

Что с тобой произошло, мама?

И почему у тебя такое страшное лицо?

— Саан! — неистово воскликнула мать, буквально упав на колени возле пока еще чистого, не тронутого ни грязью, ни огнем алтаря. — Творец наш! Ты всегда был справедлив и честен! Твоею рукой была создана эта земля! Твое благословение когда-то одарило нас немыслимым счастьем! Твоя поддержка давала мне силы пережить все то, что нам уготовано! Но взгляни же на меня теперь! Прочти мою душу! Возьми мою жизнь, но сделай так, чтобы тех, кто нас уничтожил, настигло твое возмездие! Я проклинаю их! Проклинаю! ПРОКЛИНАЮ! И отдаю свою душу во имя мести… ради того, чтобы жил хотя бы мой сын!

С этими словами она выхватила из складок платья короткий нож и, с силой резанув по запястью, окропила белоснежный алтарь щедрой россыпью алых брызг.

И что-то произошло в этот миг. Что-то нехорошее. Мать вдруг застыла, запрокинув голову и вскинув руки с зажатым в них окровавленным клинком. В храме резко потемнело. На умиротворенные лица стоящих напротив нас статуй словно набежала черная тень. А потом мама вздрогнула всем телом и тихо выдохнула… в последний раз.

Ее глаза помутнели. Распахнутый в немом крике рот неестественно застыл. А потом невесть откуда взявшийся ветер с силой ударил ее в грудь и буквально сорвал… разъел… скинул с ее костей всю плоть, после чего снес следом и сами кости, и застывшие, будто в сильный мороз, одежды, оставив лишь пустоту… черноту… лишенную даже мимолетного лучика света тьму, в точности копирующую ее фигуру.

Именно оттуда, из самых ее глубин, на меня взглянули два чьих-то огромных глаза, а затем тьма рванулась вперед, заволокла все вокруг, и мир потонул в ужасающем, полном безумного холода мраке, который принесла на своих черных крыльях внезапно ожившая смерть …

— …Возьми, — с грустной улыбкой произнесла мама, протягивая изысканное золотое ожерелье, увенчанное на редкость крупным, поразительной чистоты аметистом. — И прости меня, если сможешь.

У стоящей рядом с ней женщины… такой же белокурой и неуловимо на нее похожей… дернулся уголок губ.

— Мне не за что тебя прощать, сестра. Ален сделал выбор по зову сердца. Даже не будь ты Верховной, он бы все равно тебя полюбил. Так что мне остается лишь отступить и смириться с поражением.

— Все равно возьми. Как память и в знак того, что наш спор наконец-то окончен.

Женщина неохотно забрала ожерелье.

— Да, борьба окончена, сетра…

— Аллана…

— Нечего больше обсуждать, — качнула головой та, сделав отрицающий жест. — Я ухожу и перед уходом должна пожелать вам счастья. Долгих лет тебе, твоему будущему мужу и вашим детям. Долгих лет твоей земле и всему, что ее составляет.

— Мы будем ждать тебя вечером на балу, — напомнила мама. — У Вильгельма открылся необычный дар, сегодня мы как раз об этом объявим, и я бы очень хотела, чтобы ты, как член совета, при этом присутствовала.

Леди Аллана кивнула.

— Конечно. Непременно буду, а сейчас извини, мне нужно побыть одной.

Мама посмотрела ей вслед с тоской и одновременно с надеждой. Словно хотела что-то сказать или спросить, но так и не решилась. Что-то тревожило ее. Возможно, даже пугало. Быть может, именно поэтому, когда она уходила, цветы на аллее были не чисто белыми, а имели по краям печальную серую кайму?

Я сорвал один из них, когда выбирался из своего убежища. А потом пошел следом за тетей, не понимая толком, что между ними произошло, но очень надеясь, что мамин цвет хоть чем-то ее порадует.

Найти ее покои труда не составило — за тетей Алланой остался в воздухе отчетливый след. Не запах… нет, нечто намного более глубокое и личное. Но я уже научился видеть чужие ауры и совершенно точно знал, что другой такой в нашем доме нет.

Когда я подобрался к ее окну, внутри отчего-то было шумно.

Так странно…

Тихонько заглянув внутрь, я с удивлением обнаружил, что степенная, рассудительная и строгая тетушка отчего-то мечется по покоям раненым зверем. Ругается, буквально выплевывая из себя злые слова. И даже рычит совсем по-звериному, хотя, насколько я помнил, второго обличья, как у оборотней, у нее не было. Да и не нужно оно ведьме — каждая ведьма и без этого сильна настолько, что ни одному оборотню не снилось.

— Лицемерка! — вдруг в голос взвыла тетушка и с силой швырнула в стену подаренное мамой ожерелье. — Лгунья! Обманщица! Тебе никогда не было дела до других! Только твои чувства, только твоя сила… Ну и что, что звание Верховной получила ты, а не я?!

Она с яростью уставилась на сверкающий в свете магического светильника камень, а потом подошла и с силой ударила по нему каблуком. Раз, другой, третий…

Я от неожиданности ойкнул и быстро присел, чтобы разбушевавшаяся тетушка меня не заметила. Цветок от неосторожного движения выпал из моей руки и упал, отчего-то окрасившись в кроваво-красные тона. При этом он как-то съежился весь, деформировался, усох, словно гнев тети Алланы и на него сумел подействовать. А когда я попытался поднять его и оживить, он и вовсе сначала сник, а потом рассыпался горсткой пепла.

— Еще посмотрим, кто кого, — неожиданно спокойным голосом бросила из комнаты тетушка. — Скоро я узнаю, чем ты расплатилась с Сааном за дар мальчишки. И если окажется, что он на самом деле темный, Совет его уничтожит. И тебя вместе с ним заодно.

Следом за этим послышался дробный стук каблуков. Я, осторожно высунувшись, успел заметить, что ожерелье она все-таки подобрала с пола. Но что она над ним шептала, какие наговоры и заклятия, разобрать мне так и не удалось. Единственное, что я заметил, это как исказилось ее лицо, а на губах промелькнула злая, откровенно мстительная улыбка…

Когда я пришел в себя, вокруг почти ничего не изменилось, кроме того, что Мор вернул себе прежний облик и, зависнув напротив, с тревогой всматривался в мое лицо.

— Ты что-нибудь вспомнил? — спросил он, когда я сфокусировал на нем взгляд.

— Да. А ты?

Призрак забавно наклонил голову.

— Откуда ты узнал?

— Что именно?

— Про осколок. Я ведь его до последнего мига не чувствовал. Даже оказавшись вплотную… вообще ничего, пока ты его не достал.

Я вопросительно приподнял бровь.

— Так ты что-нибудь вспомнил?

— Да. Женщину, которая призвала в этот мир тьму и умерла во имя мести.

— Выходит, у нас с тобой есть и общие воспоминания?

— Выходит, что так, — тяжело вздохнула тень и, ужавшись в совсем уж крохотное облачко, тихонько добавила: — Оказывается, некоторые осколки нельзя почуять, даже находясь вблизи. Скверна их каким-то образом не только использует, но и закрывает. Зато теперь мы знаем, что ее подпитывало все эти годы. Непонятно только, во что она превратила темный артефакт. Похоже, это и есть темное сердце? Раньше я про него только слышал, а вот видеть как-то не доводилось… Кстати, что с мертвецами-то делать будем? Оставим как есть?

Я ненадолго задумался.

С одной стороны, судьба скверны меня не волновала. Пока снаружи стоят заградительные камни с запрещающими знаками, нежить за пределы котлована на выйдет. Людей поблизости нет. Зверье тоже давно разбежалось…

С другой стороны, сколько простоят эти валуны? Десять лет? Двадцать? Может, чуть больше? Судя по тому, что мы узнали, один из проклятых камней с осколком души Мора сумел сотворить из скверны нечто совершенно особенное. Преобразил ее. Дал ей источник силы. Причем источник настолько мощный, что она веками существовала исключительно за счет него.

Мор назвал эту штуку темным сердцем… что ж, пожалуй, в каком-то смысле это действительно было так. Теперь же, когда сердце скверны уничтожено, производить новых мертвецов стало нечему. Но все же многие из них когда-то являлись людьми. Да и проклятие наверняка успело на них подействовать. А исходя из того, что я успел узнать о проклятиях, из тел этих бедолаг оно само по себе не уйдет. Успев за столько веков пропитать их насквозь, оно так и будет сочиться наружу и рано или поздно найдет способ выбраться за пределы ограничивающего его котлована. Ну а поскольку иметь потом дело с полноценными проклятыми землями вместо одного большого пятна я не хотел…

— Что ты делаешь? — удивился Мор, когда я вышел вперед и поднял руку. — О! Хочешь попробовать его подчинить?

Я промолчал, после чего закрыл глаза и скомандовал так же, как раньше: «Ко мне!»

И проклятие, как ни удивительно, послушалось. Вырвавшись из тел мертвецов множеством тонких черных струек, оно многоглавой змеей ринулось в мою сторону. Жадно раззявив пасть, сначала попыталось меня заглотить, но при виде резко набравшего массу призрака неожиданно передумало и тихо-мирно, без боя, втянулось в мою ладонь, спокойно улегшись внутри, словно так и было задумано.

Из зомби после этого словно стержень вырвали. Они вздрогнули и дружно осели на пол. Причем, судя по раздавшемуся из смежных тоннелей шуму, упали они все до одного, словно им ноги подрубили. Тогда как черно-красная жижа в центре зала с недовольным шипением опала и моментально усохла, навеки застыв уродливой каракатицей и выпростав наружу окаменевшие корни.

— Надо же, — пробормотал Мор, когда я молча развернулся и двинулся к выходу. — Оказывается, у тебя гораздо больше возможностей, чем я предполагал. Женщина в видении — твоя мать?

Я кивнул.

— И ожерелье я тоже узнал, включая трещины на том аметисте… Вот откуда они появились. И вот почему перед ритуалом ей пришлось накладывать защитные заклинания.

— Значит, теперь мы оба знаем, как и почему это началось, — задумчиво уронил призрак, следуя за мной по пятам. — Теперь осталось найти остальные проклятые камни и понять, как все это закончить.

Глава 6

Когда мы выбрались на поверхность, снаружи вроде ничего не изменилось. Ну кроме валяющихся на дне котлована тел, которые прямо на глазах начали разлагаться.

Вот уж когда отсутствие обоняние меня порадовало, потому что вонь от трупов должна была стоять такой, что из леса последние тараканы разбегутся.

Нардиса, кстати, мы нашли там же, в лесу — он сидел, привалившись спиной к пограничному камню, и тяжело дышал, словно загнанный конь. Весь какой-то бледный, осунувшийся и настолько скверно выглядящий, что я сразу понял — до других мест из списка Лу мы сегодня точно не доберемся.

— Что-то мне совсем нехорошо, — просипел компаньон, когда я остановился рядом. — Может, пойдем домой, а? Да и светает скоро.

Я молча открыл пространственную щель, вышел в собственной гостиной, активировал там маячок и, вернувшись обратно в лес, буквально вытолкнул парня в открывшийся портал.

Для него это стало последней каплей — оказавшись дома, он на карачках дополз до первого попавшегося ведра, и его тут же вывернуло какой-то мерзкой жижей. После этого сил у парня хватило лишь на то, чтобы добраться до дивана и с мучительным стоном рухнуть рядом, так и не сумев взобраться на подушки.

Пришлось его поднимать, затаскивать, осматривать… но даже тогда я не смог понять, что с ним происходит. Внешне это походило на отравление. Такое же, какое было после того, как он проглотил зачарованный мною амулет. Но сейчас амулет был на месте, я проверил, да и не дурак Нардис два раза наступать на одни и те же грабли. Ничего, кроме крови, он за последние сутки не ел и не пил. В лесу, смею надеяться, по глупости никакую травинку в рот не засунул. Так в чем же дело? И почему мой помощник выглядит так, словно вот-вот помрет во второй раз подряд?

— Прости, — виновато улыбнулся Нардис, встретив мой изучающий взгляд. — Кажется, сегодня я больше не ходок.

— Что с тобой?

— Не знаю… башка болит и мутит без меры… о-ох… если тебе не сложно, принеси сюда ведро, не то я весь ковер заблюю!

Я молча сходил, принес, и Нардиса тут же вывернуло снова.

Я после этого так же молча снял с его пояса флягу и, отвинтив крышку, попробовал содержимое на язык.

Кровь как кровь. Сам ее на днях добывал. Может, стабилизирующее заклятие ослабло? Может, за сутки в ней какая-то гадость завелась? Или проклятие в том лесу все-таки сумело до нее дотянуться?

— О-ох! — снова простонал Нардис, в третий раз склоняясь над злополучным ведром.

Когда он откинулся обратно на подушки, я присел рядом и потрогал его лоб.

Горячий… Саан меня задери, неужели у моего помощника остались человеческие слабости?!

— Что ты чувствуешь? — спросил я, встретив мутный расфокусированный взгляд.

— Голова… раскалывается… и х-холодно…