Помоги проекту - поделись книгой:
Алексей Сушко
Жахи
Дневники живых и мертвых
В лесу темно, даже луны нет. Ни дорог, ни мигания огней — ничего. Опять залунатил. Не самая удачная болезнь для егеря. Понятия не имею, знаю ли я эти места и вообще мой ли это участок, хотя обычно я далеко не ходил. Утром будет видно, знать бы только, сколько сейчас времени и долго ли до рассвета. Снег ещё, как назло. Очнулся я только сейчас, так что неизвестно, сколько он идёт, но слой уже приличный. Значит, утром будут следы, что не может не радовать. Но холод дикий, а я в халате и сапогах…
Очнулся лежащим около дерева. Кое-как встал и осмотрелся. Было светло, и я увидел дорожку из своих полузаметённых снегом следов. Двинулся по ним. Неожиданно осознал, что стало тепло. Точнее, совсем никак: холод исчез, и никаких температур не ощущалось вообще. Я оглянулся. Дорожка следов, по которой я двигался, шла только в обратном направлении. Свежих следов не было. Я посмотрел себе под ноги и увидел, что ног у меня нет. Меня вообще не было. Я вернулся обратно и увидел своё тело, лежащее возле дерева. Я был синий, мерзлый и мертвый…
При всей своей бестелесности я надеялся, что могу летать, но все попытки были тщетны. Почему я умер, но нахожусь тут, а не на том свете? Решил докопаться до истины. Долго плыл по своим следам, пока к концу дня не вышел к сторожке. По пути увидел собаку в капкане, подыхающую от холода возле моих следов. Помочь не смог. В сторожке горел свет, там кто-то был. Заплыв в окно, я увидел егеря с соседнего участка с какими-то двумя мужиками, мне незнакомыми…
Решив, что я умер, мужики смекнули, что мои вещи останутся бесхозными. Всё самое ценное вскоре топорщило их карманы. Стало обидно, решил мстить. Когда один из них полез снимать мои раритетные часы с кукушкой, я вселился в кукушку и вылетел ему в глаз. Глаз так и остался на клюве. Брать часы больше никто не хотел…
Один подыхает, остальные в панике. Наверное, я злой дух, хотя по жизни был добрым. Зачем мёртвому часы с кукушкой? Мёртвым ничего не нужно, но мне почему-то было обидно за свои пожитки, которые я так долго собирал всю свою жизнь.
Три банки соленых огурцов в погребе были безвозвратно разбиты. И картошку он потоптал, хоть её там и было мало. Жадность злого духа бескомпромиссна. Мстительность меня захлёстывает. Наверное, попаду в ад…
Четвертый день он валяется на диване и плюет в потолок, лишь изредка отвлекаясь покушать. Его бездействие раздражает меня всё больше и больше. Я не могу придумать, как его убить. Остаётся ждать, когда закончатся припасы, и он умрет голодной смертью…
Когда он обедал, попытался вселиться в вилку. Хотел засунуть ее ему в горло, но удалось лишь уколоть язык. Поняв мой замысел, вилку он отбросил и стал кушать руками. Бешенство…
Второй день он сидит на диване и медитирует. Теперь даже на еду не отвлекается. От бессилия я снова вселился в кукушку, пытаясь нарушить его покой. Пока все попытки тщетны…
…
Две недели назад он умер. Тело так и осталось сидеть в позе лотоса на диване. А вчера его дух полностью уничтожил мою любимую сторожку. Сам он исчез, а я остался здесь, в этом мире. Наверное, где-то еще осталось то, к чему я привязан…
Лесная прогулка
Алёхин Лёха собрался в лес пострелять по банкам и бутылкам, которые он заранее, еще с прошлого вечера, расставил в глубине леса. Выстрелов оттуда, как он думал, не должно быть слышно. Он достал из тайника пистолет, проверил, заряжен ли он, и направился в лес.
Лена Цилина ходила по лесу и собирала ягоды, для того, чтобы поехать на станцию и продать их. Для этого она специально встала пораньше. Она взяла небольшое ведро с фиолетовым дном из-за постоянно собираемой туда черники и отправилась в лес.
Голодная волчица вышла из своего логова, откуда доносился визг голодных волчат. Ей нужно было найти на сегодня еду, иначе скоро они передохнут от голода. Она сама была истощена и еле переставляла ноги, шагая с открытой пастью, свисающим языком и жадными вздохами, от той духоты, которая установилась в лесу к полудню.
Дойдя до места, Леха открыл прицельную пальбу из ПМ по банкам и бутылкам, то и дело промахиваясь. Из пятнадцати мишеней было сбито только пять, а патроны кончались. Он принимал разные «крутые» позы, пытаясь попасть в зеленую пивную бутылку, которая упорно не хотела подставляться под пулю. Последняя пуля вылетела из пистолета и улетела в неизвестном направлении.
Лена насобирала почти полное ведро черники, когда последняя пуля пролетела у неё над головой и вмазалась в дерево. От неожиданности Лена вскрикнула, рассыпала ягоды и, пустив слезу отчаяния от неожиданно постигшего её страха, села на колени и принялась, рыдая, собирать ягоды.
Звук вскрика эхом донёсся до волчицы. Определив, с какой стороны он шёл, волчица медленно и лениво развернулась и пошла в обратном направлении, носом пытаясь учуять источник этого звука. Голод обострял её обоняние, и вскоре она вышла на полянку, где сидела Лена, собиравшая с земли рассыпанные ягоды.
Лёха с досадой шёл домой, вертя на пальце пистолет. Сбоку он услышал чей-то хоровой писк. Он подошел поближе и увидел волчье логово, из которого высовывались маленькие волчата, пытаясь унюхать незваного гостя. Лёха решил сходить домой, принести им чего-нибудь поесть, а заодно прихватить ещё патронов для пистолета.
Лена собрала почти все ягоды и только тогда заметила стоявшую напротив неё облизывающуюся волчицу. Она закричала во весь голос и кинула в волчицу ведром с ягодами. Со стороны волчицы послышался хруст рёбер. От боли волчица взвыла и поковыляла так быстро, как она могла, подальше отсюда, зализывать раны.
Лёха шёл с куском мяса и заряженным пистолетом к волчьему логову. Когда он подошёл к нему, он кинул кусок мяса волчатам, присел на корточки и наблюдал за тем, как они едят. Он вертел в руках пистолет и прицеливаясь в волчат, жадно рвущих мясо, и импровизированно их убивал.
Лена долго не думала. После того как она бросила ведро в волчицу она рванула со всех ног из леса. Она кричала и бежала, спотыкаясь о коряги. Её ступни то и дело вылетали из ее босоножек, она останавливалась, быстро их поправляла и продолжала свой панический бег.
А волчица тем временем ковыляла домой, голодная, побитая и хромая. Он подвывала от боли, каждый раз, когда ступала на больную лапу, так как не могла её поднять, из-за сломанных рёбер. Иногда она останавливалась передохнуть, но лежать тоже было больно, поэтому долго она не задерживалась.
Наблюдая за волчатами, Лёха заметил сзади скулящие звуки. Это шла волчица. Он испугался, отбежал от логова и наставил на неё свой пистолет. Волчица шла на него. Лёха сделал выстрел, но промахнулся. Волчица испугалась, развернулась и пошла к конуре. Скуля и хромая, раздвинув мордой толпу волчат, она залезла в конуру и принялась зализывать раны.
Лена услышала эхо выстрела и остановилась. Подумав, что это могут быть охотники, она бросилась на звук. Добежав до того места где сидел Лёха и наблюдал за волчьей конурой, она бросилась к нему с криками о помощи. Лёха от недоумения встал и принялся выслушивать дрожащую и бессвязную речь Лены. Лена рассказала ему про волчицу. Лёха засмеялся и подвёл её к логову. Увидев волчат Лена вскрикнула, но Леха показал ей пистолет, уверив, что в случае чего не промахнется. Он показал ей раненую волчицу, которая, не обращая на них никакого внимания, лизала поврежденную лапу. Лена успокоилась, и через несколько минут они вместе с Лёхой уже умилялись волчатам.
Тем временем из-за дерева показался матерый и здоровый волк, который давно наблюдал за происходящим и оценивал ситуацию. Увидев, что Лёха и Лена повернулись к нему спиной, он подошёл к ним вплотную и зарычал, готовясь напасть. Лёха растерялся и, развернувшись, попытался выстрелить в волка, но не успел. Волк набросился на него и перегрыз ему глотку. Лена принялась убегать, но волк настиг и её. Оба они истекли кровью и умерли. А волки ещё долго лакомились ими.
Про дерево
Ветер разбивался о стволы старых и могучих елей и сосен, которые, шурша своими лапами и скрипя стволами, напевали свою лесную мелодию. Вдалеке стучал дятел, и стук этот по лесу разносился так, что понять с какой стороны он исходит было невозможно. Неподалеку журчала небольшая речка, которая скорее походила на большой ручей. Она брала свое начало из родника, который образовался в этом же лесу. Разделяя лес на две части, она впадала в довольно большое озеро, которое находилось далеко за лесом. Птицы, журчание воды и ветер вместе образовывали эту по-своему ритмичную симфонию.
Однажды вместе с ветром в этот лес занесло зерно. Ветер подхватил его в соседней роще неподалеку и бережно отнёс в этот лес, приземлив его на невысокий бугор, оставшийся тут от раскопанной когда-то огромной ямы. Так дерево начало расти.
Время шло, и дерево стало показывать свои первые ростки. И чем больше оно становилось, тем больше солнца требовалось его листьям, но старые ели и сосны забирали весь свет себе, ведь они были выше и старше. Но дерево не сдавалось и всеми силами пыталось пробиться выше, пыталось дорасти до высоты вечных жителей этого леса. Его ствол кривило и ломало ветрами, но дерево билось и пробивалось вверх, к елям и соснам. А лесу было не до дерева, у леса и без него хватало деревьев. И оно начало потихоньку сдаваться…
Однажды со стороны озера на речку пришли бобры, которые начали строить свои плотины в речушке, делившей лес на две части. Река стала выходить из берегов и топить всё, что стояло вокруг. Вода потихоньку подбиралась и к дереву, все вокруг него стало усыхать. Старые деревья сдались под напором воды, осыпались и высохли. Не выдерживая собственной массы, они стали плюхаться в болотистую жижу, которая раньше была землёй. В лесу становилось светлее…
С каждым годом дерево становилось все выше, распуская свои ветви широко над той массой из гнили, воды и земли, стоя словно на пьедестале. Так шло время, река разливалась все больше и больше, русла у нее уже не было, оно слилось с землей. И через годы вода стала подмывать тот бугор, на котором победно водрузилось дерево. Бугор сырел и разваливался, но пока еще дерево могло сдержать своими корнями то немногое, что оставалось от его пьедестала. Но так продолжалось недолго…
Вскоре дереву перестало хватать личного пространства — корни вырастали, а земли становилось все меньше. Натиск воды переломил его борьбу, бугор развалился окончательно, но дерево продолжило стоять на своих жилистых корнях.
Перенасытившись водой, дерево стало увядать, корни стали подгнивать и превращались в труху под массой пресыщенных ветвей.
Развалился один, развалился другой, опора становилась все слабее и, потеряв равновесие, дерево медленно и лениво плюхнулось в болото. Вода поглотила его.
От старого векового леса осталась лишь болотная жижистая равнина, на которой теперь всегда было светло.
Хэппи-энд
Дошел Колин сообразительный ум до суетности и тщетности всей его жизни, благодаря всяким диванным философам, циникам и мизантропам из интернета. Подкрепив все это экзистенциалистами вроде Кафки, Сартра и Камю, снял Коля с потолка мамину люстру, на которую она так долго собирала, и повесил вместо неё петлю, в которую и залез. Долго он стоял, решался, но как-то глянул он на люстру эту и о матери своей вспомнил, которая одна у него была, без мужа и других детей. Грустно стало Коле от этого. «Помрёт еще ненароком», подумал он и вылез из петли, повесив люстру на старое место.
А через неделю упала она ему прямо на макушку, от недостаточно хорошего крепежа. Так и не стало Коли. Долго его мать горевала, но так и не умерла, чему Коля был бы очень рад.
Недокучная сказка про белого бычка
Жила-была и не горевала деревня Мубыково и ровно до того момента она особых бед не знала, пока не началось…
А началось тогда, когда Машку Минохину, жену Петра и мать Арины, местные бабы под покровом ночи в реке утопили, за то, что мужей соблазняла похлеще жен законных. Арина-то вся в мать была по красоте своей, описание которой никаким филологическим законам не поддаётся, и потому не успели выловить из реки тело Машки, как повадились все любовники её прямиком к Арине. Не отдалась никому Арина, за что дом их, неублаженные мужья чужих жен, и подожгли. Отец, чтобы дочь уберечь от участи материнской, схватил за руку, да в баню её переселил, которая в Дедовом лесу стояла. Запутанность того леса, кстати, приводила местных грибников в ужас. Что, впрочем, не мешало ежегодно пытать счастья в грибах и стабильно по три, а иногда и по четыре человека в год, пропадать бесследно. Тревожили потом безлунными ночами жителей местных, шуршанием своих невидимых доселе никем душ, эти грибники.
А баня та над речкой возвышалась, на балках, и кто её поставил, уже никто не помнил, только то, что она над речкой стояла, являлось неописуемым плюсом, для любителей пропотеть, потому как за холодком далеко бегать не требовалось, дверь с обратной стороны открывали и прямиком в речку чресла свои бросали. Переделал Петро её в хату жилую, и остались они с Ариной там хозяйство разводить.
А у Василия Тесёмкина, вместе с его двумя сёстрами и мамкой на хозяйстве полный порядок был, да и в семье тоже. Жили они дружно, ладили все. Василий дома за старшего был, и дома его уважали. Любил Василий и по девкам пройтись, и выпить с мужиками, но все это было в чрезвычайную меру, что не подкопаться было под его чистую и белую, как бычок, которого Минохин на свое новое хозяйство приобрел, репутацию.
А за бычком Петро катался на ярмарку, да и лучше бы не катался, потому как, вернувшись теперь уже в родную баню, застал он очередного свата Арининого, под дверьми скулившим по ней. Бросил Петька повод, за который бычка он окольными путями по лесу Дедовому вёл, да и кинулся за сватом в припадке ярости. Зима стояла, как и лёд на речке. Кинулся сват по льду тому утекать, а Минохин за ним, туда же. Сват то убежал, а Петро обеими ногами под лед провалился, и не стало с тех пор у него тех самых ног. Ходил он на протезах деревянных, что не мешало ему бычка растить да за Ариной приглядывать.
Шибко приглянулся тот бычок Петру. Чем больше росла его туша, тем больше любовь к нему у Петра росла. Полюбил как сына, да так полюбил, что и за Ариной забывал глядеть. А Арина по лесу часто гулять стала, от безделья полного, да так с Василием они и пересеклись, когда тот по банкам из пневматики палил. Полюбились они друг другу шибко, и стала Арина по ночам, тайком, в деревню к Василию захаживать. Сидели они под лунами, всё больше друг на друга смотрели и все меньше молчали. Осознали они всю прелесть бытия вместе и в одну из ночей поцеловались. Крепко.
Тем временем у Петро проблема зрела, с бычком-то этим белым. Кормить блондина подросшего становилось нечем, и брать кормежку было неоткуда. Хиреть стал тот бычок. Горевал Минохин, корма специальные покупал. Но ничего не брал бычок в пасть свою. Сел тогда рядом с ним Петро и зарыдал скупыми слезами мужскими. Ногти от нервов стал грызть, да так и прокусил себе палец нечаянно. Подошёл бычок, понюхал палец, кровоточащий, да и облизнул. Удивился Петро и выдавил еще кровушки. Слизал и ее бычок, а потом и кисть хватанул. Так остался Петро без руки. Осенило тогда Минохина. Кинулся он домой, перевязку сделал, саблю взял, а потом в хлев, к свиньям забежал. Зарубил одну и принес бычку. С аппетитом тот поглотил её.
Выписался Петро из больницы, с очередным протезом, совсем исхудалый и лысый, вернулся домой и стал думать, где пропитание бычку доставать. Стали, таким образом, на деревне свиньи пропадать, а когда все свиньи были употреблены, стал Петро людей отлавливать. Сначала из баб тех, что жену его в реке утопили, а потом и мужиков, которые от отсутствия баб стали все чаще пытаться найти в Дедовом лесу баню Минохиных, чтоб потребности свои инстинктивные с Ариной удовлетворить. Только плутали бесцельно бедняги эти в лесу том, что не мешало Петру их отлавливать и на съедение бычку отдавать. Слухи по деревне стали ползать нехорошие, никто не знал, куда народ девается. Стали про чудовище лесное байки ползать сарафанные, да только описание этого чудовища было неоднородным и непостоянным, ровно до того момента, пока бычок тот от Минохина однажды не сбежал и не перешёл на самостоятельные харчи. Тогда уж и Арина, и сам Петро далеко в лес ходить перестали, а описание чудовища лесного, белого как седина и с пятнами кровавыми, в деревне стало общепринятым.
В виду всех этих событий кручинился Василий по Арине, потому как та ходить перестала к нему. Решил он сам её найти. Прихватил свою пневматику, чтоб перед чудищем не шибко трухануть при встрече, и направился в лес Дедов. Долго плутал он, по нему, до самой ночи, пока не вышел на поляну какую-то, где в сиянии лунного света мирно дремал тот самый бычок. Не помогла пневматика Василию. Онемел он от страха и бросился бежать с той поляны. Разбудил он и бычка этим. Кинулся тот за ним, да не догнал. Выбежал Василий к утру из леса и побежал по мужикам оставшимся, бригаду собирать и на бычка с охотой идти. Собрались мужики, да не густо их вышло, пришлось бабами дополнять команду охотницкую. Взяли они кто ружье, кто вилы, а кто и палку просто и пошли они в лес, на бычка. А покуда они по лесу его всем миром настичь пытались, вышел тот бычок тихо и мирно из лесу и пошёл по деревне прогуливаться, поедая тех, кому духу не хватило на него пойти вместе со всеми. Долго бегала та орава по лесу, разбрелись все, растерялись, да так, что остался Василий один. Вышел он из лесу в деревню, как раз к тому времени, когда бычок уже наелся и благополучно вернулся под елей сень, и увидал лужи кровяные повсюду, а в деревне пустоту. Домой забежал, мать с сёстрами в погребе нашел живыми, рассказал им про всё, да и совсем голову повесил от печали и тоски. А бычок еще месяц охотниками теми кормился…
Запил Тесёмкин. Дико запил. Пить было не с кем уже в деревне, а он всё пил и пил. Пил пока однажды не вышла к нему Арина из лесу и не рассказала ему про то, как подсадил её отец бычка на человечинку. Сказала она ему отоспаться, а на утро взять ружьё и клубок с нитками. Спросил Василий зачем, да не услышал. Упал он в последнем пьяном припадке наземь. Затащили его сёстры с Ариной в хату, на кровать уложили, и стали утра дожидаться.
А Минохин тем временем аккуратно руку вторую себе отрезал и на кровь свежую бычка отловил, в стойло загнав. Ласкал он того бычка, души в нём не чаял от радости. Так до утра с ним и просидел. А на утро увидал, что стал тот бычок уже красным весь…
Собрался Василий с утра с Ариной в лес. Взял он всё, что она велела, и потопали они на опушку. Остановились они у самого входа, взяла Арина клубок и вокруг дерева обвязала, Василию назад отдав. Сказала она ему, чтобы он шел за ней, да клубок разматывал. Так дошли они до самой бани. Осмотрела Арина избу, заглянула в хлев, нигде Петра не было, только дорожку кровавую на снегу, в лес идущую, увидала. Побоялась Арина в лес идти, потому оставил Тесёмкин в избе её, а сам по дороже той с ружьём в лес пошёл. Долго плутал он, кровавая дорожка уже закончилась, а бычка с Петром всё не было.
Попадались ему по пути блуждающие бесцельно по лесу души его односельчан. Крепко молчали они, сколько не пытался Василий разузнать местонахождение бычка. Плакали некоторые из них, а кто-то просто грустил от того, что не выбраться им уже из Дедова леса. Однако заметил Василий, что идут они все из одного места, что подвигло его пойти против течения и выйти на ту самую поляну, где впервые он бычка встретил. А как вышел, так и обомлел. Стоял посреди той поляны бычок, орошаемый снегом первым и доедал он там Петра. Не знал Василий, горевать ему или радоваться смерти Петра, да только думать недолго пришлось. Увидал он саблю Минохинскую, в траве валявшуюся. Подошёл он аккуратно к ней, чтоб бычка не спугнуть и подобрал, а как подобрал, вскинул ружьё своё пневматическое, да и пульнул в бычка. Выбила пулька глаз бычку, взревел он от боли да и бросился на Василия. Стал Василий крепко, чтобы не свалиться, но не помогло ему это. Сбил бычок его с ног, да так, что хрустнуло что-то в грудной клетке у Василия. Насилу встал он и кинулся в лес бежать, бычка за собой увлекая. Бежали они до самой реки, где понял Тесёмкин, что другого пути нет, потому кинулся ещё на неокрепший лёд, а за ним и бычок. Добежал Василий до середины, да и остановился, потому как побоялся тонкого льда. Решил он дать бой бычку. Вскинул саблю, взмахом руки и тут-то лёд под ним и треснул. Провалился он в водные дебри, а за ним, в ту же дыру и бычок следом завалился, не справившись с торможением. Не выплыли оба.
Долго ждала Арина Василия, да поняла вскоре, что не вернётся он. Прошла по лесу, в поисках его, да только следы на речку ведущие и нашла. Горевала год она по нему, пока по нитке той, что протянул Тесёмкин до бани, не забрёл туда грибник из соседней деревни, по фамилии Ягин. Долго говорить, что и как у них с Ариной вышло, не стоит, но пожили они вместе порядком, пока не помер тот грибник от грибов плохо прожаренных. Так и осталась Арина одна, до самой старости, в той бане над речкой и с новой фамилией Ягина. Много ещё было на её веку всякого, но то уже к сказке, про бычка белого, никакого отношения не имеет…
История другого города
I. Встреча
Он сидел в полумгле ноябрьских сумерек на пустом вокзале, в зале ожидания, с тоской глядя в окно. Серый плащ, шляпа и чемодан были его вещами. Тишину вокзала нарушил скрип входной двери, после которой послышались шаркающие шаги и стук трости. В зал ожидания вошёл человек, внешность которого была скрыта полутьмой. Он сел напротив мужчины в сером плаще и тоже уставился в окно. Молчание было нарушено совсем скоро.
— Паровозов больше не будет. По крайней мере, в ближайшие месяцы.
Человек в сером с вопросительным взглядом отвёл глаза от окна и перевёл их на человека с тростью.
— Откуда вы знаете? — поинтересовался он.
— Я живу здесь всю жизнь и знаю расписание всех паровозов проходящих через наш городок. А запомнить это не очень сложно, потому что расписания как такового здесь нет. Последний поезд был три недели назад. Обычно, раньше чем через три месяца они здесь не появляются.
— Я как раз таки и приехал сюда три недели назад.
— А уедете невесть когда, если хотите уехать именно на паровозе.
Человек в сером повертел билет в руке, смял его и сунул в карман, достав оттуда жменю таких же помятых билетов, которые показал человеку с тростью.
— А с какой целью вы соизволили посетить наш городишко?
— Письмо пришло, от старого товарища. В гости намеревался к нему наведаться. Но товарища здесь не оказалось.
— Довольно странно.
— Я сам крайне удивлен.
— Вам есть где жить?
Человеком в сером помотал головой.
— Я сижу уже две недели на этом вокзале, и денег скоро совершенно не останется. Даже на еду.
— А что же вы делали, целую неделю?
— В каком смысле?
— Ну, вы здесь три недели, так? — человек в сером кивнул головой. — Две из них на вокзале, а первую неделю что?
— Не сочтите за грубость, но вы задаёте слишком много вопросов.
— Понимаю, — задумчиво ответил человек с тростью. — Но вы уж не обессудьте. Я всего лишь хотел предложить вам крышу над головой.
— Это было бы очень любезно с вашей стороны.
— Тогда вставайте, и мы отправимся туда, где нас ждут.
— Нас?
— Ну, пожалуй, только меня, да и то, ожиданием это можно назвать лишь с большой натяжкой. Но, по крайней мере, нас не прогонят.
— Позвольте спросить о причинах такой крайней любезности?
— Не важно. Считайте меня гуманистом. Я просто люблю помогать тем, кто попал в такие интересные ситуации. Знаете ли, у нас тут такое нечасто происходит, если можно так выразиться.
— Да что вы?
— Да. Но не время рассуждать. Пройдемте на площадь, там должен быть извозчик.
Зал опустел.
Поделиться книгой: