Помоги проекту - поделись книгой:
От такой грозной отповеди и вида незнакомки девица так оторопела, что позабыла реветь. Сидит, глазами хлопает.
— По-по-чему же топиться нельзя?
— А так помрёшь в реке, зацепится тушка твоя бездыханная за корягу, разбухнет, гниль по всему руслу поплывёт. Всё зверьё мне потравишь! Олени да оленята в твоей беде не виновны. Так по что их травить?
Личико у девахи вытянулось от нарисованной картины. Вот она, синяя, разбухшая, гниёт в корнях каких-то на дне реки, а вокруг олени, лисы, даже медведи замертво падают. Представила и сморщилась.
— А со скалы бросаться можно? — с осторожным любопытством спросила, так и не вспомнив, что реветь собиралась ещё до ночи.
— Можно, — отвечала ведьма. — От чего ж нельзя? Скалы тут высокие, добротные. Сиганёшь с одной, на острых камнях тебя распластает, по косточкам да по кусочкам раскидает. Прилетят вороны, чайки да стервятники, пожрут, что осталось. Всё ж не просто так помирать, на пропитание птицам сгодишься.
Совсем девица пригорюнилась, не хотелось ей на кусочки да птицам на корм.
— А коли передумала помирать, — продолжала ведьма, — за мной пошли! Отваром напою, послушаю о твоей беде, горемычная.
— А ты кто сама будешь?
— Ведьма я, лес от дурных людей берегу. А добрых людей — от дурных поступков.
— А звать-то тебя как, берегиня? — спросила девушка, зачарованная лёгкой поступью ведьмы.
— Звать? А как хочешь зови, нет у меня людского имени.
— Тогда Аглая тебя звать буду, как сестру свою старшую. А меня Варькой кличут.
На том и порешили. Шла девчонка след в след за ведьмой, расступались перед ней заросли, поднимали сосны тяжёлые лапищи. Птицы вились над плечами, рассказывали о чём-то. Ведьма слушала, кивала. По пути ягоды земляники, костяники да морошки сами собой в подставленные ладони падали.
Вышли они к жилищу ведьмы. Внутри ключ родниковый бьёт и снова в землю уходит. Очаг из валуна, будто сам себя обтесал. Провела Аглая рукой над очагом, вспыхнул костерок. Без поленьев, сам загорелся. «Чудеса, да и только», — думала Варя. Поставила ведьма каменную чашу на него, да такой тонкой работы… Деревенскому гончару ни в жизнь подобной не сделать, может городским мастерам под силу, и то вряд ли.
Приготовила ведьма отвар. Ароматный, сладкий, душистый. Полился он теплом по душе Варьки. Согрел, прогнал остатки слёз, очистил думы. Поняла, что и впрямь дура она. Как есть дура, если себя похоронить вздумала. И рассказала она ведьме как на духу про придурь свою девичью. А старо всё было как мир. Полюбился ей парень один — Николка, и она ему оказалась люба. Пришёл он к ней свататься, а отец добро не дал. Сказал, нечего дочери мельника за простого пахаря идти. Батюшка ей нашёл жениха получше да побогаче. За вдового кузнеца из соседней деревни пойдёт. А тот старый, и характер у него дурной, и Николка-то люб. Не пойдёт она за старого кузнеца — лучше смерть! Но помирать теперича тоже неохота.
— А не тот ли это мельник, что клети и силки в лесу на зверьё расставляет? Да пушниной более других приторговывает? — прищурилась ведьма.
— Тот, Аглая. Только батюшка негодовал люто, что последнее время ни одного зайца или лисицы в силках нету.
Ведьма кивнула, мол, так и должно быть.
— А не тот ли это кузнец, что подмастерьев своих плетьми учит так, что их крики моих птиц перепугали?
— Тот, Аглая. Поговаривают, что он не только подмастерьев хлещет, что и жена его от тех плетей померла. Не родила ему сына, так и забил её до смерти.
Снова ведьма кивнула.
— Быть по сему, приходи ко мне завтра. Найди дерево от земли расколотое и к небу сросшееся. Пройди через тот разлом да шагай по тропе. Никуда не сворачивай, назад не поворачивай. Как дойдёшь до моего дома, кликни меня три раза. А пока ступай за сойкой, она тебя выведет.
Вышла Варя из лесу, посмотрелась в реку. Ни следа от слёз не осталось, платье чистое, будто снову, а не в речном песке и грязи. Казалось Варе, что и полдня не прошло, как она к реке пришла и от Аглаи ушла, а на небе заря утренняя. Выходит, ночь уж минула. Зашла деваха домой, думала, станет матушка на неё браниться, мол, дочь незнамо куда делась. А матушка кинулась ей на шею, кричит: «Пропал батька наш! Как вчера в лес ушёл, так и не вернулся!».
И смекнула Варька, что без ведьмы тут не обошлось! Ринулась она обратно в лес. Ведьма на завтра звала её, а утро уже вовсю разыгралось. Нашла она дерево, как Аглая описала. Нырнула в раскол ствола, помчалась по тропе, не оглядываясь. Возле дома ведьмовского трижды крикнула: «Аглая, Аглая, Аглая!».
— Чего вопишь, оглашенная? — вышла ведьма из-за куста. Взгляд изумрудных глаз суровый, платье из листвы в пол, корона из ветвей.
— Батька мой в лесу пропал!
— Ах, это… тут, он. За мной иди, — поманила ведьма Варю ладошкой.
Вышли они на поляну, а там клеть стоит. В клетке заяц мечется. И ухо у зайца одно порвано, точно у Варькиного отца. Бухнулась девица на колени.
— Это что же, Аглаюшка? Неужто батюшка мой? Да как же это?.. Зайцем-то? Это ж, ты его в клетку-то?
— Я. Лисы его от самой опушки по моей просьбе гнали. До самой этой клети, которую он сам и ставил. А что? Жаль тебе его? Он же тебе житья с любимым не даёт! По что его жалеть?
— Так-то оно так, так ведь батька он мой, родной. Трое нас сестёр да брат младший. Никогда мы не голодали, никогда он нас не обижал. Жадность ему порой глаза застит, так ведь не со зла он. Для семьи. Я его уговорю клетей больше не ставить, и Николка ему понравится. Работящий он, хороший, незлобивый. Не отдаст он меня старому кузнецу. Только верни батюшке облик человеческий, — сложила деваха руки в молитвенном жесте.
— Ну, коли так, быть по сему!
Хлопнула ведьма в ладоши, закружила вокруг клети с зайцем. Пропала клеть, а на месте зайца стал мужик. Росту высокого, борода, волосы седые. Не хилый, не грузный. Ладный такой мужик. Задвинул дочь себе за спину. Надвинулся на ведьму.
— Батюшка, стой, Аглая меня от смерти спасла. Я ж топиться думала, она меня вразумила!
— Я тебе дам, топиться, дурёха! Ты, что ль, Аглая? — ткнул мужик в ведьму пальцем.
— Я! Как тебе в клети, в заячьей шкуре? По нраву? — хитро прищурилась ведьма.
— Да я тебе сейчас! — замахнулся мужик на ведьму кулаком. А ему в руку волк вцепился, два других из-за спины ведьмы выступили. Недобро так смотрят.
— Да я, это… Того… Понял я, понял! Чай, не дурак! — присмирел мужик.
— Самый настоящий старый дурак и есть! — обвиняюще ткнула в него пальцем ведьма. — Посмотри, что натворил! Дочь свою чуть до гробовой доски не довёл! Ты на себя глянь, поперёк дуба шире. И дочери твоей Никола приглянулся, ведь на тебя ж похож. Да и кто ценит зерно больше, чем хороший пахарь. Ведь каждое зёрнышко сам взрастил. Стал бы он тебе сыном, обучил бы ты его мельничьему ремеслу. Всё легче вдвоём, пока сын малёк совсем. Родили бы тебе они внуков. Жили бы в любви и труде. Это ли не богатство? А зверьё моё в клети зачем ловишь? Выйди в лес, как честный охотник. Или по нраву тебе было загнанным в прутьях сидеть?! Ты против зверя, зверь против тебя. Такую охоту чтят боги, такой порядок чуют звери, такой уклад храню я. А теперь отвечай, по что Варю кузнецу проклятущему пообещал?
Вспомнил мужик слова и слёзы дочери, пока ещё в клети зайцем сидел. Да и последние слова ведьмы в самое сердце его задели.
— Прости меня, дочка. И впрямь дурак я, как есть старый дурак. Жадность мне глаза застила. Кузнец мне сундук серебра обещал. Так и виделось мне, вторую башню мельницы нашей построить, жернова большие. Ох, дурак! Видел я, что моё решение Варьке не по нраву. Порывиста она, а как яриться начнёт, так с места не сдвинуть. Моя кровь! Но решил, перебесится девка. А оно вон как вышло. Правда она это… топиться хотела?
— Правда, мельник. Меня сама река к ней позвала. А мне никак нельзя от таких бед отвернуться. И кстати, мельник. Жадность тебя пожрала, как есть пожрала! Ну откуда ж у деревенского кузнеца сундук серебра?
Тут-то мельник и понял, что точно так и есть. Не может быть сундук серебра у кузнеца. А ежели и есть, не тот он человек, чтоб богатством таким за девку делиться. Будь та трижды пригожа, умна, умела и молода. Облапошили бы его. Дочь забрали, сундука не дали. Кузнец — человек лихой, и знакомцы у него есть среди разбойничьего люда. Схоронили бы они мельника в болоте, и дело с концом. И девка молодая в жёнах, и мельницу бы прихватили, и деревню бы всю под себя подмяли. Он ведь не только мельник, но и староста деревенский. И страшно ему стало от того, к какой беде жадность слепая привести могла.
— Да я не просто дурак!!! — Схватился мельник за голову. — Ох, жадный я простофиля! Где ж были мои умудрённые седины, когда я в то серебро поверил?! Ох, прости доченька! И ты, Аглая, прости. Прости убогого! Куда ж я глядел?! И что дочь спасла, спасибо тебе. Ни одной клети али силка не поставлю больше в твоём лесу. И деревенским не дам. Клянусь, тебе Аглая! — сверкнула молния над лесом, принимая клятву.
Довольна была ведьма, что мельник одумался. Довольна, что клятву дал. И обещал мельник, что состоится свадьба Вари и Николы, и пир будет горой, не поскупится мельник. И зазывал Аглаю на праздник. Ведьма ещё помнила, какими люди бывают, и принять приглашение не спешила. Попросила ведьма прислать к ней Николу. Уверила, что ничего ему не грозит, только помощь нужна. Слишком много зла кузнец принёс и пора ему ответ держать за всё, что натворил.
Пришёл к ведьмовскому дому на другой день парень. Плечистый, неболтливый. Видно, что не в словах он себя проявляет, а в делах и работе. Справный парень.
— Никола я. А ты Аглая. Варька сказала. Я… это… — уставился детина в пол, пятернёй затылок чешет. Спасибо тебе, за Варю. Вот.
— Не нравился бы ей, не отдала б тебе её. У себя в лесу оставила, — ухмыльнулась ведьма. И не поймёшь, шутит ли али всерьёз говорит. — А раз благодарен, сослужи-ка мне службу.
— Какую? — стало у него лицо ещё серьёзнее. Видно, ко всему готов, хоть руку на отсеченье дать.
— Да дело нехитрое. Возьми эту мазь. Отнеси её подмастерьям кузнеца. А с ней записку передай. Только всё надо сделать так, чтоб кузнец не увидел. А потом возвращайся к Варе, и живите счастливо. Вот и всё.
Парень расплылся в недоброй улыбке, понимая, что кузнецу каверза готовится. Он бы того кузнеца и сам, голыми руками… Да только больно лихие знакомцы у того кузнеца, как бы беды с деревней не вышло.
— Всё сделаю. Есть среди подмастерьев знакомец мой. Он грамотный, но хилый больно. От кузнеца ему больше других достаётся.
— Вот ему и передай, — одобрила ведьма, протягивая слюдяную шкатулку с мазью и пергамент. — И помни: никому боле об этом знать не надобно.
Задуманное тем временем исполнялось. Мазь ведьма дала заговорённую. Любые раны вмиг залечивает, сил придаёт. Пусть ненадолго, но до леса добраться хватит. О том в записке и писалось. Что ежели настрадались от кузнеца, хотите свободу получить, делайте как написано. Намажьтесь мазью, чтоб силы в теле воспряли, бегите к лесу. Не бойтесь погони с собаками, пусть гонятся. Сами себя в ловушку поймают. А невольников, чьи спины хлестали, кого рабами сделали, ждёт спасенье.
Никола всё передал, рассказал, кто послал. Подмастерья его знали. Передай кто другой, может и не поверили бы. Но ведьма верно рассчитала, что к его слову прислушаются. К середине ночи пришли в лес четверо парней, а с ними девушка. Оказалось, всё куда хуже, чем слухи сказывали. Все они были отроками-сиротами, скупленными кузнецом за медяки. Деваться им было некуда, и с ранами да цепями на шеях далеко не убежишь. Только мазь и дала им силы для побега. А девушка, замызганная и затравленная, приходилась кузнецу дочерью. Той самой, за рождение которой он свою жену плетьми забил. Ни слова она не сказала. Рассказали мальчишки, что кузнец её в подвале держал, когда работать не заставлял. А что ещё с ней в доме было, то им не ведомо, но ничего хорошего, уж точно. Приютила ведьма сирот, накормила, напоила целебными настоями и отварами. Пока управилась, подоспела к лесу погоня. Свора собак и всадники с ними. Беглецы задрожали, слыша лай и топот копыт.
— Не бойтесь, вы здесь останетесь. Никто вас не учует и не найдёт. А мне надо лес почистить, а то всякой гадости в него нанесло.
— Я с тобой пойду! — пылко заявил тот грамотный хилый юноша, которому Никола записку передавал. Посмотрела ведьма в отчаянные глаза мальчика. Свой счёт был у мальца, свой и по праву.
— Иди, только не отставай.
Развернулась тропа от ведьминых дверей к кромке леса. В пять шагов встала она перед самой погоней. Свистнула ведьма — и вышибли ветви всадников из седла, покатились все трое по земле. Разбежались лошади. Свистнула второй раз — собаки к земле прижались, на брюхе к ней поползли. Дала та добро, отпустила псов в лес. Остались перед ней трое разбойников-душегубов.
— Ну, малец, кто из них тот кузнец? — спросила ведьма, уперев руки в боки.
Указал паренёк на кряжистого мужика, что в центре стоял. Тот ножи достал, плеть размотал. Рыкнула ведьма, и стая волков уволокла двух других разбойников в чащу. Кузнец даже не обернулся. Кинулся он на ведьму с ножом, а только ни на шаг не приблизился. Бежит вперёд — хвать! — а снова на прежнем месте. А ведьма смотрит на него и хохочет.
— Ах, ты, паршивая девка! Ты у меня о смерти молиться будешь, а я тебе язык вырву! — орал кузнец, хлестая воздух плетью.
А ведьма всё смеялась, потом резко смолкла. Потянулись к кузнецу корни, связали ему ноги. Выхватили корни ножи и плеть, сковали руки. А мужик всё не унимался, бранился, вопил.
— Ты, — говорит ведьма, — плети любишь. Дай-ка я тебя порадую!
И стали корни сечь кузнеца. Один удар тот молчал, на второй закряхтел, на третий закричал, к десятому выл и плакал лихой человек, молил отпустить.
— А ты подмастерьев своих отпустил? Ты жену свою, загубленную, отпустил? — ухмыльнулась ведьма.
И стал кузнец каяться, увещевать, что понял он всё, что не станет он больше зла творить и подличать не станет. Всё, что ведьма скажет, сделает. Только бы та его отпустила. И сказала ведьма, что так тому и быть.
— Сделаешь одно дело, и я тебя отпущу, — смилостивилась Аглая.
Мальчишка, стоявший подле неё, заголосил, чтоб не верила негодяю, что врёт он всё! Как же она не понимает, ведь и дальше он будет людей мучить и обманывать. Ведьма погладила мальчика по голове и сказала, что всё будет по справедливости.
— Что хочешь сделаю, всё-всё! Только отпусти! — плакал старый душегуб.
— Накорми моих птиц, и свободен, — сказала ведьма.
— Птиц? — удивился разбойник, аж рот раскрыл.
— Да, птиц. Пройдёшь этой тропой, до конца, там всё увидишь.
И протянулась тропа, а вдоль неё сплелись кусты и ветви, не давая свернуть. И побрёл по ней кузнец. А мальчик заплакал, что ведьма так легко его отпускает и зло смотрел на кузнеца. Разбойник дошёл почти до конца тропы. Когда та под ногами исчезла, а вместо дороги разверзлась под ногами пропасть. Упал лихой человек со скалы на вострые камни. Разлетелся на кусочки, на косточки, налетели на пир вороны, чайки да стервятники. Мальчик видел, как рухнул его мучитель со скалы, но не видел всей кровавой расправы. Ни к чему такое мальцу.
Ведьма вернулась в свой дом. Передала записку мельнику со скворцом, чтоб тот нашёл место для четверых отроков. Да следил, чтоб к ним хорошо относились. Староста выполнил наказ ведьмы и пристроил мальцов к мастерам, по их талантам. Двоих к гончару послал, другого к бондарю, а грамотного при себе оставил. Только девочка не захотела никуда уходить от ведьмы. Да и время ей требовалось, и ведьмины снадобья, чтобы раны заживить — телесные и душевные. Да и слишком многое она от людей повидала, чтоб к ним возвращаться. И некуда, и не зачем. Стала та девушка ведьме ученицей, а потом и сестрой. И сама Мать-Земля пришла повидаться, наречь девушку своей дочерью.
Аглая не стала являться людям на пиру в честь свадьбы Вари и Николы. Обернулась Аглая белкой, забралась невесте на плечо, шепнула заговор-оберег. А на месте подарков молодые нашли каменный сундук тонкой работы, доверху заполненный серебряными самородками.
За свою долгую жизнь Аглая воспитала семь сестёр и родила семь дочерей. Говорят, что в том лесу, где она жила, по сей день растут деревья высотой до самого неба. Лес тот не боится пожаров, а только пуще растёт. И дочери Матери-Земли по сей день передают её ученье и выполняют её заветы.
Да, в стародавние времена знали, как найти ведьму. Надо идти вдоль опушки леса, пока не набредёшь на расколотое у корней древо, сросшееся воедино. Если пройти под такой древесный свод, увидишь тропку. Та тропка и выведет к ведьмовскому дому. Но если ступил на тропу, не вздумай с неё свернуть! Не вздумай назад поворачивать! Заплутаешь и не выйдешь из лесу, пока скворец не споёт песню. Ежели есть в твоей душе дурные помыслы, то вовсе не ищи той тропы. И молись, чтобы тропа не нашла тебя.
В каждой деревне знали, как найти ведьму. Однако ж, и тогда, и сейчас мало кто помнит легенду о рождении первой ведьмы.
3. Почтовый чайник, или сколько весит слово?
Случаются такие дни, когда с самого утра всё идёт кувырком. Это был как раз такой день. Проснулась, опустила ногу на прикроватный коврик, а вместо приятной щекотки ощутила болезненный укол в ступню. Виноват кошачий коготь, застрявший в ворсе.
Потянулась за любимой футболкой, а нет её! Полезла ощупывать кресло на предмет пропажи, подсвечивая тёмные углы фонариком смартфона. Ударилась о кресло, выронила гаджет, и эта гадость провалилась аккурат между сиденьем и подлокотником кресла. Из глубины раздалась трель звонка. Попыталась извлечь технику из мебельной чёрной дыры. Только палец проколола о торчащую из мебели железку, которой старое, но уютное кресло ощерилось на меня в злополучное утро.
Телефон пошёл названивать по второму кругу. Я не выдержала и рывком стащила мягкую часть сиденья с кресла. Сцапала трубку, принимая вызов. В динамике тут же отозвалась реклама стоматологии.
— Да чтоб вам разориться! — в сердцах выпалила. Поставив мобильник на беззвучку, швырнула его на кровать. Утро только началось, а я уже ощущала себя как загнанная кобылка.
Отлично, Вета, просто отличное утро!
Надо сосредоточиться на позитивном… Сегодня выходной. А значит, я сейчас заварю себе кофе во френч-прессе, сделаю бутерброды с сыром, включу какое-нибудь интервью и позабуду о мелких неурядицах. Ступня всё ещё побаливала, палец кровоточил. И это утро окончательно решило меня добить! — электрический чайник мигнул лампочкой и погас. Китайская техника отказалась шуметь и тем более что-то греть. Пощёлкав кнопками, проверив розетку на три раза, пришлось признать, что чайник перегорел желанием мне служить. Жаль, что он не выбрал другой день.
Из коридора донеслось голодное полумурлыканье-полурычание. Кот требовал свой завтрак в виде смачного куска варёной курицы с костями. Курица была немедленно разогрета в микроволновке и выдана пушистому на деревянной доске. Из миски он не ел принципиально. Однако, получив порцию, кот не кинулся к ней, как ожидалось. Чёрный монстр уставился на меня, я — на него. Гудрон явно чего-то ждал. Не дождался, подошёл, потёрся о ноги, потом о дверцу кухонной тумбы. Я редко туда заглядывала. Подумала, его привлёк какой-то запах. Откинула крючок, распахнула створки. В тумбе покоился — кто бы мог подумать — чайник!
Пузатый эмалированный чайник выглядывал с полки припыленным боком. По телу прошла дрожь. Челюсти сжались до скрипа. По щекам покатились слёзы. Не может быть! Как я могла забыть об этом чайнике, обо всём, что с ним связано? Как? Разве можно просто забыть о таком? Память обрушилась волной. В голове закружили ассоциативные чайки. Каждая выкрикивала имена, события, годы. Я будто очнулась. Будто вот только что вместо меня была кукла или робот. Кукла ходила на работу, что-то говорила, улыбалась, завтракала. А я спала где-то внутри неё. Память тормошила меня, заставляла проснуться. Облила ледяной водой, надавала пощёчин.
Воспоминания начали раскручиваться, возвращая в тот злополучный ноябрьский вечер. За неделю до оного умерла моя любимая бабушка. Моя проницательная Ба. Как я могла забыть свою Ба? Троюродную внучатую племянницу нельзя назвать близкой родственницей. Но так уж вышло, что из всей родни только Ксении Петровне было дело до меня, а мне — до неё. Так случается, в своём доме как чужая, а в чужом — своя. Бабушка Ксения была из тех дородных гостеприимных женщин, что сочетают в себе мудрость и жизнелюбие. Всегда у неё находились нужные слова. Могла утешить, могла назвать тряпкой и отправить покорять горы. Каждое напутствие и шутка — к месту и ко времени. Редкий талант. Меня она тоже учила не тратить слова попусту. Говорила: «У слов есть вес!» Чем больше веса в твоих словах, тем сильнее они прорастают в людях.
А если слова оказывались лишними, то находился подходящий чай с травами. А ещё улыбка, вселяющая надежду даже в самый тусклый день. Её дом пах сосной, дымком и сдобой. Дом этот нельзя было не любить. Я часто приезжала к ней в гости поболтать или спрятаться в деревенской глуши от суеты, нервов и разочарований, пропитавших город.
Думаю, не для меня одной дом Ба служил убежищем. Он притягивал людей. У Ба всегда были гости. В детстве всем любопытно, о чём говорят взрослые. Я не исключение. И когда приходили приятельницы, бабушка Ксения не гнала меня с кухни, только наставляла: «Чтоб тебя, Вета, не видно, не слышно!» Одна подруга придёт поделиться радостью, рассказать об успехах внука. Ба кивает и слушает. Другая явится взвинченная, усталая от работы и безденежья. Ба подождёт, пока та усядется, выпалит все свои невзгоды и чуток успокоится. Тогда-то и выяснится, что дело не в деньгах, а в страхе перед старостью. Дети далеко, да кости уже не те, в волосах седина…
Я сидела тихо, как мышка, и следила за Ба. Точно фокусник, она доставала из ящичков и мешочков травы, готовила чай в пузатом тяжёлом чайнике. Кидала горсть заварки прямо в кипящую воду. По кухне шёл ароматный пар. Удивительно, но бабушкины гости меня действительно не замечали. Поздороваются, отвернуться и будто забудут про меня.
В гости захаживали не только люди. У неё вечно ошивалось зверьё во дворе. Ни коров, ни другой скотины Ба не держала. Но то косуля пасётся у клумбы, то лисица прибегает за остатками пищи. Ласточки гнездились под её крышей, а рядом поселился рой диких пчёл. А одной лютой зимой в дом пришёл чёрный кот. Улёгся на печь взлохмаченным клубком, да так и остался. Кот получил кличку Гудрон. В монструозном создании от милого пушистика не было ничего. Чёрный, как смоль, шерсть вечно всклокочена, как его не вычёсывай. Мощные когтистые лапы, торчащие клыки и взгляд хозяина жизни. В холке он доставал мне почти до колена. Одинаково успешно гонял мышей, хулиганов и пьяниц. Я даже табличку на калитку прицепила: «Осторожно! Сторожевой кот!»
После смерти Ба дом получили близкие родственники, которые не появлялись у неё лет пятнадцать. А я забрала никому не нужный хлам, состоящий из нескольких половичков, салфеток, любимого пузатого чайника и лучшего сторожевого кота на свете! Ещё ухватила тетради с рецептами пирогов, отваров, консерв и прочего. Привезла всё это добро домой в тот злополучный ноябрьский вечер, но так и не притронулась ни разу к вещам.
Как вы уже поняли, я вернулась домой после похорон. Вымоталась физически и душевно. Притащила баулы и кота. Свалила всё кучей в коридоре, а дома меня ждал сюрприз. Мой парень Костя оказался дома, хотя говорил, что занят на работе. Я сказала, что вернусь из деревни на день позже, а вышло, что на день раньше. Так оно всегда и бывает.
Кот стрелой метнулся в комнату, вцепился в ногу бедолаги. Парень безуспешно пытался отодрать кота и сохранить конечность. Получалось плохо. Сбоку послышалась возня, но рычание и вопли занимали всё моё внимание. Мои уговоры и трёхступенчатый мат пострадавшего прервало чихание из-за плотной шторы. Я вздрогнула. Парень перестал вырываться, упёрся руками в диван, быстро глянул на штору, недовольно уставился на меня. Кот упрямо сжимал лапы и челюсть.
— К-кто т-там? — задала вопрос, обращаясь к шторе. Чувствовала себя как в дурацком ситкоме.
— Ветка, ты чего? Нет там никого. Откуда ты притащила этого монстра? Его надо усыпить! Он же бешеный! Вета, ты меня слышишь?!
Поделиться книгой: