Кайвалья

Они ничего не ответили этой странной девушке. И сейчас, лишь мельком, украдкой глядя друг на друга, они спускались за ней по захламленной бетонной лестнице. Наконец, втроем они вышли в огромный пустой зал. Под высоким потолком справа и слева шел ряд окон, в которых не было ни рам, ни стекол. Оттуда пробивался мягкий свет утра, пришедшего на смену белой летней ночи.

О. вышла в центр и сказала серьезным голосом:

– Пожалуйста, встаньте за мной. Что бы ни происходило, стойте спокойно и ждите моего знака. Хорошо?

В ответ они оба кивнули. Пути назад не было.

Сложив ладони, она затянула долгое «аууууууууууммм», которое, казалось, звучало все громче и громче, заполняя собой каждую клеточку пространства, а потом развела руки и пронзительно закричала:

– Хааааарииииииииии!

Тут что-то зазвенело вокруг, откуда-то сбоку на них посыпалась белая пыль, и они увидели, как стену впереди рассекло на множество тонких линий, словно разделяя ее на куски. Эти куски вдруг быстро задвигались, будто ожив, и стали вываливаться, продолжая вращаться и парить в воздухе.

«Ауууууумммм», – звучало все громче и громче, заполняя весь зал так, словно его в унисон произносило множество голосов. Иша испуганно оглядывалась вокруг – все стены ходили ходуном, гремя и наполняя воздух белой пылью.

Внезапно все вывалившиеся куски встали на место и стены на мгновение полностью ушли в пол. Все затянуло белым дымом, который странным образом совсем не касался их.

Когда дым рассеялся, они увидели, что находятся в большом помещении с резными колоннами из красного камня и огромными окнами по бокам, затянутыми стальными решетками. Они стояли перед выходом из здания.

Иша с удивлением смотрела на О. С ее до этого бритой головы копной свисали длинные, сплетенные в локоны пряди. Она повернулась к Ясону и по выражению его лица поняла, что он тоже это видит.

О. повернулась к ним и знаком позвала за собой. Сойдя по низким каменным ступенькам, они ступили на сероватый песчаный берег. Чуть дальше от них лежала сизая полоса реки, тонущая в дневном мареве, а за ней раскинулась набережная с диковинными зданиями, увенчанными башенками и куполами, которые сложно было рассмотреть сквозь плотный, горячий воздух.

– Варанаси, – сказала О., – очень древний город. К сожалению, я не могу сейчас по-настоящему отправить нас туда. Могу только показать…

– Зачем ты привела нас сюда? – перебил ее Ясон, завороженно глядя на город.

О. мягко улыбнулась:

– Нужно же с чего-то начинать. Треугольник – это только начало ответов. Место, где реальность истончается и можно совершить «переход». Индия – продолжение. Именно отсюда идет ваша история, которая длится уже не одну жизнь. Здесь вы сможете обрести все, чего желаете, – кротко ответила она.

– А чего желаешь ты? – спросила Иша, сразу почувствовав, что ее голос звучал фальшиво и тускло. Девушка ничего не ответила, только провела рукой по лицу, и они тотчас перенеслись на другую сторону реки.

Ясон с Ишей оказались в застывшей толпе индийцев. О. стояла в отдалении. Ее босые светлые ноги выделялись на каменной плите набережной, заляпанной красными плевками, коровьими лепешками, присыпанной бумажками и прочим непонятным, стертым до неузнаваемости мусором, а голова снова была обритой. Казалось, она ничего не видит вокруг себя и ее совсем не волнует то, что ее светлые стопы касаются мириадов микробов, которые до смерти пугают иностранцев. Не волнует, что вокруг собралась толпа из любопытных зевак, которые раскрыв рот глядят на ее гладкую голову и невиданно белую кожу, шипя друг другу что-то вроде: «посмотри, белая как молоко!»

Она сложила руки и слегка склонила голову перед величественным изображением Шивы на желтой стене, которое любовно изобразил неведомый художник – тело с голубой кожей, обернутое шкурой леопарда, в руках – сверкающий трезубец. Его глаза прикрыты, губы изогнуты в блаженной улыбке, а третий глаз во лбу милостиво глядит на собравшихся.

Кажется, она слышит звук флейты раньше, чем на самом деле флейтист, сидящий на последней ступеньке обширной каменной лестницы, сбегающей сверху на гхаты, подносит флейту к губам и вдыхает в нее жизненную энергию, заставляющую петь так, чтобы вынимать сердца, обволакивая их ноющей, сладкой истомой звука.

И тогда она начинает танец. Поднимает гибкие руки, расставляет ноги, делает прыжок вперед к мирно покачивающимся коричневым водам Ганги, по которым скользят узкие лодки, пепел сожженных трупов, цветы в лампадках из сухих листьев. И это сейчас тоже совершенно не волнует ее. Только танец.

Теперь кажется, что ее кожа покрыта серым пеплом из крематориев, который осыпается вниз, а затем взлетает в воздух, когда ее стопы касаются земли. Тело девушки начинает терять четкие очертания, движения размазываются по густому воздуху, наполненному медитативной, завораживающей мелодией, и толпа впадает в транс, покачивается в такт ее движениям. Каждый видит великолепного Шиву, но перед каждым он предстает в разных обличьях: богатого вельможи, охотника в джунглях, ужасающего повелителя духов и яванов.

Девушка поднимает руки к небесам и топает ногами, поднимая облачка пыли. И толпа также воздымает руки вверх.

Она снова быстро-быстро двигается, кружится, взмахивает руками и поворачивает в разные стороны голову. Кажется, что теперь у нее длинные волосы, которые чертят в воздухе хаотичные линии. Зазвучал ее тихий, нежный голос:

– Я почти ничего не помню и не знаю о своей жизни. У меня нет полного видения. Каждый день я словно открываю новую дверцу, за которой лежит нечто непознанное. Аккуратная порция непознанного. И там только то, что нужно мне здесь и сейчас. Поэтому я не знаю, где жила раньше и чем занималась в детстве. Я помню себя в моменте и знаю, что я должна делать сегодня.

О. остановилась и провела рукой по лицу – теперь они снова стояли на песчаном берегу. Иша огляделась, казалось, перемещения заняли всего несколько мгновений, и теперь она чувствовала, что ее голова наполнилась темной тяжестью, которая иногда возникала перед приступом головной боли.

Что-то вдруг сверкнуло в песке, померкло, а затем засияло с новой силой, и Ясон, привлеченный сиянием, подошел ближе. Иша тоже двинулась с места – ноги стали как ватные и теперь тонули в сером песке, который засыпался в ее кеды и колол ноги сквозь тонкие носки. Она остановилась и хотела вытряхнуть песок, но, увидев, что Ясон присел и берет что-то в руки, через силу пошла к нему.

Он держал в руках массивную книгу, которая была похожа на ту, что Иша нашла на Треугольнике. Только на ее обложке был вышит не лотос, а светло-коричневая голова львенка. Иша хотела рассмотреть ее лучше, но тут в глазах потемнело, и она прикрыла их. В голове сильно зашумело, она как будто потеряла ощущение своего тела и стала маленькой песчинкой, лежащей одиноко на бесконечном пляже, плавно уходящем к горизонту.

«Прости, Иша», – услышала она голос О. откуда-то издалека. Открыв глаза, она увидела, что сидит на своей кухне. Какое-то время абстрактный узор на обоях двоился перед глазами, пока, наконец, не сошелся в одно. Она встала со стула и, покачиваясь, подошла к раковине, открыла холодную воду и стала пить прямо из-под крана. Зубы заныли от ледяных прикосновений, вода текла по подбородку и затекала ей на грудь. Оторвавшись от крана и вытирая лицо тыльной стороной ладони, Иша заметила на маленьком столике у стены ту самую книгу, которую она нашла на Треугольнике. На ее обложке загадочно светился золотистый лотос. Она подошла и прикоснулась к обложке – снова по воздуху поплыл едва уловимый аромат благовоний. Коричневатые фактурные страницы были как будто склеены, и только несколько первых готовы были раскрыться навстречу ее пальцам. Иша пододвинула ногой пластиковый стул, села и стала читать.

Глава 4. Иша читает. Начало

Душа твоя вечна, ее нельзя убить, нельзя смочить водой и сжечь огнем, она всегда прекрасна и юна.

«В эру Шабда, на пятнадцатый лунный день, приближающий полнолуние, прекрасная царица Дити не находила себе покоя. Она прохаживалась по великолепным залам дворца: колонны и стены его были украшены сверкающими самоцветами и искусно выложенными орнаментами из драгоценных камней, озаряющими пространство мерцающим светом. Воздух наполнялся нежным звоном ее ножных колокольчиков, а браслеты тяжело и сердито побрякивали, когда она подносила к лицу руку, чтобы смахнуть со лба несколько разметавшихся прядей. Тяжелая коса, словно черная змея, струящаяся по спине, была обвита жемчужными украшениями, а золотые колокольчики на ее конце тихо бряцали при движении. Повсюду курились благовония. Время медленно клонилось к вечеру, наполняя мягкий воздух упоительной свежестью, смешанной с ароматом дыма, витиевато растворяющегося где-то у огромных резных окон, распахнутых настежь. В саду напевали на разные лады птицы и пронзительно вскрикивали павлины. Они умиротворенно танцевали словно в забытьи, раскидывая свои великолепные хвосты.

Но все это не помогало Дити усмирить беспокойный ум. Шаловливый бог любви жестоко вонзил в ее сердце острые, терзающие стрелы, и теперь оно пылало. Сильное желание зачать сыновей стало почти нестерпимым. Остальные царицы наслаждались своими детьми, и лишь она одна не испытала еще материнского счастья. Дити прилегла было на тончайшее покрывало, но снова поднялась. Внутри она боролась с желанием войти к мужу и просить его о близости с ней. Она знала, что сейчас мудрец Кашьяпа совершает ритуал поклонения и находится в медитации – его нельзя было тревожить.

Дити могла навлечь на себя могущественный гнев брахмана. Как дочь великого Дакши, прародителя Вселенной, она знала, каким могуществом обладают мудрецы. Если она будет неправильно вести себя, то может потерять все. От напряжения и внутренней борьбы Дити чуть было не плакала, но желание близости с мужем оказалось намного сильнее. Ее прекрасные глаза, подведенные черной сурьмой, метали беспокойные взгляды, а одежда стала приходить в беспорядок. Наконец, она сдалась на волю судьбы и решительным, звенящим шагом пошла в сторону покоев, где пребывал ее муж – великий мудрец Кашьяпа. Войдя, она увидела, что он пребывает в трансе, поэтому, не полагаясь на силу соблазнительного взгляда, сразу громко заговорила:

– О, муж мой, прошу тебя, удовлетвори мое желание! Сжалься надо мной, бедной женщиной, истерзанной желанием брачной близости с тобой. У меня еще нет детей, тогда как другие жены познали счастье материнства. Прошу, даруй мне благочестивых сыновей! Сейчас, оказавшись в этом жалком положении, истомленная желанием, я молю тебя об этом.

Спокойно выслушав жалобные причитания своей жены, мудрец Кашьяпа медленно открыл глаза и ответил:

– Прекрасная жена моя, несомненно, ты достойна лучшего, и будь покойна, я всегда с великой радостью исполню любое твое желание. Муж находится в неоплатном долгу перед своей женой, и поэтому ему надлежит стараться радовать ее.

Я подарю тебе детей, но чуть позже. Сейчас самое неблагоприятное время для зачатия – день клонится к закату, сгущаются сумерки, и духи бродят по свету вместе с великим Шивой, восседающем на быке. Тремя мистическими глазами он видит всех, кто предается греху, и направляет им в наказание души своих приспешников. Ты же не хочешь зачать демонического ребенка, который потом станет бременем для всей Земли?

Прошу тебя, моя милая жена, подожди немного, и я исполню твое желание, – на этих словах мудрец встал и хотел покинуть покои. Но Дити, ослепленная страстью, схватила его за одежды, и тогда мудрец увидел, что ее глаза затуманены желанием. Почувствовав в сердце стрелы вожделения, Кашьяпа обнял ее и отнес на мягкую постель.

В это время снаружи разыгралась сильнейшая буря: многие деревья были вырваны с корнем буйствовавшим ветром, на землю просыпался град, в небе сверкали зловещие молнии. Через несколько дней стало ясно, что Дити забеременела, и семейный жрец, сделав астрологические расчеты, предрек ей долгую и тяжелую беременность.

В своем чреве она носила двух братьев-близнецов, которые, родившись, должны были принести много горя не только Земле, но и всем обитателям Вселенной».

Глава 5. В Индии

1. Базар

Громадный аэропорт: широкие, длинные проходы, все блестит – можно танцевать. Утренний, горячий, шумный выход в город, рядом с которым толпится и напирает местная колоритная публика: Иша выхватила взглядом из толпы старика с безумным взглядом и торчащими изо рта большими белыми передними зубами.

Грабительский курс в обменнике на выходе и стая такси: амбассадоры, похожие на больших серых жуков.

– Бог ты мой, да они тут у них еще с прошлого века, что ли? – искренне удивился Ясон.

– Ребятки, нам сейчас нужно ехать на центральный вокзал, что у Мэйн Базара, а я поскачу в другую часть города, на автобусный, – О. обняла Ишу.

Ясон взял такси до Мэйн Базара. Девушки сели на заднее сиденье, и, пока машина плавно плыла по делийским улицам, Иша с интересом смотрела в окно. У нее было выражение лица как у маленького ребенка, который прильнул к витрине кондитерского магазина и знает, что сейчас ему купят какую-нибудь вкусную сладость. Солнце в небе висело красноватым мячиком для пинг-понга и понемногу плавилось по краям. Становилось жарко.

Мимо неспешно проплывали индийские небоскребы и красивые, ухоженные парки – какое-то время Ише казалось, что они едут по европейскому городу. Но когда «амбассадор» въехал в центр, заполненный забавными трехколесными моторикшами, это впечатление отступило под натиском шумной восточной жизни. Моторикши исступленно гудели, в каждой сидело не меньше шестерых человек, которые высовывались оттуда и с любопытством вертели темными головами, другие были облеплены людьми, словно мухами.

Иногда они проносились мимо бедных велорикш, в которых с трудом крутили педали мужчины. Почти у всех головы были обмотаны кусками затертой, старой материи.

Справа, прямо на тротуаре, мылись в белой пене темнокожие полуобнаженные мужчины, а чуть поодаль по дороге бежал слон, с ног до головы расписанный узорами, словно огромная детская игрушка.

Прошел месяц с того момента, как они познакомились с О. Все это было очень странно, но вместе с тем и знакомо. Когда Иша начала читать книгу, ей стало ясно, что О. права – они должны поехать в Индию и разобраться в том, что происходит и для чего они повстречались. Ей казалось, что она всю жизнь ждала Ясона, но он был отстранен и задумчив.

Иша вспомнила, что когда самолет потихоньку прокрался на взлетную полосу и, разогнавшись, попрощался с землей, набрав высоту, лег на одно крыло, словно делая прощальный круг над засмогованным городом, и нагло, с силой ворвавшись в ледяной, кристально чистый воздух, поплыл в белых облаках, похожих на бескрайний молочный океан, она смотрела в иллюминатор и думала о том, что теперь началось что-то новое в ее жизни.

Пушистые белые акулы проплывали мимо, внизу, сквозь белые волны облаков выглядывала замшевая кожа земли, испещренная светло-коричневыми нитями, а затем снова скрывалась, и Иша видела только белое-белое-белое внизу. Темнело, и алый шар солнца где-то позади справа в чужих иллюминаторах медленно утопал в мягком одеянии, подернутом голубоватой дымкой, сотканной из сотен волнующих глаз оттенков.

Тогда она закрыла глаза и увидела странный мячик, который, увеличившись до чудовищных размеров, тяжело падал куда-то в темные воды, и что-то большое, необъятное вместе с тем падало где-то в непроглядной глубине ее сердца.

А сейчас такси не спеша въехало на Мэйн Базар и поползло по улице, запруженной людьми. Дорога была вся в глубоких ямах, и «амбассадор», проваливаясь в них, сильно качался. Иша подняла взгляд к крышам домов – там живописно сплетались электрические провода, которые напоминали громадных черных змей, вьющих ненадежные гнезда на высоких бетонных столбах. Наконец, машина остановилась, и они, все еще покачиваясь, вышли на шумную улицу.

Ясон снял самый простой номер в одном из гестхаусов, и, бросив вещи, они пошли гулять по базару. Иша купила себе широкие хлопковые штаны зеленого цвета и шерстяную шаль, которую индусы называли чадаром. Она видела, как ближе к вечеру многие люди кутаются в похожие цветастые куски материи. Когда вечер начал неспешно наплывать на узкое делийское небо, они забрали вещи из номера и пошли пешком до вокзала, что располагался неподалеку. Там их уже ждал поезд. О. уехала раньше на моторикше в Ришикеш, оставив Ише свой телефон.

– Звони, когда я буду нужна, – шепнула она на ухо Ише, когда они обнимались на прощание.

2. Ясон читает книгу. Воспоминания о событиях, предшествующих катастрофе

– Эй, Джагай! Твоя очередь сегодня идти за хворостом! – кричит моя младшая сестра Нандини. В такие моменты мне кажется, что у нее слишком противный голос. Если честно, мне гораздо интереснее было бы пойти к старому узловатому баньяну, что широко развесил свои ветви, залезть внутрь и, прижавшись к причудливым древесным сочленениям, сидеть там спокойно, глядеть на чистое голубое небо и неспешно размышлять о смысле жизни.

Или на крайний повторять читать шлоки* на санскрите, но нет, вместо этого жестокий приказ – «иди и собирай хворост».

Мы жили в небольшой хижине на окраине леса – дальше начиналось бескрайнее поле, перейдя его, можно было попасть в Пур. Отец обучал нескольких мальчиков за плату, и меня в том числе, разным дисциплинам и умениям. Еще у меня была сестра-близнец, которая помогала отцу по хозяйству. Мама оставила этот мир, как только родила нас. Иногда я испытывал столь острый стыд и раскаяние, словно был повинен в ее безвременной смерти. Но в целом мы жили простой жизнью и были довольны тем, что посылала судьба.

Это было еще до ВСЕГО.

Сейчас я бы многое отдал за то, чтобы просто иметь возможность спокойно сходить за хворостом и принести его своей доброй сестре. Ценить ее заботу и служение я начал совсем недавно. Если бы я знал, какие потрясения ожидает весь мир в дальнейшем…

Но тогда я был совсем еще юнцом, и меня одинаково привлекали лазанье по деревьям, стрельба из лука и чтение санскрита. Все остальные обязанности, которые включали в себя помощь по дому в определенные дни, воспринимались мной как тяжкая провинность.

Но в тот день я, конечно, пошел за хворостом в лес. Монотонная работа «наклонись и подними» быстро начала утомлять меня, но тут я увидел, как вдалеке между деревьями мелькает цветное сари. Выйдя на небольшую полянку, я увидел, что юная девушка нагнулась к земле, ища что-то в буйной траве. Ее тяжелая черная коса, обвитая золотым украшением, соскользнула со спины и прижалась к щеке.

Стан ее был тонок, на шее висела гирлянда из белых цветов, которые опадали вниз, потревоженные быстрыми движениями рук. Кончики пальцев были выкрашены в красный. Вдруг она выпрямилась, повернула голову и посмотрела мне прямо в глаза. Ее сияющий взгляд привлек меня еще больше.

– Кто ты и что тут делаешь? – спросила прекрасная незнакомка, поправляя волосы и накрывая их свободным отрезом сари.

– Я Джагай, живу тут, неподалеку. А сейчас просто собираю хворост, – я был немного смущен тем, что пошел за ней и был раскрыт.

– Понятно, а меня зовут Асури. Я тоже собирала хворост, но потеряла в траве свое кольцо. Вот ищу его. Может быть, ты мне поможешь? – голос ее был мелодичен, и говорила она очень мягко.

Обрадованный благосклонностью и доверием девушки, я с радостью согласился и неожиданно быстро нашел колечко. Оно лежало на земле рядом с ее изящной ступней, на которой красовались полустертые коричневые узоры. Сейчас я удивлен тем, как много деталей помню из нашей первой встречи. И еще этот чарующий аромат, который исходил от нее… Со мной что-то происходило. Она поблагодарила и улыбнулась:

– Спасибо, Джагай. Теперь мне нужно идти: я уже долго отсутствую, отец будет волноваться.

– Постой, пожалуйста, скажи, увидимся ли мы еще? – я сам удивлялся своей смелости, но на удивление она кротко взглянула на меня глубокими темными глазами и, опустив их, ответила:

– Я живу за рекой. Если хочешь, то подходи завтра в полдень к мосту, там ты меня и встретишь.

Я ликовал. Домой не шел, а летел, погруженный в сладостные мысли о ней. Сладкий голос, движения, глубокий взгляд – весь облик очаровал меня, и в сердце бушевал сладостный ураган. Я был так увлечен своими мыслями, что почти не набрал хвороста. Но даже бранившая меня сестра не смогла развеять чары, которыми я был околдован. На следующий день я встретил Асури у моста, и с тех пор мы стали встречаться почти каждый день. Если я не видел ее хотя бы день, то сильно тосковал и не находил себе места.

Мы часто беззаботно бегали по лесу, ловя друг друга, а иногда просто сидели на лесной полянке, наслаждаясь окружающей безмятежностью и обществом друг друга. Я соорудил качели, подвесив их к толстой ветви большого дерева, рядом с лесным прудом, со всех сторон плотно обросшим густой травой, и мы подолгу качались на них. Однажды, находясь дома, я услышал странные звуки, доносящиеся с улицы.

Выглянув, я увидел, что всегда голубое, ясное небо затянуло серыми, тяжелыми тучами, в которых метались вспыхивающие тут и там паутины злых молний. В воздухе стояло предчувствие сильного дождя. Мимо нашего дома пробежало несколько гиен. Все они издавали странные звуки. Вдруг одна из них остановилась напротив меня, скрючила спину и с воем извергла пламя из окровавленной пасти. То же произошло и с тремя ее спутницами. Воя и поскуливая от боли, они пробежали дальше, оставляя позади себя коричневые пятна крови. Я еще не знал, что настало время, когда привычные вещи начнут полностью менять свои свойства.

На землю стали падать первые крупные капли дождя, как вступительные ноты, предваряющие великую симфонию, и через мгновение полил ливень такой оглушительной силы, что казалось, будто он расколотит старенькую крышу нашего старенького домика и, прорвавшись внутрь, смоет меня, стоящего на пороге. Отец и сестра были в Пуре – она часто помогала ему проводить жертвоприношения, тогда как я оставался за старшего.

Начался долгий период, когда на землю проливались кровавые дожди, животные изрыгали огонь из своих утроб, а домашний скот бился в агонии, словно зараженный бешенством. С неба падали камни, а иногда большие валуны, давя все вокруг. Внезапно поднимались сильные ветра, превращаясь в ураганы и унося с собой целые деревни. Наша местность молитвами отца пока оставалась в стороне от этих ужасных явлений, но я все время переживал за Асури.

Однажды вечером отец усадил нас с Нандини подле себя и рассказал, что беременность Дити вызывает эти ужасные явления, но после рождения братьев-близнецов нам будет еще тяжелее. «Идет уже пятидесятый год, и скоро они появятся, – сказал он, – и тогда, что бы ни случилось со мной, заботься о Нандини, и когда придет время – сделай правильный выбор».

Я не понимал, о чем говорит отец, а может, и не хотел понимать. Все мои мысли были заняты подругой. Всегда, когда это было возможно, мы с Асури встречались в лесу. Однажды я нашел в лесу подходящую ветку орешника и сказал ей:

– Я хочу вырезать из этой деревяшки амулет тебе на счастье. Что мне вырезать, Асури?

– Вырежи, пожалуйста, маленького львенка с гривой. Он будет всегда напоминать мне о тебе, – ответила она, и я, удобно усевшись на траву, стал аккуратно вырезать фигурку небольшим, но острым ножом. Когда львенок был готов, она прижала его к сердцу.

– Твой отец хотел, чтобы ты стал монахом, а ты встретил меня. И что ты теперь намерен делать? – ее глаза смотрели печально, когда она говорила это.

– Расскажу все отцу, – увидев, что она недоверчиво улыбается, я добавил: – вот прямо сегодня расскажу ему, что хочу жениться на тебе. Я люблю тебя, моя милая Асури, и не могу жить без тебя.

– Я тоже люблю тебя, Джагай. Ты мой львенок, и я никому тебя не отдам, – говоря это, она смотрела на меня так нежно, что, не помня себя, я прикоснулся рукой к ее прохладной щеке и хотел поцеловать, но она слегка отстранилась от меня.

– Джагай, отец говорил мне, что только муж может видеть распущенные волосы своей возлюбленной, – сказав это, Асури повернулась ко мне спиной и медленно стянула ленту, туго стягивающую ее тяжелую косу. Похожие на гладкие шелковые нити волосы начали медленно рассыпаться по плечам, я подошел и руками стал осторожно расправлять их.

Вдруг Асури встрепенулась и начала быстро завязывать волосы. Вдалеке послышались крики и звуки, похожие на лязганье мечей. Я потянул ее за руку, и мы побежали прочь из леса. Я довел Асури до моста, и дальше она поспешила в сторону своего дома, а я поспешил к своему. На дворе стояли солдаты с мечами наперевес.

– Что вам нужно? – крикнул я им издалека, стараясь не выдавать дрожи в голосе – тело начало трясти от мелкого озноба.

– Первый приказ новоявленного Хираньякши – захватить всех брахманов и судить их за преступления перед новым императором! – с этими словами меня неожиданно ударили по затылку.

Ноги подкосились, я упал на колени. Меня грубо схватили и кинули в зарешеченную повозку, в которой уже сидел один несчастный. Его темно-оранжевое одеяние было почти целиком заляпано багровыми подтеками, а лицо напоминало маску из-за толстого слоя запекшейся на жаре крови. Он только мельком взглянул на меня уголками глаз и опустил голову. Мы тронулись, и, ковыляя на ухабах, повозка поползла по дороге. Когда нас подкидывало и трясло, мой спутник издавал тихое мычание, похожее на стон. Через некоторое время я решился потревожить его.

– Прости меня, добрый человек, но что с тобой произошло? Куда нас везут?

Он медленно поднял голову и посмотрел на меня печальными глазами:

– Ты разве не знаешь? Спустя предсказанные пятьдесят лет Дити родила. Вчера на закате ужасные братья-близнецы вышли из ее оскверненной утробы, и старший, Хираньякша, захватил престол. Он сразу издал указ, чтобы всех брахманов заключили под стражу. Я думаю, нас казнят на городской площади как жертвенных животных… – сказав это, он опустил голову на грудь, и дальше мы ехали в молчании. Я не думал о себе в это время, только лишь мысли об Асури и отце с сестрой занимали меня. Что будет с ними?

Эти мысли тяготили, но я ничего не мог изменить. Поэтому я просто начал молиться, готовясь принять свою дальнейшую судьбу. Нас привезли на городскую площадь и оставили в повозке дожидаться дальнейшего распоряжения из дворца. Вокруг толпились испуганные жители, которых солдаты удерживали силой, не давая разойтись по домам. Дверца повозки отворилась, и брахмана, который сидел рядом со мной, силой выволокли наружу. Палкой его ударили по ногам, и он упал на колени. Я смотрел на это, прильнув к прутьям, а он спокойно стоял, воздев глаза к небу. К нему подошел солдат – он выглядел молодо, из-под его шлема выбивались курчавые светлые волосы, – и с силой вонзил меч в область сердца.

Казалось, что солдат медлит, наслаждаясь процессом убийства. В глазах у меня рябило, и время словно замедлило свой бег, показывая во всех подробностях отвратительную сцену. Вот окровавленный меч вышел из тела брахмана, и оно упало на каменную плиту песчаного цвета. По толпе прошел испуганный гул. Багровая лужа медленно расползалась вокруг тела. Я ждал, что меня также вытащат и убьют, поэтому мысленно говорил: «Ну вот и все, Асури, теперь твой Джагай будет лежать так, на каменной плите в проклятом Пуре».

Было очень жарко, и мертвое тело сразу окружил рой мух – их ожидал славный пир. Поглощенный размышлениями, я не сразу понял, что повозка тронулась. Выехав с городской площади, она загромыхала по узенькой улочке, выложенной булыжником.

Я был жив.

Мимо мелькали темно-коричневые стены домов, глаз ни за что не цеплялся, какие-то заборы – то тут, то там только лишь мелькнет маленькое зарешеченное окно, и снова безликие стены, безликие стены, безликие стены. На маленьких улочках было безлюдно: все люди затаились в своих домах в страхе. Я ощущал сильный ментальный ужас, сгустившийся в воздухе. Казалось, еще немного, и его можно будет потрогать. Наконец, мы выехали на пустынный простор, и, проехав еще немного, повозка вновь остановилась.

Два солдата бесцеремонно выволокли меня из нее и завели в зияющий черный проем, принадлежащий зданию, разглядеть которое я не успел. Меня втолкнули в небольшую по размеру темницу. Три шага от одной стены и четыре – до другой.