Помоги проекту - поделись книгой:
Теперь уже Рагху Рао не решался оторвать взгляд от земли.
— Сколько ватти ты привел?
— Человек шестьдесят, хозяин!
— Тогда все в порядке. Захвати для них еды, дорога долгая.
— Они взяли с собой еду, господин! — вмешался в разговор Бхимайя.
— Это ж надо так врать! — пробормотал Вирайя.
— Хорошо! Ступайте! — послышался снова все тот же скрипучий голос. Бхимайя и Дургайя увели ватти со двора и принялись навьючивать на них, как на мулов, поклажу. Вещей было очень много, потому что заминдар собирался торжественно отпраздновать в Сурьяпете помолвку сына. Четыре паланкина стояли наготове. Один для самого заминдара — Джаганнатха Редди, безраздельного владыки Срипурама, Паттипаду и еще сорока деревень. Второй для его сына Пратаба Редди, третий для матери Пратаба Редди. Первый и второй паланкины открытые, два других — закрытые. Четвертый паланкин, замыкавший шествие, был заново выкрашен и роскошно отделан. Красные занавески с нарядной узорной вышивкой, висевшие по обеим сторонам паланкина, колыхались от малейшего дуновения ветерка. Весело звенели укрепленные на крыше гирлянды стеклянных бус — можно было подумать, что это раздается звонкий девичий смех. Рагху Рао с любопытством смотрел на закрытый паланкин и даже отважился спросить у отца, кого это в нем понесут, но в ответ получил лишь подзатыльник.
Часа через полтора, после шумных и суетливых сборов, караван наконец двинулся в путь. Каждый паланкин несли восемь ватти. В первом сидел заминдар, во втором — его сын, в третьем — жена, а в четвертом не было никого.
— Почему он пустой? — недоумевал Рагху Рао.
Вирайя вместе с другими подхватил головной паланкин, а Рагху Рао приказали нести большое зеркало. Мальчик то и дело заглядывал в него и при виде своего отражения приходил в неописуемый восторг. Но даже зеркало не могло отвлечь его от четвертого паланкина, и Рагху Рао все время старался держаться к нему поближе. Среди ватти, несших этот паланкин, был Рангду — друг Вирайи, и Рагху Рао пошел рядом с ним. Когда последний паланкин чуть поотстал от остальных, мальчик, с опаской глянув по сторонам, тихо спросил у Рангду:
— Дядя! Это чей паланкин?
— Откуда мне знать, — пробурчал Рангду.
— Скажи, дядя! — не унимался Рагху Рао.
Помощники пателя пригнали Рангду на работу прямо с ярмарки, и это возмутило старого ватти. Весь год батрак работал на заминдара, но день ярмарки, по обычаю, принадлежал ему. Поэтому Рангду, мрачный, как туча, не был расположен отвечать на праздные вопросы. Однако, заметив, что мальчика снедает любопытство, он смягчился и попытался растолковать ему, как умел:
— В нем приедет сноха или как ее там… провалиться ей… невестка заминдара… чтоб ей пусто было…
— Кто, кто? — не понял Рагху Рао.
— Жена его сына… пропади она пропадом… поедет она… черт ее подери… сноха то есть!
Рагху Рао опять ничего не понял. С удивлением, во все глаза смотрел он на Рангду. Тот сплюнул и сказал:
— Через год, когда будут справлять свадьбу сына заминдара, в этом паланкине принесут его молодую жену из Сурьяпета к нам в Срипурам. Тогда нас с тобой опять впрягут!
Бхимайя, незаметно подкравшийся к ним, изо всех сил хлестнул Рангду плетью.
— Прекратить разговоры! Пошевеливайтесь! Не отставать от третьего паланкина!
Ватти, которые вместе с Рангду несли паланкин, помчались вперед во весь опор, как мулы. Крепко прижимая к груди зеркало, Рагху Рао побежал вслед за ними.
И хотя дорога из Срипурама в Сурьяпет была очень трудной, в памяти Рагху Рао навсегда остались два ярких воспоминания. Когда караван прошел уже немалую часть пути и по крутой тропинке добрался до вершины горы, Рагху Рао обернулся и посмотрел вниз на свою деревню. Она, как в зеркале, отражалась в сверкающей глади озера. Бескрайние поля хлопчатника — его здесь называют снегом Андхры; хижины, утопающие в зелени широколистных пальм; а посреди деревни, на пригорке — мощеная площадь. Вокруг деревни — пальмовые рощи; туда в сгущающейся синеве сумерек слетались к своим гнездам птицы. Рагху Рао еще чувствовал боль от недавних побоев, он устал, проголодался, но вид родной деревни взволновал и очаровал его. Ни разу в жизни ему не приходилось смотреть на Срипурам с такой высоты, и красота деревни на расстоянии, как это обычно бывает, ослепительной искрой вспыхнула в душе Рагху Рао. Облик родного края, родного дома навсегда врезался в его память. Даже здесь, в четырех стенах темной камеры, стоит ему закрыть глаза — и красота родной Андхры вновь становится зримой и осязаемой. Всю свою жизнь он боролся за Андхру и поэтому имел право видеть ее в своих грезах…
Другое яркое впечатление тех дней, сохранившееся в памяти Рагху Рао, было связано с Сурьяпетом. В большой конюшне, где стояли лошади деревенского писаря Шри Рамы Пунталу, деревенского жреца Шри Шия Рама Шастри, полицейского Шри Лакшми Канта Рао и прочих почетных гостей, устроили свой ночлег и ватти. Но не воздух конюшни, пропитанный запахом конского пота, не грязный двор и не холодный земляной пол, на котором вповалку спали ватти, запомнились Рагху Рао. На всю жизнь сохранил он в сердце предание, услышанное им в ту ночь от сказителей из деревни Паттипаду.
Сказители, подобно ватти, считались собственностью Джаганнатха Редди, и их вызвали в Сурьяпет по случаю обручения Пратаба Редди. Сказителей было трое. Первый — старик с длинной белой бородой. В неровном свете фонаря его лицо, изборожденное сетью морщин, напоминало красную землю Андхры, сплошь покрытую трещинами, похожими на зияющие раны и шрамы. На коленях старика лежала эктара. Второй — масхара — был еще молод. Голову его покрывала большая чалма, лицо открытое, свежее. Видно, никакие жизненные испытания и невзгоды не могли сломить этого человека. В руках у третьего сказителя был барабан; в то время, как старик под аккомпанемент эктары и барабана рассказывал предание, масхара то и дело прерывал его: задавал вопросы и тут же сам отвечал на них, вызывая дружный смех у слушателей.
Стемнело, повсюду разлилось ночное безмолвие; лошади и ватти утолили голод: лошади — сырым просом, ватти — вареным. На берегу пруда сказители зажгли фонари, и при их свете началось представление.
Ударив в барабан, старик начал сказ:
— Давным-давно…
— Когда Джаганнатха Редди еще в помине не было, — под хватил масхара.
Сказитель снова ударил в барабан:
— Давно, очень давно…
— …когда ватти ели очищенный рис и носили белые шелковые одежды, — не дал ему договорить масхара.
— Много веков тому назад, — невозмутимо продолжал старик, — когда в Варрангале было государство Какатьев Урмы Дэви, близ деревни Белампалли жил да поживал один йог…
Мерно текла речь сказителя, время от времени прерываемая остротами масхары. Рагху Рао казалось, что вместе с героями сказания он путешествует по земле древней Андхры. Затаив дыхание, забыв все свои горести, слушали ватти историю о мудром йоге и красавице принцессе. Отец принцессы поклонялся богу Вишну, а йог — богу Шиве. Йог явился в этот мир, чтобы уничтожить гнет и насилие и во всей вселенной установить новые, справедливые законы; тут-то он и встретил принцессу…
Медленно таяли в воздухе звуки эктары, и перед широко открытыми глазами слушателей витала красавица принцесса. Тихо мерцали в небе звезды, в зеркальной глади пруда отражался неровный свет фонарей. Рагху Рао не знал, долго ли он слушал и когда заснул. Ясно запомнилось одно — едва забрезжило утро и ночные сновидения покинули Рагху Рао, едва первые лучи солнца ласково пощекотали его веки, он проснулся и торопливо вскочил. Отец еще спал, а лошади в конюшне ржали и нетерпеливо били копытами…
Не скоро послала судьба Рагху Рао новые яркие впечатления. Мелкие будничные заботы, как крошечные пузырьки от дождевых капель на поверхности воды, возникали и тут же бесследно исчезали в памяти Рагху Рао. Появлялись и исчезали тени тех, кого он ненавидел: Джаганнатха Редди, Пратаба Редди, полицейских и других важных особ из его деревни. Рагху Рао не думал о них; он знал, что они смертельные враги его, потому-то и не хотел он вспоминать дни своей жизни, связанные с этими людьми.
Едва коснувшись рукой этих монет, он откладывал их в сторону и перебирал другие. Картины детства сменились воспоминаниями юности: перед Рагху Рао встал образ его друга Нагешвара, заточенного где-то рядом, в точно такой же темной, сырой камере.
Рагху Рао среднего роста, Нагешвар — очень высок, шесть футов с лишним. Таким же длинным был и его пастуший посох, и смеялся Нагешвар громко, раскатисто. Он пел песни и пас скот в лесу на противоположном берегу Бхогавати. Когда Рагху Рао хотелось отдохнуть от работы, он находил убежище у Нагешвара. Их дружбу скрепляла лютая ненависть к общему врагу. Нагешвар ненавидел заминдара потому, что тот ежегодно требовал овец и коз и не платил ни пайсы, а Рагху Рао ненавидел заминдара потому, что они с отцом его, Вирайей, были долговыми рабами.
Однажды Вирайя объяснил Рагху Рао, что ватти не всегда были долговыми рабами. Когда-то в давние времена они владели землей, им принадлежали буйволы, хлопок, золотистые снопы пшеницы; в садах, возле их домов, слышались смех детей и песни женщин.
Потом Вирайя сказал — и в голосе его звучали горечь и гнев:
— Сын мой! Рагху Рао! Погляди-ка на усадьбу заминдара! Это она причина наших лишений, из-за нее мы превратились в рабочий скот… Сын мой! Отец, умирая, завещал мне свою ненависть; теперь ты стал взрослым, и я передаю ее тебе. Другие оставляют своим детям имущество, дом, землю. У меня же нет ничего, кроме завета деда твоего, и я вручаю его тебе. Тяжкий труд состарил меня раньше времени. Силы иссякли; как их вернуть — не знаю. Я сохранил одну лишь ненависть, и пусть она перейдет к тебе, сын мой. Если ты захочешь искать другой путь в жизни — право твое!
Бережно, словно драгоценную реликвию, принял Рагху Рао от отца эту ненависть и с тех пор свято хранил ее в своем сердце. Жизнь шла вперед, и все больше росла его ненависть. С каждым днем он все больше убеждался в том, что усадьба заминдара несет зло не только ему, но и Рамлу, Рангду, Сомааппе, Винкату Рао — сотням других ватти и их семьям. Это заминдар присвоил золотые снопы урожая, это он отнял у них дом, поле, цветы, песню, это он погасил улыбку их жен и дочерей.
Да, общая ненависть скрепляла дружбу Нагешвара и Рагху Рао. С годами Рагху Рао понял, что таких людей, как Пратаб Редди, в сущности, на свете гораздо меньше, чем ватти. Если бы все ватти согласились действовать заодно, стены усадьбы не устояли бы перед их натиском. К этой мысли Рагху Рао пришел не сразу. Сложным, кружным путем добирался он до истины. Но ненависть Рагху Рао росла с каждым часом — ее питала не только злоба против душителя-заминдара, но и великая любовь к жизни.
Рагху Рао разжал кулак и среди этих ненавистных монет вдруг разглядел одну, яркую, как цвет любви. Лицо его просветлело.
Чандри…
Было это три года назад. Рагху Рао работал на хлопковом поле, будто усыпанном снегом. С самого рассвета собирал Рагху Рао хлопок. Иногда среди коробочек белого хлопка попадались коричневые, и он складывал их в отдельную корзину. Если же встречались коробочки шелковистого хлопка, он складывал их в другую корзину. Руки Рагху Рао проворно и ловко выполняли привычную работу. В тот день отец его заболел, и Рагху Рао, как всегда в таких случаях, работал за двоих.
За работой он тихонько напевал. С противоположного конца поля навстречу ему медленно двигались девушки — они тоже собирали хлопок. Но Рагху Рао пел не для них — просто ему хотелось отвлечься, забыть об усталости, к тому же с песней работа всегда лучше спорится. Вдруг песня его оборвалась — два пышных куста хлопчатника раздвинулись, и перед ним возникло незнакомое девичье лицо, озаренное улыбкой…
Рагху Рао закрыл глаза и во мраке камеры увидел Чандри так же ясно, как в день их первой встречи.
Он вспомнил ее нежный рот, белые, как жемчуг, зубы, сверкнувшие в улыбке, вспомнил ее ярко-красную короткую кофточку, расшитую блестящим стеклярусом. А когда Чандри, оглянувшись назад, встала к нему боком, он заметил глубокий вырез на ее спине и красную шнуровку, четко выделявшуюся на нежном теле — точь-в-точь как прожилки на лепестке розы. Потом Чандри быстро повернулась к нему лицом, и он увидел блестки на алой бархатной ленте, перехватывающей ее волосы. Девушка, смущенно улыбаясь, оправила юбку, и в глаза ему бросилась темно-красная кайма с замысловатым узором. Юбка тоже была обшита стеклярусом, ослепительно сверкавшим на ярком солнце. Девушка быстро сорвала коробочку хлопка, и Рагху Рао увидел черное костяное кольцо на ее пальце, обе ее руки от кисти до локтя были украшены бронзовыми браслетами. На одной руке татуировка зеленой краской — «Чандри»; а на лбу — знак касты. Трудно было Рагху Рао отвести взгляд от зеленых, чуть раскосых глаз красавицы… Зеленые глаза… тонкие губы… светлая кожа… стройный, тонкий стан…
Чандри!
Все это он вмиг заметил и улыбнулся ей в ответ. Мгновение, когда они впервые взглянули друг на друга, было очень важным в его жизни. Потом, когда он блуждал в лесах, скрывался в пещерах от преследовавших его полицейских и солдат, когда его избивали плетьми слуги заминдара, когда работал он на бумажной фабрике, когда объявил голодовку в тюрьме, он в мыслях всегда призывал Чандри, такую, какой увидел ее впервые. Порой это нежное, сладостное видение придавало ему силы, порой делало его слабым, и тогда Рагху Рао гнал его прочь. Если воспоминание о Чандри являлось к нему незваным гостем — а случалось это часто, — оно неизменно причиняло ему боль. Да, тогда Рагху Рао чувствовал себя путником, бредущим в пустыне: его томит жажда, кругом ни капли воды, а мираж прохладного источника лишь дразнит взор. Много раз приходилось Рагху Рао испытывать подобные муки. Он хорошо помнил счастливый миг их первой встречи и сполна настрадался за нее. Поэтому, когда теперь он вызвал в памяти образ Чандри, счастье и боль одновременно переполнили его сердце.
Чандри принадлежала к кочевому племени ломбару. Она была дочерью кочевника Бхагийи. В то лето ломбару раскинули табор на берегу Бхогавати. Созрел хлопок, и ломбару наняли на уборку урожая. Тут-то, на хлопковом поле заминдара, и встретился Рагху Рао с Чандри. Обычно Чандри бродила по окрестным деревням и продавала душистую смолу или собранные в лесу ветки шамбалу, из которых плели корзины. По вечерам, когда она возвращалась в табор, отец ее пел, ударяя в бубен, а Чандри плясала.
Рагху Рао и Чандри были молоды, а молодое чувство дает бурные всходы. За первой встречей последовали другие. Много песен было спето тогда, песен, полных любви и нежности. Правда, стена отчуждения иногда вырастала между влюбленными, и тогда им хотелось забыть друг о друге. Но чувство их росло, ширилось, как река в весенний разлив, как неудержимо вздымающийся поток. Настал день, когда Чандри назвала Рагху Рао своим женихом и она решила сплясать только для него. Это был чудесный танец. Не перед толпой и не в таборе — для одного Рагху Рао в чаще леса, перед хижиной Нагешвара плясала Чандри. Только для Рагху Рао надела она свою праздничную одежду: ее пышная красная домотканая юбка расшита цветами и замысловатыми узорами, оторочена широкой серебристой каймой. В танце так и мелькали стройные ноги Чандри, на тонких лодыжках ее развевались ремешки из змеиной кожи, звенели бронзовые подвески браслетов. Рагху Рао любовался танцующей Чандри, и перед взором его плыл и мерно покачивался закрытый свадебный паланкин, очень похожий на тот, который он видел в детстве: по бокам колышутся расшитые пурпурные занавески; но только этот паланкин не пустой…
Одно воспоминание сменяет другое… Хлопок уже собран. Полдень. Рагху Рао идет по берегу Бхогавати, туда, где раскинулись шатры табора Чандри. По дороге ему встретился пастух Рамлу; он искоса посмотрел на Рагху Рао и усмехнулся, не сказав ни слова. Юноша не придал этому значения, хотя во взгляде Рамлу и почудилась Рагху Рао издевка. Затем повстречался ему дядя Рангду. Тот при виде Рагху Рао громко рассмеялся. Но, опьяненный своим счастьем, Рагху Рао шел вперед, не обращая ни на кого внимания. «С чего бы это? А что, если старик смеется над моей любовью? — подумал он, — ведь я полюбил девушку из чужой касты. Ну что ж, пусть смеется».
Он шел, в задумчивости опустив голову. Осторожно пробираясь через колючий кустарник, Рагху Рао вышел на окаймленную зарослями кактуса дорогу, она вела к табору племени ломбару. Не пройдя и полумили, он увидел пасшихся вьючных ослов и шатры из джутовой мешковины и пальмовых листьев. Мужчины плели циновки, а женщины — корзины из гибких прутьев шамбалу. Какая-то старуха визгливым голосом распевала песню о любви, а молодые женщины слушали ее и посмеивались.
Рагху Рао направился к шатру Бхагийи. Старик сидел у очага и что-то подмешивал в топившееся масло.
— Что ты делаешь? — спросил Рагху Рао.
Бхагийя хитро подмигнул:
— Да так, подбавляю кое-что…
— А почему бы тебе не торговать чистым маслом?
— Еще чего! Попробуй-ка тогда его сбыть. Чистое масло нашему покупателю не по карману. Вот мы и разбавляем его, а потом пускаем по дешевке.
— Где Чандри?
— Скоро придет. Садись.
— Куда же она ушла?
— В усадьбу. За ней прислал сын заминдара.
У Рагху Рао перестало биться сердце. Взяв себя в руки, он спросил:
— Зачем она понадобилась Пратабу Редди?
— Откуда мне знать? — ответил Бхагийя, усердно помешивая масло деревянной ложкой. — С утра ушла, наверное, скоро придет. Садись.
Рагху Рао сел рядом на землю.
День уходил, спускались сумерки. Багровое пламя заката уже погасло, когда наконец вернулась Чандри. Встретив недовольный взгляд Рагху Рао, она боязливо отвела глаза, затем, пытаясь улыбнуться, подошла ближе:
— Ты давно здесь?
Рагху Рао не ответил. Чандри стояла подле него, перебирая пальцами расшитый край юбки.
— Шербету хочешь? — робко предложила она.
— Нет.
— А холодного кокосового молока?
— Ничего не хочу, — рассердился Рагху Рао. — Ничего не надо.
— Что с тобой? Ты сердишься?
— Где ты пропадала?
— Пратаб Редди позвал меня.
— Почему ты пошла?
Чандри от изумления широко раскрыла глаза.
— Как же я могла отказаться? Ведь сам хозяин прислал за мной.
— И что же… Что же там было?..
Чандри опустилась рядом с ним на землю и устала сказала:
— Что было? То, что всегда бывает…
— Потаскуха! — вне себя от гнева выкрикнул Рагху Рао.
Чандри вспыхнула:
— Неправда. Я сказала ему: делайте со мной, что хотите, но я не позволю вам положить руку мне на грудь.
— Не понимаю…
Чандри с нежностью посмотрела на Рагху Рао:
— Грудь моя — для ребенка… который когда-нибудь должен родиться…
Рагху Рао отвернулся. В сердце его теснились горечь, боль и гнев.
— Чандри! — воскликнул он. — Если чистой должна быть грудь, которая вскармливает ребенка, то почему не может быть чистым чрево, которое дает ему жизнь? И разве не должны быть чистыми уста, поющие колыбельную песню? И руки, баюкающие дитя? Чандри, зачем, зачем ты себя осквернила?
Чандри ничего не ответила. Женщины ее племени привыкли безропотно переносить все оскорбления и обиды. Она лишь беззвучно заплакала. Медленно текли по ее лицу слезы и капали на сухую землю, жадно впитывавшую их.
Молча сидел Рагху Рао рядом с Чандри и смотрел, как слезы лились из ее глаз. Потом он порывисто встал; он понял: не слезами — только кровью можно утолить вечную жажду истерзанной земли Андхры. И как только Рагху Рао осознал это, он перестал думать о своей любви. Рагху Рао стал другим человеком.
В ту же ночь он покинул родной дом и ушел из деревни той же дорогой, которой ему уже довелось идти однажды — когда он был ватти. Теперь он не был больше ватти — долговым рабом. Он был свободен, он уходил на поиски новой правды, новой невесты и видел перед собой другой празднично разукрашенный паланкин…
До сих пор Рагху Рао вспоминал свою жизнь, не связывая одно событие с другим, будто и не были они нанизаны на одну нить, проходящую сквозь всю жизнь человека, от рождения до самой смерти. Но все пережитое им впоследствии он уже не в состоянии был перебирать в памяти отдельно, как разглядывают разные монеты. Стоило вспомнить один случай и рядом с ним в памяти непременно всплывал другой. Теперь все они были неразрывно связаны между собой. В жизни Рагху Рао бывали и взлеты и падения, но даже в пору самых тяжких унижений и горя его вела вперед одна путеводная звезда. Без нее он, быть может, не справился бы с испытаниями, которые выпали на его долю в последующие три года. Покидая деревню, Рагху Рао еще не знал, куда он идет и что будет делать. У него были самые смутные представления о жизни и отношениях между людьми. Он видел только бесправие и жестокость. Но неутоленная жажда любви не угасла в сердце Рагху Рао за те месяцы, которые он провел в Сурьяпете. Там с утра до позднего вечера он мыл посуду и чистил кухонную утварь.
Хозяйка Рагху Рао — жена купца — заставляла работать его без отдыха и морила голодом. Точно так же обращался с ним в деревне Джаганнатх Редди. Когда у купца бывали гости, Рагху Рао ложился спать голодным — ну точно, как в деревне. Из разговоров своих хозяев он узнал, что у купца есть земля и что он собирается умножить свои владения. И пока Рагху Рао изо дня в день мыл посуду и чистил кастрюли, на его глазах вырастал еще один помещик, еще один Джаганнатх Редди, хотя дом купца и был невелик, а поместья у него еще не было.
Поделиться книгой: