Ведомственный притон

— Какая я тебе мамаша?! Ну-ка валите отсюда подобру-поздорову, а не то я сейчас в милицию-то позвоню! — Для убедительности она вытащила из кармана сотовый телефон. — Наш участковый просил докладывать о всех гостях восьмой квартиры!

— А почему вы вдруг решили, что нас интересует именно восьмая квартира? — нагло улыбнулся Фочкин.

— Она не только вас интересует. Тут перебывало много желающих — туда-сюда!

Тетка, не сдвинувшись с места и нисколько не остерегаясь за свою сытную жизнь и непомерное здоровье, поднесла телефон почти к носу и, не прекращая пугать участковым, принялась тыкать пальцем в кнопки.

— Не трудитесь, мамаша, — Катышев достал удостоверение. — Мы как раз и есть из милиции.

Экзальтированная дама, скрупулезно изучив документ, сделала шаг назад, пропуская мужчин в подъезд.

— Только вы, товарищи милиционеры, приехали поздновато. Бордель закрылся еще вчера вечером. Съехали все девочки и мальчики.

— А вы почем знаете? — удивился такой оперативной информированности Катышев.

— Да потому, что я и есть самый настоящий председатель домкома. Утром приезжал хозяин, осмотрел свою квартиру и остался доволен.

— Вы — председатель домкома? Шутить изволите? — не смог сдержать смеха Фочкин.

— А что тут такого? Не похожа, что ли?

— Я вообще-то не ведаю, как могут выглядеть домкомы. Но первый раз вижу официальное лицо, которое находится в курсе того, что на протяжении долгого времени в подведомственных пенатах функционирует самый настоящий притон разврата и говорит об этом так спокойно. Вот что меня очень настораживает, уважаемый домком. — Лицо Фочкина стало серьезным, как у судьи во время вынесения приговора.

Ни слова осуждения, ни строгий тон Фочкина не вывели женщину из равновесия. Прежде чем ответить, она достала носовой платок и, накрутив его на толстый палец, вытерла уголки губ. Видимо, чувствовала, что при разговоре толстый слой помады расползался.

— Ты, мил-человек, меня не учи, как надо поступать. Там не шумели, там не буянили, хлопот никому из жильцов не доставляли. Там тихо, как бы это сказать, развлекались. Мужчины и женщины. Это раз. — Она снова принялась вытирать губы.

— А два? — поторопил Катышев.

— А два — от таких притонов нашей родной милиции бывает только польза.

— Вот как? — даже раскрыл рот Фочкин, готовый тут же узнать о материальной выгоде участкового.

— Я читала, что до революции и в первые годы советской власти, когда притоны и бордели считались прибежищем криминала, милиция извлекала из этого немалую выгоду. Ведь были и осведомители. Или я не права?

— Вы что, тоже служите по совместительству? И домком, и осведомитель?

Пожевав губами и удостоверившись, что лишней помады больше нет, тетка даже закокетничала и манерно задвигала объемными плечами.

— О всех незнакомых мужчинах, которые наведывались в восьмую квартиру, я по мере возможности сообщала нашему участковому Петру Семеновичу Коноваленко. Он мне за это даже премию по сто рублей трижды вручал.

— За доносительство, — поправил Катышев.

— Как вы вульгарны, молодой человек! Что за слово такое?! — сморщилась домком. — За оперативную информацию!

— Значит, и товарищ Коноваленко знал, что в восьмой квартире функционирует притон?

— И мне, и участковому хорошо известно, что квартира по всем правилам закона сдавалась в аренду.

— И все остальные жильцы об этом знали?

— Кто хотел, тот и знал. И, если быть до конца откровенной, ваш Коноваленко и без моих сообщений в нее чуть ли не каждый вечер заглядывал.

— Зачем? — тут же выстрелил вопросом Катышев.

— Как зачем? Для порядка. Документики у гостей и девочек проверить.

— А кто арендовал квартиру?

— Довольно порядочная женщина. Моих лет. Светленькая, зеленоглазая. Ямочки на щеках. Татьяной Федоровной ее звали. Она меня даже шоколадными конфетами угощала. Фамилия у нее странная, не могу вспомнить. То ли Чермшинова, то ли Черемнова… Но Коноваленко наверняка знает. Хотите чаю, товарищи милиционеры?

Фочкин посмотрел на Катышева, понимая, что надо тотчас же соглашаться. Всезнающая тетка могла пролить свет и на многие другие щекотливые вопросы. Но Костя, о чем-то раздумывая, медлил с согласием.

— А как вас зовут? — наконец спросил Катышев.

— Варвара Леонидовна Прияткина. — Они впервые увидели, как расплылась в улыбке информированный и всегда готовый помочь следствию домком.

— Дорогая Варвара Леонидовна, — взяв ее ладонь в руку, нежно сказал Катышев, — мы к вам еще обязательно заглянем на чашечку чаю. Но сейчас хотелось бы повидаться с коллегой, участковым Коноваленко. Где его участок, не подскажете?

— Понимаю, понимаю, — закивала расплывшаяся от нежности женщина. — Надо ковать железо, пока оно горячо. Его каморка в подвальном помещении соседнего дома.

Они вышли на улицу и направились в указанном домкомом направлении. Дверь, окованная оцинкованной жестью, оказалась закрытой. Фочкин, скорее для профилактики, несколько раз стукнул в нее кулаком.

— А ты знаешь, Костя, почему этот самый Коноваленко каждый вечер наносил визит в бордель?

Катышев поднял глаза:

— Майор, тебя только теперь эта мысль осенила? То, что он туда за зарплатой бегал, и коню понятно. Больше того, я уверен, что не кто-нибудь, а именно он предупредил неизвестную нам Татьяну Федоровну о том, чтобы она скорее сматывала удочки.

— Ты думаешь?

— Я уверен. Мало того, он, чтобы не выпускать столь ценный притон со своего участка, мог подыскать в своем же районе и другую квартиру для разврата.

…Золотарев сиял как утреннее солнце. По мрачным лицам товарищей угадав, что они вернулись не солоно хлебавши, он закинул ногу на ногу и откинулся в кресле, демонстрируя успех и превосходство.

— Ну что, неудачники? Не я ли вам говорил, что визит в бордель — дело пустое!

Фочкин стянул с головы вязаную шапочку, шмыгнул носом:

— Я бы не сказал, что мы прокатились зря. Из больницы по Блинкову никаких сведений нет?

— Будет жить твой Блинков. Только пока в сознание не приходил. Но у меня есть куда более занятные сведения.

Катышев, не скрывая усмешки, посмотрел на Золотарева:

— Хочешь сказать, что поймал удачу за хвост?

— Допустим, поймал.

— Тогда особо-то не обольщайся. Потому что стоит она к тебе задом! — Катышев повесил куртку и прошел к столу. — Ну говори, не тяни резину!

— Мамка-Танька, — фальшиво демонстрируя обиду, сделал паузу капитан. — Не кто иная, как бывший старший лейтенант детской комнаты милиции Восточного округа — Татьяна Федоровна Черемисова. Два года назад она была уволена из органов внутренних дел в связи с окончанием срока контракта. Это официальная версия. А на самом деле ее попросили за разврат малолеток.

Фочкин выпучил глаза, склонился над столом Золотарева:

— Что, натурально развращала?

— Да нет, все гораздо проще. Она продавала владельцам порносайтов фотографии обнаженных подростков, которых сама и снимала в душевых комнатах детских распределителей.

— Значит, специализацию после увольнения не только не оставила, но и занялась реализацией живого товара, — сделал заключение Катышев. — Надеюсь, домашний адрес мамки тоже выяснил?

Золотарев, не говоря лишних слов, бросил на стол коллеги блокнот, на раскрытой странице которого крупным почерком был зафиксирован адрес сутенерши.

— Надо брать, сейчас же! — первым заглянув в блокнот, сказал Фочкин.

— Ни в коем случае, майор, — войдя в кабинет незамеченным, охладил пыл подчиненного Полуяров. — Притащите вы ее сюда, а она посмотрит на вас невинными глазами и ужаснется: какие девочки, какой бордель? А вот если втихаря понаблюдать за мамкой, то приведет она вас в нужное время и в нужное место, да и сама с поличным подставится. Я правильно размышляю, Катышев?

— Что бы мы без вас делали, товарищ полковник!

8

Лицо начальника управления собственной безопасности генерала Милославского выражало не просто негодование, оно было разъярено. Князь, засунув руки в карманы брюк, чего никогда себе при подчиненных не позволял, метался по кабинету. За семь лет совместной работы Полуяров мог по пальцам одной руки перечислить, когда на Князя обрушивалось такое состояние. И в большинстве случаев виновником таких раздражений становился сам полковник Полуяров.

По тому, как с каждой секундой убыстрялась и убыстрялась всегда неторопливая, если не сказать вальяжная, походка генерала, полковник знал, что в момент, когда нужно будет перейти на бег трусцой, Князь рез ко остановится, и тогда — держись. В лучшем случае за самоуправство можно отделаться строгачом, в худшем — получить служебное несоответствие. Но выговорешники в личном деле Полуярова появлялись нередко, особенно в бытность его работы в убойном отделе уголовного розыска. Правда, через неделю-другую в графе о награждениях и благодарностях заносилась запись совершенно противоположного характера, которая снова выравнивала его послужной список.

Глядя в удаляющуюся спину Князя, Полуяров в душе усмехнулся: все так и должно быть. Генерал — счастье, полковник — всего лишь звание. Но и у него, Полуярова, тоже было свое счастье, которое заключалось в том, что он со всем своим скопом выговоров и благодарностей все же смог дослужиться до трех больших звездочек на погонах. Большего успеха, какой могли дать штаны с красными лампасами, ему, с дипломами обычной школы милиции и краткосрочных курсов по повышению квалификации, уже никогда не добиться. Впрочем, если еще разок рискнуть жизнью, что не раз за карьеру ему уже приходилось делать, и получить звание Героя, то можно было бы рассчитывать не только на кусок сверхпланового счастья, но и дополнительных льгот, которые ох как бы пригодились ему на пенсии.

Генерал, резко развернувшись у окна, стремительно надвигался на полковника. Но Полуярову вдруг стало совсем смешно, и он даже сделал над собой усилие, чтобы не выдать своего настроения. Получить в ближайшее время Героя России за борьбу с проституцией было бы пиком фантастического жанра. Но именно очередную кампанию по борьбе с опекунами проституток в милицейских погонах и предложил десять минут назад Князю Полуяров. Вернее, даже не предложил, а просто поставил Милославского в известность, что сам, не спросив соизволения высокого начальства, был вынужден принять такое решение.

Конечно, прежде чем войти в кабинет Князя с предложением о начале операции «Контролеры любви», которой он сам и придумал название, Полуяров тщательно подготовился к дискуссии. Об этом свидетельствовала и пухлая красная папка, которую он не выпускал из рук. Крышевание секс-бизнеса в столице приобрело огромные масштабы. И полковник понимал, что если не сегодня, не сейчас, то завтра этот больной вопрос обязательно всплывет на поверхность. И если не на коллегии министерства, где непроизвольно могут начать схватку непримиримые между собой представители милиции нравов и отрядов особого назначения, то начнется очередное перемалывание из пустого в порожнее на депутатском, а то гляди, и на правительственном уровне. Как всегда, постараются найти виновных. И тогда в таком же положении, в каком сейчас находился Полуяров, мог оказаться и сам Князь.

Он подавил в себе смешливость, ожидая, что вот-вот генерал замрет перед ним и выплеснет наружу все свое негодование по поводу самоуправства, и тогда он раскроет папку и предоставит факты. О том, как отделы нравов двух соседних округов столицы вот уже на протяжении полугода не могут поделить и ведут ожесточенную борьбу за пограничную зону, где по ночам обосновывается скопище продажных женщин. И тем и другим поскорее хотелось стать главными контролерами этого традиционного, но уголовно наказуемого бизнеса. В красной папке, шнурки которой он готов был развязать, хранилось досье на руководителей отделов внутренних дел по обслуживанию самых крупных гостиничных комплексов столицы, в которых с молчаливого согласия начальства дежурные и постовые милиционеры самостоятельно регулировали ночной сексуальный бизнес, подкладывая девочек высокопоставленным клиентам гостиниц. И это были самые крупные, но уже доказанные примеры милицейских преступлений, не считая обычной, повседневной мелочевки, до тонкостей известной не только милиционерам, но и представителям средств массовой информации. Не было дня, чтобы какая-нибудь из московских газет не отрапортовала, как после трудовой смены в десятки столичных отделений милиции заглядывали представители притонов и борделей, чтобы передать полагающийся конверт с процентом от ночной выручки. Не только ему, одному из многих полковников, но и генералу Милославскому не раз приходилось слышать, как московские проститутки любят прихвастнуть, кто является их защитником и покровителем. Те же журналисты, из которых самым вездесущим считался Станислав Варенцов, в колонках происшествий каждый день регистрировали случаи, когда на места конфликтов девиц с клиентами приезжали милицейские патрули.

Генерал, наконец, тучей навис над полковником: — Смотри, какой герой, едри его в корень! Аника-воин, взявшийся победить проституцию! Ты что же, в самом деле полагаешь, что это можно сделать?

Полуяров исподлобья взглянул на генерала. Неожиданно на ум пришла тактика дальнейшего разговора. Если Князь решил утолить свой гнев в сарказме и насмешках над ним, то лучше всего ответить тем же самым. Полковник опустил голову, словно провинившийся школьник, и лишь тихо хмыкнул в ответ:

— Мировой исторический опыт, товарищ генерал, подсказывает, что бороться с этим злом можно. Можно даже одерживать локальные победы, но в целом победить никак нельзя!

— Вот! Зачем же затевать? Теперь я хотел бы от тебя услышать еще один разумный ответ. Почему?

— Да потому, что после каждой победы опять как-то тянет в бой.

Готовый услышать любое оправдание и приступить к дальнейшему наступлению, генерал даже оторопел от наглости подчиненного. Мало того, что без его согласия были привлечены к операции сотрудники целого оперативного отдела, так полковник еще соизволит и шутки шутить.

— В бой тянет? — переспросил он с угрозой в голосе. — Не будет никакого боя, полковник. С этой минуты я отстраняю вас от руководства отделом. Вы свободны.

— Есть быть свободным. — Полуяров сделал два шага к столу и положил на поверхность пухлую папку. — Зря вы так. Но, если будет время, просмотрите эти документы.

Он сделал крутой разворот, готовый направиться к выходу.

— Что здесь? — догнал его вопрос.

Не поворачиваясь, полковник решил шутить до конца:

— Это досье, которое из Интернета собрал и обобщил капитан Золотарев. Проще говоря, материалы о том, что мы еще недостаточно занимаемся проституцией!

После короткой паузы за спиной раздался хохот генерала:

— Ты хочешь сказать, Иван Борисович, что нам это занятие надо поставить на широкую ногу!

Взявшись за ручку двери, Полуяров повернулся и улыбнулся.

— Именно это и хочу сказать. А вы знаете, чем милиционер отличается от проститутки?

— И чем же?

— Милиционеров имеют до глубокой старости. Приблизительно как вы меня сейчас. Но я не обижаюсь, пусть буду лучше я, чем вы. Ведь проблема может быть вынесена на коллегию.

— Уже есть основания? — озабоченно спросил Милославский.

— Вчера вечером до потери сознания был избит сотрудник ОМОНа. Имеются сведения, что таким образом с омоновцами сводят счеты представители отделов нравов, которые и курируют уличную проституцию. А потому наверняка на ближайшей коллегии свое «фе» по поводу этого происшествия выскажет руководство управления по борьбе с организованной преступностью. Или того хуже — омоновцы самостоятельно постараются разобраться с обидчиками. Вот тогда вас и спросят, а куда смотрела служба собственной безопасности?

Генерал, почесав пальцем висок, направился в сторону своего кресла.

— Ты меня-то не пугай. Если у них руки чешутся, пусть разбираются.

— А мы будем наблюдать со стороны?

— Угомонись, полковник! Присядь-ка лучше. — Князь первым опустился в кресло, раздумывая, как оправдать свои слова о невмешательстве. — На эту тему мы с министром уже говорили. Щекотливый вопрос.

— Надо полагать. Своевременная щекотка в нужном месте может принести сказочное возбуждение.

— Ах брось ты свои шутки. В данном случае они уже не к месту. Надеюсь, не забыл, какой шум в прессе поднялся, когда мы провели операцию по незаконной легализации сотрудниками милиции краденых автомобилей?

— Между прочим, очень удачно и вовремя провели.

— А что в итоге получилось? — Генерал прихлопнул ладонью папку. — Общественность убеждена, что не только гаишники, но и все другие службы и управления к этому причастны! Теперь только представь, как начнут изгаляться писаки, когда узнают, что мы занялись проститутками и их покровителями! Я даже заголовок в газете предчувствую, вроде того, как разом возбудились сотрудники всего министерства.

Полуяров засмеялся:

— Неплохо, генерал. Вы могли бы стать неплохим репортером! Но в данном случае по нашим материалам прокуратуре придется возбуждать совсем другие дела.

— Много? — Князь с тревогой поднял глаза на собеседника.

— В этой папке только те, что не требуют отлагательства. А вообще, по оперативным данным, в столице около четырех тысяч фирм и заведений, десятки тысяч девушек, которые трудятся на ниве сексуальных услуг.

— Ты хотел сказать, борделей и притонов? — усмехнулся Милославский.