Последнее место на земле

Алексей первый раз увидел его явное исчезновение.

В дверь камеры, быстро проскородив по стене, тут же ударили дубинкой. Алексей дернулся от неожиданности и поморщился.

— Заключенный, к стене! — послышался противный рявкающий голос.

Все задвижки и ключи скрипнули и провернулись. Охранник вошел в камеру. Остановившись у входа, он задумчиво помахивал дубинкой, то поднося ее почти к лицу, то едва-едва касаясь стены, и жевал жвачку.

— Ты не знаешь, что нельзя разговаривать в одиночке?

— Я не разговаривал.

Охранник протянул руку с дубинкой и ткнул ею заключенного, стоящего лицом к стене, в бок. Потом хихикнул.

— Ты самый разговорчивый заключенный, — и снова хихикнул мелким истеричным смешком, — тяжело, да? Да? Да?

На каждое «да» он меленько хихикал и толкал дубинкой в бок.

— Молчать тяжело? Да?

— Ты плохо закончишь Демьян, преступники всегда плохо заканчивают, — громко ответил Алексей.

— Не сметь! — несдержанно и надрывно вызверился Демьян. И тут же успокоился, — за нарушение дисциплины полагается наказание.

Потом вдруг резко перевел дубинку на ногу Алексея и спросил:

— Что это?

Алексей посмотрел вниз, туда, куда указывала дубинка.

На полу, рядом с нижним отворотом штанины виднелась маленькая кучка белого песка. Она была так незначительна и мала, что невозможно было ее заметить, и в то же время так бела, искриста и чужеродна на этом испещренном грязью темном полу, что невозможно было ее не заметить.

Алексей хмыкнул, вспомнив доброе лицо старика. Потом посмотрел на охранника и с тоном безоговорочной очевидности ответил:

— Песок.

Демьян сощурился то ли полуудивленно, то ли полуозадаченно и от этого почти глуповато и, снова переведя дубинку на спину Алексея, подошел ближе. Он быстро присел, подхватив щепотку в тонкие, как у скрипача, пальцы и поднялся. Присмотрелся. На ладони действительно блестел белый мелкий кристаллический песок. Демьян застопорился. В его голове не предполагалось ответа на вопрос: откуда здесь, на краю земли, может быть такой манящий своим видом нежный пляжный песочек. Забыв, зачем пришел, он нервно тряхнул ладонью, вытер ее о штанину и вышел из камеры. Заключенный остался стоять лицом к стене и думать о песке.

Ужин в этот вечер не принесли.

* * *

Беспокойный, неглубокий и оттого очень утомительный сон не дал Алексею отдохнуть. Под утро он открыл глаза, закинув руки за голову и представляя, что над ним светит бездонное звездное небо Харпа, просто лежал и смотрел в потолок. Перед глазами проплывали фрагменты жизни: разговоры, митинги, шествия, моменты счастья, моменты удачи. Каждый из них он прокручивал в голове, улыбался ему, выпуская куда-то ввысь, на свободу, и выбирал следующий.

Когда, судя по отдаленному дыханию тюрьмы, время приблизилось к пяти утра, из коридора стали раздаваться приглушенные звуки движения. Долго ждать не пришлось.

Дверь громыхнула без предупреждения, мерзко заскрипела и открылась настежь. В полумрак камеры вошли три быстрые фигуры, они беззвучно и выверенно сделали несколько шагов к нарам. Алексей одновременно со скрипом открывающейся двери попытался подняться и сесть, но не успел даже сделать этого, как фигуры приблизились, перехватывая его руки, заламывая их за спиной и отрывая тело от нар:

— Осторожно, дергаться не давай, — прозвучал голос, которого он раньше не слышал, и хватка на запястьях с упором в плечах скрутила его с обеих сторон, фиксируя лицом вниз.

Счет пошел на минуты. Алексей напрягся всем телом, пытаясь хоть что-то сделать. Но сделать уже ничего было нельзя. Они отодвинули его от нар.

— Вниз, — прозвучал все тот же незнакомый голос.

Руки надавили и наклонили заключенного почти к полу, на колени. Холодная и неестественная перчатка, как упругая змея, начала скользить вокруг основания шеи, надавливая на мышцы, ощупывая ложбинки и вены, словно искала вход в тело.

— Вам не сойдет это с рук, — прохрипел Алексей и мотнул головой.

— Всё, фиксируй голову, — обратился голос не к нему.

Руки тут же переместились, упираясь еще больше в плечи и смыкая его запястья за спиной. Кто-то из двоих по бокам перехватил голову, сжав ее в кольцо и запрокинув вверх.

Тут же включился свет.

Склонившийся над ним силуэт обрамлялся светом лампы за спиной, как нимбом. Лица не было видно. Черная, зловещая, тошнотворная смерть…

Они дышали, эти двое, что были по бокам. Отрывисто, тяжело, как будто поднимались без лифта на десятый этаж. Он слушал их дыхание. Не слышно было только того, что в перчатках. Он стоял на коленях, с заломанными назад руками, с задранной кверху головой, в максимально неестественной и парализующей позе, и смотрел на светящийся ореол вокруг темной фигуры.

Еще секунда.

— Держим, — сказала фигура и наклонилась ниже.

Паучья хватка на его теле стала твердая, как металл, в каждой точке соприкосновения. Алексей еще раз напрягся мышцами и не смог двинуться даже на сантиметр.

Темная фигура сделала какое-то движение, и послышался легкий шелест. Потом — звук, как от отрывающейся целлофановой оболочки пластыря. Он медленно похрустывал в тишине камеры и казался громким, будто скрип металла по стеклу. В эту секунду даже двое по бокам перестали дышать.

Холодная рука протянулась к шее, нежно ощупала яремную впадину у самого ее основания и что-то приклеила к беззащитной коже.

Алексей попытался глотнуть. Не вышло.

Стараясь не думать об этом, он все же всю ночь представлял, как это может быть. Отгонял эти мысли и снова представлял. Но никогда не подумал бы, что это будет так. Холодно. Молча. Беспощадно.

* * *

Демьян стоял у двери. Его смена давно закончилась, но он не уходил. Будоражащие, почти звериные мысли не давали ему покоя. Его привлекало всё: запах смерти, вкус человеческой беспомощности и беззащитности, всевластие. Он не знал, как совладать с этими пороками. Не понимал, в состоянии ли он бороться и где грань его желаний.

После того как группа отработала, они закрыли камеру и ждали в комнате охраны. Только Демьян остался. Не смог уйти. Стоял как загипнотизированная факиром змея и прислушивался к звукам камеры. А ведь он еще помнил себя прежнего, когда был ребенком, когда ему еще было жалко бездомных котиков и собачек, когда мама, утонченная и интеллигентная красавица, читала ему умные книги и водила в музыкальную школу, а он держался за ее ладошку, все время поправлял очки в толстой синей оправе и был счастлив. А сейчас? Сейчас ему хотелось только одного — провернуть два оборота ключа, надавить на ручку, войти в камеру и внимательно смотреть. На смерть. Близко-близко, так чтобы были видны капли пота, дергающиеся мускулы и мучение, отражающееся в глазах. Склониться к самому лицу и наслаждаться неконтролируемыми предсмертными судорогами.

От остроты этих мыслей Демьян аж дернулся. Он облизал пересохшие губы. Никого вокруг не было. Какой шанс, что его накажут, если он войдет? Почти никакого. Можно всё. Главное, не позволять себе самодеятельности. Он снова облизал губы.

Изнутри вдруг послышались какие-то звуки, движение. Потом глухой удар, словно от падающего мешка с мукой. У Демьяна почему-то возникла именно такая ассоциация. Терпеть стало невозможно. Он достал ключи.

В камере было очень тусклое освещение, как будто лампочку заменили, и это было странно, Демьян не помнил, чтобы кто-то возился со светом. Она потрескивала, мигала и создавала ауру зловещего полумрака подземелья. Юноша сощурился. На полу, рядом с нарами, которые так и не пристегнули к стене, лежало неподвижное тело заключенного. Демьян осторожно прикрыл за собой дверь, сделал два шага и склонился над человеком. Присмотрелся. Неестественно бледное, измученное лицо и скрюченная поза немного озадачили гостя. Это было не совсем то, что он ожидал увидеть. Он склонился и повел носом, словно принюхиваясь. Потом опустился на колено к самому лицу, едва не вплотную, и даже на какой-то миг успел испугаться, что всё — заключенный умер и он ничего не увидит. Но тут тело дернулось.

Демьян сначала отпрянул, но, быстро вернувшись, хищно вызверился. Тело заключенного начало часто вздрагивать, бледное лицо вдруг скорчила гримаса боли, и выступил, поблескивая в полумраке, не пот, а тонкий слой влаги. Охранник немного округлил глаза и приоткрыл рот от удовольствия.

— Больно? — едва слышно прошептал он, делая вопросительную интонацию, но при этом ни к кому не обращаясь.

На его лице сквозило наслаждение. Простое и оттого очень животное наслаждение.

Заключенный начал глухо стонать, напрягаясь мышцами и выгибаясь, но выгибаясь не так, как могли бы это делать, к примеру, пластичные дети или гимнасты, а туго, мучительно, будто в теле стояла стальная пластина, которая скручивала это тело назад, в кокон, а мышцы, гонимые болью, не давались и рвали в другую сторону. Это мускульное противостояние было таким явным и пугающим, что у Демьяна по затылку пробежал холодок. Ужас и смешивающееся с ним запретное наслаждение от вида близкой смерти бурлили в неокрепшей голове охранника.

Вдруг, наклонившись близко, прямо к самому лицу заключенного, и стараясь заглянуть под вздрагивающие и иногда полуоткрывающиеся веки, он начал быстро шептать:

— Ну что? И кто из нас плохо закончит? А? Плохо закончат такие, как ты. Не хочется больше умничать? Не хочется? Тебе не выбраться. Не выбраться. Все, чего ты добился, — это смерть в конуре. Ничего не получилось! Ни-че-го.

— Не соглашусь с вами, юноша, — послышался сверху бодрый с хрипотцой голос.

То, что Демьян в эту же секунду не отпрыгнул от тела, ударяясь о соседнюю стену, было чистой случайностью, его просто мгновенно парализовало от неожиданности, и чувство ног исчезло. Он медленно поднял голову.

На нарах сидел старик. Держа осанку и рассматривая Демьяна с легким молодым прищуром, он слегка покачивал головой.

— А… — издал охранник едва слышный звук.

Старик приложил палец к губам:

— Тсс… Нравится смотреть на мучения?

Он слегка склонился к охраннику, и тот, медленно заваливаясь на бок, полностью белея и шаря руками по полу, начал отползать к дальней стене.

Старик перестал улыбаться и встал.

— А… — повторил Демьян еще тише, ощущая, как мочевой пузырь непроизвольно опустошается.

Охранник отползал к стене, оставляя за собой мокрый след и подтягивая ноги, как раненый зверь, пока не уперся в нее спиной. Он не отрывал глаз от появившегося из ниоткуда гостя.

Подойдя к Демьяну вплотную, старик наклонился. Его нос от носа юноши оказался в каких-то двадцати сантиметрах:

— Вы зря думаете, что ничего не получится. У него получится то, что не удалось никому ранее, — старик сделал паузу, всматриваясь в оцепеневшего охранника, — мне приходилось знавать таких людей.

Протянув к шее Демьяна тонкие старческие пальцы, гость поправил его воротничок, вызывая тем самым в теле охранника конвульсивные истеричные потряхивания.

— У каждого из них получилось, — его тон стал леденяще размеренным и мистически пугающим, — у каж-до-го.

Маленькая прозрачная слезинка выкатилась из глаз охранника. Юноше показалось что он умирает, что из глаз старика к нему протягивает свои голодные жадные лапки смерть-матушка. Еще секунда — и она схватит его за горло и утащит в бездну. Но гость неожиданно разогнулся и уже нормальным голосом добавил:

— Правда, не всем было легко. Но что такое орел, выклевывающий печень каждый день, по сравнению с принесенным светом? Уж поверьте мне, это того стоит, — старик сделал многозначительную паузу, поучительно поднимая палец и помахивая им перед глазами Демьяна, — И сейчас… Уж поверьте мне, это того стоит.

* * *

Когда группа исполнения вернулась в камеру, то обнаружила на полу бездыханное тело заключенного, который, по их скромным подсчетам, должен был мучиться еще несколько часов, и забившегося в угол камеры и плачущего, как ребенок, Демьяна, который только и мог, что повторять бессвязные фразы про маленького мальчика, маму и скрипку.