— Елизавета Самойловна, — с добродушным выражением лица Геннадий Петрович обратился к госпоже Елисеевой, — разрешите похитить вашу горничную на несколько минут?
— Будьте любезны, но только на несколько, — с кокетливой миной произнесла хозяйка.
— Совершенно верно, на несколько.
Полицейский надзиратель посмотрел на Катю. Девица как девица, лет эдак двадцати пяти, с миловидным личиком, ямочками на щеках и немного испуганным взглядом, словно полицейский пришёл её забрать в холодную.
— Тебя, голубушка, Катей кличут, не так ли?
— Да, — едва слышно произнесла девица.
— Ты не расскажешь, что вчера здесь у вас произошло?
— Как что? — глаза Кати округлились от удивления. — Пожар.
— Я знаю, что пожар. Но вот гадаю и клубок распутываю: случай или несчастье?
— Какой случай? — изумление не уходило с её лица.
— Как какой?
— Случай?
— Вот и я гадаю, поджёг кто или само разгорелось?
— Ну, вы, барин… — она облегчённо вздохнула. — Поджёг… От огня, оставленного хозяином, и зарделось.
— Как это — от хозяйского огня? — Бережицкий выказал удивление. — Ведь пожар возник в будуаре Елизаветы Самойловны, а господин Елисеев туда не ходок.
— Как не ходок? — опять изумление на лице девицы. — Это он вам сказал? — она понизила голос почти до шёпота. — Вчера, перед тем как уехать на свадьбу, Егор Иванович заходил к Елизавете Самойловне.
— Ты сама видела?
— Зачем я вас обманывать буду?
Бережицкий пристально посмотрел в глаза Кати.
— А зачем Егору Ивановичу устраивать пожар?
— Нет, — замахала руками девица, — всегда так. Скажу одно в разговоре, а вот и вы подумали другое. Да не устраивал пожар Егор Иванович, а попросту ему Елизавета Самойловна велела загасить лампу, а он позабыл. Вот и занялось… Странно говорите, чтобы хозяин — и устроил пожар. По невнимательности.
— Почему он, а не Елизавета Самойловна?
— Хозяйка у меня строгая и никогда не позволяла себе что-то забыть. Она десять раз проверила бы. Так что только не она.
— А вот… — и Бережицкий тут же умолк, сморщил лоб, — скажи-ка мне, голубушка, вчера, когда хозяин посетил супругу свою, ты слышала, о чём они беседовали?
— Нет, о чём беседовали, не знаю, меня Елизавета Самойловна от себя отослала. Может быть, наша кухарка Ульяна слышала. Я вышла, а она к хозяйке зашла узнать, что завтра готовить. Она могла слышать.
— Ага, — обрадовался Геннадий Петрович, — стало, быть, Ульяна могла слышать?
7
— Значит, ты, Сидор, служишь при доме дворником? — Филиппов с интересом рассматривал высокого мужчину, статью более походившего на медведя. Лопата в его руках казалось детской и не подходящей под пудовые кулаки.
— Так точно, ваше высокоблагородие! Пятый годок пошёл. — Дворник стоял, выпрямившись во весь рост.
— Стало быть, всех проживающих знаешь?
— Так точно.
— Сегодня посторонних в доме видел?
— Никак нет. — В глазах светилась такая честность, что впору хозяину лопаты медаль за бдительность вручать.
— Как же так, Сидор? В квартиру господина Горчакова пробрались бандиты, а ты не видел?
— Ваше…
— Сидор, — поморщился Филиппов, — называй меня Владимиром Гавриловичем. Понял.
— Так точно, ваше… Владимир Гаврилович.
— Как же ты сторонних лиц в доме не заметил?
— Владимир Гаврилович, я ж на улице снег сгребал, мог, извиняйте, — приложил кулак к губам, потом опять вытянулся, — мог по нужде отлучиться. Но я всегда быстро… ворочаюсь. Может быть, они ждали, когда я в дворницкую уйду? — с надеждой в голосе произнёс дворник.
Филиппов тяжело вздохнул, вытянул в трубочку губы и почесал ус.
— Николай Семёнович, — начальник сыскной полиции повернул голову к Власкову, — распорядитесь агентам, чтобы опросили дворников, швейцаров соседних домов. Возможно, наши разбойнички не только здесь побывали, хотя… не думаю, что они знали, что господина Горчакова не будет дома. Но всё равно опросите.
Власков кивнул и направился к выходу, жестом подзывая к себе полицейских надзирателей. Передал распоряжения Владимира Гавриловича, сам же снова приступил к опросу дворников горчаковского дома.
— Значит, ты пятый год службу несёшь?
— Так точно, пятый.
— И говоришь, что всех проживающих знаешь, и кто к ним в гости ходит? — с прищуром спросил Филиппов.
— Истинно так.
— Господин Горчаков часто домой днём возвращается?
— Не скажу, чтобы часто, — в свою очередь сощурил глаза дворник и наморщил лоб, — чаще он в разъездах бывает.
— Что про его слугу сказать можешь?
— Про Ефимку?
— Про него.
Дворник пожал плечами.
— Человек как человек.
— Ты же с ним, наверное, не один раз разговоры вёл?
— Бывало, и перекидывались словами.
— У Ефима в столице родственники есть?
— Есть и брат, и две сестры, и племянники, но вот насчёт числа племянников честно сказать не могу. Что-то говорил, но я слушал краем уха. Какое мне дело до его родственников, если у самого… А, — махнул рукой.
— Жаловался, стало быть, на родственников?
— Бывало, и жаловался, но я же говорю, слушал его вполуха. Мне своих забот хватает, а он о своих твердит.
— Не знаешь, где они у него проживают?
— В этом помочь не могу. Хотя, — дворник поскрёб под шапкой затылок, — да вроде бы здесь, на Петербургской, — прищурил глаза, — нет, на Васильевском, — твёрдо подвёл итог.
Швейцар тоже ничего существенного не добавил. Всё твердил, что мимо него ни одна собака не проскочит, не то, что два неизвестных господина. Мол, научен и наслышан, как такое случается в чужих домах. А тут он не только всех хозяев и их гостей в лицо знает, но и может рассказать о фамилиях и даже адресах.
Полицейские надзиратели обошли находящиеся поблизости дома, но так толком ничего и не узнали. Никто ничего не видел, посторонних в дома не пускал, в лавки покупатели заходили.
— Разве всех упомнишь? — говорили торговцы.
Преступление совершено, но свидетелей нет, кроме самого пострадавшего — главного инспектора состоящего при Министерстве путей сообщения господина Горчакова, да и тот мало что видел. Но немаловажно, что запомнил лицо нападавшего.
— Надо бы Андрею Николаевичу показать альбом наших налётчиков, хотя нет. Более походят на воров, которые по квартирам орудуют. В случае господина Горчакова случайность вышла. Не рассчитывали разбойнички застать хозяина, — Филиппов стоял на тротуаре, рассуждал и строил планы, как этих самых воров в столице найти.
8
С самого утра Бережицкий приступил к просеиванию снега, в который из окна выбрасывали при пожаре мебель, одежду, какие-то безделушки, теперь выглядывавшие из потемневшей кучи.
Геннадий Петрович принёс с собою решето, и теперь наполнял его до краёв насыпанным из кучи снегом и промывал водою из трубы. Вода уходила, а Бережицкий рассматривал оставшееся; всякий мусор: щепки, камни, гвозди, — выбрасывал. Полицейский надзиратель опять наполнял снегом решето и проделывал всё по новой. Но не это занятие стало главным, хотя и должно было дать какой-то результат. Геннадий Петрович в то же время внимательно наблюдал за всеми любопытствующими, в особенности за дворовыми господина Елисеева.
Некоторые вполголоса начали насмехаться, вроде ёрничали, но боялись, что полицейский их заметит.
— Вишь, как шустро из пустого в порожнее переливает, ему бы цены у нас не было. Эх, работничек!
— В решето воду льёт!
— Смотри, к вечеру полное будет!
Бережицкий с исключительным спокойствием делал своё дело, только подмечал глазами самых весёлых.
Между другими он сразу подметил кухарку Ульяну, но теперь её глаза выражали совсем другие чувства, словно она испытывала беспокойство и чего-то боялась.
Геннадий Петрович продолжал свою работу до наступления сумерек, а смеркаться в декабре начинает рано. В четыре часа пополудни начинает окутывать город серый сумрак, через полчаса превращающийся в непроницаемую мглу. Но полицейский был настойчив и продолжил работу в свете принесённых фонарей. И замер, когда увиделв решете сверкнувшее тусклым светом что-то жёлтое.
— Золото? — то ли спросил, то ли ахнул дворник.
— Оно самое, — Бережицкий протёр находку рукавом, блеснул камень, вправленный в золото.
Через минуту Геннадий Петрович выудил из снега угол обгорелой бумаги с частью номера серии.
— Всё же не напрасно трудился! — обрадовался надзиратель. — Не напрасно, — и покачал головой.
Дворник молчал, только поднял повыше лампу.
Вопрос прозвучал, словно выстрел. И Бережицкий с удивлением узнал в спросившей Ульяну.
— Значит, не поджог? — вопрос звучал довольно странно.
— Не похоже на поджог! — ответил он и внимательно взглянул на спросившую.
Ульяна вдруг обрадовалась, но скрыла улыбку платком и лёгкой походкой торопливо направилась к чёрной лестнице.
Поздним вечером Геннадий Петрович докладывал начальнику сыскной полиции.
— Владимир Гаврилович, — полицейский надзиратель развернул тряпицу и положил на стол перед Филипповым бриллиант в оправе и несколько оставшихся после огня клочков бумаги, в которых угадывались номера процентовок, — по всей видимости, в комнате действительно хозяйка оставила лампу, и от неё произошло возгорание.
— Значит, хозяйка.
— Получается, что так, но… — Бережицкий замялся.
— Что «но»?
— Владимир Гаврилович, мне показалось подозрительным поведение кухарки. Когда я высказал, что произошла случайность, то она очень уж обрадовалась.
— Всякие причины для радости бывают, — философски подметил Владимир Гаврилович.
— Но здесь что-то нечисто, позвольте…
— Даю тебе два дня и ни часом больше, — перебил подчинённого Филиппов, — итак дел невпроворот, а здесь с этим, — и он указал рукой на лежащую на столе тряпицу и блестевший в свете электрической лампы благородный камень.
II
1
— Сдаётся мне, любезные господа сыскные агенты, что ничего нам разбойнички не оставили, — Филиппов сидел в кресле за рабочим столом и поглаживал пышные усы.
— Почти ничего, — подал голос стоявший, прислонившись к шкафу, Лунащук.
— Я вас слушаю.
— Дворник соседнего двора видел, как из подворотни выскочили два господина. Одного он описал такимже образом, как наш пострадавший: молодых лет, без растительности на лице, в пальто чёрного цвета. Второй в шляпе…