Балканский детектив

— Что опять?! — возбужденно вскричала Анет.

Из машины вылез наш уже знакомый следователь в своем неизменном сером костюме и направился к соседнему дому.

— О боже, — Анет так подалась вперед, что пришлось ей схватиться за перила, чтобы не выпасть, — он звонит в домофон Карла.

Глава 7. Еще одно убийство

Карл пропал. Полиция все-таки попала в его квартиру, застала там страшный беспорядок, распахнутые дверцы шкафов, разбросанные вещи и полное отсутствие каких-либо фотографий и документов.

— Боже мой, я целыми днями только и смотрю в окно, но, когда что-то происходит в нашем дворе, я или сплю, или на рынке и все пропускаю, — сокрушалась Анет.

Следователь опять пошел по квартирам опрашивать соседей и очень удивился, не застав ее у меня.

Мне было очень жаль, но я тоже не видела отъезда Карла, но мне так хотелось хоть чем-то помочь такому милому человеку, который осыпал меня комплиментами, что я уже великолепно говорю на его родном языке и, в отличие от других иностранцев, не брезгую учить его. Это была явная отсылка к семейству Шварц. И как-то само собой вышло, что я рассказала о нашем разговоре на почте. Хотя я тут же извинилась и добавила, что, возможно, все это не очень важно, а скорее всего, неважно вовсе, господин из полиции, наоборот, заинтересовался и случаем, и выводами, из него сделанными.

На удивление, весь следующий день прошел в нашем тупике спокойно. И удивительные вещи продолжились и вечером: Анет не пришла ко мне.

Следующим утром я ее не видела, а ее окошко на кухне, из которого она мне машет, когда я иду мимо, было зашторено.

«Неужели уехала куда-то и ничего мне не сказала?» — подумала я. Но встревожилась, когда в местном магазинчике продавщица и она же хозяйка попросила передать Анет, что ее заказ, который она просила привезти специально, прибыл еще вчера, и почему она его не забирает и не отвечает на телефон.

Я постучала в дверь квартиры в партере, еще раз, и еще. За дверью было тихо. Я нашла дома записанный «на всякий случай» телефон Анет, гудки продолжались бесконечно, но никто не брал трубку. И мне казалось, что я слышу звук звонящего телефона в квартире снизу. Тогда я отыскала визитку, которая так и не пригодилась фрау Шварц, и набрала следователя.

Анет лежала мертвая в луже уже запекшейся крови на своей кухоньке. Рядом валялась массивная югославская пепельница из хрусталя, на которой прилипло что-то желтое вперемешку с рыжими крашеными волосами моей подруги.

Когда скорая, которую следователь вызвал на мой обморок, уже уехала, он присел на край дивана, где я лежала после всех уколов и капель, отказавшись от госпитализации.

— Расскажите очень подробно, что произошло накануне, — попросил он.

Я силилась вспомнить весь наш разговор с Анет до мельчайших подробностей. И удивительно, но история о брате и сестре нашего Герша его очень заинтересовала.

— Это только в рассказах о мисс Марпл следователь делится с одним из свидетелей всеми подробностями, в реальной жизни так никто не делает, — начал он, — но я когда-то все расскажу вам, но чтобы было кому рассказывать, прошу, чтобы вы были очень, просто предельны осторожны. Возможно, эти события не связаны между собой, а возможно, и нет. Жилец из соседнего дома, как вы его почему-то все называете Карл, а на самом деле он совершенно не Карл, скорее всего, связан с Войниковыми и их криминальным бизнесом, а покойная что-то знала, или узнала, или поделилась со свойственной ей излишней активностью с кем-то. И возможно, кто-то думает, что и с вами поделилась, поэтому никому двери не открывайте, сами в темное время суток не ходите. Я сейчас подал прошение на постоянный полицейский патруль, иначе у вас во дворе скоро никого не останется из живых.

Следователь ушел, я закрыла дверь, как он велел. «Бедная Анет, бедная, бедная», — думала я. И тут меня просто осенило: «Нас могли услышать!» Вот когда мы сидели на балконе и разговаривали, и Анет уже хлебнула лишнего, а ее голос был слышен далеко, по всему двору. Я взяла листочек и начала по пунктам записывать, что же она мне рассказала.

Глава 8. Карл возвращается, а Герш собирается уезжать

Я увидела, что Карл вернулся, когда утром курила на балконе. Во двор заехала машина, из нее вышел уже почти ставший мне родным следователь, а с заднего сиденья полицейский вывел Карла в наручниках, и они все вместе направились в сторону соседнего дома. За этой процессией наблюдала не только я. Герш маячил и сверкал своей плешью в окне. Его в последнее время не было ни видно, ни слышно. Отсиживался у себя в квартире. В магазинчике дамы судачили, что Герш болеет и золовка одной из них, помогающая Гершу по хозяйству, как добавила дама, «за желтые монетки», принесла ему продукты и пустые коробки, в которые Герш целыми днями пакует какие-то вещи.

Уж не собирается ли уезжать наш сосед? Пока полиция и Карл были в доме, во двор заехала и тут же застряла от непривычных маневров еще одна машина — большой белый бус транспортной компании. Неумелый водитель пытался развернуться, но полицейская машина, которая совсем не выглядела как полицейская, загородила ему проезд. Водитель курьерской фирмы начал недовольно сигналить. На этот шум из окна квартиры Карла выглянул следователь, а из своей — Герш, который тут же спрятался обратно и задернул занавески. Я взяла сумку, надела шляпу и вышла, делая вид, что иду за покупками. Возле буса уже стоял мой знакомый и проверял у водителя документы. Увидев меня, спросил:

— Вы в курсе, что господин Герш заказал перевозку вещей?

— После смерти Анет я теперь вообще не в курсе местной жизни.

Следователь пошел к двери дома Герша и надавил звонок. Дверь ему открывали минут пять, не меньше. На пороге стоял Герш, замотанный в какое-то тряпье, которое, я так понимаю, должно было символизировать его тяжелую болезнь и постельный режим. Следователь зашел вовнутрь, а мне пришлось продолжать и дальше изображать идущую за покупками, и я пошла купить себе персиков.

Когда я вернулась, во дворе уже не было ни курьерской машины, ни полицейских. Не было Анет, которая бы рассказала, что тут произошло.

Глава 9. Правда

Супруги Шварц уехали на следующее утро. Погрузили вещи в машину и переехали в отель, как успела мне сказать по-русски госпожа Шварц, добавив, что это все слишком, а господин Шварц считает, что если бы им так хотелось криминальных историй, то какой смысл был уезжать из Берлина.

Куда подевались Бруки, сидят ли они, закрывшись дома, или уехали куда-то, я не знала, но я давно не видела ни их, ни их детей. Карл, я так поняла, арестован, но не знаю, за что, Войниковы известно за что, Анет убита. Остались мы с Гершем. Хотя, сказать по правде, я Герша уже целый день не вижу ни на балконах, поливающим чахлые вазоны, ни мелькающим в окнах квартир. Шторы плотно задернуты, а форточки закрыты. Видать, так усиленно изображает заболевшего.

От раздумий меня оторвал звонок в дверь. Помня предостережения друга-полицейского, я глянула в глазок. За дверью стоял он, собственной персоной.

Первое, что он спросил у меня:

— Вы хотите узнать, что же произошло? Следствие еще не окончено, но произошедшее уже не тайна. Человек, приезжавший в ваш двор, не связан никак с наркотрафиком Войниковых. Этот молодой человек — австрийский гражданин Пауль Герш. Да, да, он правнук одного из тех самых Гершей, а именно Давида. Поэтому понятно, что ваш Герш совсем не Герш. Он местный парень, кстати, итальянец, который родился и вырос тут, в городке, в тех самых бараках у моря, где и семья Росси. Он знал Гершей, потому что его мать была у них прислугой, знал и гадости о своей матери, которые распускали местные итальянцы, потому что она работала на евреев. Герши забрали мать и сына Козетти с собой. Но наш юный Козетти, доедая объедки за Гершами на кухне, больше всех свято верил, что он на самом деле один из них, и в нем течет их кровь, кровь богачей. Помогая матери в уборке, он в кабинете хозяина как-то обнаружил открытый секретер и со свойственной ему пронырливостью полез посмотреть. Не удержался и украл одну из кожаных папок, надеясь на то, что в ней окажутся ценные бумаги или ассигнации. Но там лежали документы на этот дом и свидетельства о рождении детей, в том числе и Давида, ровесника Козетти. Вся остальная жизнь его была такая же, как детство: он много, но бестолково работал, сходился с какими-то женщинами, потом бросал их или они его, был водителем грузовика, таксистом, как-то завербовался матросом на итальянское судно, попадал во всякие переделки и даже недолго сидел в тюрьме. Но документы, украденные из дома Гершей, почему-то не выбрасывал и таскал папку за собой с квартиры на квартиру, из города в город. Документы пригодились спустя почти 40 лет. Совершенно случайно он узнал, что наша страна начала план реституции и возвращает собственность прежним владельцам. Первым желанием Козетти было броситься и получить дом Гершей, срочно продать его и сбежать с деньгами. Но выработанная за годы изворотливость подсказала вначале навести справки. Оказалось, что Гершей жизнь разбросала по миру. Старые Герши умерли, как и их старший сын, не успев жениться и обзавестись потомством. Рахиль вышла замуж то ли за миллионера, то ли за банкира, уехала с ним в Нью-Йорк и вряд ли нуждается в доме в нашем городишке, а младший, Давид, ловко просадив нажитые капиталы своих предков, закончил свои годы в Австрии, оставив после себя сына, вдову и долги, и уже не сможет претендовать на что-то, как думал Козетти. Себя же он считал наследником наравне с детьми старого Герша. Пришлось, конечно, обратиться к связям по своему недолгому криминальному прошлому и выправить себе австрийский паспорт. И после этого он уже без всякой опаски приехал и предъявил свои бумаги. Тогда творился страшный бардак, многие приезжали, предъявив только слухи и воспоминания, а тут человек со свидетельством о рождении, с документами права собственности, потому на фальшивый паспорт гражданина Австрии Давида Герша никто даже особо не смотрел.

Неизвестно, почему мнимый Герш так боялся Росси, ведь тот его даже никогда не видел, может, просто не хотел, чтобы поблизости от него был хоть один итальянец. Потому что как раз о жизни Гершей Козетти знал все, не боялся никаких вопросов, да и задавать их было особо некому — евреи нашего города остались где-то во рвах далеко от дома.

Правнук Давида был не чета своим отцу и деду, искал, как восстановить былое благосостояние семьи и наводил справки. Узнал он о реституции поздно, уже давно была закрыта программа, поданы все иски, возвращена вся собственность. Но когда нанятая в столице юридическая контора сообщила, что дом его предка возвращен законному наследнику, очень удивился, кто же из родни сумел единолично получить то, что и его по праву. А еще больше удивился, когда узнал, что получатель — Давид Герш, его дед, который давно умер, еще до его рождения. Тогда молодой человек приехал сюда, навел справки о делах нашего «господина Герша» и предложил ему сделку из расчета его финансового состояния, чтобы не обобрать того до нитки, а наоборот, оставив часть денег, накопленных стяжательством, сделать ее обоюдовыгодной: тот добровольно возвращает ему собственность, платит неустойку или наем, называйте как хотите, в размере полумиллиона евро, не меньше, а за это Пауль разрешает своему мнимому родственнику не доживать свой век в тюрьме. Юноша не учел, что Козетти не для того копил свои сокровища, чтобы так просто отдать их ему.

Козетти недаром верил в свое мнимое происхождение, он считал себя очень умным и удачливым человеком, которому в начале жизни просто не повезло из-за сурового мира и дуры-матери. Он долго водил молодого Герша за нос, но потом все-таки назначил встречу во дворе ночью. Знал он и про беруши Анет, потому что о них она рассказывала на каждом углу, знал и что Войниковы уехали по своим грязным делам, как и Карл, их давний деловой партнер, если так можно сказать. Что Шварцы если и увидят, то не вмешаются, потому что герр Шварц больше всего не хочет как-либо конфликтовать с полицией в стране, в которой он даже на официальном языке не может объясниться. Что Бруки спят с окнами на улицу. Т. е. остаетесь вы, тоже иностранка, как Шварц, не вмешивающаяся в дела дома и знающая обо всем, что происходит, только со слов Анет, которая, как мы помним, ничего не услышит. Потому он и ждал Пауля на улице, подошел к машине, якобы чтобы отдать ему обещанное, и пырнул ножом не ожидающего такого от старика юношу. Потом заскочил в свою дверь и стал ждать, стоя у окна, когда проснетесь вы.

Анет же пострадала из-за своей привычки говорить на балконе. Эхо разносило ее слова. Козетти узнал, что есть совсем рядом человек, который знает о том, что был еще один мальчик. Вначале он не собирался ничего делать, но на следующий день Анет опять громко разговаривала на балконе. Да, она глупа, подумал тот, но она рассказывает всем, и не факт, что только иностранке, которой нет дела до семьи одних евреев.

Он зашел к ней. Якобы поговорить. Ну дальше вы знаете.

Странная месть

Тот день, когда я первый раз встретила ее, был самым обыкновенным, если бы не события, которые случились потом. Оглядываясь назад, я думаю, что, не встреть она меня и не окажись я вовлеченной в ее жизнь, возможно, ничего бы не произошло.

А тогда утренний пляж встретил меня пустотой и закрытыми зонтами. На некоторых лежаках валялись оставленные с вечера предусмотрительными отдыхающими полотенца. Стайка чаек прохаживалась по берегу вдоль кромки моря, наблюдая издали за двумя пожилыми рыбаками из местных, расставившими удочки и ожидавшими клева. Но, судя по их статическим позам, сегодня его точно не будет, и они уйдут раньше, чем ярко-лиловые или, наоборот, слишком шоколадные туристы начнут спускаться по крутой лестнице к пляжу. Это было мое время на море.

Я расстелила полотенце и легла, подставив солнцу свой бледный живот и закрыв лицо шляпой. Ноги у меня уже загорели, спасибо современной моде на шорты хоть до ста лет. Лицо тоже как-то умудрилось загореть, несмотря на все мои старания, а вот живот оставался по-прежнему белым. Зачем он мне загоревший в моей теперешней жизни, ведь, кроме меня, его никто не увидит, но пусть и он тоже будет выглядеть как живот, который живет на море.

Решив, что дождусь, когда дяденьки, кошкам которых явно не повезло сегодня, смотают свои удочки, окунусь и пойду домой. Но мой такой, казалось, идеальный план провалился: от лестницы из отеля донеслись обрывки голосов и детский визг. Привстав, опершись на локоть, я увидела, как семья курортников начала спуск по ней. Первой шла явно мать семейства с огромной пляжной сумкой на плече. Она держала на руках маленькую девочку и аккуратно ступала, глядя вниз. За нею шел явно отец с огромным, заранее надутым пляжным матрасом, который загораживал ему дорогу, оттого делая ее страшно опасной и для него, и для жены с дочерью, шедших впереди. И мальчик, на вид достаточно взрослый, чтобы идти самому, но недостаточно для того, чтобы не создавать еще больше опасности для всех, то забегая вперед, а то отставая. Все в этой семье уже порозовели, чем выдавали свою белокожесть жителей северных широт, кроме малышки, которую ее мама явно берегла от солнца. Когда слова их разговора стали различимы, то захотелось уйти побыстрее.

Нет-нет, я не из тех снобов, о которых так любят писать в сети наши неравнодушные граждане, туристы после поездок на курорты. Снобы эти, по их мнению, притворяются, что не знают русского языка и всячески делают вид, что они — местные жители или туристы, но не русские. Я как раз не стесняюсь «своих», с пониманием отношусь и к шумным детям, и даже к выпившим взрослым, потому что как когда не расслабиться, как летом у моря. Меня не коробит даже манера соотечественников говорить громко с официантами и продавцами, наивно полагая, что если они будут кричать, то их обязательно поймут. Но раз я прихожу на пляж специально рано, когда тут только чайки и одинокие полотенца, то не хочу слушать ничего, кроме шума волн, а русская речь особенно мешает, потому что я же понимаю, о чем говорят.

У меня впереди все лето и даже больше, и мне проще уйти и уступить тем, кому, может быть, завтра на самолет, который увезет их в осень, а то и в зиму.

Шумная семья приближалась, явно собираясь расположиться по соседству со мной, но я решила хотя бы раз зайти в воду, прежде чем начать собирать вещи. Рыбаки незаметно для меня ушли, и теперь мы тут были одни. Когда я подошла к воде и оглянулась, то заметила, что семья занимает лежаки, мама уже раскладывала вещи и стелила полотенца, а папа явно собирался с детьми плавать на матрасе. А по лестнице, ведущей к пляжу, спускалась крупная дама в развевающемся платье или сарафане в крупный горошек и огромной синей шляпе.

Нельзя сказать, что я отличная пловчиха, потому не рискую даже доплывать до буйков. Море еще толком не прогрелось, и, поплавав в совсем немного, решила возвращаться. Когда я повернула в сторону пляжа, увидела, что никого в воде не было. Зато рядом с моим было расстелено большое турецкое полотенце с золотистым орнаментом по краям, а на нем восседала огромного размера дама в пестром облачении и ядовито-синей соломенной шляпе с огромными полями.

Выйдя на берег, я невольно огляделась по сторонам, но семьи с детьми не было нигде. Уже начали сходиться отдыхающие, но в основном немолодые пары.

Дама посмотрела на меня в упор и ответила на мой мысленный вопрос:

— Они ушли. Собрали вещи и ушли. Ваше ничего не пропало? — добавила она.

У меня красть было нечего. На пляж я ходила без телефона, ключи от квартиры оставляла в почтовом ящике, надевала старый вылинявший сарафан и старые сандалии, потому никогда не переживала за свои вещи и не просила никого их сторожить. Но зачем им надо было идти с детьми, кучей вещей и матрасом, чтобы так быстро уйти?

Дама была настроена поговорить:

— Я — Галина! — представилась она. — Вот смотрю, Вы одна отдыхаете, и я одна, почему бы не позагорать рядом. Поболтаем о том о сем.

Перспектива была ужасная, но так как я задерживаться у моря тогда не собиралась, то представилась. В конце концов, от надоедливой Галины я могу сбежать и на другой пляж, подумала я, а недели через две, когда она предположительно улетит домой, вернуться на этот. То, что Галина будет надоедлива, было понятно сразу. Последний раз ко мне вот так по-свойски подходили знакомиться в песочнице.

Я сталкивалась с Галиной в городе постоянно: на пляже, в магазине, даже на почте, уж не знаю, что она там делала. Завидев ее издали, я старалась как можно незаметнее улизнуть, но однажды у меня получилось сразу сбежать, встретив ее на пляже. Галя лежала под зонтом, а уже раз убежавшая явно от нее семья быстро собиралась. Родители паковали вещи и доставали сопротивляющихся детей из воды. До меня долетали обрывки их ссоры. Мужчина вычитывал жену, она слабо защищалась, а голос ее дрожал. «Я правда не знала, что она тут. Я просила ее не приходить, но я же не могу ей запретить, это общий пляж», — говорила она. Он же, казалось, ее не слышал и в ответ что-то невнятно для меня рычал. Жена же его рык понимала и быстро собирала вещи, которые падали у нее из рук, она еще больше нервничала, девочка рыдала, а женщина не могла ее успокоить. Муж фыркнул и быстро начал уходить с пляжа налегке, бросив и мокрых детей, и вещи на жену.

На следующий день я встретилась Галиной буквально нос к носу на улице. На этот раз на ней был черный полупрозрачный расклешенный сарафан, делавший ее похожей на огромную грозовую тучу. Шляпа была прежняя, цвета электрик. А на груди, на массивной золотой цепи, висел не менее массивный кулон, явно символизирующий глаз. Галина перекрыла мне отход и объявила, что сейчас мы с нею пойдем пить вино. Только этого мне не хватало!

Но Галина уже подхватила меня крепко под локоть и тащила в сторону центра.

— Я знаю отличный ресторан, — сообщила она.

«Вот даже не сомневаюсь», — подумала я.

Место было очень туристическим и оттого неоправданно дорогим. Я попробовала возразить и даже собралась предложить альтернативу, но моя странная знакомая тут же объявила:

— У меня сегодня именины! Угощаю!

Официанты в таких местах всегда знают пару фраз на основных языках туристов и даже могут понять клиентов, если они просто тычут пальцем в меню. Но Галина была не из таких. Она решила выпытать у худого и не по-южному бледного юноши все подробности обо всех блюдах. Тот стоял и только виновато улыбался, пытаясь объяснить Галине, что он ее не понимает. Я не могла больше смотреть на его мучения и изменила своему правилу не лезть с помощью, когда меня не просят, выступила переводчиком. Галя даже замолчала от удивления.

— Ух, как ты по-местному говоришь! — восхитилась она и тут же сделала, наверное, единственный в ее понимании логический вывод:

— Ты что, за местным замужем?

И опять я отступила от своего правила и честно призналась:

— Нет, но я живу тут уже пять лет.

Мне казалось, что Галина впечатлится, начнет расспрашивать, что и как. В таких случаях на меня начинают смотреть с интересом, некоторые с завистью и восхищением, но Галина опять оказалась не такой, как все. Она тут же утратила интерес к этой стороне моей жизни. А вот, наверное, окажись я женой местного мужчины, мне было бы не уйти от подробного интервью. Она показалась мне женщиной, для которой важно быть замужем.

Нам принесли две тарелки салата из помидоров, сладкого лука, прошутто и сухарей. Галина уставилась в тарелку:

— Что это такое? Я же просила оливье, а если его нет, то цезарь.

Пришлось сознаться, что я подкорректировала заказ:

— Галина, они не делают таких салатов, а этот очень вкусный, попробуйте.

Галя недоверчиво тыкнула вилкой в свою тарелку и резюмировала:

— Оливок, что ли, положили бы, уж очень бедненько.

Юноша принес бутылку белого вина в ведерке.

— Траминер, — прочитала Галина надпись на бутылке, — местное, что ли? Я же просила итальянское.

— Это нормальное вино, как на свои деньги, — я решила не дать Галине сорить деньгами и спросила, — не много ли, бутылку на двоих?

— Да перестань, что там пить двум здоровым бабам, — отмахнулась Галина, — ну, со свиданичком! — выдала она тост и подняла бокал.

— Вы же говорили, что у Вас именины, — удивилась я.

— Именины, да, но за них еще само собой выпьем, под горячее.

В этот момент за моей спиной послышались голоса. Маленькая девочка что-то щебетала своим звонким, детским голоском, мальчик постарше громко рассказывал что-то то ли ей, то ли кому-то другому явно о какой-то компьютерной игре, а мужчина, которого я не видела, но очень хорошо слышала, зло шипел невидимому мне собеседнику: «И зачем мы сюда пришли? Ты что, не видишь, это место в самом центре, значит, тут дорого и говно всякое продают». И женский слабый голос в ответ: «Ну пожалуйста, дорогой, потише, на нас люди смотрят».

Галина оторвалась от салата и сообщила:

— О, наши скандалисты пришли.

Я обернулась. По деревянному настилу уличной террасы в нашу сторону шла та самая семья с пляжа. Отец явно увидел нас, схватил жену за руку, да так, что она вскрикнула от боли или неожиданности, и, развернувшись, потащил к выходу. Дети их, белобрысый, уже сильно обгоревший мальчик и девочка, нарядно одетая и с тщательно заплетенными длинными русыми волосами, продолжили идти по инерции, не замечая, что родителей уже рядом нет, так что их отцу пришлось их окликнуть:

— Кирилл! Зоя! Сюда!

— Однако голосок у дяденьки — посуда на кухне зазвенела, — заметила Галина.

Юноша нес нам горячее, как выразилась моя новая знакомая.

— Я баранину не люблю, — объявила Галя, быстро расправляясь с бараньей ножкой. — То ли дело свинина! Вот как эта — во рту тает!

Я подняла бокал:

— Галина, поздравляю Вас с именинами. Я не слишком хорошо с Вами знакома и потому не знаю, что Вам пожелать, поэтому пожелаю здоровья. Здоровья всем нужно, — неуклюже поздравила я ее.

Галина молча отхлебнула из бокала.

— Обманула я тебя, нет у меня никаких именин, просто не люблю быть на курорте одна. Ты вот тоже одна на море ходишь. Я сразу поняла, вот вроде приличная женщина, наша, дай, думаю, познакомлюсь. Ты, конечно, бегаешь от меня, но сегодня Бог нас свел. Видишь: от судьбы не уйдешь, — резюмировала она.

— Галина, а почему Вы одна?

— А ты почему? — чувствовалась, что она обиделась, Галя явно была из тех, кто сам задает тон общения, — где твои подруги? Мужик? Нет у тебя?

— Нет, — спокойно ответила я, — с мужем я развелась, давние мои подруги остались дома, — я неопределенно махнула рукой, — тут уже подруга появилась, ну как подруга… Соседка, хорошая женщина, но ее убили.

— Кто убил? — забыв об обиде, спросила с интересом.

— Один злой старик. Она много лишнего знала, ну и разговаривала громко.

— Как я! — мрачно откликнулась Галина.

— Ну почему как ты? — незаметно Галя стала мне ближе. — Тот человек был преступник, это не первое его убийство, он боялся разоблачения.

— Потому что я тоже говорю, что думаю, много что подмечаю и не скрываю, что знаю, кто есть кто на самом деле. Люди такого не любят.

— Но это не повод для убийства, — возразила я, противореча самой себе.

Галя разлила остатки вина нам по бокалам.