Помоги проекту - поделись книгой:
— Расскажите о подписях на фотографиях, — попросил я. — Какое отношение имеет Тракторенко к ведическим верованиям?
— К ведическим? — поднял брови хозяин.
— Санскрит. Индуизм, — пояснил я. — Митья и Сарасвати.
— Понятия не имею, — пожал плечами Мазков, недоуменно поглядывая на меня. — Индуизмом никогда не увлекался. Хотя приятели в Индии есть. Мы же с индусами при Брежневе не разлей вода были. Хинди руси бхай бхай!
— Позвольте, Валентин Георгиевич, — опешил я, — а зачем вы это написали?
— Дело в том, Вадим, — серьезно сказал Мазков, — что я не помню, как делал эти подписи. А вернее, вспомнил только потом.
— Как же это? — удивился я.
— Та карточка, что после победы сделана… Я не сразу отдал ее Андрею. И вот как-то после отбоя в палатке меня что-то толкнуло во сне. Я проснулся и отчетливо вспомнил, как пару ночей назад встал, зажег фонарик, нашел ручку и написал эти слова, — он прикрыл глаза, вспоминая:
— Андрюхе на долгую память от друга Валька. Мы победили! МТС. Точно!
— А вторая карточка? — допытывался я.
Хозяин задумался.
— Эту сделали в одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмом году. Накануне реформы МТС. Ну, вы понимаете, — усмехнулся он, — машинно-тракторные станции вряд ли имеют отношение к индуизму.
— Наверное, — рассмеялся я.
— Меня из бригадиров прочили сразу в областной совет. А я не хотел в кабинете штаны протирать. Землю любил. И до сих пор без нее жить не могу. Поэтому и барахтаюсь здесь, в Чернокошкино… — он на минуту замолчал, глядя в окно.
— Да, о надписи, — продолжил хозяин. — Я заметил ее… спустя пару лет, когда альбом перелистывал. А заметив, вспомнил, что однажды точно так же ночью, словно лунатик, проснулся и подписал карточку.
Мазков поднялся из кресла, стал чистить трубку. Я понял: сказать ему больше нечего.
— Вот и все, Вадим. После войны я никогда и ни о чем не просил Тракторенко. Чувствовал — хватит. Исчерпал я свой лимит. — Ветеран перевел на меня взгляд. — Так и жил, в душе благодарность большую имея. Сам всем помогал, кто с чистой совестью приходил ко мне. А родственники… — он махнул рукой. — С одной только сестрой общаемся, с Надей, да с дочкой ее и мужем. Кстати! — вскинул он брови, — поговорите с сестрой. Она тоже может что-то рассказать. Адрес я черкну.
Я уходил от Мазкова с непонятным чувством. С одной стороны, история про Митю Тракторенко тянула пока что лишь на нескладную быличку. Мне же нужна была какая-то материальная объективная зацепка, ухватившись за которую можно распутывать таинственный клубок. Я пока не знал, что внутри этого клубка, но чувствовал: что-то есть.
«Может, его сестра подробнее разъяснит?» — думал я.
Ехать далеко не пришлось. Надежда Мазкова, по мужу Окунева, жила в Холмогорах, недалеко от Чернокошкино.
Прощаясь, Валентин Георгиевич сказал:
— Позвоню сестре. Иначе говорить об этом с вами она не будет.
Деревянное жилье семьи Окуневых напоминало пряничный домик из сказки. Только портила вид овальная, с ржавым подтеком, спутниковая антенна, присосавшаяся к резному углу дома, словно инородная опухоль к здоровому телу.
Надежда Георгиевна была одна. Выглядела в противоположность брату: маленькая, плотно сбитая, как старичок-боровичок в женском варианте. Ее плечи, несмотря на погожий день и теплынь в комнате, покрывал серый пуховый платок.
Хозяйка засуетилась возле стола. На расшитой петушками скатерти появились вазочки с вареньем, корзинка домашней сдобы и большой фаянсовый чайник.
— Звонил, звонил Валя. Просил поговорить с вами как есть, — кивнула она, опуская возле меня исходящую ароматным паром чашку. — Вы пейте, Вадим, пейте. Чаек брат привозит. Ему приятель из Калькутты шлет. У нас такого не сыщешь.
— Хоть индийцы не испаскудились, — заметил я.
Хозяйка рассмеялась.
— Вижу, хорошо вас приветил брат!
Надежда Георгиевна подвинула ближе ко мне блюдо с булочками и перешла к сути дела.
— Я всю жизнь проработала учительницей в школе. Младшие классы. Тихо-спокойно. Ничего такого, как у Вали, со мной никогда не бывало. Вот только… — она задумалась, — чудно выходило иногда, словно наваждение. Очнешься и думаешь: что ж это было-то? А началось все со школьной поры…
Я слушал уютный говорок хозяйки. Перед глазами проплыло, окруженное березками, большое бревенчатое здание с вывеской «Школа». В тесных, с массивными подоконниками, коридорах было шумно. Оживленная переменой неслась, гулко топая по дощатым полам, детвора. Ребята постарше собирались возле окон небольшими группами. У высокой двустворчатой двери в класс стояла взволнованная Надя. На ее рукаве алела повязка старшей по звену. Напротив, то и дело проводя пальцем по шмыгающему носу и теребя кончик замусоленного пионерского галстука, потупился патлатый мальчуган.
— Как тебе не совестно, Сережка! — с жаром произнесла Надя. — Ты что учительнице у доски говорил? Прыгнешь под поезд, если тебе двойки в журнале не исправят? Да как ты смеешь! Разве может советский человек, пионер, думать о самоубийстве! Да за такие мысли… Стыдись, стыдись, Сережка, ведь тебя слышал Митя Тракторенко!
Мальчишка вздрогнул и опустил голову ниже.
Я тоже дернулся, освобождаясь от видения. Посмотрел на хозяйку.
Она кивнула.
— Вот-вот. Меня тоже тогда как наваждением взяло. Почему я сказала о Тракторенко — ума не приложу. В ту минуту появилось такое ощущение… словно вот-вот откроется входная дверь и в коридоре появится Митя. Стройный, с волевыми скулами, одетый в кожаную косоворотку, на которой горит кимовский значок. Подойдет к Сережке, посмотрит на него кристальным взором и скажет: «Эх ты!».
— Может, вера родителей как-то повлияла на вас? — мягко предположил я. — Вот Валентин Георгиевич рассказывал…
Женщина замотала головой.
— Нет, нет! Никогда я не молилась Тракторенко, словно богу, не просила ни о чем. Только один раз, несколько лет назад. Потом расскажу. Я и в бога-то не верила. И сейчас без него обхожусь. Все своими силами да вот этими руками, — она показала натруженные морщинистые пальцы. — Это нынешние учителя тяжелее авторучки ничего не поднимают. Везде автоматизация. А в наше время пришлось поработать. Да и теперь… Муж еще в пятьдесят седьмом за длинным рублем на Дальний Восток подался. Так и не вернулся. Только алименты слал. Сыновья, Коля и Петя, в Германию со своими немками уехали, перед развалом Союза. Открытками на Восьмое Марта поздравляют, — горько усмехнулась она. — А вот это все, — Надежда Георгиевна обвела рукой хозяйство, — дочка с зятем помогают. Он головастый, дочкин Борис. Не пьет. Налево не смотрит. Редкость сегодня. Внучка заезжает. И брат наведывается подсобить.
Мы немного помолчали.
— А Сережка этот? Когда вы его отчитывали, не спросил, кто такой Митя Тракторенко?
— В том-то и дело, что нет! — вздохнула хозяйка. — Ну ладно — Сережка. Он мог подумать, это кто-то новый из комсомольской ячейки. Но и у меня не было таких знакомых. А ведь сказала! И до сих пор себя виноватой чувствую. Погиб Сережка через год. Шпана зарезала на улице. Рассказывали, на простыне его до больницы несли. Не успели, — Надежда с тоской посмотрела на меня.
— Точно совпадение. Вы и терзать себя не думайте, — убежденно произнес я.
— Ох, хорошо, если так, — кивнула она. — Или вот другой случай. Вы пейте чай, а я расскажу.
— Спасибо, — я охотно подставил чашку под чайник. Напиток действительно был очень вкусным, не в пример нашим чаям.
— Я уже учительницей работала. Первые — третьи классы. Детишек разных хватало. Балбесов и двоечников тоже. И был у нас директор. Как помню, Конников его фамилия. Толстый маленький тип. Ему бы в торговле работать, а он в школьную систему полез. Поговаривали, наверху у него кто-то влиятельный был. Слушок пополз, что любит он подарки. — Надежда Григорьевна махнула рукой. — Прошлое всегда идеализируют. А в наше время подлецы и взяточники тоже встречались. Только меньше их было. И брали втихую, не как сегодня — в открытую. Ну так вот повадились к директору родители неуспевающих учеников. Почему, мол, ваша учительница Надежда Окунева — а я тогда уже на мужниной фамилии была — детишек наших топит? Это значит — двойки ставит. Видно, хорошо поднесли директору. Он меня вызвал. Сначала орал. Смотрит — меня этим не проймешь. Тогда он по-другому, тихонько да ласково так: вы детишкам двоечки не рисуйте, а я вам за это бумажечку-другую. И по карману себя гладит. И вам хорошо, и успеваемость на высоте. Тут меня и взяло. Смотрю на него презрительно и говорю: «Таким, как вы, место не в системе образования, а в тюрьме! Но Митя Тракторенко все видит!». Он глаза вытаращил: «Да кто ты есть, со мной так разговаривать!». Я выскочила. До вечера ходила сама не своя. Благо, все уроки в первой смене закончились. А на следующее утро к школе машина черная подъехала. Трое из нее вышли. И в директорскую. Мы сразу поняли. В приоткрытые двери выглядывали из классов тихонько. Вывели Конникова. Он красный, дрожит, чуть на пол не валится. Хорошо, уроки шли. Дети не видели. В общем, потом узнали мы, что и родственника директорского в областном управлении арестовали, — Надежда Георгиевна отхлебнула чаю, выжидательно посматривая на меня.
— А если тоже совпадение? И Митя Тракторенко ни при чем? — снова выдвинул я банальную версию. Но других у меня не было.
Хозяйка улыбнулась.
— После уроков в этот день педсовет не назначали. Но все учителя, как смеркаться начало, словно по указанию, собрались в директорской. Те, кто первую смену отработал, приехали вечером из дома. Выяснилось, директор не мне одной взятки предлагал. А когда закончили про этого хапугу, дружно стали благодарить Митю Тракторенко. Спасибо, мол, что помог избавиться от взяточника. Как вам такое?
— Этого объяснить не могу, — признался я.
— Вот и для меня загадка. Но после случая с директором я никогда не вспоминала Тракторенко, никаких странностей не происходило до девяносто восьмого года. Вот тогда-то мне и пришлось взмолиться Мите.
Заинтригованный, я смотрел на хозяйку.
— Да, точно! Пять лет назад это произошло. Рая, дочка, приехала как-то днем, в то лето, сама не своя. Я к ней. Что такое? Оказывается, на их, с Борисом, фирму, бандиты глаз положили. Рейдеры эти самые. Ну какая там фирма! Маленький домашний цех по изготовлению тканевых жалюзи. В общем, обложили данью. Иначе грозились поджечь…
Надежда Георгиевна разволновалась. Я прикоснулся к ее руке.
— Не переживайте. Ведь все закончилось хорошо?
Она судорожно вздохнула.
— Да. В общем, как дочка уехала вечером к себе, я в сад вышла. Села на скамейку и говорю: «Митя! Да помоги же Рае с Борисом! Больше никогда ни о чем просить не буду. Только спаси их!». И сразу легко-легко стало. Словно даже ветерок теплый повеял. Я спать спокойно легла. А на следующей день приезжают радостные дочка с зятем. Хорошие новости. Бандюков, которые к ним приставали, другие бандюки перестреляли. А тех спецназ уничтожил. И все дальше спокойно пошло.
Хозяйка пытливо взглянула на меня.
Дочка ничего не знает о Мите Тракторенко. Не зачем ей это. Видно, только мы с братом и остались, кто тайну ведает.
— Не беспокойтесь, Надежда Георгиевна. Это исключительно наш с вами разговор, — заверил я.
Чай был выпит.
Я посигналил машущей мне на прощание хозяйке, вырулил по травянистой дороге к шоссе. В голове складывались алгоритмы исследования феномена Мити Тракторенко. Я надеялся, что для первого этапа изысканий этого достаточно. В дальнейшем, как добросовестному исследователю, мне следовало поездить по областям и поспрашивать людей, заглянуть в архивы.
Дома я сел за книги.
Отталкиваться в поисках следовало от надписи на фотографии Мазкова: «Митья Тракторенко Сарасвати». Итак, ведические верования.
Слово «Митья» выражает категорию абстрактных смыслов и на санскрите означает нечто неверно понятое, неправильно воспринятое, идущее вопреки, или, с некоторой натяжкой, что-то противоположное.
С именем же Сарасвати ассоциируется великая священная река. Образ этой реки намного позднее обрел антропоморфные черты и воплотился в женское божество, покровительницу красноречия и различных искусств, так же связанную с изливающейся водой и тайными знаниями. Из тройственного «Митья Тракторенко Сарасвати» выпадал только украинизированный Тракторенко, имеющий непонятное отношение к некоему трактору.
«Сарасвати… вода… — думал я. — А ведь на фотографии, показанной мне Мазковым, запечатлено распаханное под засев поле. А где поле и урожай, там всегда вода. Она — жизнь, а отсутствие воды — смерть». Мне показалось, что я улавливаю какую-то связь. Вспомнились фрагменты карпатской керамики, соотносимой в академических кругах с периодом древнейших славян тшинецко-комаровской культуры. Народы этого временного охвата, а он занимал, очень приблизительно, пятнадцатый — двенадцатый века до новой эры, лепили керамические ритуальные сосуды в форме двух, а нередко и четырех, женских грудей, символизирующих идущие из архаических глубин представления предков о дарящих благостный дождь верховных богинях: это те самые две женщины-важенки с оленьими рогами, память о которых дошла до наших дней в виде стилизованных узоров и орнаментов на вышивках жителей Русского Севера. Подобные узоры были широко распространены и на советских свитерах.
— Можно предположить, хотя подтверждений этому пока нет, что элементы верования в некое божество, к которому сегодня относятся номинации Митя [Митья], Тракторенко и Сарасвати, были привнесены примерно три с половиной тысячи лет назад или намного раньше на территорию, которую мы теперь называем Восточной Европой, — размышлял я вслух. — Если объединить смысловые изводы слов «Митья» и «Сарасвати», то получим что-то вроде «неправильного понимания изливающейся воды». Или воды, текущей вспять. Вода в представлении большинства народов символизирует время. В итоге получается образ повернутого вспять потока времени. А это символ противостояния смерти.
Пока все складывалось. Однако тут же перед глазами появился настырный Тракторенко, упорно пашущий железной машиной бескрайние поля на Украине.
«Но ведь Тракторенко — это и женская фамилия!» — дошла до меня простая истина. Мое заблуждение можно было понять. Первоначально я основывался, пока не увидел фотоснимок Мазкова, на славянском мужском имени Митя, с полной формой имен Д[и]митрий и Митрофан, которые упорно принимаются многими языковедами за имена греческие, заимствованные славянами. Теперь, когда «Митя» превратился в «Митья», допустимо ли предположить, что фамилия Тракторенко через Сарасвати относит нас к женскому началу?
Мысли мои перескакивали с одного на другое. «Быть может, в какой-то период ведическая богиня Сарасвати объединилась с некой Тракторенко, а потом трансформировалась в божество мужской ипостаси — в Митю Тракторенко? — пытался понять я. — Но фамилия Тракторенко — неологизм. Она не могла возникнуть ранее появления в России первого трактора. Это двадцатые годы двадцатого века. Тогда, вероятнее всего, сразу и образовалась устойчивая мужская форма божества. Ведь родители Валентина Георгиевича и его сестры молились именно Мите Тракторенко. Имеет смысл изначально рассматривать эту странную фамилию как выражающую мужскую ипостась неизвестной могущественной силы. А вот зачатки уникального верования следует искать определенно на Севере. Мазковы оттуда».
Размышления уводили меня в очень щекотливую тему теснейшей индоарийской общности, истоком которой является обширная территория нескольких областей: Архангельской, Вологодской, Мурманской, плюс Карелия — то есть тех, какие принято относить к Русскому Северу. Но академическая точка зрения на неразрывное единство народа, из которого вышли славяне, индийцы и иранцы, такова: ложь и профанация! Хотя факты успешно доказывались и подтверждаются до сих пор не потерявшими совесть и профессиональную честь учеными, начиная со второй половины девятнадцатого века и по настоящее время. А если быть совсем точным, о подобных догадках писали еще древние историки.
Помню, на первом курсе, в первый день занятий, на первой паре, стучал по кафедре кулаком профессор Вальдман, окидывая аудиторию колким брезгливым взглядом.
— Никакой тесной индоарийской общности на территориях, называемых Русским Севером, не было! Запомните! Не было! Псевдонаучная ложь! Факты — лишь домысел и ничего не значащие совпадения!
В общем нужно сказать, древним славянам, особенно той части, куда потом отнесут русичей, сильно не повезло с их будущими исследователями. В моей голове еще до вуза сложилась картинка, вернее, видение, преследовавшее меня всю жизнь.
Мрачная неуютная комната. Стол с зеленым сукном, освещаемый узким лучом лампы с колпаком. На грубом стуле сидит очередной молодой исследователь: быть может, историк, этнограф, лингвист, искусствовед или археолог, только-только начинающий специалист по прошлому славянского народа. Напротив, за гранью светового луча — Наставник с папиросой. Его лица не видно, но цепкий взгляд жжет даже из темноты.
— Наш разговор секретен, — глухо и внушительно говорит Наставник. — Вы ступаете на стезю науки. Можете делать любые открытия. Проводите какие хотите раскопки. Стройте самые смелые гипотезы. Вы вольны в своих исследованиях. Но при одном принципиальном условии: славянский этнос вторичен по отношению к другим. Априори. Почти вся его лексика заимствована из иных языков. Его культура, быт, история вышли из окружающих народов. У него никогда не было ничего своего. Если вам покажется, что вы нашли что-то оригинальное, ищите, придумайте, от кого это было заимствовано. Вы будете заниматься наукой, исходя из этой аксиомы. Запомните на всю жизнь, для вашего же блага. Вы свободны. Следующий!
Со временем я все более убеждался, что мое видение имеет под собой реальную основу. Быть может, не в таком утрированном виде, но все же. Я наблюдал, как седые, написавшие горы книг академики важно пыжились, водя пальцем по карте от Прикарпатья до Урала, ныряя вниз, к придонским степям и на Ближний Восток, в бесчисленных попытках найти безопасное для научной критики место бездомным нашим предкам. Слово «Гиперборея» вызывало у профессоров инфаркт. Сталкиваясь с любым неясным по смыслу и происхождению словом, они тут же бросались утверждать его заимствование из чужих языков, даже не пытаясь покопаться в своем родном.
Доктор исторических наук Соломон Давтян на одном из публичных докладов, приуроченных ко Дню славянской письменности — ежегодному событию, имеющему под собой абсолютно ложную основу, посетовал, шутя, что ревнителей теории индоевропейской общности, якобы существовавшей на Русском Севере, нельзя, к сожалению, отмечать выжженным клеймом. Кто-то из студентов в зале крикнул: «Сволочь! Надень им белые нарукавные повязки!». Его тут же вывели.
Мой научный руководитель, профессор Рыбкин, изначально советовал мне этой темой не заниматься.
— Ну не нужно пытаться разрушить то, что уже построено, Вадим, — вздыхал он, протирая, с большими толстыми линзами, очки. — Ломоносова в Академии — и то на колени поставили, с его правдой. А вы не Ломоносов. Система, концепции, теории — все складненько притерто, прилажено. Копайтесь там сколько душе угодно. А на Север не лезьте вы со своей индоарийской общностью. Ложь бывает во благо, а правда может убить. Иногда в буквальном смысле. Я вас, конечно, поддержу на защите, но на многое не рассчитывайте.
И вот теперь выходило, что Тракторенко с ведическими «Митья» и богиней Сарасвати уводили меня именно на Русский Север.
Той осенью, до наступления холодов, я успел еще поездить по северным областям. К моей радости, удалось кое-что обнаружить.
Возле Великого Устюга, узнав, что я записываю старинные байки и всякую быль-небыль — а я именно так, по-простому, объяснял фольклористику жителям, — мне посоветовали наведаться в село Матица, к Аграфене Терентьевне.
Старушке было на вид лет сто, а сколько точно — она и сама не знала. Жила с внучкой — высокой пожилой женщиной аристократической стати. Когда я несколько раз громко произнес «Митя Тракторенко», баба Аграфена оживилась и беззубым ртом, бойко окая и цокая, произнесла:
Это был неизвестный мне вариант древнеславянских заговоров, относящихся к аграрной магии. Она относительно хорошо изучена и описана исследователями. На ум сразу пришел старинный балканский обряд призыва дождя при засухе. Девиц, участвующих в этом ритуале, называли додолами.
«А здесь — доли-доли-доли. Может, речь тоже идет о додолах?» — подумал я. Тогда еще раз подтверждалось, что корни подобных аграрных ритуалов действительно тянутся на Русский Север. И мое предположение о связи культа «Митья Тракторенко Сарасвати» с водой тоже укреплялось.
«Исходя из всех изысканий, можно утверждать, что к этому верованию относились некоторые устойчивые номинации: «Митья Сарасвати», «Митья Тракторенко Сарасвати», «Митя Тракторенко» и просто «Митя». Безусловно, варианты с «Тракторенко» имели позднейшее происхождение» — подвел я итог.
Старушка посоветовала:
— Поезжай до моей Настёны. Бат, она-та прялку покажет.
Я отправился в Кандалакшу. Было холодно и дискомфортно, а путь предстоял долгий. К концу путешествия дорогу периодически накрывал туман. В его тяжелых пластах плыл рядом с машиной Митя Тракторенко. Вот он протянул ко мне руку, и она разбрызгалась по лобовому стеклу каплями дождя. Я понял, что утомился. Остановившись у обочины, неожиданно для себя пробормотал:
Поделиться книгой: