Театр абсурда. Во что превратили Россию

Не стану доказывать связь культуры и образования. Высшая ценность образования и его цели заключаются в духовном развитии и творческой самореализации личности. Зададим себе главные вопросы: является ли существующая у нас система образования и воспитания адекватным инструментом интеграции человека в культуру? Дает ли она человеку ощущение причастности к духовным богатствам, созданным предыдущими поколениями? Способствует ли она развитию нашей самобытности? Служит ли фактором стабилизации российского общества, развития гражданственности, патриотизма и самосознания людей? Любой непредвзятый человек ответит – нет.

Вопросы развития образования и культуры – это стратегические вопросы. Так чем должен, прежде всего, на мой взгляд, руководствоваться Педагог, Учитель? Лев Толстой в своем первом произведении писал: «Герой же моей повести, который всегда был, есть и будет прекрасен – правда». «Сейте разумное, доброе, вечное. Скажет за это спасибо сердечное русский народ», – писал другой великий. Скажут или не скажут спасибо, сейте правду, а значит знания.

2007 г.

Я ВЕРЮ: НАРОД ВЕРНЕТ ВЛАСТЬ В СВОИ РУКИ

(Интервью для газеты «Аргументы и факты. Ведущая О. Шаблинская)

– Сегодня все как в той пословице: «Тонет, так топор сулит. А вынырнет – так и топорища жаль». Все партии, которые идут на выборы в Госдуму, – за процветание народа, за веру… В том числе и КПРФ, позиции которой вы воинственно отстаиваете.

– Во-первых, не все за веру. Считаю: сколько нас на свете, столько и должно быть вер! Ни один человеческий опыт не повторяется. Разнообразие душ, умов, интеллектов… А что касается КПРФ, то ее продолжает отличать от всех партий стремление к социальной справедливости. Желание сделать жизнь нищего населения лучше, чем она есть сейчас. Да, лозунги у всех одинаковые. Только одни делают все, чтобы жизнь наладилась, а другие… Вы знаете, сколько стоит место депутата в будущем парламенте одной из ведущих партий? Я слышал, около 6 миллионов долларов. Все продается и все покупается!

– Так дорого?

– Говорят, там дают большие взятки за проведение тех или иных законопроектов. Я слышал это на протяжении двух созывов, будучи сам депутатом.

– А вам предлагали взятки?

– Нет. Никто.

– Послушаешь вас, КПРФ – святая чистота! А куда же девались тонны золота, на которых, как купчик, сидела КПСС и упрятала при развале Союза?

– Абсолютное вранье. Вы же видите, где сейчас все деньги! Что, Абрамович был коммунистом? А Дерипаска?! Все наши сто миллиардеров – разве они были выдающимися членами партии КПСС?! Вот где все деньги! И не партии, а всего народа!

– Горько смотреть на его нищету… Лесковская Домна Платоновна жаловалась: «у нашего государства одно ухо глухо, а в другом – золотуха, никак не хочет слышать народа».

– Я не верю в обещания сильных мира сего. Верю только, что народ со временем, созрев и сплотившись для решения собственной судьбы, вернет власть в свои руки.

– И кухарка будет управлять государством?

– Ну, если вы считаете Тэтчер, Индиру Ганди, Меркель кухарками… Отлично они управляли и управляют своими государствами.

– Раньше вы состояли в Государственной Думе. А теперь – в Московской городской. Почему съехали с вершины политической горы?

– Меня попросило об этом руководство КПРФ. Прежняя Мосгордума была единородна, «единоросна». Следовательно, любая инициатива московского правительства даже не обсуждалась. А в нынешнем составе наличие фракций коммунистов и «яблочников» вносит элементы дискуссии по существу главных проблем текущего дня. И иногда нам удается убедить в нашей правоте оппонентов в «Единой России».

Мы работаем с простыми людьми, которые обращаются к нам со своими несчастьями, бедами, заботами. А таких – тысячи и тысячи. Разумеется, это требует апелляций к правительству Москвы, к президенту, к той же Госдуме. Я не считаю, что переход в Мосгордуму лишает меня возможности ставить вопросы такого же масштаба, как и раньше.

– Великобритания выслала наших дипломатов из Лондона, требует экстрадиции Лугового, якобы отравившего Литвиненко. В то же время Англия оставляет без ответа наши требования выдать Закаева и Березовского…

– Позиция России абсолютно правильна. Известно, что наши законы частенько нарушаются и даже игнорируются. Но если есть возможность соблюсти конституцию, это можно только приветствовать!

Были предатели – Гордиевский, Шевченко, которые нанесли серьезнейший ущерб безопасности нашей страны. Кто-то из них умер своей смертью, кто-то то живет и здравствует по сей час в другой стране. Считаю: версия об убийстве Литвиненко русскими выглядит по меньшей мере странно.

Еще более нереален столь дорогостоящий способ: убрать Литвиненко с помощью полония. Наше правительство предложило англичанам сотрудничество. Они отказались. Прискорбно, что все это происходит между двумя великими странами, которые были союзницами в борьбе с фашизмом.

– Нас сейчас пытаются загнать в рамки регионального государства. Мол, в мире есть только одна глобальная держава – США …

– Нам не нужно сокрушаться по этому поводу. Мы уже привыкли, что Россия никогда не устраивала противную сторону: ни в царские времена, ни в советские, ни в нынешние капиталистические. Надо это признать и действовать в соответствии с тезисом, что Западу не нужна НИКАКАЯ Россия вообще! Поэтому мы должны защищать свои государственные интересы и интересы своих граждан всеми способами.

Сейчас все говорят о политике, которая объединила бы наш народ и укрепила позиции России в мире. Моя точка зрения такова: единственной национальной идеей должно быть объединение с нашей страной тех государств, кто ей симпатизирует, кто хотел бы с нами сотрудничать на новых равноправных основах.

– Многие актеры, режиссеры, которые на какое-то время ушли в политику, потом сожалели об этом и говорили, что лучше бы туда не совались… Скажите, Николай Николаевич, вы не жалеете, что когда-то стали заниматься политическими вопросами?

– Нет, не жалею. Потому что кое-что удалось сделать. А что – пусть судят люди.

– Критики в один голос говорят и о подмоченной репутации «Содружества актеров Таганки» и об отсутствии интересных премьер …

– У истоков этих разговоров стоит 1993 год, когда был раздел Таганки.

– Интересно получается. Теперь сцену «капитализируете» вы: сплошные съемки «Смехопанорамы».

– Миша Жванецкий – да, выступал у нас. Я – одессит, он – одессит, мы в одно время начинали… Но «Смехопанорамы» не помню. Может быть, вы имеете в виду смешные спектакли, которые пользуются зрелищным успехом?!

Поймите, наш театр не финансируется ни одним видом бюджета. «Содружество актеров Таганки» не поддерживает ни государство, ни московское правительство, ни префектура. 15 лет живем в режиме самовыживания. Из этого следует, что минимум 10 раз в месяц мы обязаны зарабатывать на сдаче сцены в аренду. Этим я обеспечиваю хотя бы минимум заработной платы моим актерам! Знаете, какая зарплата у народной артистки Славиной, которая сыграла три тысячи спектаклей «Добрый человек из Сезуана», которая стояла у истоков успеха всех постановок Любимова до его отъезда за границу? Так вот, это 12 тысяч рублей. Заметьте, самая большая зарплата в театре! Приходящие сюда молодые артисты получают 4,5 тысячи. Я сразу им говорю: «Здесь вы не заработаете денег».

– «Николай Николаевич, мы пришли сюда по убеждениям, ради искусства».

У нас в репертуаре 26 спектаклей, которые в зависимости от сезонности мы то ставим в афишу, то откладываем. Назвать вам все?! Вы просто пришли в тот момент, когда мы действительно не очень эксплуатировали текущий репертуар – из-за выпуска премьеры «Мисс и мафия». Смешной спектакль. Но рожали мы его очень трудно. В этом сезоне намечается еще четыре премьеры.

– Николай Николаевич, вашему противостоянию с Любимовым столько лет… Не пора ли протянуть друг другу руки?

– Я думаю, это невозможно.

– И у вас, и на Таганке идут спектакли о Высоцком. Но все-таки Владимир Семенович был актером Любимова…

– Высоцкий был не у Любимова, а у страны. Он – поэт, который обладал потрясающим дарованием и с присущим ему трагизмом и юмором дал картину жизни времени, в котором он жил. Его будут читать и через 100 лет.

2007 г.

СТРАНА ПЕРЕЖИВАЕТ КАТАСТРОФУ

(Интервью для газеты «Собеседник». Ведущая Т. Филиппова)

Актер, режиссер и депутат Николай Губенко остался без родителей в войну и с тех пор не изменяет детдомовским правилам: чтобы все было по справедливости. А поскольку справедливость внедряется тяжело, Губенко все время в бойцовской стойке. Николая Николаевича не один раз собирались исключать из ВГИКа за драку, но так и не собрались – талант перевешивал. Именно поэтому его, вгиковца, взял в свой театр Юрий Любимов, где Николай играл главные роли в очередь с Владимиром Высоцким. Теперь у Губенко свой театр – «Содружество актеров Таганки». Мне кажется, сейчас не его время и не его место. Ему бы на Кубу к молодым Фиделю Кастро и Че Геваре. Или к партизанам Сальвадора. Или в Чили к Альенде.

– Николай Николаевич, ну зачем вам депутатство, вы такие хорошие фильмы снимали: «Подранки», «И жизнь, и слезы, и любовь», играли у знаменитых режиссеров. Не хочется на съемочную площадку снова вернуться?

– Когда началась война, многие люди, например поэты Павел Коган, Семен Гудзенко, Михаил Кульчицкий, не думали: хорошо бы сидеть в тишине, писать стихи… Они все бросили и пошли на фронт. Мне трудно понять актеров, режиссеров, когда они говорят: «Я политикой не интересуюсь, я – о творчестве». Страна переживает катастрофу, сравнимую по конечному результату с Великой Отечественной войной – разрушены заводы и колхозы. Поэтому мое депутатство – это желание хоть чем-то быть полезным. Ну, как на пожаре, когда человек сломя голову бежит помочь. Так что съемочная площадка осталась в прошлой счастливой жизни.

– Разве мы не стали жить лучше? Люди квартиры покупают, машины – значит, есть деньги.

– Сегодня все устроено так, что тот, кто живет лучше, может не видеть тех, кто живет хуже. У них разные магазины, разный транспорт, разные больницы. Телевидение – тоже для богатых, особенно передачи типа «Едим дома», «Смак» и другие. А вот бы рассказали, как вкусно приготовить блюдо, если в месяц на все про все 3–5 тысяч рублей. А ведь так живет почти половина страны.

– Вы вступили в компартию в 1987 году. Зачем, это же было начало конца КПСС?

– Да, я вступал, когда оттуда уже побежали. Вступал, как вступают на фронте перед боем: «Прошу считать меня коммунистом». И привилегия там была одна – первым встать из окопов.

– Вы не только идеалист (а все революции, между прочим, идеалисты устраивают), но еще и максималист. Как у вас получается оставаться столько лет в политике, которая суть история бесконечных предательств?

– Я не политик. Я человек, представляющий в политике огромную массу людей. Говорю их словами, их желаниями, их страданиями, их несчастьями. Я – передаточное звено, я вместе с ними и не согласен так же, как и они. Или согласен так же, как они. Но я не политик. Художник. Я всегда был свободен, даже при этой власти, хотя 15 лет меня третируют, меня давят, меня преследуют, делают все для того, чтобы наш театр не существовал.

– Кто третирует и как третируют?

– Мы и живем в блокаде со стороны средств массовой информации: такого театра нет. Любимов отключал свет, чтобы мы не репетировали «Чайку», актеры бегали на телевидение и на радио, пытаясь заработать на кусок хлеба. Меня обвиняли, что я сдаю театр под прокоммунистические мероприятия…

– А вы не сдавали?

– Сдавал. Всем. И готов был сдать кому угодно. Лишь бы были деньги.

– Вас в телевизоре совсем нет ни по какому поводу. Не зовут или вы отказываетесь?

– То, что я нахожусь в списке нежелательных персон для телевидения, можно предположить. Вы же знаете, что такие списки есть. Помню, позвонил Володя Меньшов. Была какая-то передача: ведущий с двумя гостями. Он хотел пригласить меня и Ирину Александровну Антонову. Говорю: «А ты уверен, что тебе позволят меня пригласить?» На следующий день он звонит: «Старик, ты был прав. Это идиотизм. Но это так». Но даже если бы меня позвали на какие-нибудь посиделки, где изображают, как у нас чудеснейшим образом все хорошо и весело, не пошел бы. Я не считаю, что жизнь так хороша, что можно делать эти веселые передачки с анекдотцами, с рассказиками, кто с кем и где.

– Кто тот зритель, что приходит в ваш театр?

– Первые годы было очень трудно, поскольку о театре не знали. Потом появилась тропинка, теперь она превратилась в дорогу. Сейчас наши залы полны. Репертуар – исключительно русская классика. Кроме этого, стараемся восполнить нехватку патриотической тематики, которой избегают в других театрах, например, у нас есть спектакли, посвященные Победе – это «Четыре тоста за Победу», войне в Афганистане. Есть спектакли в жанре музыкально-поэтических композиций, традиционные для театра, в том числе и для старой Таганки, например «ВВС», он посвящен Высоцкому. Играем много детских спектаклей.

– Вы никогда не жалели, что расстались с Любимовым? Например, в минуты, когда вам не хватает денег на новую постановку или нечем платить зарплату актерам.

– По-другому и быть не могло. В театре много делали для его возвращения в Россию, а ведь это было непросто, поверьте. Сначала Юрий Петрович Любимов приехал как гость по моему личному приглашению, жил все десять дней у меня дома. И уже в тот визит он начал говорить: ну что это за такая большая труппа, вот этого надо выгнать, этого на пенсию отправить. Между тем это были актеры, которые в свое время присягнули ему на верность, ждали своих ролей по несколько лет, играя в эпизодах и массовках, будучи очень талантливыми людьми. Он ведь их иначе бы и не взял. Когда ему по его просьбе вернули гражданство и разрешили приехать сюда насовсем, он продолжил эту линию. У труппы возникло непонимание, которое только сейчас совершенно проясняется: Любимов уже жил в капитализме, а мы продолжали жить в социализме. Поясню на примере. Вот у нас на гастролях театр из Италии, 10 человек. Главная актриса – она же гример, она же кассир.

Ее брат – звукооператор, постановщик и реквизитор. И так – все. Совмещают несколько ролей и профессий. Вот такая капиталистическая организация труда. Что-то похожее проявилось и у Любимова. Люди, естественно, не поняли и оценили его поведение как несправедливое. В труппе шушукались по углам, что приехал совершенно другой человек, в котором нет прежнего отца, каким он был до своего отъезда за границу. Тогда несколько человек, искренних и импульсивных, среди них Леонид Филатов и я, сказали ему в лицо то, что думало на тот момент большинство: что он лжец, что он предает свою труппу…

Сегодня та старая история воспринимается уже не так остро. Мы просто живем другую жизнь.

– Но вы хотя бы здороваетесь?

– Мы не видимся.

– А если бы встретились?

– Не знаю.

– Сергей Никоненко, вспоминая учебу во ВГИКе, рассказывал, как вас любила Тамара Макарова. Приносила на занятия в кастрюле сардельки – якобы учиться правильно и красиво есть, а на самом деле целью было подкормить детдомовца Губенко.

– У нас на курсе было несколько неимущих человек. И она, понимая, что нам хочется есть, устраивала так называемые «уроки протокола». Они оба – и Макарова, и мой обожаемый Сергей Аполлинариевич Герасимов были очень добрыми по отношению к нам, обращались, как с любимыми детьми, независимо от уровня дарования. И деньгами помогали, в коридоре совали рубли: иди-иди покушай. Искренне пытались дать нам родительскую заботу, которой мы были лишены.

– С кем из своих однокурсников вы поддерживаете отношения?

– С любимой женой Жанной Болотовой уже сорок три года поддерживаю и намерен поддерживать дальше.

– Как вам удалось захороводить одну из самых красивых актрис советского кино? Тем более что ваше сближение, если не ошибаюсь, началось с того, что вы и ей, девушке из обеспеченной московской семьи, высказали всю правду-матку о своем презрении к богатым.

– Она мне не верит, но я ее заметил еще на вступительных экзаменах. Пришла такая ангельского типа девочка, худющая, в черном закрытом платьице, с огромными сочувствующими глазами. Была уже звезда – в 16 лет снялась в фильме «Дом, в котором я живу». Экзамены ей практически были не нужны, Герасимов ее и так брал на курс. Подойти я к ней тогда не решился: она москвичка, я одессит, провинциал. Расстояние огромного размера. То, что мы вместе – это мое самое большое в жизни везение, удача и счастье.

– Вы вместе с Сергеем Бондарчуком везли в Москву тело умершего на съемках фильма «Они сражались за Родину» Василия Шукшина. Много говорили о том, что его смерть была не случайной. Он бы нашел себя в этой жизни?

– Говорить о том, что его смерть была не случайной, – это дань времени. Все, кто умер при советской власти, – всех убивал НКВД, потом КГБ! Кто же еще?! Подождем: идиотизм – не вечный спутник правды. Мы с Георгием Бурковым провели с Василием Макаровичем весь предшествующий его смерти вечер. Были вместе в гостях у местного кинопрокатчика на хуторе Клетском, что в 17 километрах от теплохода, где базировалась съемочная группа фильма «Они сражались за Родину». Вместе парились в бане, вместе смотрели матч «Швеция – СССР», который наши проиграли со счетом 2–3, вместе ужинали у хозяина. Разумеется со спиртным. Но Василий Макарович не пил последние семь лет ни рюмки. Вместе вернулись на теплоход в половине первого ночи. А где-то в половине пятого ему стало плохо с сердцем. К несчастью, врача не было на теплоходе. Жора нацедил ему капель Вотчала, дал валидол, предложил переночевать с ним в каюте. Но Василий Макарович отказался. Валидол не успел рассосаться под языком, как его не стало. При вскрытии в Сталинграде врачи обнаружили у Василия Макаровича, как они сказали, «сердце древнего старика», хотя ему было всего сорок пять лет. Василий Шукшин, конечно, себя бы нашел сегодня. Не олигархом. Но серьезным, глубоким, неистощимым писателем, каким и был всегда.

– Если бы вы сейчас снимали кино, о чем оно было бы?

– Сразу же после смерти Шукшина я написал сценарий о нем «Сотри случайные черты». Но два года борьбы с Госкино не увенчались успехом. Картину так и не запустили. Если бы снимал сегодня, я бы хотел дать людям надежду, что еще не все потеряно, что они могут быть услышаны. Я бы сказал им, чтобы они не запирались в своем одиночестве. Я бы показал им, где те люди, которые думают и чувствуют так же, как они, разделяют их чувства утраты Родины.

– А какое кино смотрите?

– Смотрел Балабанова, он мне очень нравился. «Груз-200», правда, не видел. А в принципе в моем возрасте уже определяются с предпочтениями, поэтому я смотрю старые фильмы, Феллини вот боготворю.

– Михаил Швыдкой остался без работы. Вы с ним были оппонентами по проблеме так называемых перемещенных ценностей. Что сделать, чтобы они перестали быть политическим ресурсом? Может, надо вытащить эти сокровища из запасников и открыто повесить в залах, чтобы люди любовались?

– Да их никто и не скрывает. С момента предательства «искусствоведов» Акиныни и Козлова, которые сейчас работают на Западе и получают большие деньги за то, что роют спецхраны, а также благодаря другим горе-музееведам, уже известно, где что лежит – в культурных ведомствах есть наводчики. Но ведь это все – компенсация наших потерь в Великой Отечественной войне! Есть такое понятие, как реституция – ответственность государства-агрессора перед государством-жертвой. То есть: не можете вернуть мне мою картину, мой дворец, мою скульптуру – верните равноценное из вашей собственности. Или отстройте 3 тысячи исторических городов, или 400 музеев, или 3 с лишним тысячи церквей, мечетей и синагог, которые были разрушены, разграблены, стерты с лица земли. Говорят, у немцев – чувство вины, они покаялись. На этом направлении я покаяния не чувствую. Они все время точат, подкупают, оглаживают тех, кто может решить этот вопрос. Известна цена этой помощи: посредник за возвращение культурных ценностей получает до 60 процентов от стоимости предмета.

– Какое у вас самое яркое впечатление от пребывания на посту министра культуры СССР?

– Повестка дня министра почти ежедневно включает в себя похороны и торжества. Утром провожаешь кого-то в последний путь, вечером открываешь чьи-то гастроли. И так почти ежедневно. Я чувствовал себя звеном, соединяющим смерть с жизнью, праздник с несчастьем.

– В Мосгордуме вы стали инициатором поправки в Кодекс об административных правонарушениях РФ, предлагая сажать сквернословов на 15 суток. Неужели вы сами матом не ругаетесь? Никогда в театре не объяснялись с актерами через мать-перемать?

– Я предлагал бороться с теми, кто матерится публично с экрана телевизора, в трамвае, со сцены.

– А водку вы пьете?

– С друзьями да за беседой, под селедочку, картошечку, с лучком – с большим удовольствием.

– Кто входит в ваш ближний круг? Вот проснетесь однажды в незнакомой квартире, рядом женщина незнакомая и мертвая, а вы ничего не помните. Кому будете звонить?

– Ну, во-первых, такого быть не может никогда. Но уж если вы настаиваете… Из кинематографической среды есть несколько (хотя мы почти не видимся) надежных людей: Караваев, Толкачев, Врачев и Аронин – это художники, оператор, режиссер, с которыми я работал на первых картинах. Эдику Володарскому еще позвоню. Остальные – не из мира кино, но тоже хорошие люди.

– О чем вы больше всего жалеете?

– Что нет Советского Союза.

2008 г.

ЧУВСТВУЕМ, ЧТО РОДИНА УШЛА

(Интервью для газеты «Аргументы и факты». Ведущая О. Шаблинская)

Супруги Николай Губенко и Жанна Болотова с весны до осени живут на даче. «АиФ» приехал в гости к знаменитой актерской семье в их очень уютный дом… Жанна Андреевна и Николай Николаевич угощали нас изумительно вкусным яблочным пирогом и рассказывали о своем житье-бытье…

Жанна Болотова: Купили эту дачу в 1978 году. Нас обворовывали 11 раз. Воры не знали, что грабить тут нечего. Мы хотели поставить сигнализацию, но в милиции сказали: «У нас бензина только на 5 выездов, а мы за ночь получаем 25 сигналов.

Николай Губенко: Самая страшная потеря – украли военный китель отца-фронтовика с орденами. Мне до сих пор не по себе… Это не современная дача, как у нынешних звезд или у нуворишей. А мы с женой исповедуем достаток. В смысле – нам и этого достаточно. (Смеется.) Это семейное гнездо, где нам хорошо вдвоем. Мне здесь отлично работается, особенно на веранде. Я астматик, 42 года курил, потом бросил. На даче мне не нужны никакие лекарства. А приезжаю в Москву – проблемы со здоровьем снова начинаются.