Реинкарнация. Часть 2 – "Броня Молчания"

«Дорогая дочка, никто не поверил, что вдруг так она выздоровела. Вот такая шутка судьбы — вот привыкли все, что жена наследника навсегда больная, ну и посчитали, что это не выздоровление, а очередная причуда. Я пришла, и только тогда им и сказала: „Да она здоровая, что вы её связываете!“» — ну, конечно, себя мать-императрица не забыла вставить.

«Вот как раз, когда её связывали, вот тогда и поняли, что она нормальная. Как ты помнишь, дочка, рулевые крылья ей намертво прибинтовывали к телу, вот, а на этот раз она вдруг как заявит фрейлинам: „Слушайте, вы надоели меня заматывать! Никуда я от вас не улечу, что я, сумасшедшая, что ли⁈“. Её девчонки так и опешили от удивления, а потом с криками побежали за мной. Я пришла, посмотрела, и говорю: „Выздоровела, что ли⁈“. Она кланяется, и говорит: „Наверное, да, госпожа императрица“. Я первым делом подумала: „Вот ведь гадина, спелась со своим мужем и издевается!“ — а потом: „Как она может издеваться, если сумасшедшая⁈“ — и приказала развязать!» — чего с улыбкой отметила её дочь, так это то, что к тому предложению не было приписки или оговорки типа: «Мне рассказывали», или: «Наверное…» — значит, всё помнила точно старая отравительница.

«Мы пригласили Сэнсея, всех лекарей, да и я сама помогала — все в один голос признали, что воистину, жена наследника исцелилась! Честно — я боялась этого дня, и (сейчас уже могу) признаюсь тебе, Малышка — делала всё, чтобы он никогда не наступил. Но ведь я всё-таки давала клятву целителей, и не могу её нарушить — даже если это пагубно отразится на будущем моих детей…» — от такой честности аж слёзы на глаза наворачивались. А ведь не помешала эта клятва ей отравить друга времён ученичества! Впрочем, белокожая императрица жила по каким-то своим правилам, и не всё чёрное в её мире было белым, и не всё белое — чёрным. Вполне возможно, что какая-то клятва и заменяла не работающую ценность заповеди «не убий!».

'…Мы устроили праздник, пустив на него всё, приготовленное к твоей свадьбе. Об истинной причине мы с отцом и Сэнсеем решили не говорить — к чему выносить сор, пусть будет маленькое чудо для народа. Тех, провинившихся фрейлин, я побила и постригла в странствующие монахини — тебя искать. Пусть дадут простым людям лишний повод совершить благодеяние, да и сами уму поучатся. Вот. А сама госпожа супруга наследника оказалась вполне достойной женщиной — вся в мать. Она же ты помнишь, одной из наших кормилиц была, а я, кого попало, в кормилицы своим детям не выбирала. Ну, мы же знали её ещё девочкой — не зря ведь вы подругами были и остались даже с её болезнью. Сэнсей считал, что всё дело в шоке — эх, знали бы мы сразу, в чём тут дело!..

На празднике она была весела, интересна, как приятно было с нею говорить! Жаль, Ёко не было с нами — вот был бы стихотворный поединок достойных соперниц! — но зато Сабуро прислал от себя и неё стихотворение, «посвящённое чуду исцеления». Жаль, не могу написать его, потому что на похоронах Сабуро забрал его назад.

Да мы много чего собирались сделать в честь праздника! Вот, например, она захотела опять как следует научиться летать — сам божественный Каминакабаро согласился стать её наставником! Ещё она захотела поехать на юг, к морю… Но никто-никто, не обратил внимания на слова её старой служанки — что принцесса-то себя ведёт точь-в-точь как на свадьбе: то сидит долго-долго тихо, то вдруг взрывается потоком слов и веселья. Нет, она была нормальной! Только вот говорливой больше, чем в прошлый день, но ведь и вина на празднике было выпито больше!' — этот абзац, более складный, был написан не материнской рукой — только с кое-где слегка подправленными ею иероглифами. Ведь и императрицы устают, коли пишут целыми днями…

«…Беды долго ждать не пришлось. Мы повезли её на море — с маленькой свитой, божественный Каминакабаро сам разрабатывал крылья ей по дороге — знали бы мы, к чему это приведёт, никогда бы не позволили её вновь обучать полёту!» — ну со словом «вновь» мать была неправа. Ёсико и больная отлично летала — только на привязи, либо к учебному шесту, либо поясу младшей принцессы — сам Мамору был бы рад, но ему, выучившему только армейский минимум, не хватало мастерства, чтобы лететь в связке. Мацуко отвлеклась на мгновение, коснувшись своих воспоминаний… Но вскоре, вновь вернулась к тексту:

"…Но чего я себе никогда не прощу — то, что не взяла с собой кого-нибудь из твоей свиты! Пусть фрейлины и суккубы разъехались — но твоих служанок, хотя бы, я могла б найти! Уж они бы быстро поняли, что с женой твоего брата что-то неладно…

Мы были слишком ослеплены счастьем, чтобы заметить признаки надвигающейся беды. На ужине перед тем днём она была неожиданно молчалива и только стреляла глазами по сторонам. А днём отец отправился в порт — организовать к вечеру потешное сражение перед Императорским Утёсом, а я — в город, к инопланетным купцам. Божественный Каминакабаро на моих глазах привязал госпожу Ханакадзе к тренировочному шесту, и пообещал, что сегодня она будет летать только на привязи.

Вот что, дочка — зря я ему поверила. Но он же не знал, что принцесса уже опять сошла с ума! Они занимались на взлётной площадке маяка — если оглянуться, с дороги было отлично видно привязанную к почти невидимому шесту маленькую-маленькую фигурку в цветном кимоно, висящую в береговом ветру, как праздничный змей. Я уже и успокоилась, как вдруг сигнал тревоги заставил всех нас обернуться.

Первое, что я заметила — не было той фигурки! Не сразу я — одна из девочек-куродо увидела первой, а потом и я разглядела уносимую посвежевшим бризом, как сорвавшийся змей, жену наследника. Божественный Каминакабаро, да и другие рванули за ней — но он был первым, и казалось, с его-то крыльями, с такой скоростью, точно, вот-вот, догонит — но сами боги были против этого. Ветер с берега, унёсший Ёсико (в первый раз мать употребила её имя!), вдруг сменился на противоположный, причём он прошел низом, над морем, не повредив беглянке, зато, отразившись от подножия Сигнальной Кручи, подкинул божественного Каминакабаро на вдвое большую высоту. И — жуткое совпадение, в этот момент до нас донёсся сумасшедший хохот, её хохот, носимый заразившимися безумием ветрами этого дня, и раздавшийся почему-то не со стороны утёса, над которым висела она, а с побережья, в которое ударяла высокая волна.

И мы поняли, что чудо кончилось — боги, вернувшие на время жене наследника разум, вновь забрали его для каких-то своих игр…

Она вроде бы уже и собиралась вернуться, божественный Каминакабаро каким-то образом сумел уговорить её, он сложил крылья, пикируя к ней, будто сам сумасшедший, да ей вдруг взбрело в голову ему подражать — тоже сложила крылья и бросилась вниз. А потом пришла волна, разбившаяся об Императорский утёс с такой силою, что брызги взлетели выше божественного Каминакабаро, а осколки скалы долетели до дворца… Поднятый ею вихрь и подвёл черту жизни несчастной Ёсико — божественного Каминакабаро прошвырнул сквозь два ряда туч, а её со злобной силою размазал по Императорскому Утёсу…'

Метеа представляла себе эту ситуацию — тут даже божественный Каминакабаро наверняка бы ничего не успел и в более благоприятной обстановке. Южная резиденция микадо «Сигнальный огонь» возвышалась над высоким обрывом — Сигнальной Кручей, архитектурно подчинённая встроенному в её комплекс маяку. Узкие щели и осыпи Сигнальной Кручи создавали весьма сложный рисунок ветров в округе, да тут ещё и находящийся на расстоянии считанных минут лёта Императорский Утёс, рассекающий волны, как плавник акулы. Вместе со своими сёстрами — каверзными скалами, ограждавшими побережье, вместе с императорской резиденцией и городом Сидзуе, он прикрывал их от непрошеных гостей-пиратов, не давая им подойти на безопасное расстояние для десанта на Южную Дорогу. Даже осенью, в относительно спокойную погоду, там было опасно летать — что уж говорить о весне — поре знаменитых бурь, которыми славился Берег Прибрежных Гор!

'…Он всё-таки вытащил её тело. Он — божественный Каминакабаро, он ещё раз доказал, что заслужил носить свой титул. Сразу начался страшенный шторм, три смерча завились на наших глазах буквально на расстоянии плевка от Императорской Скалы — казалось, само море оплакивало гибель Ёсико. Поднялся такой ветер, что нас-то, конных, и то чуть не сдуло! А каково было летающему там Божественному⁈ Он вернулся вскоре после нас — всё-таки вернулся, принеся на руках разбитую, но всё ещё дышащую госпожу Сломанная Ветка. Принёс для того, чтобы она сделала последний вздох на моих руках.

Тут бы и Сэнсей оказался бессильным — ни одной целой кости, лоб проломлен до мозга, её и донесли-то потому, что божественный Каминакабаро завязал её платье как котомку. Моих сил хватило лишь на то, чтобы снять боль перед концом. Как помню, сделала укол — она открыла глаза, и вновь ясным, незамутнённым безумием взором посмотрела на меня, и сказав: «Мама…» — умерла…' — маленькая принцесса заплакала, уронив листик с письменами. Говорили, что Мамору и Ёси красивая пара, обещали им замечательных детей, будущих достойных пера историка императоров Края Последнего Рассвета. Ну, вот как оно обернулось — не было удачи для Наследного Принца, даже его жену — тёзку счастья, забрала неумолимая судьба… Когда Кадомацу вернулась к чтению, некоторые иероглифы оказались попорчены горестной слезой:

'…С последним ударом её пульса сверкнули тысячи молний и прогрохотал такой гром, что у некоторых женщин драгоценности выпали из оправы, или разбились. Про зеркало маяка я уже не говорю — я только отпустила её руку, как по крыше раздался ужасный грохот, противный скрежет, и мы с веранды увидели этот жуткий ливень из осколков стекла. А потом пошел уже и настоящий, небесный… Отец твой укрылся от бури в корабле — так только этот корабль и остался на своём месте, все остальные пошвыряло в город, а в самом городе, как языком, слизнуло подчистую два квартала. Слава Будде, не так много народу погибло, как можно было ожидать — заброшенные бурей в город корабли спасли многих. Я же во время бури занималась приведением в порядок тела Ёсико и самого божественного Каминакабаро — он ведь тоже порядком повредился, когда воевал со смерчами. Он мне и рассказал, что произошло на самом деле.

Оказывается, она где-то стянула меч — а может, ей и кто-то дал, не думали ведь, что она опять сумасшедшая! Сумела сломать клинок, чтобы удобнее спрятать — откуда только сила у безумцев берётся! Божественный Каминакабаро хотел её уже спускать вниз — видел, что приближается шторм, она заспорила, и, говорит, голос был такой ненатуральный, что он сам поднялся, чтобы её убедить. А она — только увидала, что он взлетел, с хохотом крикнула: «Поймай меня!», сложила крылья, вытащила двумя руками обломок, и перерубила верёвку (это всё пока падала — откуда, говорится сила…) — и, распахнув крылья, полетела… Божественный Каминакабаро понял, что она опять помешалась, и бросился следом… ну остальное, я уже сама видела и про то тебе написала. Обломок меча мы нашли потом — на верхней площадке маяка, то ли она так забросила, то ли шторм постарался — не знаю…'

«…На похороны собралась чуть ли не вся планета, приехал и Сабуро и Ичико, она тогда забрала твоих суккубочек к себе, и мать госпожи супруги наследника — совсем ослепла от горя, полезла на погребальный костёр, еле выручили… а ведь вроде отреклась от мирского, вот она, родительская любовь-то. Я поэтому никогда не пойду в монастырь, будь у меня хоть один живой ребёнок, и ты не ходи — никакая святость не стоит тех минут, когда ты прикладываешь своё дитя к своей груди» — дочь императрицы усмехнулась. Её мать, как и все знатные дамы, пользовалась кормилицами, об одной из которых и писала сейчас. Хотя… что-то странное рассказывала Кико про её мать и Императрицу, но то были слухи, слишком не укладывающиеся в сложившийся образ, поэтому она с детства их пропускала мимо ушей.

«Смерть полюбила Императорский Дворец, начиная с этих похорон. Твоя новая Фрейлина — Мико, дочь Кавабато, поперхнулась на поминках рыбной косточкой, и через три дня мы зажигали ещё один костёр. Её мать, получая урну, призналась мне, что отправляла дочь в наложницы императору, а не тебе в свиту — почему ты мне ничего не рассказала⁈» — эта откровенная ложь заставила Кадомацу в бешенстве смять невиновный листок бумаги и бросить материнское письмо об стол — конечно же, всё на самом деле было наоборот! Вошедшая в поговорку глупость госпожи Кавабата заставила её похвастаться перед подругой-императрицей — и подписать смертный приговор своей дочери…

Кадомацу в бессилии стиснув кулаки так, что когти вонзились в ладони, села, нахохлившись на краю кровати, думая, за что же судьба наказала её такой матерью? В наивном детстве, беря пример с родителей, девочка, до жути похожая на мать (разве что цветом кожи отличались), оказываясь перед выбором, всегда старалась поступить по-доброму, по-честному, по справедливому, твердя себе, что именно так бы поступила любимая мама — сделала бы всё хорошо. Теперь, повзрослев, она поняла, сколько раз ошибалась — её мать никогда бы не поступила хорошо. Она в любом случае поступала гадко…

Маленькая принцесса долго не возвращалась к письму…

Вреднейший характер

Первой помехой для продолжения чтения стал совсем неожиданный посетитель. Она услышала, как оставленный братом хатамото при входе негромко разговаривает с кем-то, с трудом подбиравшим слова, потом полог откинулся, и, неловко улыбаясь, вошел — кто бы мог подумать? — Хасан!

— Я ходить… я шол… шэл…

— «Я пришел к тебе в гости!» — улыбнулась принцесса: — Ассалям алейкум, Хасан!

— Аллейкум ассалям, — вздохнул с облегчением башибузук.

— Проходи, давай, только осторожнее, не наступи на ковёр, он из расплавленной меди, сгоришь ещё невзначай! — с этими словами она спорхнула с ложа, и, запахнув покрепче полы своего мужского халата, наколдовала на гостя более надёжную изоляцию.

— Вау! — среагировал тот: — Так ты ещё и колдовать умеешь⁈ Как, кстати, теперь тебя называть?

— Зови меня Метеа, — назвалась она, пробуя новое имя на вкус: — Ты садись, не бойся.

Приглашенный, ракшас повалился на ковёр, скрестив под собой ноги и выставив коленки в залатанных шароварах. Демонесса опустилась напротив, на колени, красиво раскидав полы одежд.

— Уфф, ну и жара у тебя! — несмотря на двойную изоляцию, с него уже пот катился ручьями: — Неудивительно, что ты постоянно мёрз.

— Мёрз ла! — поправила его девушка, не без улыбки заметив, как взгляд товарища по оружию с большим конфузом для него нет-нет, да и соскальзывает вниз — где в вырезе слишком глубокого для женщины ворота виднелся край киля грудины и холмики грудей.

— Ну да… Нас вообще достали с Салахом и Касымом — как узнали что ты девчонка, так каждый спрашивает, как и сколько и в какой позе. Словно позабыли как ты пятерых голыми руками, а потом ещё сотню — копьём укладывал… ла… — он заметил, что пялится не туда, вскинул взгляд, и его глаза снова начали забег с нулевой точки: — Извини… Салах было, пытался прихвастнуть, но ему Касым истерику закатил, так что мигом раскаялся. А Теймур, говорит: (он изобразил голос сотника) «Так это же был Яван, он вас всех на празднике в грязи повалял, неужели ничего не почувствовали?». Это он — им так говорит.

— Правда что он погиб? — осторожно спросила дочь императора.

— Кто, Теймур⁈ — снова вскинул голову Хасан. У ракшасов глаза были неподвижно прикреплены — если он хотел на что-то глянуть, он не мог скосить взгляд, а должен был поворачивать голову. Из-за этого все попытки Хасана справиться с инстинктом казались ещё мучительнее.

— Да Теймур-ата нас всех переживёт!

— А мне сказали, что наш командир умер — я подумала на него…

— Нет, ты чего, это эмир умер — затёрло меж нашей линией и вражеской лавой, впереди вздумал пойти!

— Так значит, я у вас буду эмиром, выходит?..

— Ты⁈ Эмир⁈

— Ну да, мне сказали, что, как выздоровею, поставят над вами, вместо погибшего командира. Я думала — Теймура.

— Слушай, так ведь для нас… Вау, ребята-то как обрадуются! — он протянул руки, чтобы обнять, спохватился, вспомнив, кто перед ним, быстро оглядел девушку с ног до головы, задержавшись на лице, груди, плечах, крыльях и бёдрах, понял что делает, густо покраснел и, выругавшись: «о, шайтан!», отвернулся.

— Хасан! — позвала его принцесса.

— Извини, пожалуйста, Яв… то есть Мет…

— Метеа.

— Извините, Метеа-ханум, я больше так не буду…

— Хасан, я, что для тебя, такая страшная?

— Да нет, что ты! — сразу же обернулся ракшас и снова густо покраснел, отводя взгляд: — Просто Яван мой друг и вдруг он оказывается девкой… а я — мужик и… странно…

— Будешь так стеснятся девушек — никогда тебе даже твоя мать-сваха невесту не подберёт! Придётся тебе солдатика искать как Салаху!

— Ты что! Нет! — испугался Хасан.

— Ты тоже мой друг. Разве я могу обижаться на того, кто дважды спас мне жизнь⁈ И вообще ты уже меня видел голой. С чего ты взял, что меня твои взгляды смущают?

— То есть⁈ — Хасан вопросительно вскинул брови, уже откровенно глядя на ворот халата.

— Нетушки, — засмеялась принцесса, нарочно крепче запахиваясь: — Но так смущаться меня не стоит.

Хасан сразу засобирался:

— Так что ребятам-то передать?

— Что всё хорошо, и пусть ждут нового эмира. Я дня через три к вам залечу. Тогда, наверное, и приму командование.

— Ты заходи ещё, можешь не один!

— Всю сотню приведу, только жди! — шутливо огрызнулся башибузук и вышел из палатки.

Мацуко откинулась на матрас и вдруг неизвестно чему рассмеялась. А вдруг ещё и Хасан в неё влюбился⁈

— Госпожа⁈ — спросил её голос с порога:

— Может я зашел в неудачное время⁈

Кадомацу недовольно подняла голову — ещё один посетитель не дал ей вернуться к материнскому письму. На этот раз это был господин Гонда — слепой массажист брата, которого Принц-самурай, не всегда отказывающийся от всех удобств, довольно часто возил с собою. Девушка знала прикосновение его мягких пальцев, со спиленными и скругленными когтями, с раннего детства — ведь он был подарен императору предыдущим наместником Осаки, в честь рождения второго сына, как специалист по массажу детей, и с тех пор, не одну тысячу раз разминал уставшие мышцы принцев и принцесс, в особенности — младшей, обожавшей длительные полёты над горами. Собственно, его-то она и ждала, после горячей ванны коротая время за чтением письма:

— Нет-нет, Гонда-сан, как вы могли подумать! Я только вас и жду, приступайте немедленно! — она распустила пояс, на мгновение обнажившись перед слепцом, и улеглась на живот, прикрыв ноги сброшенным до пояса халатом.

— Я просто столкнулся в дверях с каким-то юношей, судя по акценту — ракшасом, и слыша радость в вашем голосе, подумал так, Госпожа Третья. Ваш отец был бы недоволен подобными знакомствами.

— У него тоже есть друзья-ракшасы. И даже наги, призраки, не говоря о суккубах. А я, что, не могу⁈ А, господин Гонда⁈ — спросила она, чувствуя, как под пальцами опытного массажиста размягчаются задеревеневшие от долго бездействия мышцы.

— Ваша воля, госпожа Третья. В конце концов, я всего лишь раб.

Демонесса заулыбалась:

— Как тебе у Мамору? Не скучаешь по дворцу? — когда девочки повзрослели, и стало не совсем пристойно держать при них мужчину-массажиста (особенно при средней — озабоченной в этом вопросе), отец, по совету Сабуро, подарил старика наследнику — в надежде, что он пригодится его будущим внукам. Ну, а пока их не предвиделось, специалист по детскому массажу пользовал самого принца.

— Выходили бы замуж, госпожа, — сказал Гонда, разминая умелыми пальцами крылья принцессы с недавно подстриженными, отточенными и наново отполированными после многомесячного забвения, коготками: — Рожали бы детей. С какой бы радостью я бы отпросился к вам!

— Ну, до этого ещё долго. Может быть, отпусти меня отец в Школу магов, может быть, я выучилась бы, стала знаменитой, и вышла бы замуж по возвращении. А теперь… Не хочу прославиться как мать очередного принца без престола, лучше уж как принцесса-воительница!

— Ну, это ещё, как говорят наги: «бабушка надвое сказала».

— Какая бабушка? Кому надвое? У меня же будет целый полк! Или ты не веришь, что у меня получится?

— В детстве у вас было два полка. Много врагов вы победили ими, Ваше Высочество?

Дочка императора надулась и промолчала.

— К тому же, Его Высочество Наследник сказал, что постарается всю кампанию продержать вас в тылу, Госпожа Третья, если, не возникнет «особый случай».

— Какой ещё «особый случай»⁈

— Ну, например, небо на землю упадёт…

— Как⁈ Что⁈ Но… Господин Гонда, заканчивайте побыстрее, я сама у него спрошу!

Массажист нарочно подольше растянул процедуру, чтобы вспылившая принцесса успокоилась, и не летела сгоряча полуодетая выпытывать правду, и только тогда, когда посчитал, что она полностью овладела собой и справилась с чувствами, отпустил её.

Кадомацу, нет — Метеа, вскочила, оставив халат на полу, первым делом проверила крылья — как они работают. Потом побежала быстренько одеваться — сначала хотела побыстрее для скорости совсем лёгкое платье, но одумалась — ветром поднимет подол, стыда не оберёшься. А она ещё нравоучения Хасану читала! Замоталась в нижнее бельё, прыгая на одной ноге, залезла в костюм с брюками, подходящий для полётов, и, застёгиваясь на ходу, поспешила на выход.

— Я вас здесь подожду, госпожа Третья, — подал голос массажист: — Как вернётесь с занятий.

И точно, ей же надо было на тренировку — разрабатывать крылья! Девушка на мгновение остановилась, задумавшись, а потом ринулась дальше — сначала брата найти, а потом будь что будет!..

Задремавший у порога охранник-хатамото, на которого поглощённая Очень Важными Мыслями принцесса за малым не наступила, поспешно выпрямился, загрохотав доспехами и путаясь в крыльях. Кто-то полузнакомый улыбнулся ей навстречу, четыре призрака, охранявшие одну из своих палаток, взяли «на караул», завидев важную особу, шедший навстречу розововолосый мальчишка с регалиями полковника, приветливо поклонился, и поздоровался, только уже со спиной Кадомацу:

— С выздоровлением, Госпожа Третья!

Она узнала его: чей-то сын, и махнула в ответ рукой: «Привет, извини, тороплюсь!» — и даже не остановилась. Около братовой палатки расхаживал одинокий часовой, которому явно надоела его служба. Он пропустил Мацуко внутрь, но предупредил следом, что Его Высочество Наследник всё равно ушел на совет командиров к господину драгонарию, и Её Третье Высочество туда всё равно не пропустят — она не генерал.

Действительно, не пропустили. Стоявший у входа в кораблик командующего старший хатамото, (в той части лагеря охрану несли попарно — и демоны и призраки. Демонессе, разумеется, предпочла обратиться к соотечественнику), сказал, что она не генерал, и не адъютант при генерале, поэтому не пропустит. Раздосадованная девушка села на валун неподалёку, сразу зашипевший от жара, и настроилась дождаться брата, пусть бы совет продлился до скончания времён.

К тому же, был немалый шанс увидеть Тардеша…

Но ей не дали. Откуда-то, узнав её местоположение (наверное, часовой у челнока наябедничал), принцессу нашел инструктор по лётной подготовке:

— Ваше Высочество, я уже скоро как час жду вас на занятия.

— Извините, Митинага-сан, но мне надо поговорить с братом.

— Госпожа Третья, господин наследник обещал после совета сразу зайти на площадку, и, представляете, что будет, если он не найдёт вас там? Извините, Ваше Высочество, но я в этом деле головой рискую.

Юная демонесса упрямо сощурила зелёные глаза:

— Ладно! — зло согласилась она: — Там и поговорим!..

…На площадке Мацуко с разочарованием обнаружила, что ей приготовлен «детский столб» — с неподвижной перекладиной для тренировки лишь взлёта и посадки. Не говоря ни слова, завязывая на ходу тренировочный пояс, она пошла прямо к соседнему — с вращающейся, и, забравшись на эту перекладину-насест, решительно пристегнулась ремнями. Тренер ничего не сказал — ему ли спорить с ученицей самого божественного Каминакабаро! — только посоветовал соблюдать осторожность.