Помоги проекту - поделись книгой:
Тардеш встал из неудобной позы, подвинул ногой к кровати маленький пуфик, и сел на него. Складка плаща упала на кровать и затлела, коснувшись одежд демонессы. Она протянула руку, и осторожно, одними коготками убрала её подальше.
— Вот… — прокомментировала новоименованная своё действие.
— Противопожарные мероприятия, — дал точное определение действию её именователь.
— Хрупкие вы, очень, драгонарий-доно… И вы и ваш мир. Не успеешь вглядеться, полюбить — как вы стремитесь вспыхнуть и исчезнуть. А я не хочу, чтобы вы исчезали…
Они хорошо помолчали.
— Скажите, вы действительно считаете меня извергом, госпожа ведьма⁈ Понимаете, я как честный мужчина, не могу оставить вас, мою спасительницу, в этой опасной и трудной кампании… — а-а-а, так вот чьи слова повторял Мамору! А она-то думала, что отцовские…
— Вы же непобедимы, Тардеш-тейтоку, зачем вы меня пугаете! — попыталась скрыть свою обиду девушка, но это плохо у неё получилось.
— Отнюдь. Вы сами были свидетельницей моего поражения, госпожа ведьма. И если бы не ваша отвага… Не только меня, многих других не было бы в живых…
— Ну вот, а вы говорите, что меня вам не надо… — с первой фразы их разговора она сидела, отвернув лицо, не глядя на Тардеша: — А вдруг⁈..
— Ну, знаете, госпожа ведьма…
— Не называйте меня на «вы» и «госпожой ведьмой»! Вы же дали мне новое имя… — она посмотрела ему в глазницы. Но как определить, отвечает ли призрак тебе взглядом на взгляд, или виновато опустил глаза?
— Да… Метеа… — непривычное имя было подобно кусочку гравия среди окатанных голышей на дне быстрой реки: — О тебе же самой беспокоятся дома… Мать, отец… Наверное, и жених…
Воспоминания о женихе буквально взорвали маленькую дьяволицу:
— О боги, Тардеш-сама, неужели вам надо нап… рассказывать, зачем я бежала из дома в ваше войско! Да за вами, мой господин, и нет, и не будет для меня других мужчин, кроме вас после той встречи на лестнице! Нет другой печали, как об вас, мой господин, моя любовь, моё сновидение… — Метеа говорила это ровным голосом, но такая сила отчаянья жила в нём…
Тардеш вскочил, застигнутый врасплох такой силой чувства. Потом пришел в себя и нашел что сказать:
— Вы спасли мне жизнь, а теперь дарите и сердце, пытаясь бунтовать не только против семьи, но и самих законов физики. Я не могу принять второй дар, ибо и за первый мне никогда не расплатиться… — опять, прежней холодной горой, но с забинтованной верхушкой, он возвышался над принцессой.
— Мне всё равно… — начала она сокрушенно, но вдруг вспомнила, и пустила в ход последний козырь:
— Вам брат рассказывал, что будет с теми из наших солдат, кто видел меня?
— Ваш брат⁈.. Маршал Явара⁈
— Ну, да.
— Ну… нет.
— Их казнят. Всех до единого.
— Не может такого быть… кто согласится…
— Именем Императора наследник может приказать любому солдату Империи отдать жизнь добровольно.
— Вы хотите, чтобы я повлиял на вашего брата в этом вопросе? Хорошо…
— Опять на «вы»! Нет, брата недостаточно — не он так отец лично сделает это. Если, конечно не будет какого-либо предлога, дающего им сохранить лицо…
— Например?
— Например, что принцесса, которую они видели, их соратник, и это входит в случайности войны. И вообще, я с ним поспорила.
— Значит, госпожа ведьма, раз вам не удалось по-доброму меня уговорить, приступаете к шантажу?
— А я демон, господин шпион и у меня есть коготки и зубы.
Тардеш усмехнулся детской запальчивости:
— Если это действительно стоит чьей-то жизни, то вы приняты на службу, центурион Метеа, — и, повернувшись, вышел, чуть не оторвав полог палатки…
…На улице, он подозвал к себе Мамору и строго спросил:
— Это, правда, что все солдаты, видевшие вашу сестру, приговорены к казни?
— Да, вы хотели присутствовать?
— А каковы условия спора? Она должна остаться просто на планете, при армии, или в действующей части, как просит у меня?
— Ну, если она сказала — значит в действующей.
— Отменяйте казни, маршал Явара. Вы проиграли спор.
— Но, драгонарий-доно! Вы обещали!
— Без истерик. Я был о вас лучшего мнения. В каком подразделении скрывалась ваша сестра, вы выяснили?
— В 25-м Кызылкумском полку ашигари. У них, кстати, в сражении эмира убило.
— Ну вот, она его и заменит. А за безопасность сестры не беспокойтесь — в такой сложной кампании всегда бывает, что какой-нибудь полк копейщиков вечно застревает в тылах на полдороге от фронта. И всегда находятся какие-то новый предлоги для задержек… Почему бы не подарить его игрушкой для хорошей девочки?
Они оба синхронно улыбнулись. Потом Тардеш надел перчатки, похлопал демона по плечу, и заговорщики разошлись — один к сестре, другой к своим делам, более важным, чем чьё-то непутёвое сердце…".
Часть 2
«Броня Молчания», Глава 1 — «Предательница»
' Несчастен тот, кто на полях войны
не за отчизну пал,
Семейного не ради очага,
Но за чужой народ, от рук врага
Чужого; Кто не скажет
В час смертный, обратясь к чужому краю:
Жизнь, что ты дал, тебе я возвращаю!'
Дж. Леопардо.
«К Италии»
Мамины хитрости
'Дорогая Малышка, ты не представляешь, как я рада, что ты всё-таки обнаружилась! Твой брат написал отцу, что с тобой всё в порядке — мы всем дворцом читали и радовались. Конечно же, мне он ни строчки не отправил!
Малышка, а мы голову ломали, куда же это ты умудрилась спрятаться, что найти нельзя уже второй месяц⁈ Твой отец был близок к тому, чтобы разобрать каждый монастырь по камешкам, да, спасибо, Золотой Министр отговорил. Видела бы ты, как они твою Ануш обхаживали, но она молодец — как воды в рот набрала, ничего никому не сказала! Даже, чтоб не поддаться соблазну — на Порог Удачи к Ичико сбежала. Потом, правда, я её обратно переманила в свою свиту, но это дело долгое, позже расскажу…' — нежданным подарком ко дню, когда заботливые доктора разрешили снять крылья с натяжения, и тем самым выпустили её из палатки, для Метеа были пришедшие одновременно два письма — со степным тюльпаном от матери, и от Ануш — с мечом «Сосновая ветка» внутри. Скабрёзница-суккуб не удержалась в очередной раз пошутить, обернув вместо ветки — меч…
«…Это я к тому, чтобы ты не удивлялась, почему её письмо оказалось у меня — не бойся, не читала, да и её сёстры не дали бы мне. Ну да ладно — не нужны мне ваши секреты!» — эта фраза заставила маленько напрячься дочь императрицы. Разве… Она с сожалением посмотрела на нераспечатанное послание Ануш — может, его следовало бы начать первым⁈ И ей ещё сильнее захотелось добраться до середины материнского письма.
«Тебе же надо рассказать, что без тебя случилось!» — мать словно всплеснула невидимыми руками: 'А вот: отец хочет тебя выпороть, как вернёшься. Тебя спасёт только, если вернёшься в чине не меньше генерала. Мы, кстати, специально и написали твоему брату, чтобы тебе чина выше генеральского не давал — уж больно охота посмотреть, как отец сдержит слово!
Вообще, за Девятивратной Оградой нынче полный кавардак, с тех пор, как Сэнсей уехал. Но, всё по порядку!
Твоя «Весёлый Бордель» опять выкинула очередную фортель! Знаешь, мы думали, она за ум возьмётся, ты вот уехала — и стала себя прилично вести, распределила подарки по завещанию, ну золото, а не девка! — мы только тогда и поняли, как она смогла всю жизнь в твоих первых фрейлинах продержаться. А только узнала, что ты не в монастырь, а в армию сбежала — снова испортилась, завыкаблучивалась по-старому, устроила вечеринку, перевернула весь город кверху дном. А на следующий день — собрала пожитки, взяла подаренный тобой корабль и упорхнула с планеты! Мне заявила: «Жизнь прожигать в вашей провинции — очень надо! Полечу на высшие планеты, где время не летит так мимолётно, сохраню молодость и красоту, и посмотрю потом на вас, старых!». Вот ведь лисица неблагодарная! Зря ты ей такую большую долю выделила, малышка. А ещё пуще жаль «Тень Соснового Леса». Ну, зачем! Этой проститутке домик, что строили с любовью для тебя — только на бордель. Может быть, раз ты не постриглась, отменишь хотя бы это распоряжение⁈ Ведь ты вернёшься — подумала, где жить? Мы с отцом уж постараемся… да и госпожа дочь кормилицы не возражает!
Кстати, о дворце: тихоню твою битую-калеченную, взял в жены сын твоего дворецкого. Теперь она жена богатого землевладельца. Они и господина Кото к себе позвали, как только узнали, что дворец переходит к Кико. Она (тихоня твоя) мне написала, и Ичико говорит, что не врёт — живут, душа в душу, друг на друга наглядеться не могут… Ну, ты же знаешь сына господина Кото — он с детства любил всяких брошенных и покинутых: собачек, кошечек, птичек, а теперь и жену. И, зная, как он выхаживал своих зверушек, думаю, что и Масако (я правильно вспомнила⁈) живётся там, как у Бога за пазухой.
Ёко же сейчас всё-таки попала на Даэну. Она, кстати, была жутко против — спасибо, честно скажу, хоть и неприятно — спасибо твоей беспутной Хасегаве, что затащила её туда. Вначале хотела убежать в первый же день — кинула кому-то письмо и на космодром, но Кико предупредила корабль, и тот улетел — вот и пришлось ей с Сабуро встретиться.
Оказалось, он сам дурак — обидел её какой-то глупостью в последнем письме, вот она столько лет и бегала от него подальше. Ничего, не фарфоровый, не переломился от извинений — сейчас вроде дело идёт на лад, писала мне, что сейчас её вся планета к наместнику ревнует, ну, значит, я и думаю, что помирились. Может он, в конце концов, предложение сделает? Давно ведь пора, а то уже, сколько лет девку мурыжит! Одна ерунда на уме у нашего Сабуро — а мы, ведь знаешь, Малышка, уже давно Ёко почти за родственницу держим.
С Мико — твоей новенькой, случилось несчастье, извини за плохую весть, дорогая, но это всё оказалось связано со смертью жены твоего брата, так что я расскажу всё по порядку…" — Кадомацу отложила письмо в предчувствии плохих известий, проморгала глазами, и вновь принялась за чтение, уже не надеясь на что-то хорошее:
«Честно, сразу сказать, что толчком ко всему послужило, я не могу — всё так совпало, дорогая. Как раз ты убежала, я с отцом туда, сюда — тебя искать, потом от излишнего перенапряжения, наверное, у меня эти припадки начались — знаешь, дочка, думаю, что это у меня всё-таки истерика, а не настоящая эпилепсия. Ну, так вот, пока я провалялась, вернее, когда я отвалялась, (императрица писала о своем недуге вульгарными словами), я встала, ничего не помня, (это уже когда Сэнсей от твоего брата вернулся — поэтому рассказывать придётся с чужих слов, так как всё произошло между припадками)…» — мать не совсем хорошо владела сиддхскими знаками, и поэтому в тексте часто срывалась на лхасскую письменность, особенно, когда дело касалось терминов и диагнозов.
'Дорогая, извини, что так неловко получается, (о, Боже — выглядит так, будто оправдываюсь!). Ну, ничего, в конце концов, я умудрённая опытом после второго приступа додумалась вести дневник — и мне он помог, и тебе будет что рассказать.
Значит так, как знаешь… а нет, ты уже уехала, (эти слова были зачёркнуты). Знаешь ведь, дорогая, оказалось, что заботы о Госпоже Ханакадзе оставили исключительно на тебя — сейчас только понимаем, как это было бессовестно… ну что же поделаешь! Все привыкли, что чуть твой брат в отъезд, ну, куда он не может брать свою ненаглядную, так её — в твой птичник, на руки к твоим потаскушкам.
А тут — ты уехала, полдворца в ступоре — другая в более буйном помешательстве, чем госпожа супруга наследника. В твоём крыле творился вообще «непроходипоймёшь», фрейлины сами с катушек съехали, твоё наследство деля, ну вот, твой брат подошел к отцу, говорит, мол, жену совсем не с кем оставить, хоть бы родственников пригласить…
Отец спросил меня — не знаю ли я, где её мать, она ведь, как помнишь, дочка, кормилицей Ичико была. А я подумала-подумала — говорю, сама за нею присмотрю, ещё вызывать её из монастыря во дворец — вдруг какой обет нарушит⁈ Да и говоря по правде, ведь я видела её сама недавно — совсем слаба глазами стала, где ей за больной дочерью уследить!
Ну, значит, и взяла на себя эту заботу. Твой брат, конечно же, был сначала против, ну, отец его уговорил… Он поверил, уехал, а тут, из последних монастырей пришла весть, что тебя не нашли… Дочка, я как подумала, что ты странствующей монахиней стала — вернее, «видать подумала», потому что честно, не помню, только вот провалялась почти сутки, да потом ещё столько же отходила. Про жену наследника-то все и забыли! Вернее вру, не совсем — просто без моего глаза фрейлинам стало… (императрица записала браное слово буквенной азбукой, чтобы было понятнее) с ней возиться — и знаешь, что выдумали эти дуры⁈ Они связали её, и только что пить подносили — ох, ну я и била их!
Рассказывают — встаю я на третий день, бреду, растрёпа, со своей «утренней мордою», захожу в одну из комнат — и вдруг слышу, вежливое такое: «Здравствуйте, госпожа императрица!»
Я оборачиваюсь, вижу — в углу, вся затянутая ремнями, неприбранная, немытая, в том кимоно, в котором провожала мужа, лежит сестра твоего брата, да и буквально плавает в своей же моче и испражнениях! Ух, ну и шум я тогда подняла, дочка! Эти дуры единственное, что умудрились сделать для неё — это рогожу подстелить, чтобы она ковры не попортила. А следы от ремней так и остались — на похоронах ещё многим долго пришлось объяснять, откуда они.
Ну, значит, я позвала всех, быстро её развязали, унесли в ванную, драили с полдня — а может больше, вывели чистую, и только когда стали одевать, тогда и поняли, что она, как путёвая соображает!" — на этом кончилась страница, и Кадомацу, хоть ей и не понравилось определение «как путёвая», принялась за следующую:
Поделиться книгой: