Вечное (СИ)

Подбросила перо. Хрупнув суставами, сложила пальцы, бормотнула «эйт’нарэ». Рыжий всполох сверкнул в сумерках плохо освещенной улицы, отразившись в глазах Кая и моих, наверняка, тоже. Тонкий невесомый пепел дымкой растаял в воздухе.

— Первое правило некроманта, Кай-Моран?

— Копать?

— Это основополагающий постулат. А первое правило — не следить. Особенно в нестабильных местах. Намек понял?

— Понял, — вздохнул парень. — Карту сам найду и конспект напишу. Послезавтра?

— Позже.

— Вы красивая, — сказал Кай. Глаза присыпало серым — он смотрел на меня с изнанки.

— Четыре вопроса.

— Вам нужно было это услышать. Доброй ночи, мастер Холин.

— Доброй ночи, стажер.

Обошла фонтан с той стороны, где не было отвратительно живой тени. Натравить на Звонца отряд карантинной зачистки? А жителей куда девать, пока чистить будут? И моей заявки недостаточно, нужны подписи всех, кто тут живет. Вот если бы что-нибудь… Я прикусила язык. Дара три капли, а сглазить до сих пор с полпинка могу.

Магфон в кармане задергался, когда я уже была на крыльце.

“Напоминаем, что заявка на соискание степени магистра…”

Как хорошо, что напомнили! А то мне сейчас ругаться, а запал прошел.

Я соорудила на лице мегеру и толкнула дверь.

8

Сразу от входа по правую руку начиналась кухня, а если пройти вперед — лестница на второй этаж и арка в гостиную, так что, устроившись за столом, было видно лестницу и часть огороженной площадки на втором этаже. Странный дом.

Тут еще чердак был и, наверное, именно там сидящая на лестнице Дара откопала Разговорчивые сказки и теперь забавлялась: называла слово, и книга, шевеля гротескной мордой на обложке, начинала читать с места, где это слово встречалось, а если не встречалось, книга корчила рожи, ныла, что не нашла, ей жаль и предлагала из имеющихся сказок. Брр… Ассортимент там был такой, что ими впору пугать, а не спать укладывать. Одна “Проданная душа” чего стоила.

Посреди кухни торчал частично обездвиженный стазисом Лайм и дохлой темной лентой собственного производства пробовал стянуть со стола карамельки. Часть конфет валялась в промежутке между сыном и столом, но как минимум две, судя по оттопыренной щеке, уже были во рту. В эти развлечения я тоже старалась особо не вмешиваться, считая, что Мар лучше разбирается в воспитании шкодливых темных детишек, основополагающим правилом которого было испытать на собственной шкуре все то, что ты задумал сделать (уже сделал) с ближним, и копать.

Гений наставничества поджидал меня прямо под дверью за древним буфетом, выполняющим роль условной стенки, но скорее — прятался от детей. Так как при моем появлении шустро заначил в карман магфон и нарисовал на лице радостное, но обездоленное. Я не стала лишать уважаемого в городе магистра последнего удовольствия и протянула свой магфон. Поближе к лицу. Очень близко, чтоб наверняка разглядел сообщение из магистериума.

— Твоих гадких ручонок дело. — Я не спрашивала, утверждала. — Больше некому. И где только взял? Я же все сожгла.

Мар умудрился и в магфон смотреть и меня без внимания не оставить, украдкой подтягивая щит на отражение. Ну-ну…

— Наша дочь приняла посильное участие.

— Я не дописала.

— Дописала. Только почему-то не желала признаваться и спрятала готовый вариант в надежном месте. Под кроватью? — уточнил Мар в сторону.

Дара, не отрываясь от забав с книгой, кивнула.

— Не думаешь, — я шипела, придвигаясь поближе и загоняя Холина в угол, чему темная сволочь, тут же заблестев глазами, возрадовалась, приняв наезд за подкат, — что у меня были на это причины?

— Упрямство? — муркнул он, приподняв бровь. Прядь смоляных волос из отросшей челки свалилась поперек лба, придав замначу вид игривый и безалаберный. Его ручонки уже выкрутили из моих магфон и совали гаджет в мой же задний карман на ощупь.

— И что мне с этим делать? — возмутилась я.

— Защищаться конечно же, — пожал плечами Холин и получил по лапам.

— Я не это имел в виду.

— А я…

Раздался грохот, помещение озарилось вспышками активированных щитов. На мне, помимо своих, был еще и идеальный, как по учебнику, от Мара, на Маре, кроме собственного — совершенно дикой конструкции мой, на Даре с Лаймом, поверх их базовых — наши с Мареком. Холинский покрепче, мой помощнее. Над Дарой, которая еще и сказками прикрылась, плавало что-то зонтикоподобное от Рикорда. На самого себя у сына силенок не хватило.

Нас щедро осыпало карамелью в обертках, без оберток и обертками от карамели без карамели, а еще трухой и щепками.

— Глядь, — громко и отчетливо сказал Рикорд, когда дождь прекратился.

— Гляди-ка сюда! — идиотским радостным голосом заговорила книга, отфыркиваясь от попавшей на нее трухи. — Здесь так красиво, жаль, этот уродец с дудкой все портит.

Мы с Маром как грибы-паразиты высунулись из-за буфета. Стола в кухне больше не было, а сама кухня нуждалась в уборке.

— Хм… А что, позволь узнать, делал наш сын?

— Изучал границы дозволенного и допустимые меры, а заодно…

— Заодно поел конфет и стол сломал.

— Рикорд…

— Да, пап. Извини, пап. Я все уберу. Сам. Тут где-то метелка была.

Учитывая, что в доме раньше водились ведьмы и Ясен, я бы не стала пользоваться имеющейся метлой, но Мар благосклонно позволил сыну ликвидировать последствия, взглядом остановив Дару, приподнявшуюся ему на помощь.

— Хоббитянки с тряпками и тазиками были бы надежнее, — шепотом поделилась я.

— Дело не в конечном итоге уборки, а в процессе и осознании, что за каждый свой косяк отвечаешь сам.

— Ты поэтому меня все время капать заставлял?

— О, не только, в основном мне нравилось смотреть на твой… твою… нравилось на тебя смотреть.

Хоть мы и шептались, как два татя в переулке, Дара хихикнула и все же пошла помочь Рикорду, воюющему с метлой. У него рук не хватало держать метлу, совок и одновременно сметать в него мусор. А я вспомнила, что пришла орать и возмущаться, но желания уже не было. От обиды и раздражения осталась только досада.

Холин так и не бросил своих попыток управлять моей жизнью. И не бросит. Так он понимает заботу. Хотя, если судить объективно, из всех знакомых мне представителей семьи, Марек самый… человечный, пусть даже ба Лукреция всегда относилась к нему с подозрением. Она ко всем темным с подозрением относилась, включая мою совсем не идеальную мать. Я долго не могла отпустить и перестать осуждать ее и отца, пока отец не сказал, что я сама знаю, как это — любить невозможное.

Не только положительное и приятное делает нас теми, кто мы есть, неприятное и отрицательное тоже, хотя и это, по-большому счету, слишком субъективно. Мы как сложная магическая система со множеством импульсов и противовесов. Кому-то удается оставаться в равновесии и находить баланс, кого-то опрокидывает.

Мое невозможное, камертоном уловив настроение, позволил мне спрятаться. И это тоже — забота. Я прячусь, он находит. И наоборот. Сейчас — моя очередь, мое время.

— Отвезти?

— Я такси вызову.

— Мика…

Он продел свои пальцы сквозь мои и прижал ладонь к ладони. Стало тепло. От него и без прикосновений было тепло. Всегда. Уютная бархатная тьма с синими искрами и спиралями из золота и радуг.

— Ты мог спросить.

— Мог.

— Но не стал.

Я высвободила руку. Тепла стало меньше, но оно никуда не делось. И не денется, будем мы жить вместе или так, как сейчас. Потому что мы друг для друга то, что делает нас целыми — фокус, импульс, противовес и якорь. Динамический якорь за системой. Вне категорий.

Мар потянулся снова. Не только рукой. Но я отступила к двери, толкнула ручку, стала на порог, позвала детей, притихших посреди кухни: Дара впереди, Лайм на полшага позади, но так, чтобы в одно мгновение оказаться между ней и возможной угрозой.

— Идемте.

— Иди сюда, — вкрадчиво с пришептыванием, но довольно громко произнесла книга. — Иди сюда, крыска…

Мы с Холином дернулись. Резонанс, шкрябнувший по струнам сути, был как сквозняк с улицы. Обмурашил щиколотки, заставил поежится. Дорожка света сбежала с крыльца далеко за калитку. Освещенная кое-как, почти темная Звонца тонула в сумраке, но тень от фонтана была на прежнем месте, нагло рассекая тянущийся от дома свет. До тени свет есть, после — уже нет.

Я спустилась с крыльца, следом дети и Мар.

— Я отвезу, — категорично заявил он и скрылся за домом.

Спустя минуту у ограды урчал “мартон астин”. Мар вышел, жестом загнал детей на заднее сиденье, сбегал в дом, вернулся со старым портфелем, который сунул мне в руки.

— Все там. Мне вернули оригинал, когда работа прошла аттестацию.

Ладно, в бездну все, в конце концов я это начала, мне и заканчивать. Денег опять же потратила. Откажусь сейчас, еще пять лет гулю под хвост. Так и буду это самое тем самым крутить и по кладбищам козой скакать.

Села в мобиль, шлепнула портфель на пол между коленок. Брякнуло. Или это Мар связкой с отпирающими амулетами, ключом от дома матери и активатором хода?

9

Почувствовав беспокойство сквозь сон, да еще Копать за ногу прихватил, Лайм, вскочив, первым делом проверил комнату сестры. Дара сидела на постели в пятне лунного света из окна и перебирала крупные бусины на нитке. Беспокойство никуда не делось, тянуло вниз, в кабинет. Кот возился в коридоре. Судя по звукам — драл ковер.

Шкряб-шкряб-шкряб. Тишина. Шкряб-шкряб-шкряб. Тишина. Шкряб.

— Три, — сказала Дара.

— Четыре, — машинально добавил Лайм, остановившись напротив.

Попавшие в лужу света босые пальцы казались чересчур голыми, и он поджал их обратно в темноту. Сестра приподняла брови.

— Ты в последнее время часто бромочешь вслух: “Три-четыре”, — пояснил Лайм.

— Четыре — это она. Или кто-то другой. Как пойдет. Но теперь — поровну.

— Нельзя было сразу ей отдать? Ключи?

— Нельзя. Нельзя влиять напрямую. Это породит больше тупиковых вариантов. Я могу только направлять.

— Ты говоришь прямо как светен, когда я спросил его, почему он только наблюдает и ничего не делает.

— Я как он, но наоборот, но это тоже относительно.

Дернуло снова. Рикорд бросился к лестнице, преодолев половину, запнулся о кота и едва не рассадил лоб о перила. Внизу, в кабинете, горел свет, мама говорила с кем-то, но слов было не разобрать, как на старом информ-кристалле.

— Мам? — позвал он. — Мам? Ты нормально?

— Ш-ш-ш, не сейчас, — одернула его неслышно подкравшаяся Дара.

— Что происходит? — твердо спросил Рикорд и сам удивился, как похоже на отцовский прозвучал голос.

— Она выбирает. Чтобы досчитать.

Они вернулись в комнату сестры. У Дары редко случалось разговорчивое настроение и вопросы копились от раза к разу. Лайм растерялся и поступил как мама, сделал первое, что пришло в голову. Вернее, спросил:

— Откуда ты все это знаешь? Тебя ведь никто не учил. Говоришь иногда так, будто тебе восемьдесят, а не восемь, и я чувствую себя младенцем рядом с тобой, хотя старше на четыре года.

— Кайт’инне, — очень музыкально произнесла сестра, — первая с конца.

— Последняя? — ужаснулся Лайм. — Совсем?

— Не совсем. Последняя в своем роде. В настоящий момент. Но есть вероятность… — Она на миг прикрыла ресницами, выцветающую синь. — Вероятности. Что будут еще. Поэтому я слышу-знаю тех-таких я, кто был до меня раньше.

— Они помогают тебе смотреть, как будет?

— Нет. Это разное. Но спутать легко.

Лайм секундочку подумал и совсем по-новому посмотрел на привычку сестры везде таскаться с наушниками, даже спать в них почти всегда. Странное дело, но ему никогда, ни разу не приходило в голову взять послушать.

Дара стащила ободок с головы и протянула. Рикорд приложил ухо к одному из звучателей и услышал ничего. Он и представить не мог, что это возможно. Волоски на коже встали дыбом. Дремавший на ковре Копать, свернувшийся уютным провалом во тьму, вскочил на когти и раздулся шаром, распушив шерсть.

— Что это? — совершенно очумев, спросил Лайм.

— Тишина. Она поет. Жаль, что ты не можешь…

— Всегда?

— Только, когда шумно от… тех. Чаще всего там просто музыка, — улыбнулась сестра.

— Черепки.