Помоги проекту - поделись книгой:
После переворота успешный становится жупелом. Шалька накрывает черная ненависть. Самоуверенному человеку, очевидно, не хватает сил противостоять этой волне. Он уходит в подполье и использует свои связи в другом направлении. Свое бегство он обосновывает страхами за свою жизнь. По слухам, он чувствует себя преследуемым со стороны Главного управления разведки. Лишь перейдя границу, он смог избавиться от своих преследователей. Я задаю себе вопрос: кто внушил Александру эти глупости? Главное управление разведки никогда не разрабатывает ведущих государственных и партийных деятелей ГДР — это нам запрещено. Больше того, в это переломное время мы настолько заняты нашим Министерством внутренних дел в ГДР и в районе операции, что мы не в состоянии проделывать что-то подобное.
Пока в ГДР царит официальное молчание, кучах накапливающихся проблем, мне предстоит пережить сюрприз на заседании Совета в мае 1989 года. Впрочем, это единственное собрание этого органа, в котором я принимаю участие и которое действительно соответствует требованиям, предъявляемым к собраниям такого типа. Центральная аналитико-информационная группа предоставляет документ о положении в ГДР. Авторы обобщили все отчеты, полученные из соответствующих инстанций в округах и районах. Эта работа рисует неприукрашенную картину настроения и экономической ситуации в ГДР. Члены Совета должны высказать свою точку зрения по данному поводу. Генерал Альфред Кляйне, руководитель Главного отдела XVIII, безопасности народного хозяйства, еще раз очень ясно и доходчиво объясняет крайне критическое положение экономики. У меня, нужно признать, такая же информация из наших источников в постоянном представительстве ФРГ, из федеральных министерств, из партийных органов и общественных организаций.
Участники заседания Совета рекомендуют немедленно и без всяких изменений передан отчет руководству партии. Министр Мильке ощетинивается. Он хочет передать часть ответственному за это члену Политбюро, тому чьей непосредственной специальности это касается. Эрих Хонеккер ни разу не получал всей информации, согласно свидетельству Эгона Кренца в его книге «Осень 89» Почему же Эгон Кренц ничего не предпринимает в это время, почему не действуют члены Совета, являющиеся, так же как и генерал Руди Миттиг и генерал Хорст Фельбер, членами ЦК СЕПГ, почему бездействую я? Потому что это далеко не первый раз, когда важная информация скрывается. Нам не хватает мужества.
Скованные замшелыми структурами, являясь частью целого, но, в конечном итоге, изолированные от этого целого, мы запутались в партийном благоразумии, партийной дисциплине и страхе перед собственными недостатками. Тем не менее, не унывая, мы верим в дальнейшее существование ГДР.
При этом мы в Главном управлении разведки становимся жертвами своей собственной профессии и всех вытекающих из этого последствий. Аналитики оценивают положение в ГДР реалистично, но они тоже не в состоянии предвидеть последствия. Раздобытые нами в правительствах и партийных центрах Бонна и Западного Берлина оценки положения описывают увеличение критической по отношению к режиму активности, хотя в то же время не ставят под сомнение существование ГДР. Как, впрочем, и постоянного представительства ФРГ. Мы тоже не ставим.
Когда в начале августа 1989 года Эрих Хонеккер покидает из-за воспалившегося желчного пузыря встречу руководителей Совета Экономической Взаимопомощи в Бухаресте, власть фактически попадает в руки Гюнтера Миттага и Эриха Мильке. Эгон Кренц, занимающий к этому времени пост заместителя Хонеккера, не противится отправлению его в отпуск. Миттаг и Мильке пытаются взять под контроль массовое бегство. Чтобы создать видимость государственного авторитета, они перевозят поездом людей из Пражского посольства по территории ГДР на Запад.
ГДР уже нетвердо стоит на ногах. Массовым выступлением многих граждан становится «Новый форум». Лозунг демонстраций в Лейпциге «Мы — народ» превращается в «Мы — один народ». Этот сигнал становится окончательным воззванием для всей страны. Лозунг «Штази — на производство», словно удары фанфар, доносится до берлинской Норманненштрассе. Нам становится понятно: гнев людей направлен, в основном, против нас.
Экономическая беспомощность ГДР, недостаток демократии, неспособность реформировать государство и общество, а также неудачная политика безопасности СЕПГ настигают госбезопасность сильнейшим ударом. Госбезопасность должна репрессивными мерами сдерживать падение и становится в результате козлом отпущения для нации. Никто в руководстве партии или государства, ни во времена Хонеккера, а уж тем более Модрова, не называет вещи своими именами: Министерство безопасности действует по поручению политического руководства. И это не государство в государстве, а инструмент власти господствующей партии, ее щит и меч, как часто подчеркивает Мильке. Однако власть имущие: Хонеккер, Кренц, а позже и Модров, — избегают ответственности сказать об этом вслух.
Празднованием 40‐летнего юбилея со дня основания ГДР руководство партии все еще хочет продемонстрировать стабильность и силу. Но оно боится контрдемонстраций. Носится слух, что готовится марш до Бранденбургских ворот, что планируется массовый прорыв через границу. Мы в Главном управлении узнаем от наших негласных сотрудников из Западного Берлина: сенат и союзники предписывают всем служебным инстанциям находиться в боевой готовности. К сожалению, мы не можем выяснить, кто же распространил пароль о прорыве через границу. Я убежден, что политические круги и тайные службы — не только немецкие — приложили к этому свои руки и запутали следы. Они ожидают, что созданный ими гордиев узел все-таки будет разрублен.
Никто в правительстве и в Министерстве безопасности не думает о применении огнестрельного оружия, чтобы предотвратить демонстрации, разве что при массовом прорыве через границу. Поэтому в день празднования во Дворце Республики не должно быть допущено любое скопление людей, ведь близко Бранденбургские ворота, срабатывает логика стоящей уже на протяжении 26 лет стены.
Меня одолевает разочарование. В качестве гостя на праздничном заседании я терпеливо выслушиваю речь Хонеккера во Дворце Республики. Скоро вместе со своей женой я покидаю вечерний прием. На демонстрацию ССНМ я не иду вообще. Это ни в коем случае не протест, это просто растерянность и беспомощность. Этой ночью никто не стреляет, однако бьют и арестовывают.
На следующее утро, в воскресенье очередное заседание у Мильке становится конспиративной встречей. В его кабинете сидят генералы из Министерства обороны и из Министерства внутренних дел. Из Министерства безопасности представлена только контрразведка, а меня, заместителя министра и начальника разведки, даже не пригласили. Между мной и Мильке нет никакой связи, я отрезан от всех решающих процессов в министерстве. Необычно в это утро лишь то, что в собрании принимают участие Эгон Кренц и руководитель отдела безопасности ЦК Вольфганг Хергер. Кренц зачитывает доклад о политическом положении, который он подготовил для следующего заседания Политбюро. Этим поступком Хонеккер фактически низложен. Присутствующие соглашаются.
Они верят, что отставкой Эриха Хонеккера и впоследствии Гюнтера Миттага, ответственного секретаря, и Йоахима Херманнса, секретаря пропаганды и агитации, решат проблему.
Новый закон о передвижениях призван приглушить недовольство населения. В этой области Главное управление разведки действительно компетентно. Однако и здесь обошлись без нас. Опубликование неприемлемого проекта 6 ноября не успокаивает, а, наоборот, подогревает еще больше и без того накаленную атмосферу. Ожесточенные протесты направлены не только против этого закона. Демонстранты хотят большего: «Стена должна быть уничтожена» и «СЕПГ должна быть ликвидирована». 4 ноября на Александерплатц в Берлине многие из миллиона собравшихся требуют немедленного проведения демократических реформ: устранения монополии власти СЕПГ, свободы выбора, ликвидации Министерства госбезопасности. Бывший руководитель ГУР, Маркус Вольф, выступает на этой демонстрации. Единственный из ораторов он защищает большинство сотрудников Министерства безопасности и призывает не обвинять их. Несмотря на «концерт» свистков и возгласы неодобрения, он хочет предотвратить превращение всех сотрудников министерства в мальчиков для битья. В то же время он признает свою ответственность, да и вину тоже, но и готовность содействовать обновлению. Мужественная, достойная позиция, которая по праву приносит ему уважение и признание не только со стороны сотрудников Министерства безопасности.
9 ноября 1989 года заседает ЦК. Политбюро выносит на обсуждение решение Совета Министров. Это инструкция о порядке исполнения закона ГДР о передвижениях. Вечером того же дня безразличный Гюнтер Шабовски обнародует на пресс-конференции, что все граждане ГДР могут «незамедлительно» и «безотлагательно» пересечь границу. Штурм начинается, стена падает. ГДР действительно на краю своего существования. Этот вечер я провожу дома. Министр Мильке даже не замечает, что меня нет на службе.
Непосредственно после 10‐го заседания ЦК состоится заседание актива партийной организации Министерства безопасности принимает участие руководитель отдела по вопросам безопасности ЦК Вольфганг Xергер. Замминистра Руди Миттиг информирует о заседании ЦК, пытается оправдать деятельность Министерства безопасности. Это уничтожает критику в его адрес и в адрес его деятельности. Некоторые позволяют себе высказать свое мнение относительно ушедшего в отставку руководства партии. Нечто новое и совсем непривычное для этого круга. Я указываю на то, что большой объем информации, который был отправлен членам Политбюро, остался незамеченным и исчез в архивах или был уничтожен как недостоверный. Когда мы, к примеру, своевременно обратили внимание на уменьшающееся влияние Движения в защиту мира в западных странах, ответственный за это член политбюро Херман Аксен выслал нам этот документ назад со следующим комментарием: «Что за чушь». Он не принял к сведению нашу информацию, потому что ему не понравилось содержание. Эта оторванность от действительности, я считаю, просматривается также и в восприятии мира руководством партии и государства. Всей оппозицией в ГДР управляют из-за границы. Слишком долго мы передавали информацию, которая обосновывает этот тезис. Поэтому мы в Главке решили больше этого не делать. Однако аплодисментов за свой вклад я не получаю.
Порицание Мильке
13 ноября 1989 года, как и многие граждане ГДР, сижу перед телевизором. Телевидение ГДР транслирует 11‐е заседание Народной Палаты ГДР. Важное и гротескное, жизненно необходимое и второстепенное, серьезное и смешное обсуждают собравшиеся в час вопросов и ответов.
Президент Народной Палаты Малеуда благодарит присутствующего доктора Герхарда Шредера за ответ на вопрос, касающийся цен на яйца, выясняет, что есть еще 20 заявок на выступление и передает слово министру Мильке. Внезапно я пробуждаюсь. Что же он скажет? Уже более 30‐ти лет Эрих Мильке член парламента. Сегодня он впервые выступает перед этой публикой. Парадокс: служебные обязанности министра он еще выполняет — правительство ушло в отставку уже 7 ноября и партийных функций у него уже нет, 8 ноября ушло в отставку Политбюро СЕПГ, это, должно быть, последнее выступление восьмидесятидвухлетнего министра перед общественностью. Я жду, что он станет заступаться за своих коллег и спасет в интересах министерства все, что можно спасти. Спустя некоторое время я слышу первое предложение. Намечается катастрофа. В этой напряженной ситуации, когда на улицах из громкоговорителей раздается «Штази — на производство», он говорит: «И мы поставляем выдающуюся информацию, которая так увеличила развитие, достигшее таких масштабов, которые мы видим сегодня не только касательно ГДР, а также социалистического лагеря». Меня бросает в жар после предложения: «Но я все-таки люблю всех людей». Министра открыто высмеивают.
На следующий день в Министерстве безопасности и Главном управлении разведки обод далась одна-единственная тема. Многие сотрудники видели в новостях, по меньшей мере сокращенную версию позорного выступления их министра, другие слышали об этом. Реакция была разной: от растерянной до саркастичной и циничной. Мы собираемся у руководства Главного управления разведки с секретарем нашей партийной организации Отто Ледерма ном и составляем проект резолюции. Это необычный ход. Мы, генералы и сотрудники Главного управления разведки, письменно отказываемся от нашего, пусть даже еще действующего, министра. Гнев, а также известная доля беспомощности, подталкивают нас. Мы извиняемся за выступление нашего министра и адресуем написанное президенту Народной Палаты Гюнтеру Малеуда.
В тот же день меня вызвали по внутренней связи на совещание. Эрих Мильке хочет рассказать ведущим сотрудникам Министерства безопасности о внеочередном заседании Народной Палаты. Что он хочет нам поведать?
Резолюцию я беру с собой полный решимости сказать Мильке, что Главное управление разведки не может подписаться под его словами и его выступлением вообще. По дороге я встречаю первого секретаря районного комитета СЕПГ Хорста Фельдбера. У него тоже есть определенное мнение по этому поводу. Мы вместе читаем написанное ранее. Очень быстро мы сходимся в том, чтобы представить текст Главному управлению разведки. Мы вместе направляемся в секретариат, регистрируемся и оказываемся в кабинете Мильке с большим конференц-столом и двумя рядами кресел.
Министр сидит за своим рабочим столом. Мы стоя докладываем о цели нашего визита и критикуем его выступление в Народной Палате. Я готов к приступу ярости с его стороны. Однако он остается спокойным. Он выслушивает все, не перебивая. Потом он говорит, что он нас не понимает, что все сказанное им, да и само выступление, было правильным. Единственная ошибка, о которой стоит упомянуть, по его словам, это то, что он не достал из папки листок, дабы иметь перед глазами краткий конспект подготовленной заранее речи. Таким образом, он, возможно, забыл сказать что-то, хотя, по большому счету, он все-таки выбрал правильные слова и не упустил ничего важного. У нас в ушах все еще звучит предложение, которым он взывал к собравшимся: «Я нисколько не боюсь отвечать вам, не имея плана своей речи. Я не подготовил заранее никакого реферата». Этим своим заявлением он нас совсем «убил». Я говорю ему еще раз, что в этой напряженной ситуации он сослужил плохую службу министерству и всем его сотрудникам. Так же спокойно, как и прежде, он принимает это к сведению.
Мы молчим. Затем Фельбер и я идем в кабинет, где должно состояться совещание, там уже сидят другие заместители министра и руководители важнейших отделов. По истечении короткого времени приходит Мильке. Он еще раз дает объяснения по поводу своего выступления, пытается оправдать его, выражает абсолютное непонимание нашего недовольства, однако не противится тому, что мы остаемся при своем. Это очень необычно.
Вдруг я замечаю, что перед нами сидит старый подавленный человек. Он больше не понимает значения своей деятельности. Он отчаялся, больше не соответствует тому представлению, которое есть о нем у большинства сотрудников Министерства государственной безопасности.
Мои мысли витают где-то далеко, и я думаю о министре, которого я знал до настоящего момента и на которого совсем не похож человек передо мной. Мильке тоталитарно руководит министерством. Его слово имеет силу, чье-либо еще — никогда. Некоторых людей он вообще не знает. И хотя он со всеми на «ты» и обращается иногда по фамилии, никому не придет в голову мысль общаться с ним, используя привычное для партии «ты». Лишь Маркус Вольф, Ганс Фрук и некоторые старожилы контрразведки используют это доверительное обращение.
Холерик Мильке отчитывает за все, что не соответствует его представлению, независимо от того, говорите вы с ним по телефону или в личной беседе. В 1983 год, когда я дослуживаюсь до членства в Коллегии министерства, некоторые меня предупреждают: будь готов ко всему. В 1979 году после бегства Штиллера он буйствует по телефону, поливает нас грязью перед Главным управлением разведки, говорит, как мы глупы, что мы не в состоянии обнаружить взаимосвязей и не можем обеспечить безопасность.
Пока я являюсь руководителем Главного управления разведки, с 1986 года до конца, этих холеристических вспышек не возникает, этих «уничтоженных» других, если ему что-то не нравится, почти не наблюдается. Иногда, конечно, он снова выходит из себя. Наши служебные отношения становятся по большей части сугубо деловыми.
Каждое утро, а приходит он в министерство достаточно рано, он звонит всем ответственным руководителям и спрашивает: «Что нового?» Очень часто я отвечаю: «Товарищ министр, у нас нет ничего стоящего для доклада». В ответ — ничего, кроме бурчания, и он кладет трубку.
Мильке несомненно понимает необходимость усиления безопасности страны. Конечно, причиной тому послужила также реальная политика Запада, ярко выраженной целью которой является стереть когда-нибудь с лица земли ГДР и другие социалистические страны. Таким образом, любая выраженная в ГДР критика рассматривается как политико-идеологическая диверсия, направляемая империалистическим центром. Мильке всегда хочет точнее знать, кто есть кто. За этим стоит мнение: если знать каждого и о каждом, можно разоблачить тех кто по поручению империализма изнутри подрывает стабильность в ГДР.
Я замечаю, что в этот момент становлюсь несправедливым. Приписать все это только министру государственной безопасности — значит исказить порядок вещей, ведь эти мыс ли о безопасности были доктриной государства и партии. Притязания со стороны руководства партии на безопасность, чтобы сделать все для народа. Политико-моральное единство между народом и партией просто не допускало принятия критики и рассмотрения ее как чего-то продуктивного для общества. Сомнения в реальной политике могли исходить только от классового врага. Это было на руку государственной безопасности. Благодаря этому Мильке получил больше влияния и власти в государстве.
Дискуссия в Совете продолжается. Одни все еще воздерживаются, другие высказывают свое мнение, ничего не приукрашивая. Ясно одно, мы отправляем резолюцию президенту Народной Палаты. Короткое послание заканчивается предложением: «Мы вновь заверяем, что органы государственной безопасности решительно признают себя ответственными за обновление и поддержку социалистического общества в ГДР, а также, что будут осуществлены все необходимые для этого изменения внутри».
Ситуация внутри и вокруг Министерства государственной безопасности все больше обостряется. Я прощаюсь со своим пессимизмом и состоянием ожидания. Несмотря ни на что, моя позиция распространяется на подчиненных, ответственность за тысячи верных сотрудников вновь заставляет меня действовать Разведывательная деятельность между тем продолжается. В министерстве развивается и принимает все большие масштабы критическая позиция, особенно среди молодых сотрудников. Они больше не видят смысла в том, чтобы защищать какие бы то ни было представления, они сами хотят принимать участие в демонстрациях. И они отворачиваются от старослужащих партийных деятелей и начальников. Недовольство распространяется также и на действующую до того момента консервативную форму одежды, на запрет носить бороду, на запрет вступать на территорию Западного Берлина после падения стены.
Однако стремящиеся к порядку, дисциплине и сохранению работы сотрудники остаются в большинстве, и поэтому удается сохранить стабильность аппарата.
Глава VIII
Конец Службы
В конце ноября мы начинаем минимизировать документацию в отдельных отделах. Никто не может предвидеть, в чьи руки она попадет. Мы должны беречь свой источник 13 ноября 1989 года по предложению СЕПГ Народная Палата выбирает доктора Ханса Модрова (с единственным голосом «против») главой Правительства ГДР. В его коалиционное правительство из 28‐ми человек входят 11 выходцев из традиционных партийных блоков. В Лейпциге демонстранты впервые несут плакаты с надписью «Германия — единое Отечество». Несмотря на все дурные предсказания, перспективы нашей службы с созданием этого правительства кажется благоприятным. Министерства государственной безопасности больше не существует, но зато есть ведомство Национальной безопасности. Моего нового шефа зовут Вольфганг Шванитц, бывший зам. министра государственной безопасности. Эрих Мильке объявил 6 октября о своей отставке и назвал сначала Руди Миттига, а потом Вольфганга Шванитца своими возможными приемниками. Потом он объяснял мне почему речь не зашла о моей кандидатуре: «Шефу такого аппарата необходим опыт в контрразведке». Для меня это вовсе не проблема, я есть и буду оставаться разведчиком. Все это вчерашний день. Я оцениваю Вольфганга Шванитца очень хорошо, а знаю я его как человека и как служащего. Он именно тот человек для этой должности. Я буду поддерживать его всеми силами.
Сейчас я занимаюсь реформированием аппарата разведывательной службы. Мы начина ем сокращать кадры, переопределять часть целей и задач по-новому, а также минимизировать фонды документации и картотек. Попросту говоря: я даю распоряжения целенаправленно уничтожать документацию. Сотрудники справедливо спрашивают почему, если служба будет существовать дальше? С самого первого дня мы ожидаем, что раздраженные правозащитники ворвутся в наше здание. Но опасны не они, а агенты других секретных служб, которые действуют под их именем и целенаправленно ищут материал.
До сего момента мы еще понимаем, что не должно попасть в руки других секретных служб, однако гарантировать это на будущее не может никто, так как никто не знает, как долго еще будет существовать ГДР. Модров тем не менее говорит об ответственном сообществе, а бундесканцлер Колль представляет в конце ноября программу, десятый пункт которой звучит: объединение. Несмотря на это, мы надеемся и концентрируемся на обновление службы.
В аппарате, прежде всего со стороны более молодых сотрудников, увеличиваются недовольство, суета, спонтанные акции. Беспокойство, напряженное ожидание и неуверенность смешиваются.
Доска объявлений на первом этаже превращается в форум. Отдельные сотрудники и группы прикрепляют листочки с их мнением, другие срывают их и размещают свои взгляды. Для меня, старого офицера, эта ситуация абсолютно необычна, ситуация, к которой необходимо привыкнуть.
Молодые люди критикуют прежде всего старые кадры и требуют обновления. Первое их недовольство оборачивается против руководства партии, в котором они усматривают пособника руководства службы. Молодые партийные деятели переделывают партию в разведывательные службы. В конце ноября они организуют митинг во внутреннем дворе министерства. Этим они предваряют отставку районного комитета СЕПГ в Министерстве безопасности. Молодые сотрудники Главного управления разведки формируют ясные цели и помогают нам реформировать службу информации.
В конце ноября в Главном управлении разведки проходят собрания партийных организаций отделов Мы выбираем наших представителей, которых снова избирают на конференции делегатов Главного управления разведки делегатами на чрезвычайный съезд партии. В основных организациях Главного управления разведки изменяется соотношение между молодыми и старыми или попросту говоря между консерваторами и новаторами. Хотя молодые до конца еще не знают, чего хотят. Только одно ясно — должно быть по-другому, однако концептуально еще никто не думает. Только однажды речь идет о «преемственности власти».
На конференции делегатов в Главном управлении разведки царит совсем новый тон. Мы выбираем кандидатов по результатам обстоятельного «за» и «против». Такое мы, старики, знаем еще из 50‐х. Без каких-либо проблем я получаю в первичной партийной организации мандат для конференции Главного управления разведки, однако голоса тех, кто не хочет выбирать меня, становятся уже громче. Маркус Вольф, который после своего ухода со службы остался членом партийной организации, не ввязывается в дискуссию. По праву. Его выступление 4 ноября 1989 года на Александерплатц отмечают все. Он получает большинство голосов. Некоторые из его сторонников отклоняют мою кандидатуру. В то же время многие борются за мандат для меня в открытой дискуссии. Всего лишь с незначительным большинством голосов мне удается обойти. Я воспринимаю это как победу. Не мое служебное положение. не партийная функция, не мое воинское звание являются решающими, только моя личность. Дискуссию по поводу моей персоны я расцениваю как предупреждение, а также как поручение покинуть накатанные рельсы и присоединиться к новому. Перестройка и гласность наступают также и в Главном управлении разведки.
Но никто не ставит вопрос о существовании ГДР, никто не требует роспуска СЕПГ. Большинство требует обновить государство и партию демократически и социалистически, освободиться от сталинизма и догматизма. Сюда же относится самостоятельная, независимая разведслужба под демократическим контролем, обязанная не только одной лишь партии.
Стремительно развивающиеся события почти не оставляют времени и сил, чтобы систематически осмысливать эти требования. Будучи прагматиком, я ставлю своей первоочередной задачей охранять конфиденциальный (внеслужебный) аппарат, защищать наших разведчиков и источники от какого бы то ни было вреда. Я хочу избежать рассекречивания людей и нашей деятельности, а также попадания нашей информации в чужие руки.
В начале декабря во всех округах создаются Гражданские комитеты. Они хотят распустить окружные управления, действующие от Министерства безопасности, после того как уже почти все районные ведомства заняты. Также усиливаются требования удалить старое руководство Коллегия ведомства национальной безопасности уходит в отставку, первые руководящие кадры уволены. 7 декабря 1989 года в Берлине собирается Центральный «круглый стол» Его члены требуют от правительства прежде всего контролировать силами Министерств внутренних дел ведомство национальной безопасности и предотвратить уничтожение материалов и документов. В конце концов ведомство НБ должно быть распущено под гражданским контролем. Солдаты полка Феликса Дзержинского исчезают с Норманенштрассе, у ворот стоят только полицейские Народной полиции.
14 декабря 1989 года правительство Модрова решает распустить ведомство национальной безопасности. Должны возникнуть разведывательная служба и орган по охране конституции. Как же должна выглядеть новая служба разведки, спрашиваем мы себя, а о чая группа должна представить концепцию как можно скорее. Оказывается, что это край не сложно. Упорство сотрудников больше чем ожидалось. Они задают вопросы. В каком направлении должны измениться цели и задачи? Будет ли социалистическая ГДР существовать и дальше? Если ФРГ и другие государства блока НАТО останутся врагами, почему тогда служба должна уменьшиться? Кому будет подчиняться служба, где будет ее местопребывание?
Куча вопросов. Но прежде чем мы можем правильно на них ответить, возрастает давление со стороны населения и Центрального «круглого стола» против создания новой службы.
Мы находимся меж двух огней. Правительство держится далеко в стороне. К министр-президенту Модрову не подступиться. Он уполномочивает в этих вопросах госсекретаря Вальтера Хальбриттера, члена Народной Палаты быть доверенным лицом правительства за «Круглым столом». Некоторое время он занимается проблемой: кому же будет подчинена новая служба. Абсурдную идею подчинить нас МВД он отметает. Он прилагает усилия, чтобы организовать разговор между мной и ведущими Центрального «круглого стола». Я пишу записки этим господам, но они не отвечают. Чему удивляться: это некомпетентные сотрудники, которые не знают нашего занятия. Они ничего не знают и не берут на себя никакой ответственности.
В декабре 1989 года правительство Модрова объявляет амнистию. Мы просим исключить с соблюдением требований закона из амнистии осужденных агентов БНД и других западных шпионских служб и наталкиваемся на непонимание. Нас не могут или не хотят понять? Без взаимного исполнения обязательств никто не пойдет на уступки. Уже немного времени спустя, когда наши первые разведчики будут схвачены, никому больше не надо принимать нас в расчет.
Многие из наших сотрудников реагируют возмущенно, они думают, что руководство приложило недостаточно усилий. На самом деле правда в том, что наше правительство нас практически списало. В середине декабря 1989 года оно называет своих ответственных за роспуск ведомства национальной безопасности. Петер Кох наталкивается на стену. Мы хотим согласно нашему назначению сохранить службу и модернизировать ее, а он должен ее, со гласно его назначению, распустить. Он энергично сопротивляется тому, чтобы поддержать нас. Правительство и Центральный «круглый стол» видимо это сильно раздражает и в конце концов его отстраняют от дела. Считаем, что это не совсем справедливо. Он не предатель. Любой другой человек потерпел бы в таком деле в это время неудачу.
Правительство «вынимает из кармана» свой «козырь» и в январе 1990 года сразу после отставки Коха провозглашает новым уполномоченным бывшего руководителя Гражданской обороны, генерала-полковника Фрица Петера. Он должен тесно сотрудничать с выбранной Центральным «круглым столом» «группой трех», состоящей из доктора Георга Бема, Вернера Фишера и Готфрида Форка — епископа Берлин Бранденбурга.
В декабре 1989 года в ведомстве национальной безопасности начинается волна увольнений. До конца месяца устранены почти все руководители отделов в Главном управлении разведки, а также множество сотрудников. Некоторые подыскивают себе новые рабочие места, другие остаются безработными. Параллельно происходит разоружение. По приказу правительства мы передаем все оружие МВД и ННА Конспиративные квартиры и объекты ликвидируются, автомобили отбираются. Для дальнейшей распродажи мы инвентаризируем оборудование и мебель служебных помещений, а также технические средства.
Все еще относящиеся к Главному управлению разведки сотрудники работают над собственным роспуском, напряженные физически и психологически до предела. Они дисциплинированно выполняют все приказы и распоряжения, до конца многого не понимая и уж тем более не одобряя.
Без каких бы то ни было инцидентов они передают оружие. Каждый отдельно взятый с высочайшей ответственностью подходит к этому. Все избегают поступков, которые могут спровоцировать необозримые последствия. Все оберегают этим свои семьи, друзей и товарищей, все общество от вреда! Никто не видит в этом ничего необычного. В СМИ появляется тема мирных перемен, никто не отмечает в этом контексте сотрудников Министерства госбезопасности, ННА и МВД. Все действуют настолько ответственно, что не прогремело ни одного выстрела. Это успех исторического масштаба.
Потерянная честь
В распорядке дня Центрального «круглого стола» во дворце Нидершенхаузен 14 января 1990 года уже достаточно часто обсуждается тема Штази. Представители разведки и контрразведки соответственно должны в этот день отвечать на вопросы.
Доктор Хайнц Буш, заместитель руководителя отдела VII (аналитика), уполномочен выступать от имени руководства Главного Управления.
Еще осенью 1989 года ему было поручено вести официальные переговоры с представителями гражданского движения. После политического переворота мы тоже хотим прозрачности, чаще представать перед общественностью. Буш должен сначала поговорить с представителями гражданского движения, разъяснить им, что Главное управление является легитимной разведывательной службой и подчиняется конституции и законам ГДР, и не только не действует преступными способами, но и не нарушает прав человека. Он должен призвать к пониманию, что мы навредим своим коллегам, если раскроем конфиденциальные сведения о людях и положении вещей. Он должен также убедить законодателей в необходимости разведывательной службы, в ее праве на существование.
Буш, кажется, подходит для выполнения данной задачи. Он легко вступает в контакт и вызывает симпатию. Его нескончаемый, но в то же время ненавязчивый речевой поток вместе с мастерством, эрудицией и знанием впечатляет его партнеров. Когда мы выбираем кандидатуру Буша, мы принимаем в расчет и его прежнюю деятельность. Он собственноручно обрабатывает оригиналы документов военно-политической и военно-стратегической тематики, которые наши разведчики посылают в центр, но лично он не знает точных имен и источников. Поэтому он не может никому навредить, если вдруг в разговоре обнаружит свои знания в этих областях. Все, кажется, получается. Буш гордится своим заданием и подробно сообщает нам как убеждающе он действует в разговорах с правозащитниками.
Накануне, перед его выступлением на Центральном «круглом столе» мы договариваемся о подобном воздействии. Мы обсуждаем в основных чертах, что необходимо сказать перед этой публикой.
Самоуверенность Буша резко исчезает накануне его выступления перед «круглым столом». Абсолютно неуверенный он просит совета. Заместитель начальника Главного управления полковник Ральф-Петер Дево говорит с ним. Он поручает Бушу сконцентрироваться исключительно на гуманных аспектах сохранения источников разведки. Если ему все же предоставят слово на заседании «круглого стола» он непременно должен назвать мотивацию важнейших западных источников Главка, а именно: сохранение мира, разрушение конфронтации в системе и экономическое укрепление ГДР. Поэтому разведчикам необходима охрана и поддержка со стороны ГДР. Открытой же дискуссии о подробностях, касаемых источников и методов ГУР, он должен непременно избегать. Дево успокаивает его: будучи дешифровщиком Буш не попадет под уголовно-правовое давление. В добавок к этому они репетируют, как Буш может ответить на щепетильные вопросы участников круглого стола, которые критически настроены против министерства безопасности. Они проигрывают даже вербальные нападки, ложные представления и отсутствие фактических решений. Прощаясь, Буш говорит, что чувствует себя лучше подготовленным, что более осознанно и гибко подходит по иным вещам.
13 января 1990 года я прихожу домой поздно. Методу делом моя жена говорит мне. что звонил Хайнц Буш. Вроде бы это не срочно, он не сказал, что будет звонить еще и не просил перезвонить меня. Звонок меня абсолютно не беспокоит, так как д ля завтрашнего дня все уже было урегулировано.
Не следующий день 14 января Буш не появляется на заседании Центрального «круглого стола». Мы в шоке. Его жена говорит по телефону, что ее муж как обычно уехал утром на своей машине на работу. Больше она ничего не знает. На следующий день Буш тоже не объявляется. Когда он и дальше не появляется на службе, ближайшие его сотрудники стали бить тревогу, опасаясь, что он покончил жизнь самоубийством. О предательстве никто не думает.
В конце концов все становится известно. Хайнц Буш оказался перебежчиком. Позже он рассказывает журналу «Шпигель», что якобы никто из разведки ему не говорил о том, что он должен сказать на заседании Центрального «круглого стола». Генерал-полковник Вернер Гроссманн якобы не мог с ним поговорить, а его заместитель полковник Ральф-Петер Дево в конце-концов сказал ему следующее: «Ты пойдешь туда и скажешь, что ты знаешь». По утверждению Буша, — это тоже самое, что не сказать ничего. Сославшись на то, что задето его достоинство — достоинство офицера Министерства безопасности, он якобы возразил собеседнику: «так вести себя за круглым столом я не буду». При этом Дево тогда пригрозил ему, так, что Буш стал опасаться за свою жизнь. Ночью 15 января он сдается БНД.
Очевидно, этот поступок не противоречит его пониманию чести офицера. Для нас — это шок. До этого никто не сомневался в его политической стойкости, в его верности партии и государству. Он всегда считался надежным товарищем. Мы пытаемся понять настоящий мотив его поступка. Это не так сложно. Его личные качества, за которые ему поручили такое задание, раскрылись в непосредственном для нас направлении. Когда мы давали ему это поручение, мы договорились, что он будет действовать в интересах Главного управления разведки и своих собственных.
Однако в это нестабильное время переворота, когда карьера каждого офицера Министерства безопасности была под вопросом, он очевидно усмотрел шанс отличиться. Ему было не до кого, он видел только свою собственную выгоду.
Все следующие дни мы занимаемся исчезновением Буша. Мы должны знать где он скрывается. Мы также должны проверить: какую конкретную информацию и какие имена он выдал. И хотя он не знает точных имен, он знает из каких вражеских объектов нам поставляют материал. Некоторых разведчиков мы еще можем предупредить. Большего мы сделать не можем.
Буш до сих пор хвастается тем, что демаскировал топ-шпиона «Топаз», нашего разведчика в штаб-квартире НАТО в Брюсселе Райнера Руппа. Он, конечно же, умалчивает сколько получил за это от Федеральной разведслужбы. В различных процессах Буш изобличает многих своих коллег и больше всего разведчиков. БНД крепко держит его в своих руках. В суде уже знают, если Буш им нужен в качестве свидетеля, они должны обратиться в БНД. Скоро Буш становится уже бесполезным, как выжатый лимон и БНД теряет к нему всякий интерес. Когда он в очередной раз потребовался Верховному суду Дюссельдорфа для дачи свидетельских показаний, из Пуллаха пришел ответ, что там не знают никакого господина Буша.
Буря миновала
Новый форум призывает всех к демонстрации 15 января 1990 года перед главным зданием Министерства безопасности — Ведомства национальной безопасности. Участники должны принести с собой кирпичи и раствор, они должны заложить входы. Если все получится Министерство безопасности, а вместе с ним и разведслужба станут неработоспособными. Когда в городе появляются плакаты Нового Форума я, пользуясь случаем, при разговоре с Министр-президентом Модровым привлекаю к этому его внимание. Я жду, что он и другие присутствующие, среди которых Министр внутренних дел генерал Лотар Арндт и генеральный прокурор, что-нибудь предпримут. Несмотря на то, что никто из них не слышал о таком призыве, никто не реагирует. Без какой бы то ни было дискуссии, Модров переходит к повестке дня. Однако в своей книге «Я хотел новую Германию» он утверждает, что заранее об этой акции не знал. Читая дальше, вижу его предполагаемую речь в адрес собравшихся для штурма здания: «Какой толк для задниц от кресел, на которых они когда-то сидели».
Хотя даже не читая этого, позиция Министр-президента по отношению к ведомству национальной безопасности легко усматривается во многих его поступках. Он списывает нас со счетов, хотя и утверждает обратное. Это мы себе никак не можем объяснить. Может, это настроение всего населения по отношению к Министерству безопасности? А может, он просто не хочет попасть в водоворот, захвативший нас? Возможно, ему действует на нервы разожженная гражданским движением Штази-истерия. После 1990 года Ханс Модров старается помочь нам и нашим разведчикам.
Следующие несколько дней мы должны пережить без какой бы то ни было помощи со стороны правительства. Немного, но мы все-таки подготовлены к этому. Мы ждали таких действий от правозащитников уже давно. Маленькая группа высокомотивированных сотрудников хочет предотвратить вторжение чужих в наше здание. У главного входа мы прикрепляем табличку, на которой написано «Служба разведки». До сих пор гражданское движение допускало существование нашего учреждения.
Акты, которые еще не успели уничтожить, лежат в шкафах. Поэтому мы хотим избежать их попадание в чужие руки. Рабочей групп, отдан приказ: «Не допускать проникновения посторонних лиц в здание, пусть даже с помощью применения физической силы».
Руководство отдельных служебных подразделений находится на еще существующих конспиративных квартирах и оттуда наблюдает за происходящим. Они договариваются обо всем по телефону. А нам приходится импровизировать, так как используемые нами ранее прекрасно функционирующие мобсистемы больше не существуют. Некоторые здания, как и технические средства, нам больше не доступны, с определенными личностями больше не связаться.
Демонстрантам удается открыть главные ворота к комплексу МГБ и атаковать некоторые задания. Министр-президент Ханс Модров в последнюю минуту хочет спасти, все что спасти еще можно. Он появляется перед центром МГБ и в хаосе пытается говорить с людьми. Слишком поздно. Определенные отделы, например кабинеты контрразведки, уже обыскивают сотрудники спецслужб противника. Здание Главного управления разведки остается нетронутым.
Однако штурм Министерства госбезопасности не проходит без последствий и для нас. Вход контролирует члены гражданского движения. Больше мы не можем беспрепятственно войти в наше служебное здание. Нам все же удается договориться с ними, что от 20 до 30 поименно названных сотрудников могут заходить здание в любое время суток. Мне как руководителю вход также разрешен. Я настоятельно требую подписанный Министр-президентом документ. Госсекретарь Вальтер Хальбриттер достает мне удостоверение с надписью «Исполняющий обязанности руководителя службы разведки ГДР». С этим удостоверением я в любое время без особого контроля могу приходить в свой служебный кабинет. Кроме того, два ответственных сотрудника из руководства Главного управления всегда организуют и контролируют текущие работы. Эту службу несут по очереди генерал-майор Хорст Фогель, генерал-майор Хайнрих Таухерт, полковник Бернд Фишер, полковник Ральф-Петер Дево, полковник Готхольд Шралиц и полковник Манфред Зюз.
Руководство может снова собраться на обсуждение только в большем составе. Я пишу актуальный список руководителей отделов. Хотя мы, конечно, пользуемся некоторыми невредимыми конспиративными объектами и встречаемся там для необходимых договоренностей.
3 января 1990 года Совет Министров ГДР решает распустить Ведомство национальной безопасности и запрещает вплоть до выборов 6 июня 1990 года, основывать как ведомство по охране конституции, так и службу разведки. Два других партийных блока ЛДПР и ХДС блокировали в Народной Палате другое постановление. Таким образом, названия «служба разведки» и «и.о. руководителя» чисто фиктивны. Плевать, главное, что первое время они нам помогают.
Лед становится все тоньше. Однако мы можем продолжать. Мы не можем оставить в беде наших неофициальных сотрудников в ГДР и прежде всего наших разведчиков в зоне оперативного внимания. Со многими из них встречаемся также и за границами ГДР, и аккуратно заканчиваем оперативную деятельность. Габриэла Гаст описывает это в своей книге «Разведчица для сохранения мира». Пока мы еще располагаем средствами, мы выплачиваем на этих встречах недостающие деньги. Но все остается в разумных границах. Если в 1989‐м мы располагали всем годовым бюджетом, то в 1990‐м мы получаем только затребованные и обоснованные суммы, чтобы поддержать работоспособность службы. Слишком мало по сравнению с тем, что нам нужно. Этого не хватает, чтобы выполнить все обязательства.
Сомнительное будущее разведслужбы все сильно усложняет. Роспуск ведомства национальной безопасности уже давно решенное дело, а нас, часть бывшего ведомства оставляют без внимания. Снова и снова появляются мысли передать часть аппарата Министерству обороны, до тех пор, пока не будет основана отдельная служба. Во всяком случае такой совет дает Министр-президент Модров новому уполномоченному правительства Фритцу Петеру и уполномоченным Центральным «круглым столом» Георгу Бему, Вернеру Фишеру и епископу Готфриду Форку.
Нам ясно одно: если мы, как можно скорее не отделимся от Министерства безопасности — Ведомства НБ, нам не удается избежать назначенного правительством гражданского контроля над процессом ликвидации (роспуска). Рано или поздно они появятся в нашем здании и будут требовать взглянуть в акты. Именно этого мы не должны допустить ни при каких обстоятельствах. И именно потому, что мы не знаем, получится это у нас или нет, мы используем каждый час и уничтожаем оперативные материалы, особенно акты, содержащие информацию о наших разведчиках.
Мы продолжаем прикладывать усилия, чтобы стать самостоятельными. Для этого мы хотим заручиться поддержкой компетентных представителей гражданского движения. В конце января 1990 года Ханс Модров содействует разговору с Вольфгангом Уильманном, Конрадом Вайс, Георгом Бемом и Ибрагимом Беме. Готтхольд Шрамм, руководитель отдела XVIII по подготовке саботажа и я едем в поздний час в отель Йоханнисхоф, где остановился Ханс Модров. Нам приходится ждать. Наши собеседники общаются с Министр-президентом. Уже за полночь, когда нас приглашают присоединиться.
Мне сразу же предоставляют слово, я описываю нашу ситуацию и предлагаю сделать разведку в дальнейшем самостоятельной службой и обращаю внимание на нашу обязанность охранять наши источники. Господа заинтересованы и сразу же выражают свои мысли по этому поводу.
Церковный историк Вольфганг Уильманн, министр в правительстве Модрова, рассуждает вслух о том, чтобы ликвидация не коснулась разведслужбы. Быть или не быть таким службам рассуждает он, это международный вопрос и поэтому должен быть урегулирован в рамках переговоров о разоружении Режиссер документальных фильмов Конрад Вайс не скрывает своего удивления, что наши оперативные сотрудники действуют не только в ФРГ но и в других странах. Он понимает трудность поддержания связи с ними и предлагает свою помощь. Вероятно возможно задействовать определенные структуры церкви, раздумывает он. Параллельно он хочет знать, можем ли мы что-то сказать о международном соединении неофашистских сил.
Около 2‐х часов утра мы расходимся. Готтхольд Шрамм и я идем еще немного вместе, дабы оценить услышанное. Важно то, что господа выразили понимание наших усилий. Распространяется ли эта позиция также и на других правозащитников?
Поделиться книгой: