Житие гриффиндорки

Житие гриффиндорки

Часть 1

Примечание к части

Не надо принимать все слишком серьезно.

Вера Митрофановна мрачно смолила очередную папиросу, сидя в своем кабинете начальника медпункта в/ч… не важно, какой воинской части. «По войне» медпункт разворачивался в медсанбат, а по мирному времени в нем сидели три молоденькие медсестры, время от времени выскакивающие замуж и уходящие в декрет, старенький Прохор Кузьмич — врач-психиатр, и она — пятидесятилетняя капитан медицинской службы. За окном куда-то задорно побежали десантники, что было неудивительно, учитывая профиль части. А Вера Митрофановна, или, как ее называли солдаты, «баб Вера», сидела, курила и думала. На дворе стоял август, напоминая болью в сердце о прошлом… Женщина была совершенно одинокой, отчего и тосковала. Муж погиб в одной не самой приятной стране много лет назад, а дети… Не дал им с Васей господь детей…

Так и жила Вера Митрофановна, повидавшая в свое время и Баграм, и Кабул, и Пешавар, и Тирасполь, и Грозный, да и многое сверх того… Как Союз рухнул, так и запылало все вокруг… Тяжело вздохнув, Вера закурила следующую папиросу любимого мужниного сорта… Жизнь пролетела, как ласточка над болотом. Солдатики побежали в другую сторону, неся кисточки и банки с краской — траву красить в уставной цвет к очередной высокой проверке.[1]

— Здрасте, баб… ой, Вера Митрофановна! — в медпункт ввалился некрупным медведем Сашка Вронский — прапорщик и раздолбай. По крайней мере мужчина любил играть раздолбая, прячась в таком поведении от памяти. Побывавший в очень разных местах, прапорщик трепетно относился к детям и все никак не мог жениться. Предательство невесты, случившееся несколько лет назад, все еще жгло сердце недоофицера. Разумеется, обо всем этом Вера знала, как знала о трех осколках и пуле, едва не отправившей пацана на тот свет, но господь оборонил.

— Здравствуй, Саша, — кивнула ему товарищ капитан медицинской службы. — О чем ныть будешь?

— Отправь-ка меня на больничный, а? — грустно взглянув на женщину, попросил прапорщик. — Я тебе любых симптомов наговорю, только отправь! — иногда на парня накатывало. Вот прямо как сегодня. Правда, сегодня на всех накатило, кто помнил…

— Саша, мы не первый год знакомы, — вздохнула Вера Митрофановна. — Рассказывай честно!

— В запой хочу, — признался совсем молодой, если бы не седина, мужчина. — Просто придавило и все… И дата сегодня, сама знаешь какая, и Ленка меня в этот день бросила… Полежу дома, Гарри Поттера, как дебил, почитаю, может отпустит. Англичанка там героя также прокатила, как Ленка меня, — криво ухмыльнулся товарищ прапорщик.

— Совсем плохо? Может, к Кузьмичу сходишь? — участливо спросила женщина, воспринимавшая солдат как своих детей, что не мешало ей пугать симулянтов до состояния смены штанов.

— А чего Кузьмич-то сразу? — с тоской посмотрел на нее Сашка. — Поохает и сам всю ночь пить будет, жалко уж старика.

— Да, все война… Ладно, дам я тебе больничный, — решила Вера Митрофановна. — Возьмешь своего Портера, или как он там, и у меня полежишь. Договорились?

— Договорились, — вздохнул мужчина. — Куда же я денусь…

Сашка ушел за вещами, а Вера все сидела и курила папиросу за папиросой. Перед ее глазами вставали разрывы и стонущие солдатики, перевязки, операции днем и ночью, плачущие дети, потерявшие всё, и вот такие — преданные самыми близкими людьми. Солдаты — вовсе не заводные машинки, они люди. Каждый из них… Вздохнув, женщина открыла тетрадь учета медпункта, задумавшись над адекватным диагнозом для Сашки.

— Я пришел, — показался тот, о котором женщина только что думала.

— Иди, ложись, сынок, — очень тепло произнесла женщина, отчего рано оставшийся сиротой мужчина просто замер. Потом он плакал в подушку, вспоминая всех тех, кого не спас, а она гладила его по голове, сидя на койке, стараясь успокоить прапорщика, позволившего себе стать просто пацаном — при ней. Сколько их таких было…

Ветер налетел как-то совершенно неожиданно, как будто наколдовал кто: резкие порывы рвали занавески, набежали тучи, заставляя Веру подбежать к окнам, чтобы закрыть их. Там она и замерла, расширенными глазами глядя на приближавшуюся смерть: вертолетчик не справился с управлением, явно пытаясь сесть на авторотации. Вот только не свезло ему — машину дернуло в сторону порывом ветра, винт попал в мачту, частично срезав антенны. При этом Ми-8 развернулся, влетев аккурат в отдельно стоящий домик санчасти.[2] Сильный взрыв потряс территорию воинской части спецназа воздушно-десантных войск.

* * *

— Твою же ж мать, — услышала голос Сашки Вера Митрофановна в следующий момент. — Вертолетом меня еще не убивали.

— Всё бывает в первый раз, — меланхолично ответила женщина, оглядываясь. Ее-то чем только не пытались убивать. — Так что, Сашка, мечты сбываются. Кстати, почти офицер, а где это мы?

— Судя по тому, что вокруг вокзал, серый, как моя жизнь, — заметил товарищ прапорщик, — то мы в жо… то есть, «приключения начинаются»!

— А можно поконкретнее, тащ прапорщик? — поинтересовалась Вера Митрофановна, вглядываясь в английские надписи. — Ибо, судя по окружающему пейзажу, мы эдак тысяч на пять километров сместились.

— Тут у меня плохие новости, баб Вера, — хмыкнул прапорщик Вронский. — Мы померли, а именно такой вокзал у той самой англичанки описан, как отправная точка в мир иной.

— Да-а-а, Сашенька, о таких предсмертных глюках я еще не слышала. Чтобы сразу у обоих с одинаковым сюжетом, — протянула Вера Митрофановна, даже не обратив внимания на обращение.

— Здравствуйте, — раздался незнакомый голос чуть сзади. Товарищи военные моментально развернулись в сторону говорившего. Перед ними стояла одетая в чёрное женщина, придерживая свою голову. Глаза незнакомки были совершенно больными, поэтому Вера рефлекторно полезла в верхний карман кителя, где у нее лежали «волшебные» таблетки, спасающие от абстинентного синдрома, то есть «бодуна».

— Здравствуйте, — поздоровалась Вера, протянув таблетку. Хотя это было странно: таблетка, как и весь китель, должна была превратиться в пыль. Всё-таки упавший вертолет рванул довольно-таки качественно.

— Спасибо, — женщина мгновенно ожила, перестав держаться за верхний отросток, что для этого типа медикаментов было необычно. — Главное — желание, — пояснила она ошарашенной Вере Митрофановне. — Я — Смерть.

— Да мы уже догадались, — ответил ей Сашка, почесав лохматость, спрятанную под фуражкой, чтобы никто не видел. — Нас в «прости господи, сказку» или на вольные хлеба? — поинтересовался он.

— Вас в эту вот сказку, да, — Смерть зависла на некоторое время, а потом продолжила. — Я вас у соседки в карты выиграла. Так что… без обид, хорошо?

— В карты меня еще не выигрывали… — протянул товарищ прапорщик.

— Это ты молодой еще, неопытный, — в тон ему отозвалась «баб Вера». — Хм… Не просто так же выиграли? Что делать-то надо?

— Да, понимаете… — женщина смутилась. — Тут двоих случайно уморили… Я бы их не оживляла, но Судьба обещала похмелить, если все по правилам будет…

— Какие интересные у меня галлюцинации, — вкрадчиво проговорила Вера. — Пьющая Смерть, серый вокзал… Что дальше будет?

— Пьющая Смерть — это в принципе логично, — сообщил Вронский. — При её-то работе…

— Вы станете двумя не самыми лучшими людьми, — объяснила женщина в черном товарищу капитану медслужбы. — Уй… В общем, ограничений нет, что хотите, то и делайте. Постарайтесь только убиться не очень быстро, ладно? — быстро проговорила она. — Ох, моя голова-а-а-а…

Смерть махнула рукой. Вера Митрофановна моментально почувствовала себя лягушкой в блендере — ее закрутило, завертело, и…

* * *

Осознавшей себя лежащей на чем-то твердом Вере Митрофановне захотелось грубо выругаться, что она и проделала, но почему-то по-английски с русскими вставками, потому что английских аналогов она, видимо, не знала. Услышав писклявый, явно детский голос, женщина задумалась о том, не пора ли в обморок. Совсем рядом ее фразу с некоторыми вариациями повторил мальчишеский голос, помянувший в том числе запчасти бронетранспортёра, из чего стало понятно, что это Сашка.

— Товарищ прапорщик, дай вводную, — собственный писклявый голосок Веру раздражал до крайности. — Кто мы и где мы?

— Мы, баб Вера, именно там, — Сашка был крайне недоволен, и по голосу это было слышно. — Да я б даже на Малфоя согласился бы, а не вот это…

— Больше информации для тех, кто не читает сказки, — попросила попытавшаяся пошевелиться Вера. Шевелиться удавалось почему-то с трудом.

— Мы с тобой рыжие, — не вполне понятно объяснил товарищ прапорщик. — Так себе люди, я тебе скажу. Вся семейка у нас такая. Ты — Джинни по фамилии Уизли, и тебе одиннадцать, через два месяца в волшебную, чтоб ее термобарической приголубили, школу. А я Рон, как ты догадалась, тоже Уизли. Типа «лучший друг героя», предатель и откровенная мразь, тьфу!

— Понятно, — кивнула медленно поднявшаяся и моментально проверившая Сашкины слова Вера. — У меня два вопроса. Первый: здесь трусы что, не приняты? И сразу второй: отчего мы закончились?

— Трусы здесь приняты, но Джинни немножко дебил, — объяснил товарищ Вронский ситуацию так, как сам ее понимал. — А закончились мы от опытов местных Менгеле,[3] наших братьев-близнецов. Папашка наш презерватива не знает, вот и настрогал придурков безнаказанных.

— Да-а-а, семью ты любишь, это заметно, — задумчиво проговорила… уже девочка. — Мне лет одиннадцать, и с водой я, видимо, нахожусь в состоянии вооруженного нейтралитета: она меня не трогает, и я ее тоже… М-да… То есть живем в свинарнике, так?

— Так… — согласился тоже с трудом поднявшийся мальчик лет двенадцати на вид. — Я щас блевану, — предупредил он.

— От себя? — хихикнула Вера. — Обезвоживание получишь. Пошли лучше казарму в жилой вид приведем, что ли… Ну и Менгеле надо мошонку отбить — это святое.

— Есть, понял, — кивнул мальчик, протягивая ей руку. — Пойдем семейство пугать. Кстати, если в вещах у себя чёрную тетрадку найдешь — обязательно скажи… Ничего, что я на «ты»?

— Да уже разницы нет, — задумчиво проговорила товарищ капитан медицинской службы. — Тут хлорная известь водится?

— Хороший вопрос, — произнес Сашка, двигаясь к выходу. Оказалось, что померли они аккурат в комнате младшей девочки, то есть уже Веры, что облегчило навигацию, да и уборку.

— Сестричка решила стать чистенькой? — раздался голос от двери. Не сильно довольная Вера моментально озверела и побежала сокращать рыжее поголовье, да так, что Сашка не успел. Правда, он, зная баб Веру, не особо и спешил. Держа обеими руками поскуливающих близнецов за половые признаки, Вера Митрофановна объясняла тем правила общежития, приправляя это пошаговым описанием операции по смене пола, деталями ректальной тонзиллэктомии[4] и другими страшными военно-медицинскими словами. Фред и Джордж были очень бледными, бледнее стен, и уже, по-видимому, жалели, что вообще пришли.

— Вы меня, братики, убили, — сообщила им девочка. — Только чудом я осталась жива, но теперь бойтесь, твари… однажды вы проснетесь без яиц, это понятно⁈ — заорала она. — Хм… Сашка, как бы мусор убрать?

— В обморок хлопнулись? — с пониманием спросил товарищ прапорщик. — Давай-ка мы картину маслом изобразим, а ты потом повизжишь?

— Это какую? — удивилась Вера, не представляя, что можно сделать с двумя парнями, зато это отлично представлял мрачно усмехавшийся Сашка. Через некоторое время обморочные начали выглядеть так, как будто собрались вступить друг с другом в интимные отношения.

— Визжи, — скомандовал улыбающийся прапорщик и заткнул уши, открывая рот, чем девочку, конечно же, удивил. Вера послушно завизжала во всю силу легких. Голос у девочки оказался мощным. Сашку даже сквозь ладони пробрало — он побледнел. Через минуту, будто телепортировавшись, в комнате ребенка оказалась более крупная дама (видимо, мать). Увидев с любовью собранную инсталляцию, миссис Уизли на секунду замерла, а вот пото-о-ом…

Часть 2

Оценивая результаты «шалости», Вера Митрофановна удовлетворенно кивнула — местные Менгеле ходить научатся нескоро, ибо нравы в этом свинарнике были все-таки соответствующие рассказу Сашки, который сейчас живописал старшей по званию события этого и последующих годов. Сказка, по мнению товарища капитана, была так себе, хотелось пулемет, но останавливал тот факт, что пулемет она просто не удержит.

— Так, слушай мою команду, — выслушав рассказ о «заучке», бросившей парня в самый тяжелый момент, девочка поняла, что либо эта самая Грейнджер просто непроходимая дура, тогда непонятно, как выжила, либо здесь что-то не так. — В первую очередь надо привести себя в порядок. Я имею в виду физическую форму… Хм… Хотя одежду тоже. Как так получилось, что у ребенка трусов нет даже теоретически, ты мне не подскажешь?

— Что, серьезно⁈ — широко открыл глаза товарищ прапорщик, переоценивая придуманное самим же собой. — Либо мы очень бедные, либо… хм… Пойдем-ка.

— Прямо вот так вот бедные? — удивилась Вера Митрофановна, оглядывая еще раз окружающее ее. На «вот прямо такую» бедность не тянуло. Тянуло на подчеркиваемый всеми силами свинарник, а, значит, что-то здесь было не так. — Кстати, ты мне не подскажешь, что это за надпись у меня на… хм… ягодице?

— Где⁈ — девочка продемонстрировала, где. Они были военными, а она ко всему еще и врачом, поэтому понятие стыдливости у девочки было несколько смазано. А Сашка, себя во время мытья не рассматривавший, ну, кроме одного из важнейших органов мышления мужчины, шокировано смотрел на синий штампик с надписью «предатель крови» и каким-то номером. Походил этот штамп больше всего на те, которыми маркировалось казенное постельное белье, и вызывал нездоровый смех. — Понимаешь, Уизли называют «предателями крови», — объяснил мальчик, просмеявшись. — Говорят даже, что есть какое-то клеймо, но вот что прямо так, я не ожидал… Глянь-ка у меня, — он спустил штаны, поворачиваясь тылом.

— Все то же самое, и даже номер инвентарный, — хмыкнула девочка, разглядев привычный вид штампа. — Или это какое-то отображение, или у них не только Смерть пьющая.

— Надо будет подумать, как стереть, — задумчиво ответил ей товарищ прапорщик, к украшениям на теле, кроме группы крови, относившийся отрицательно.

— Химией попробуем, — вздохнула Вера Митрофановна, напомнив. — Ты что мне показать-то хотел?

— Тут у папашки нашего, контрацепции не знающего, баночка заветная есть, — язык, которым повествовались былины, по-английски звучал довольно смешно, поэтому товарищи военные разговаривали, хоть и с акцентом, но по-русски. Потому что английский мат или был очень беден, по мнению Веры, или девочка просто не знала его особенностей, что, по мнению Сашки, было ближе к истине.

— Я тебе открою страшную тайну, военный, — хихикнула товарищ капитан медслужбы. — Заветная баночка есть у кого угодно.

— Но не кто угодно хранит в ней деньги, — ответил ей местный брат, двигаясь к сараю, выглядящему чуть получше, чем дом. — Папашка наш, разумом обиженный, у людей, магией обделенных, находит всякие вещи… — и сменив тон, буднично закончил: — Ворует, короче.

— Интересная семья, — вздохнула девочка, воров не переваривавшая.

— Не то слово, — заметил товарищ прапорщик, стягивая с подоконника большую банку с непривычно выглядящими фунтами. — Цены денег обычного мира он не знает, ворует, видимо, по привычке.

— Или клептоман… — задумчиво сообщила Вера Митрофановна. — Ладно, что тут с бумажками?

— Четыре с половиной тысячи, — ответил ей пересчитавший деньги Сашка. — Даже в наше время это было очень серьезно…

— Здесь закопана какая-то собака,[5] — проговорила девочка. — Слушай мою команду! Берем бабло[6] и топаем к нормальным людям. Хоть белье нормальное купим, одежду и продукты питания. Мы — молодые растущие организмы, нам нужны овощи, фрукты, мясо, наконец!

— На мясо можно братцев порубить, — заметил отчего-то кровожадный сегодня мальчишка. — Или на рагу…

— Вронский, не зли меня, — предупредила Вера Митрофановна, ища хоть что-то приличное, во что можно одеть ее нынешнюю тушку. Девочка подозревала, по какой причине белья ей не полагалось, но думать об этом не хотела, только проверив свою девственность на всякий случай. — Пошли давай.

Странно, но в доме совсем никто не заинтересовался вопросом: «куда это почапали двое младших детей?», проводив их равнодушными глазами. Сначала Сашка хотел двинуться к камину, но потом кое-что вспомнил и увлек свою «сестру» на улицу. Как-то сориентировавшись, он целеустремленно вел за собой Веру Митрофановну в одном ему известном направлении, пока вдали не замаячила какая-то шахматная фигура.

* * *

— Саша… — прошептала Вера Митрофановна, увидев девочку, визуально одного с ней возраста, но… Белые, давно не мытые волосы, бледная кожа, какой-то плащ, здесь называемый мантией, в качестве одежды, как потом оказалось — единственной. Глаза чуть навыкате смотрели, казалось, сквозь людей, а вся поза ребенка выражала полную безнадежность. — Что это, Саша? — не слушая ответа прапорщика, Вера рванулась к этому ребенку, чтобы обнять, согреть, дать свое тепло. За свою долгую жизнь товарищ капитан видела таких детей, малышей в таком состоянии — потерявших все, даже себя.

— Это Луна Лавгуд, — сообщил товарищ Вронский, тяжело вздохнув. — Года полтора-два назад у нее на глазах погибла мама, — объяснил он. — Отцу свернуло башню, а она…

— А она потерялась, — закончила обнимавшая ребенка Вера. — Пойдешь с нами, малышка? — тихо спросила она неожиданно расплакавшуюся Луну.

— Помощь ребенку, как ты понимаешь, не оказывалась, — произнес Сашка, боровшийся с желанием обнять этих девочек, даже несмотря на то, что одна из них была значительно старше по званию. — М-м-магический Мир, коромыслом его о забор!

— Сейчас мы пойдем к Лунушке домой, — Вера Митрофановна говорила очень мягко и ласково. — Помоем мою хорошую, — молчаливая девочка только кивала. — А потом гулять пойдем… Что за звери эти маги…

— Да… — прошептала Луна. — Ты теплая и совсем другая… И Рон другой… Вы теплые… — она опять заплакала.

Вера переглянулась с Сашей, двинувшись к дому. Ничего говорить не надо было, поэтому, найдя причудливо выглядящую ванную комнату, рыжая девочка избавила свою белокурую пациентку от единственной одежды, что та, кажется, даже не заметила, и принялась отмывать. Вода нагрелась до комфортной температуры сама собой, поэтому проблемой не была. Проблемой были странные следы по всему телу, больше похожие на ушибы. Где-то Вера о таком слышала, но сейчас пока не могла вспомнить где. А Сашка пошел к тому, кто выглядел мужчиной, правда, судя по всему, только внешне.

Через несколько минут вынырнувший из самосозерцания Ксено Лавгуд, которому было очень больно, хотя соседский мальчишка держал его всего двумя пальцами, внимательно слушал то, что ему говорил Сашка, сейчас на мальчишку совсем непохожий. Вронскому хотелось выматериться, но сейчас нужно было довести до того, что мистер Лавгуд считал мозгом, простую истину — у него ребенок!

— Слушай сюда, чмо,[7] — товарищ прапорщик говорил жестко, хотелось просто вмазать так, чтобы не встал. — Ты чуть не уморил свою дочь. Если ты, головка от… — мальчик вдохнул-выдохнул, чуть успокоился и продолжил. — Если ты продолжишь в том же духе, девчонка умрет. Или ее в Хогвартсе забьют, или она просто не сможет жить. Потому ты мне сейчас дашь клятву всем, что тебе дорого, «душара»,[8] понял?

— Понял, — медленно произнес Ксено, медленно приходя в себя. В первый момент мужчина хотел отбросить рыжего подальше, но стало больно так, что в глазах потемнело, поэтому пришлось давать клятву, повторяя за этим странным мальчиком, не оговорившим безопасность для себя, зато закрепившим заботу о Луне. Будучи отпущенным, мужчина уже хотел приложить много возомнившего о себе пацана чем-нибудь покрепче, но затем задумался. — Ты сказал о Хогвартсе… Но до школы же еще далеко?

— Ваша жена погибла два года назад, — припечатал Сашка, и мир Ксено рухнул, потому что мужчина этих двух лет совсем не помнил, понимая теперь, почему с ним обошлись именно так.

— Саша, ты закончил? — поинтересовалась Вера, вводя в комнату чисто отмытую и одетую беловолосую девочку, обнимавшую сейчас ее, как плюшевую игрушку. До Ксено начало доходить, что он чуть не натворил. Подскочив к Луне, мужчина упал на колени, обняв вздрогнувшую дочь, принявшись с жаром просить у нее прощения.

— Любят они театральщину, — заметил Сашка, пожав плечами. — Пошли?

— Лунушка останется с папой или с нами пойдет? — поинтересовалась товарищ капитан мнением ребенка.

— С папой… — прошептала беловолосая девочка, впервые за два года почувствовавшая столько тепла сразу. — Вы придёте после ваших дел, да?

— Да, маленькая, — погладила потянувшуюся за лаской Луну Вера. Взглянув на Ксено так, что мужчина отшатнулся, рыжая девочка вежливо попрощалась, оставив мужчину в задумчивости. Дети так не смотрят, в их глазах не бывает такого мрачного обещания, и от понимания этого факта мужчина погрузился в глубины разума, обнимая тем не менее дочь.

* * *

Отправившись наконец в мир нормальных людей, Вера Митрофановна думала о странных следах на теле девочки, вспоминая, о чем говорили на специальных курсах. Она-то педиатром не была, работая с солдатами, но курсы, разумеется, посещала, потому что знания лишними не бывают. В раздумьях она не заметила местного аналога метрополитена, механически повторив за Сашкой, и только когда вышла на вокзальную площадь, до девочки дошло.

— Либо у Луны генетика специфическая,[9] — задумчиво произнесла Вера Митрофановна. — Либо она пыталась себя наказать… Потому и такое расположение гематом.[10]

— Либо и то, и другое, — откликнулся товарищ прапорщик. — Она из так называемых «чистокровных», а они промеж собой скрещиваются.

— От чего наступает соответствующая глава учебника генетики, — кивнула девочка, поняв, что имеет в виду ее боевой товарищ. — Ты Лондон хорошо знаешь? Мы же в Лондоне?

— Мы в Лондоне, — подтвердил Сашка, поворачивая в сторону стоянки таксомоторов. — Город я не знаю совсем, что логично, но язык доведет.