Помоги проекту - поделись книгой:
— Ну ведь можно было!.. — я так и не нашёлся, что ответить, и просто сокрушённо вздохнул.
— Вано, я тебе так скажу… — наставительно заметил Иваныч, пытаясь оттереть кровь с рук травой. — Не надо вести переговоры с фашистом, который пришёл забрать твой дом и имущество. Надо его просто убить! Как только понял, чего ему надо — так сразу и убивай.
— А вдруг они просто… Ну, скажем так, собирались торговаться от высоких ставок? — уточнил я.
— Этот, Мураяма который? Да у него на лице написано, что он урод! — отмахнулся Кукушкин. — Буду я ещё слушать этого нациста недобитого… Им, видите ли, нужна эта земля! А нам, видите ли, валить в леса и не высовываться! Ну просто зашибись!.. Так, а ты тут что?
Мэр нагнулся почти к самой земле и перекатил одно из тел. К нему поднялась дрожащая рука, и слабый голос выдал что-то в духе:
— Са-а!
— Ты мне ещё тут пошипи! — вскинув топор, Кукушкин опустил его на выжившего.
И без того слабый крик несчастного резко оборвался. А Кукушкин выпрямился и с удовлетворением осмотрел пространство под навесом, заваленное трупами. После чего сообщил мне:
— Вот такие фашисты мне нравятся! — и, поправив воротник заляпанного кровью пиджака, пошёл на выход.
— Нет, ну мне они тоже больше нравятся в таком виде! — не стал я спорить. — Но теперь-то что? Иваныч, блин! У нас все работы на северном берегу реки встали из-за этого сраного нашествия!
— А если бы я с этим Мураямой поторговался, они бы не встали? — подняв бровь, не согласился Иваныч. — Вано, ну я тебя умоляю! Ты вон, сходи с беженцами пообщайся и узнай, чего эти подлецы творили. Среди них незамазанных кровью не осталось. Вон, даже переводчик, небось, успел неплохо покутить: на нём рубаха с чужого плеча. Дорогая, между прочим! То есть, за красивые глаза на раздаче благ ему бы её не отдали. Значит, он сам бывшего хозяина этой рубахи убил. Так что ты не сомневайся: они сюда не дружить с нами пришли!
Мы остановились, отойдя от навеса шагов на десять. На севере, метрах в трёхстах, как раз появились японцы, вооружённые самомнением и всякими колюще-режущими предметами. С юга, со стороны брода, тут же показались наши с плохим настроением и огнестрелом.
А мэр тем временем, достав револьвер, хозяйственно вытряхнул из него гильзы в карман пиджака. После чего заляпанными кровью пальцами достал свежие патроны из другого кармана и принялся набивать барабан.
— Я за свою жизнь понял одну важную штуку… — заметил Кукушкин, глянув, как я откидываю барабан на своём револьвере. — Если тебя кто-то не любит, не надо пытаться ему понравиться. Надо самому перестать его любить! И мир сразу становится простым, понятным и — главное! — определённым. Не надо вечерами сидеть и убеждать себя в том, что твой недруг просто заблуждается. Не надо искать ему оправданий и говорить о том, как ты его понимаешь. Он тебя захотел понять?.. Нет!..
Иваныч на секунду прервался: закончил перезаряжаться и вернул барабан на место. После чего закончил:
— Вот и пошёл он тогда к буям, эгоист хренов!
— Ты только больше от бедра не стреляй! — попросил я Кукушкина. — Результативность ужасная! Ты же не ковбой какой-нибудь…
— Ну, знаешь… Там, на переговорах, надо было как-то побыстрее! — хмыкнув, не смутился мэр.
Я вспомнил, как мы стреляли, и снова вынужден был согласиться с Иванычем. Мы пришли на переговоры вдвоём, а японцев было много — и все вооружены. Конечно, мы тоже вооружились. Для виду нацепили массивные топоры, а для надёжности — револьверы, скрыв их под одеждой. И, к нашему счастью, японцы их не заметили.
Наглость и самоуверенность противной (в нашем случае, очень противной) стороны, а также внезапность атаки сыграли нам на руку. Я отлично помнил, как разрядил весь барабан, выбирая тех, кто выглядел как серьёзный боец. И неплохо рассмотрел глубочайшее удивление на их лицах. А вот тех, кого добивал топором — не запомнил. Может, оно и к лучшему? Спать спокойнее буду.
Пока я вспоминал подробности бойни, ещё одна попыталась разгореться рядом с навесом. Наши бойцы открыли огонь, и среди японцев появились первые трупы, а остальные — те, кто не труп — благоразумно залегли в траве и принялись отползать. Правда, некоторые из них продолжали воинственно орать, но это, скорее, потому что очень уж не хотелось лицо терять.
— Всё равно… Осень уже скоро, — заметил я, поглядев на небо. — А у нас ни запасов, ни хозяйства.
— Да, — согласился мэр. — Ну ты, Вань, просто утешай себя тем, что ну… Таков путь!
— Какой путь? — не понял я.
— Наш путь! Их путь! — Кукушкин кивнул на японцев. — Судьба, в общем.
Он посмотрел на азиатские задницы, мелькающие в траве, прищурился… И даже вскинул револьвер, но стрелять всё же не стал.
— Пошли, что ли… Надо снова народ отзывать и собирать армию. А тебе, Вите и Пустырнику скоро будет, чем заняться!
Переговоры не задались! Впрочем, тут я согласен с Кукушкиным: они и не могли задаться. Но я до последнего надеялся как-то миром разойтись. Беда в том, что непонятно, что лучше. Пытаться договориться с теми, кто решил тебя прогнать и забрать твою землю, или сразу, как Кукушкин, достать револьвер и перестрелять всех. А на кого патронов не хватило — тех по старинке, топором.
Наш отряд остановился сразу за рекой, а руководители принялись решать, что делать. Ну а хмурые уже второй день небеса взирали на это равнодушно и спокойно. Тучи нанесло с северо-запада, то и дело моросил мелкий дождь. Температура как-то вдруг упала, и хоть и оставалась ещё по-летнему комфортной, но холодное дыхание осени ощущалось всё отчётливей.
— Надо тут людей оставить, — заметил Витя. — Если попытаются переправиться, брод оборонять легче!
— Ну-ну… Много у тебя людей-то? — поинтересовался Кукушкин. — Чтобы тут ещё кого-то оставлять…
— Да тут и десяток человек с огнестрелом удержит всю армию! — заметила Кострома.
— Удержит, — согласился Кукушкин. — А где-то в другом месте армия сметёт людей, у которых лишнего ружья не будет. Нет, надо как-то иначе всё организовать… Река очень уж удобна, чтобы её оборонять и не пускать к нам этих засранцев.
— Построят плоты и переправятся, — не согласился я. — И будут ходить по тылам и резать группы сборщиков.
— Значит, надо всегда знать, кто, когда и где переправляется через эту реку! — наставительно заметил Иваныч. — И дозорным нужны не ружья и винтовки! Им сигнальные ракеты и костры нужны!
На другом берегу показался отряд мародёров, выделенный для сбора трофеев под навесом, где прошли неудачные переговоры.
Можно, конечно, сколько угодно говорить, что ничего ценного у японцев не было: и доспехи — дерьмо, и оружие — так себе…
Но на безрыбье и рак рыба. Поэтому наши официальные мародёры сняли с убитых делегатов всё, что можно. Даже простреленная одежда пригодится — если, конечно, это не подарочный комбинезон колониста. Население Алтарного стремительно увеличивалось за счёт беженцев. И нам требовалось примерно… Всё!
Дошло уже до того, что пришлось возводить новые внешние укрепления. На стены не хватало рук и подходящих камней. А вот на вал из земли и булыжников, а заодно на ров перед ним, не нужно много материалов: всё, что надо, под рукой есть. Поэтому новеньких чуть ли не насильно запихивали в бригады «копателей». Правда, пока наш ров и вал выглядели не слишком внушительно, но и работы начались не так давно.
— Так что думайте, дорогие мои! — проговорил Кукушкин. — Думайте, как организовать посты вдоль всей реки. Чтобы не одна мышь не проскочила, не то что японцы!..
— Что у вас там вообще произошло? — спросила Кострома. — Чего стрелять-то начали?
— Это всё он! — сразу указал я на Иваныча. — А я только прикрыл!
— Во-от! Во-от! — Иваныч вскинул в картинном жесте руки к небу. — Сразу всю ответственность свалил на меня. И это лучшие кадры в моём пустоголовом коллективе…
Пока Кукушкин рассказывал подробности, как дело было, я снова огляделся. Река, извиваясь, как гигантская змея, катила свои воды в сторону моря. И нам как-то нужно было взять под контроль все места, где через неё можно было переправиться. А это пять дней пути на восток и на запад от Алтарного. Огромные расстояния…
Радовало, что людей у нас теперь очень много. Те, у кого сохранились жилища, старались как можно скорее накопить на репликационные капсулы, и тех, кто накопил, становилось всё больше и больше. Кукушкин даже поручил Ольше составлять списки будущих камикадзе… То-то японцы удивятся, а?
— Отобьёмся! — уверенно заметил Витя, заставив меня вынырнуть из размышлений. — Мы всё-таки местный культурный центр!
— А они местная культурная орда! — ехидно прищурившись, парировал Кукушкин. — Ты на все эти титулы и названия внимания поменьше обращай. Есть мы, есть японцы. И должны остаться только мы! А всякие эти СИПИНовские выдумки пока забудь…
— Не могу согласиться! — неожиданно встрял наш инструктор. — Это не просто выдумки! Это, между прочим, действительно важный статус!
— Ты сначала расскажи, что этот статус даёт! — ответил мэр. — А уже потом будешь вмешиваться в наши разговоры.
Удивительно, но СИПИН в этот раз промолчал.
Он вот уже который день кормил нас завтраками и обещаниями всё рассказать, но… Ничего не рассказывал. А мы отказывались с ним общаться — можно сказать, в знак протеста.
Мы бы могли так ещё долго стоять. Никто не хотел возвращаться в Алтарное с дурными вестями, но время поджимало. Пусть японцы и ушли, но никто не сомневался, что они вернутся.
И на этот раз их будет больше.
Дождь пошёл прямо с утра: мелкий, моросящий, противный. Капли воды стекали по волосам, проникая под одежду, и казалось, что всё вокруг стало мокрым и липким — и это навсегда. Хотя сам по себе дождь — это не так уж плохо. В конце концов, у нас тут весьма засушливая местность. И даже река за лето слегка обмелела.
Под небесной моросью приободрились даже грибы, которые в последнее время перестали раскрывать свои шляпки, просушенные летним солнцем. Перед дождём ведь жара стояла страшная — местами, можно сказать, невыносимая. Но когда я спросил, был ли вокруг снег, когда колонисты только появились в будущем Алтарном, то узнал, что да, без него не обошлось.
А значит, рассчитывать на тёплую бесснежную зиму не приходилось. Выходит, и дождь — это признак приближающихся холодов.
И к этим холодам город пытался подготовиться заранее.
Крепость на холме росла. За лето стены поднялись почти на три метра над землёй. Камни и дерево в Алтарное шли сплошным потоком. Вокруг лагеря моей группы вырос, наконец, хороший двухметровый забор, да и другие группы во внешнем городе не отставали.
А ещё на окраине появился целый металлургический район. Хотя от гордого звания «металлургический» там разве что название было. Ну и десяток печей, в которых обжигали доставленную руду.
Как я понял, процесс пока был исключительно кустарный. Ну или, если по-умному, тигельный. Руду обжигали в печах, а потом повторяли процесс снова и снова, стараясь углём довести до нужного состояния. Выплавка стали проводилась в тигле, при этом самой стали на выходе получалось немного. Больше было свинца.
Однако учёные и металлурги, занятые на производстве, обещали, что из получившейся стали сделают какой-то там конвертер и переработают кучи свинца, которые копились на их участке. Правда, теперь им требовалась известь, но её-то как раз хватало на юге. Непонятно было лишь одно: кто её будет доставлять⁈
Вот у нашей группы всё было ясно и понятно! У нас территория была прямо-таки завалена шкурами разной степени выделки и мясом разной степени готовности. И на выходе всё должно было быть уже пригодным к использованию.
Взаимодействие с двумя факториями удалось более или менее отладить. На востоке добывалась соль и на плотах спускалась по реке. А на западе добывалось мясо и шкуры, которые там же частично обрабатывали и отправляли в Алтарное, где этот процесс завершался.
Проблема была только в производстве кожи. Процесс дубления оказался сильно вонюч, поэтому пришлось дубильные чаны выносить за пределы города. Иначе соседи жаловались на исходящие от нашей группы миазмы. Хотя мы были не единственными, кто страдал от нападок по поводу вонючести. На рыбаков тоже жаловались. И на добытчиков всякой местной еды. Особенно, когда у них что-нибудь внезапно сгнивало.
Город — вообще штука вонючая. И я не понимал только одного: почему никто не жалуется на запахи человеческих экскрементов, которые витали над Алтарным? Своё не пахнет, что ли? Я пока до мэрии шёл, пару раз чуть не вывалил свой завтрак обратно.
— Как можно жить в такой вонище? — спросил я, едва ввалившись под навес, где Кукушкин собрал всех своих «силовиков».
— Привыкаешь к ней со временем… — глубокомысленно заметил Пустырник. — А что ещё делать?
— Ну, в идеале надо делать отхожие места… И не делать свои дела за их пределами… — мрачно заметил Кукушкин. — Но это в идеале. А у нас тут куча народу, которые раньше за пределы своих стойбищ почти не выбиралась.
— Стойбища следят за подобным! — возмутился Хир-Си.
— Стойбища следят, — не стал спорить Кукушкин. — Мы не следим. Считаем, что бывшим горожанам и так хватает сознательности. Зря, видимо, считаем… Вано, а Кострома будет?
— И Кострома, и Сочинец, — кивнул я. — Сейчас подойдут.
— Уже! Уже! — Кострома и Сочинец торопливо заскочили под навес, спасаясь от очередного дождевого заряда. — Всё, мы готовы…
— Ну тогда давайте начинать! — решил Кукушкин, усаживаясь за стол. — Не будем тянуть, и так дел много! Ну что, какие идеи по контролю за рекой пришли в ваши светлые умы?
Мэр обвёл внимательным взглядом собравшихся, а те старательно смотрели в пол, ожидая, что кто-то ещё придумал что-то вразумительное.
— Ну раз идей нет, то я выскажу, — решил Кукушкин. — Будем использовать опыт южан, которым уже приходилось попадать в такую ситуацию. Я пообщался с Пустырником и решил полностью повторить их опыт. Давай, дорогой, вещай!
Мэр ткнул пальцем в того самого Пустырника, который смущённо поднялся, обвёл собравшихся виноватым взглядом, как бы извиняясь за то, что у него были хоть какие-то мысли.
— Ну, идея не моя… Просто вспомнил, как тогда арабов останавливали в Тутгороде… — признался он. — Сделали посты вдоль реки, на удалении от берега. Каждый пост — обычная вышка, на которую забирались по верёвочной лестнице…
— А почему вышка? — уточнил Дунай.
— А тут просто всё: чтобы если ночью диверсанты подобрались, не смогли бы тихо вырезать смену, — пояснил Пустырник. — Арабы, они, знаешь, любили так вот ночью резануть. Так что наши вкапывали в землю столб, а сверху на него крепили площадку. И я даже конструкцию помню… Там всё так мастерили, чтобы снизу за площадку уцепиться было нельзя.
— Так, ты к сути переходи, а на вопросы из зала потом ответишь! — посоветовал Кукушкин.
— Ну, короче, суть была такая… — Пустырник с видимой неохотой прочистил горло. — Вдоль реки расположили посты. Каждый пост видел два соседних. Закупили на Алтарях Вознаграждения ракетницы, на случай ночного нападения. Днём — использовали дымный костёр. Если видели группу арабов, сразу отправляли по цепочке сигнал либо в Тутгород, либо Гринвэллий. В общем, куда ближе было. После этого вперёд выдвигался самый быстроногий с докладом и подробностями. А остальные следили за арабами издалека.
— Ну как перехватывать, ясно, — кивнул Витя. — А как за другим берегом следили?
— Натренировали группы разведчиков, чтобы прятаться могли. Набирали из тех, у кого репликационная капсула была, — пояснил южанин. — Отправляли по двое. Они следили за перемещениями арабов и при случае передавали сведения на посты за рекой. А если что-то срочное, то один из разведчиков убивал другого, чтобы успеть предупредить всех в городе. За их капсулами постоянно следили, и если где-то начиналась репликация, то сразу же поднимался дежурный ударный отряд, который выдвигался в район, где нёс службу разведчик.
— И сработало? — поинтересовалась Кострома.
— В конце лета заметили, что в одной из капсул разведчиков началась репликация, — Пустырник кивнул. — В его сектор сразу выдвинулся отряд из Тутгорода. Это были хорошо вооружённые бойцы. Сектор был недалеко от брода через реку. Там они столкнулись с авангардом арабов, и завязался бой. Пока держали брод, разведчик успел сообщить, что отряды арабов стягиваются к реке. Тутгород и Гринвэллий подняли ополчения, быстренько кинули туда… Ну, в общем, река с тех пор называлась Красной, а брод — Кровавым. Арабов наши прямо на переправе поймали.
— Такие дела… — кивнул Кукушкин. — И мы сделаем так же! Не будем игнорировать опыт южных товарищей. Поэтому все отряды добычи вдоль реки отзываем, и… Да, Вано?
Я вовремя поднял руку. Мы с Костромой, Дунаем и Сочинцем знали, что именно так Кукушкин и решит. Вот только нас это никоим образом не устраивало.
— Иваныч, а можно мы не будем бросать Западную факторию? — спросил я и спешно принялся объяснять свои мотивы: — Ты её просто не видел: там защищённый форт! Взять её запросто теперь не выйдет. И ущелье к морю фактория прикрывает, и мясо заготавливает…
Поделиться книгой: